Нахаловка#2 Глава 1 Я висел, в чем мать родила, распятый, словно Христос на грубой деревянной крестовине, впивающейся в мою новоприобретенную молодую и нежную кожу острыми и шероховатыми задирами, причиняющими при каждом движении тела вспышки жгучей и раздражающей боли. Голова, туго стянутая какой крепкой и колючей хренью, невыносимо пульсировала, грозя с минуты на минуту развалиться на части, и этим причиняла мне неимоверные страдания. Напряженные мышцы то и дело сводило жестокими судорогами, терпеть которые не было уже никаких сил. Но я каким-то Макаром еще держался, не позволяя себе зайтись в диком и истерическом вопле. Врешь, Семена Метлу так просто не сломать! Даже такими жестокими и примитивными пытками. Да я себе язык лучше зубами под корень отчекрыжу, чем произнесу хоть звук на радость моим неведомым мучителям! Только вот где я? Как сюда попал? И кто, сука, сотворил со мной такое? Все эти вопросы, хороводящие друг за дружкой в пульсирующей болью голове, оставались для меня настоящей загадкой. С трудом разлепив опухшие и слипшиеся от подсохшего гноя веки, я огляделся. Даже каждое движение глазных яблок тоже причиняло мне боль. Да что же со мной сделали, твари позорные? Но давать ответ и на этот вопрос никто явно не собирался. Похоже, что меня просто оставили здесь подыхать… Только какой в этом смысл? Ведь в этом мире я никто. Безответный фраер[1]. Вусмерть укатанный[2] торчок. Кому он, нахрен, нужен? Да он и сам бы сдох! Вернее, я бы сдох… Так, кто сдох? Он или я? Я точно сдох. И он тоже сдох. Выходит, что мы оба сдохли? Тогда кто остался? Я или он? Я никак не мог с этим определиться — сейчас в моей черепушке творился настоящий хаос. Окружающее меня пространство тонуло в густом сером тумане, не давая даже примерно понять, где я нахожусь. Холодный туман оседал крупными каплями на моей коже, покрывшейся крупными мурашками, заставляя все тело жестоко дрожать, словно конченного алика, не нашедшего даже глотка шнапса на опохмел. Но я, до хруста сжав зубы так, что заломило челюсти, продолжал вглядываться в этот странный туман, ливером предчувствуя приближающуюся задницу. И она не замедлила явиться… Вернее они… Жмуры. С серыми бескровными рожами они тихо выплыли из такого же серого тумана и начали медленно приближаться ко мне, выстроившись в длинную нескончаемую вереницу. Я и не думал, что их столько накопилось за всю мою блатную жизнь… Хоть персональное кладбище открывай… Сквозь боль и судороги я умудрялся еще и веселиться. Да ты действительно больной на всю голову ублюдок, Семен Метла. Может, и недаром ты здесь? Они проходили мимо меня, останавливаясь на мгновение и заглядывая мне в глаза, словно проклиная навеки вечные. И каждый такой взгляд жег меня, мою душу, не хуже каленого железа. Да я всех их и не упомню уже… Тех бедолаг, кому помог отправиться в Царство Божие, а кого спровадил прямиком в ад. Не всегда сам, и не всегда своими руками, но всегда с моего непосредственного распоряжения или молчаливого согласия… Власть, она всегда накладывает свои отпечатки… вносит в твою жизнь свои поправки и коррективы… От которых вовек не отмыться, не свести, не забить мазутой, как «шельмовские» наколки. Кое-кого из тех, кто шел мимо меня, я отлично помнил, а кого-то даже и в глаза никогда не видел. Но это отнюдь не означало, что я не был повинен в его смерти. Скорее наоборот… это только усугубляло мою вину. И, похоже, что наступил час оплаты по просроченным счетам. Рядом со мной гадко ухмыляясь, и посверкивая золотой фиксой во рту, прохилял расхлябанной походкой Вовка Дьяк — двадцатилетний грабитель-налетчик, жиган-беспредельщик. Несмотря на «юный» возраст считавшийся всамделишным Иваном[3] в кодле малолетних беспризорников, к чьей многочисленной своре[4], державшей в страхе один из небольших провинциальных городков, я прибился в начале тридцатых. Злобный больной ублюдок и опасная зубастая тварь. Но именно он — мой «первенец». Остановившись на секунду напротив меня, Дьяк нервно пошевелил руками в карманах широких штанин, заправленных в искусно зашпиленные третями прохоря[5]. Он всегда так делал, когда собирался воткнуть кому-нибудь остро заточенное писало[6] под ребро. Но в тот раз я оказался быстрее… Его вскрытое моей заточкой горло — лучшее тому подтверждение, что не нужно недооценивать худого заморыша, посмевшего раззявить хлебальник на всесильного короля шпаны. Покойник, видимо, хотел произнести что-то нелицеприятное в мой адрес, но из перерезанного горла донеслось только невнятное бульканье, и выплеснулась ему на грудь струйка черной густой крови. Злобно скрежетнув зубами, Дьяк плюнул кровавым сгустком мне в лицо, закинул за спину конец длинного полосатого шарфа, что вмиг пропитался из раны кровью, которая полновесными каплями оросила его начищенные до блеска сапоги, надвинул на белесые мертвые глаза кепку-восьмиклинку и похилял восвояси. Походу туда, откуда и вылез — из булькающей кипящей кровью адовой реки — Флегетона[7]. Мы и должны были встретиться с Вовкой, только не так, как это случилось сейчас, а в соседних котлах. Даже хвостатый черт-надсмотрщик мог быть у нас один на двоих. Но что-то пошло не так, как должно, и эту ошибку вскоре исправят, отправив меня наконец по заслуженному этапу — на первый пояс седьмого круга ада[8]. Откуда, спросите вы меня, я об этом знаю? Так было время полистать литературку во время многочисленных отсидок, и «Божественная комедия» безумного стихоплета Данте Алигьери была выучена мною едва ли не наизусть. Особенно эти сроки из двенадцатой песни: 'Но посмотри: вот, окаймив откос, Течет поток кровавый, сожигая Тех, кто насилье ближнему нанес. О гнев безумный, о корысть слепая, Вы мучите наш краткий век земной. И в вечности томите, истязая!' Да, у меня было достаточно времени подумать о бренности бытия и собственной дальнейшей судьбе. И я не испытывал на этот счет никаких заблуждений, поскольку прекрасно знал, что за все содеянное в этой жизни придется платить. Ведь и я сам большую часть своей жизни проповедовал эту простую истину: за все нужно отвечать! Иногда по понятиям, а иногда — и по жизни! И я, отнюдь, не исключение из правил… Но… что-то в этом мире пошло не так и, зажмурившись, я не отправился по ожидаемому маршруту до конечной станции «Ад», а внезапно получит второй шанс, «возродившись» в теле конченного торчка, сдохшего от передоза в будущем, спустя более тридцати лет. Что это было: случайность, насмешка богов или сбой в отлаженном механизме «Колеса Сансары»[9]? Я не знал. Возможно, что и всё сразу. Однако, судя по моему нынешнему положению, в «Небесной канцелярии» наконец-то разобрались, что к чему, и скоро я отбуду на утлом суденышке Старого Харона на вечное поселение в Геене Огненной[10]. Ну… Хоть погреюсь… Вереница мертвяков все шла и шла мимо меня, пока совсем не иссякла. Шедший последним отчего-то смутно знакомый пацанчик остановился напротив. В его глазах плескалась вселенская тоска, от которой мне отчего-то стало совсем неуютно — ведь эту изможденную физиономию я видел не далее, как вчера, в мутном зеркале заброшенного дома, в котором я очнулся. «Так это же я… — Ужасающая догадка обожгла мое и без того воспаленное сознание. — Вернее, он — Тимоха!» — Это был тот самый деревенский наркоман, откинувший копыта от передоза, и в чьем молодом теле я оказался по какому-то высшему недоразумению. — Ты это… пацанчик… — прохрипел я спекшимся от обезвоживания горлом. — Ты на меня зла не держи! Вот в твоей смерти я точно не при делах! Зуб даю… — Добавил я, а в голове шевельнулась одна шкурная мысль — так это, вообще-то, его зуб, хоть и ставший моим неизвестно с какого перепуга. — Я знаю… — глухо, словно голос шел из железной бочки, произнес натуральный Тимоха. — И не виню… Ведь я сам себя в гроб вогнал… Только понял я это, уже сдохнув… Просьба у меня к тебе, Семен, — в его глазах неожиданно вспыхнул лучик надежды, — о родителях позаботься. Мать, если бы не ты, с ума бы сошла… Да и отец… Раз уж тебе такая доля выпала, побудь им настоящим сыном вместо меня… лучше меня… Ведь и ты, — он кивнул вслед исчезающей в тумане толпе мертвецов, — совсем не ангел. А это тебе зачтется… при распределении… Все в этой жизни и после нее — не просто так… Совсем не просто… Пообещай, что не оставишь их заботой и не бросишь в старости! — Его голос набрал «обороты» и зазвучал тревожно и требовательно. — Клянись! — Неожиданно чистым и звонким голосом потребовал Тимоха. — Клянись! — Клянусь! — не покривив душой в этот момент, торжественно ответил я, хотя у меня и были относительные сомнения насчет своего собственного будущего. И, черт побери, я реально узрел настоящее чудо — его землистое лицо на мгновение утратило мертвенную бледность, вернув все краски и вновь став по-настоящему живым. А ведь он любит их, своих стариков, — понял я. Вон, как преображает даже мертвецов истинная любовь! Оживляет, почище сказочной живой воды! Уверен, что за это бескорыстное чувство скоститься ему в Пекле чего-ничего. По адскому УДО[11] быстрее из кипящего котла удастся выбраться. — Смотри Семен, не обмани… — прошептал напоследок Тимоха, вновь «позеленев», но я его прекрасно услышал. — Ты поклялся… — Семен Метла за свой базар всегда отвечал! — Вот что-что, а фуфлыжником[12] я никогда не был, и быть им не собираюсь. — За тобой должок, Сема… — Хрипло произнес, не оборачиваясь, уходящий следом за остальными мертвяками пацан. — Должок… — Еще раз каркнул он, и погрозил пальцем правой руки, поднятой над головою. Это жест мне живо напомнил сценку из киносказки «Варвара-краса, длинная коса», где ушастое Чудо-Юдо в исполнении Георгия Милляра, грозит из колодца кучеряво-рыжебородому царю-Пуговкину кривым пальцем и приговаривает: «должок»! — Должок… — повторил я, глядя ему в спину. Наконец вереница покойников моего личного кладбища скрылась в густом тумане, скрадывающем окрестности. А из него на меня словно бы взглянул кто-то… Оценивающе так взглянул, словно всего меня наизнанку, словно старый дырявый носок вывернул. Колючие мурашки нескончаемой вереницей пробежали по моему молодому телу, заставляя кожу и сведенные судорогой мышцы подрагивать. Этот взгляд давил, словно имел свое физическое воплощение, и куда потяжелее двухпудовой гири. Он как будто изучал под микроскопом все мои грехи, взвешивая неведомые мне доводы «за» и «против», словно решал — что же со мной делать? И от этого взгляда невозможно было хоть как-то закрыться и спрятаться, а уж о том, чтобы утаить какие-то мысли и потаенные желания, и речи не шло! Нужно было просто выдержать это давление и не сломаться! А Семена Метлу так просто не сломаешь! — Давай уже, решай быстрее! — с вызовом просипел я, с трудом проталкивая резкие слова сквозь пересохшее горло. — Я готов отвечать за свои слова и поступки, кем бы ты ни был! Готов! Понимаешь? Готов! Мне на секунду показалось, что «существо», наблюдающее за мной из тумана, словно бы усмехнулось, оценив мой неожиданный напор и мою неслыханную наглость. И, похоже, что мой дерзкий «ответ» ему понравился. Словно бы кто-то очень большой и могучий, внезапно оценил боевой задор жалкой букашки, которую он мог бы раздавить легким движением своего мизинца. Давление оценивающего взгляда из тумана исчезло — мой неведомый наблюдатель, кем бы он ни был, ушел по своим, таким же неведомым мне делам. А я остался висеть на перекладине в полном одиночестве. Задубевшие от напряжения мышцы уже не ныли — я их просто перестал чувствовать, как, впрочем, и все тело. Что же будет дальше? В чем смысл всего этого наказания? Мысли вяло циркулировали в раскалывающейся от боли голове. Сознание было спутано, того и гляди потеряю его в скором времени. Терпеть эту боль не было больше никаких сил. А может, и вообще, переобуюсь здесь в белые тапки в очередной раз. Тогда какой резон был в демонстрации жертв моей прошлой жизни? Ну, отправили бы меня сразу в ад, раз «доказательная база» у потустороннего судии уже на руках. Я-то что? Я морально уже готов ответить за все свои грехи. Шанс начать все сначала — был заведомой профанацией, да и недостоин я такого царского подарка. Неожиданно из тумана на открытое пространство вырвалась какая-то стремительная черная тень. Я с трудом собрал разбегающиеся глаза в кучу и постарался рассмотреть своего нового «гостя». Им оказался большой… да нет — просто огромный черный ворон, который сделав вокруг меня «круг почета», уселся на перекладину крестовины, на которой я был распят. Черная птица, взмахнув крыльями, громко каркнула, а после, сложив их, подобралась к самому моему лицу. Вытянув шею и слегка наклонив голову, ворон, кося большим антрацитовым глазом, уставился прямо мне в лицо. Его чудовищный острый клюв, размером чуть не в мой локоть, приоткрылся, и он вновь громко и оглушительно каркнул. — Ну, привет, бродяга… — Я тоже скосил глаза, стараясь держать птицу в поле своего зрения. — Чем обязан? — просипел я. Ворон лишь презрительно встопорщил перья на хребтине, но ничего на мой вопрос ожидаемо не ответил, и тогда я запел, с трудом выдавливая слова из пересохшей глотки: — Чёрный ворон, что ж ты вьёшься Над моею головой? Ты добычи не дождёшься Чёрный ворон, я не твой! Ты добычи не дождёшься Чёрный ворон, я не твой! Что ж ты когти распускаешь Над моею головой? Иль добычу себе чаешь? Чёрный ворон, я не твой! Иль добычу себе чаешь? Чёрный ворон, я не твой! Гигантская птица с интересом прислушивалась к моему хрипу, словно действительно что-то понимала. Хотя я не удивлюсь, если это на самом деле так: врановые — очень умные птицы, которые в интеллекте и эмоциональности не уступают ребенку трех-четырех лет, а по некоторым другим параметрам заметно превосходят даже взрослых так называемых «гомо сапиенс». Эти птицы способны к сложному обучению, умеют мыслить логически, планировать, запоминать информацию и даже создавать и использовать орудия труда! За время своей жизни, во время многочисленных ходок в зоны и лагеря, я имел счастье наблюдать, как отдельные сидельцы зачастую приручали этих действительно умных птиц, иной раз обучая таким фокусам, которые и не каждому арестанту под силу! Ну, а уж какими способностями обладают эти благородные птицы в этом странном месте, я даже боюсь предполагать… Ворон величаво каркнул еще раз, а после одним стремительным ударом вогнал мне свой черный огромный клюв в левый глаз. — Вот, сука… — только и успел выругаться я, после чего обвис на крестовине, потеряв сознание от болевого шока. Сколько времени я пребывал в отключке, мне не известно. Но когда я, наконец, открыл глаза, надо мной склонилась все тоже морщинистое лицо бабки-знахарки, к которой меня доставила лечиться от наркотической зависимости моя новоявленная родня. Лукьяниха — вспомнил я имя старой ведьмы. — А, вернулся-таки, скиталец? — прошамкала старуха, словно само собой разумеющееся, и отерла мне горевшее лицо мокрой тряпкой. Черт! Мне же глаз ворон выклевал! Я накрыл ладонью левую, до сих пор еще постреливающую жгучей болью глазницу, с ужасом представляя, как обнаружу на месте глаза глубокую кровавую дыру. Но мои опасения, к счастью, не подтвердились — глаз оказался на своем законном месте и никуда не исчез. — Вот, тля, — облегченно выдохнул я, — привидится же такое! — Чаво видел-то, милок? — хитро прищурившись, полюбопытствовала Лукьяниха, прополаскивая тряпку в ведре с холодной водой. — А мне, бабка, похоже на том свете побывать довелось… [1] Безответный фраер — беззащитный человек (тюремный жаргон) [2] Вусмерть кататься — высшая форма удовлетворения: нажраться, напиться, обдолбиться (тюремный жаргон). [3] Иван — псевдоним главаря преступной группы (тюремный жаргон). [4] Свора — преступная группа (тюремный жаргон). [5] Прохоря — сапоги (тюремный жаргон). [6] Писало — нож (тюремный жаргон). [7] Флегетон (др.гр. — пламенный), также Пирифлегетон (огнепламенный) — одна из пяти рек — огненная река, протекающая в подземном царстве Аида. В него попадают совершившие насилие над своим ближним, над его материальными ценностями и достоянием. Это тираны, разбойники и грабители. Все они кипят во рву из раскалённой крови. [8] Согласно «Божественную комедии» Данте Алигьери именно на седьмом круге ада протекает огненный Флегетон. [9] Сансара (санскрит «блуждание, странствование») — круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой, одно из основных понятий в индийской философии. [10] Геенна (др. греч. огненная) — символ Судного дня в иудаизме и христианстве, в исламе является равнозначным слову «ад». [11] УДО — условно досрочное освобождение. [12] Фуфлыжник — 1) не выполняющий обещанного; 2) не отдающий карточный долг (уголовный жаргон) Глава 2 Старуха проницательно посмотрела на меня из-под прищуренных набрякших век: — А оно тебе и не впервой ведь, касатик? На том свете-то побывать? — Ты о чем, старая? — Я решил прикинуться натуральной ветошью. Так ведь же не докажешь, что «начинка» у этого молодого «пирожка» совсем не та, что изначально Господом туды положена. — Э-э-э, родимай! — Весело улыбнулась Лукьяниха, отчего её и без того морщинистое лицо и вовсе превратилось в изрезанную мелкими складками кожуру печеного яблока. — Я ить душу-то чужую в этом грешном теле сразу почуяла. Кому-то рассказывать об этом, мине вообще никакого резона нетуть — меня и без того многие полоумной и выжившей из ума старухой считают. Так что передо мной можешь не таиться, милок. Сколь лет-то тебе, болезный? — между делом поинтересовалась она. — Чую, что пожил ты на свете добро и не своей смертью ушел. — Она вновь прополоскала тряпицу в холодной воде и положила на мой лоб. — Ладно, бабка, — устало произнес я, решив, что если и откроюсь этой полубезумной старухе, то большой беды от подобного знания со мной все равно не случится, — права ты… по каждому пунктику права. Убили меня суки лавровые в восемьдесят восьмом году, — скрипнув зубами, произнес я. Нахлынувшие воспоминания вновь разбередили мою грешную душу. — И лет мне тогда уже было совсем немало — восьмой десяток разменял… Слушай, бабуль, раз ты такая прошаренная в этом вопросе, объясни мне, дураку старому, на кой меня обратно вернули, да еще и через столько лет? Ведь с моей смерти, почитай тридцать пять годков минуло… — Ох, сынок, кабы я знала? — тяжело вздохнула Лукьяниха. — Я ведь так — мелкая ведунья, которой лишь немного больше открыто, чем обычному рабу божьему знать положено. И мать моя такой была, и её мать… Вот уж больше десяти поколений этот божий дар нам спокойного житья не дает! Вот за что это нам? Скажешь? — И она вновь стрельнула в мою сторону своим проницательным взглядом, пронизывающим едва ли ни до самой печенки-селезенки. Я неопределенно пожал плечами: — Кто его знает, мать… — Вот! — Старуха ткнула кривым пальцем в направлении потолка. — Пути Господни неисповедимы, касатик! Ты-то, как я посмотрю, много чего «темного» в своей жизни натворил… — Было дело, мать, — виновато произнес я, словно на исповеди. Ведь никогда еще Семен Метла никому не изливал свою грешную душу. А коли бы излил кому, так совсем бы недолгим век у такого «проповедника» случился. Видимо, пришел, наконец, тот самый час покаяния. — Вся жизнь моя неправедной была… — сипло признал я, не мигая глядя в морщинистое лицо деревенской знахарки. — Воровал, грабил, да и жизни лишать подчас приходилось, хоть руки кровью замарать — и не по понятиям это для настоящего вора-законника… — Не скрываясь больше перед бабкой-ведуньей, как на духу выложил я, все, что накопилось за прожитые годы. — Вижу, касатик, все вижу! — тихо прошептала бабка, протирая мокрой тряпицей мое полыхающее огнем лицо. — Грехи те смертные на твоей бессмертной душе зияют черными язвами и гноем поганым истекають! И за них рано или поздно придется ответ держать перед Посмертным Судией, что грехи те на весах Судного Дня взвешивает. — И я это прекрасно понимаю, мать, — согласился я со старухой. — Ответ по-любому держать придется. Ты знаешь, я и не представлял до последнего момента, сколько душ я загубил… Они передо мной недалече целой вереницей прошли… Некоторых из них я даже в глаза никогда не видел, но их смерть и их муки именно на мне неподъемным ярмом висят… Так для чего же я опять на этом свете живу, а? — Вот и подумай об этом касатик, — проскрипела бабка, тяжело поднимаясь на ноги, — хорошенько так подумай! Может, это твой шанс, который не каждому дается. Значит, что-то Высшим Силам от тебя нужно. Просто так ничего в этом мире не делается… — Просто так ничего… — эхом повторил я, устало закрывая глаза и вновь проваливаясь в липкое и душное забытье. * * * Яркий солнечный лучик, прорвавшись в маленькую щель в задернутых шторах, пробежался по умиротворенному лицу спящей девушки, заставив её раздраженно поморщиться. Она повозилась на толстой и мягкой перине еще какое-то время. Но солнечный лучик не отставал, двигаясь, словно привязанный за её лицом. Девушка протяжно зевнула и, наконец, проснулась. — Эх! Хорошо-то как! — Светлана раскрыла глаза и с удовольствием потянулась, продолжая нежиться в кровати. Остановилась она у Катерины, воспользовавшись предложением «официантки» из придорожной забегаловки «Мечта лесоруба», оказавшейся на деле самой настоящей местной «знаменитостью» — крупным областным бизнесменом и владелицей целого лесозаготовительного предприятия, поставляющего древесину даже на экспорт. Местная бизнес-вумен с радостью приютила у себя застрявшую в их глухой дыре, под бодрым названием Нахаловка, молодую городскую следачку «по особо важным делам», предоставив в её распоряжение «неутепленную мансарду», как при встрече изволила выразиться сама Хозяйка. Каково же было удивление Светланы, когда эта «мансарда» оказалась современно отделанным помещением с шикарной двуспальной кроватью, пусть и со слегка скошенным потолком. Правда, отопления в мансарде действительно не было, но продолжающее радовать высокой температурой жителей глубинки вот уже который день затянувшееся «бабье лето», замерзнуть не давало. Даже ночью Светлана спала с распахнутым настежь окном, правда, укрывшись теплым простеганным ватным одеялом. Спала она хорошо, да просто отлично, как когда-то в далеком беззаботной детстве летом в деревне у бабушки. Сквозь распахнутое окно комната наполнялась чудесными непередаваемыми ароматами начинающего увядать осеннего леса — дом Катерины стоял практически у самой его опушки. А тишина… Тишина это вообще что-то удивительное! Городскому жителю такая ночная тишина вообще не светит. И сейчас, лежа в постели, Светлана просто ей наслаждалась. А вот в Нахаловке, как бы не хотелось вернуться домой, ей пришлось «слегка» задержаться. После чудовищной находки деревенским водителем грузовика Кирьяном в желудке задавленной им свиньи обгрызенных частей человеческого тела, она тут же сообщила о происшествии майору Поликарпову, присовокупив к сообщению фотографии с приметными татуировками. А на следующее утро от Степана Николаевича пришел недвусмысленный приказ — оставаться в Нахаловке до «выяснения обстоятельств» этого преступления. На неопределенное время она «прикомандировывалась» к местному участковому — Сильнягину для проведения следственно-розыскных мероприятий. Чему, кстати, престарелый мент Митрофаныч оказался несказанно рад. Появившиеся на следующее утро криминалисты из города сняли с найденных в желудке свиньи пальцев отпечатки, задокументировали жуткие «находки» и убыли восвояси, оставив Светлану и Сильнягина разбираться с этим запутанным делом. Уже к обеду на телефон Дроздовой (правда для этого уй пришлось прокатиться до ближайшей деревушки, в которой худо-бедно работала сотовая связь) поступила информация от майора Поликарпова, который пробив по базе присланные татуировки, успел установить предполагаемую личность потерпевшего. Конечно, по уму нужно было еще дождаться дактилоскопической экспертизы, но следователь была уверена, что Степан Николаевич не ошибся — уж очень примечательными были те найденные тюремные татуировки. Согласно переданной майором Поликарповым информации, найденные части тела принадлежали некоему Бататумэну Янжимаеву — этническому буряту 1969-го года рождения, преступнику-рецидивисту и профессиональному киллеру по кличке «Бурят», по сию пору находящемуся в федеральном розыске за былые преступления. А едва взглянув на фотографию этого «потерпевшего» в электронной копии дела, Светлана даже опешила от неожиданности — ведь им оказался тот самый здоровенный психованный азиат, прицепившийся к ней на стоянке перед «Мечтой лесоруба». Похоже, что этот прожженный бурят-убийца умудрился перебежать дорогу кому-то крутому в Нахаловке. Причем, перебежать со смертельным исходом. Ведь завалить такого бугая, имеющего, судя по присланной копии дела, огромный опыт в уничтожении ближнего своего. Что касается самой Светланы, она бы этому, оставшемуся неизвестным герою, с удовольствием пожала руку. Ибо такие бешеные твари, подобные Буряту, вообще не имеют права даже дышать одним воздухом с нормальными людьми. Тем же вечером, когда водитель Кирьян притащил в участок пережеванные свиньей разрозненные части тела упомянутого рецидивиста Бурята и после установления факта принадлежности убиенной свинки фермеру Валентину Петровичу Хлыстову, мы с Филимоном Митрофановичем, отпустив водителя грузовика домой, залечивать «психическую травму», посетили дом установленного фермера. Жилище этого преуспевающего труженика села, оказалось настоящей «барской» усадьбой даже по городским меркам. Солидные размеры «поместья», огороженные высоченным капитальным забором, большой трехэтажный дом в фахверковом стиле, мощеный камнем широкий двор, сад… А неслабо в какой-то зачуханной дыре фермеры живут! (Тоже самое чувство Света испытала, когда первый раз появилась на пороге дома Катерины). Блин, да она бы тоже так хотела жить! Не дом — мечта! Митрофаныч остановил свой открытый канареечный кабриолет-УАЗик у раздвижных ворот фермерской усадьбы, а сам направился к небольшой калике, возле которой обнаружилась неприметная кнопочка звонка. Светлана тоже вылезла из машины и присоединилась к старому участковому. Митрофаныч, не мало ни смущаясь, придавил пальцем звоночек и не отпускал его до тех пор, пока за воротами усадьбы не раздался недовольный скрипучий голос, с едва различимым среднеазиатским акцентом: — Какого шайтана на ночь глядя принесло? — Открывай, Махмуд, — крикнул Сильнягин, — свои! — В такой поздний час свои дома сидят, телевизор смотрют! Только чужие шастають! — последовала слегка подкорректированная фраза из известного мультика «Простоквашино». — Хочешь сказать, что дверь открывать не будешь? — ехидно осведомился Митрофаныч. — Тогда подойдем к сему моменту по-другому: откройте, гражданин, милиция! — зычно крикнул Сильнягин, что у стоявшей рядом Светланы даже зазвенело в ушах. — Ну, чего разорался, старый черт! Всех соседей мне на ноги поднимешь! — раздраженно выругался хозяин поместья, распахивая калитку. — Нету уже давно твоей милиции — вышла вся! Полиция у нас теперь! — А, — отмахнулся от его замечания Филимон Митрофаныч, — хрен редьки не слаще! Ну, здоров, Махмуд! — И тебе не кашлять, гражданин начальник! — Ответом искушенного сидельца, отозвался появившийся в проеме крепкий, но слегка сгорбленный старик. По его скуластому лицу с раскосыми глазами Светлана определила в нем азиата: то ли узбека, то ли таджика. Точнее определить девушка не смогла, да, собственно и не особо хотела. — Чё приперси, Митрофаныч? — не особо уважительно буркнул азиат. — Только заснул… — Так у тебя ж бессонница, Махмуд, — не обращая внимания на нарочитое запанибратское обращение к единственному представителю правоохранительных органов в этой дыре, спокойно произнес участковый, — сам же на днях жаловался. — Так вот как раз сегодня не было её — снотворного я принял, — и не подумал смущаться старикан. — Ну-ка, ну-ка? — принюхался Сильнягин, наклонившись к Махмуду. — Опять ганджубасом балуешься, старый? Ох, и допрыгаешься у меня до двести двадцать восемь один УК РФ[1]! — пригрозил участковый старику. — Ой, да не бери меня на понт, гражданин начальник! Не пришьешь ты мне эту статью, сколь не пыжься! — презрительно скривился старый уголовник. — Но нюх у тебя, Митрофаныч, просто выдающийся!– А эти слова Махмуд произнес с явно сквозившим в голосе восхищением. — Настоящий легавый, не в обиду будет сказано! Светлана с интересом наблюдала за перепалкой этих двух колоритных стариканов, относящихся, по всей видимости, в молодости к двум противоположным полюсам этого мира — преступного и правоохранительного. Но вывод, который она сделала для себя, что эти двое, несмотря на кажущееся противостояние и «проклятия», явно уважали друг друга, и не являлись непримиримыми врагами. Так, мелкое педалирование чужими промахами и «мелкими вредными привычками». И никто никого за наркоту привлекать не собирался. — Водяра, Митрофаныч, которую ты не в пример чаще хлещешь, чем я гаджубас покуриваю, куда как вреднее для твоего изношенного непосильной службой здоровья! — укоризненно продолжил таджик, поблескивая в свете фонаря относительно сохранившимися для его возраста крепкими зубами. — Завязывал бы ты бухать, старый, пока печенка еще не отстегнулась… — Не учи ученого, — буркнул Сильнягин, театрально нахмурив брови. Но Светлана чувствовала, что участковый совсем не в обиде на своего оппонента. Такое поведение, похоже, у них в порядке вещей. Развлекаются старперы. А чего, спрашивается, им в этом медвежьем углу еще делать? — Так чего приперся? — вновь повторил Махмуд. — Значит, так, Махмуд, слушай сюды, — «подобравшись», по-деловому перешел к сути вопроса Сильнягин, — сегодня вечером гражданином Кирьяном Бочкиным, двигающимся на грузовике, на пересечении улиц Советской и Луговой была задавлена свинья… При проведении следственной экспертизы — путем опознания клейм — было установлено, что это невинно убиенное животное принадлежало твоей свиноферме. Вернее, на данный момент эта свиноферма принадлежит твоему сыну — Вальку… Э-э-э, — он оглянулся на Светлану и поправился, — Валентину Петровичу Хлыстову. Но это не суть… — У меня свинья, что ли, сбежала? — наконец дошло до престарелого таджика. — А этот охламон Кирюха её на своем грузовичке сбил до смерти? — переспросил он участкового. — Все в точности так и было, — согласно кивнул Сильнягин. — А от меня-то ты чего хочешь, Митрофаныч? Убиенное животное вернуть в лоно семьи? Или похороны попышнее ей сообразить? Так пускай Кирьян этим и занимается, только стоимость свиньи возместит — и всего делов-то… — Ты тут мне не умничай, Махмудка! — жестко прикрикнул на старикана участковый. — Дело серьезное… — Ага, серьезнее не бывает, — фыркнул в кулак, не удержавшись от смеха таджик. — Повыкобенивайся еще! — В голосе Филимона Митрофановича неожиданно прорезались стальные нотки, а в глазах сверкнули льдинки. Да он даже ростом стал выше, нависнув над неожиданно сдавшим назад Махмудом. Похоже, что таджик прекрасно знал суровый нрав бывшего десантника-орденоносца и в такие минуты резонно его опасался. — Ладно-ладно, начальник! Не газуй! — выставив вперед раскрытые ладони, сипло произнес Али-Баба. — То-то же! Значит так, сейчас со мной едем на опознание твоей свиньи… — А, может, она и вовсе не моя, — попытался отмазаться таджик, но на этот раз не прокатило. — Вот, заодно и разберемся, чья! — твердо ответил Сильнягин. — Документы, надеюсь, у тебя в порядке? Хотя… Валек дома? Можешь его вместо себя послать — он ведь по бумагам хозяин свинофермы? — Дома его нету, — ответил таджик. — Сам же знаешь — лето-осень самый напряженный период в нашем хозяйстве. Вот и вертится, как вошь на гребешке. А с меня помощник никакой: то спину ломит, то хвост отваливается… — Есть такое, старина, — посочувствовал ему участковый, — годы свое берут. Как в молодости уже не побегаешь. Значит, ты с нами на опознание свиньи поедешь? — подвел итог разговору Филимон Митрофаныч. — Выходит, что я, — кряхтя по-стариковски, отозвался Махмуд. — Тогда вэлком — карета подана! — Указал участковый на свой допотопный УАЗик с гербом СССР и надписью «милиция» на борту. — Хорошо еще, что не «черный воронок», — недовольно буркнул таджик, выходя на улицу и запирая за собой калитку. [1] УК РФ Статья 228.1. Незаконные производство, сбыт или пересылка наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов, а также незаконные сбыт или пересылка растений, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, либо их частей, содержащих наркотические средства или психотропные вещества Глава 3 Перед тем, как поехать в участок, Махмуд отпросился переобуться — по двору он ходил в богато расшитых восточных шлепках. На что любезно получил разрешение Филимона Митрофаныча. Отсутствовал он буквально минутку. Наконец загрузив в своего основательно поюзанного, но выглядевшего словно «с иголочки», козлика всех заинтересованных лиц, Сильнягин занял место за рулем своей колымаги. Усевшийся сзади Махмуд ворчливо произнес: — Ну, начальник, поехали уже — спать хочу! Участковый обернулся и с прищуром посмотрел на недовольного пассажира, а затем иронически произнес: — Не поехали, Махмудка, а полетели! Пристегнулись простынями! От винта! — И он завел свое раритетное средство передвижения. Эту легкоузнаваемую цитату из кинофильма «Ирония судьбы, или с легким паром», Светлана сразу опознала. Она очень любила эту старую киноленту, транслируемую на Новый год, наверное, по всем каналам. А вот Игорешку она отчего-то раздражала, и на этой почве у них постоянно возникали разногласия. Но со временем она привыкла к этой его непереносимости старых советских комедий, которые она полюбила с детства всей душой, сидя вместе с родителями холодными зимними вечерами возле нарядной елки. А Митрофаныч еще и запел: — Под крылом самолета о чем-то поет… — Да езжай уже, старый шайтан! — недовольно выругался сквозь зубы Махмуд. Вообще, Светлана заметила, что пожилой таджик, с первого взгляда кажущийся невозмутимым, отчего-то нервничает. Его кривоватые пальцы постоянно двигались, словно перебирая невидимые четки, а мышцы, словно бы находились в напряжении. Да он и в машине сидел, как будто кол проглотил. Но сказать точно, ошибается она или нет, Дроздова не могла, поскольку с недовольным Махмудом дел раньше не имела. Может он все время такой недовольный и нелюдимый. Но криминальная психология, которую ей преподавали во время учебы, была одним из любимейших предметов. Сделав в памяти зарубку, повнимательнее приглядеться к этому подозрительному старику, Светлана с удовольствием подхватила, припомнив, как этот эпизод звучал в любимом кинофильме: — Душевно-душевно!…о чем-то поет зеленое море тайги! Несмотря на происходящий вокруг нее весь этот «деревенский сюр» с убийством свиньи и найденной в её чреве расчлененкой встреченного утром киллера (правда об этом в тот момент она и не подозревала), ей отчего-то стало хорошо-хорошо, как в далеком детстве, когда она летом у бабушки гоняла с соседскими ребятишками в казаки-разбойники, где она всегда играла на стороне «закона». — Ай, Светлана! Ай, товарищ следователь! Ай, молодца! — восторженно воскликнул Сильнягин, обрадованный её неожиданной поддержкой. — Сразу видно — наш человек! Переезжай в Нахаловку, Светлана Батьковна! Нечего тебе в том городе делать! Вот в твои надежные руки я тебе с радостью бы свой участок и передал! — Автомобиль Сильнягина тем временем покатил по дороге к гаражу Кирьяна. — Захвалите вы меня, Филимон Митрофаныч! — со смехом ответила Дроздова. — Не могу я сюда переехать — у меня в городе муж! — Привела она в свое оправдание железобетонный довод. — Эх! Ну, это ты поспешила, девка! — отозвался участковый. — Хотя, а что муж? Муж, как известно, объелся груш! Не захочет с тобой переезжать — так мы тебе у нас отменного жениха найдем! — Уж не вас ли, Филимон Митрофаныч? — подначила старика Света. — Ох, егоза! — погрозил ей пальцем Сильнягин. — Да куды ж мне женихаться? Был бы помоложе чуток…. А так — не сегодня-завтра коньки отброшу! А парни хорошие у нас найдутся! Вон, можно у Катьки в бригаде пошукать! Лесорубы! Красавцы! Прям тридцать три богатыря! Эх… — УАЗик резко затормозил — В свете фар показался сарай Кирьяна, и сам хозяин, стоящий у распахнутых ворот с прискорбным выражением лица и взъерошенной плешивой шевелюрой. Сильнягин залихватски остановил «козла», едва не наехав на Бочкина. — Филимоныч, сдурел? — заверещал, испугавшись, водитель грузовичка. — Задавить же мог! — Так не задавил же? — парировал его претензию пожилой мент, резво выбираясь из-за руля. — А ты вот бедную животину вусмерть ухайдохал! — Ну, так то — я, а то — свинья… — заикнулся, было, Кирьян, но Сильнягин, приблизив свое небритое лицо к самому уху Бочкина грозно прошептал, но так, чтобы не расслышал Махмуд: — Не вздумай трепать языком, Кирюха, пока я буду допрос вести! Стой, да помалкивай себе в тряпочку! Усек? Кирьян молча кивнул, за что Сильнягин одобрительно похлопал его по плечу: мол, молодец! — Ну, я долго ждать буду, гражданин начальничок? — цепко зыркнув по сторонам из-под прищуренных глаз, произнес таджик. — Мне уже по возрасту пора колеса принять, корвалолу накапать и бай-бай в кроватку! — Да не прибедняйся ты, Махмудка, — не принял во внимание жалобы старика участковый, — ты еще здоров, словно конь. — Думаешь, я не знаю, как ты до сих пор у себя на ферме упахиваешься? Похлеще иного молодого! Ты лучше своего внучка к работе приставь! А то пропадает пацан ни за грош… — А ты меня не учи, ментяра! — Неожиданно окрысился пожилой таджик, видимо причина, озвученная Сильнягиным, была для Махмуда очень болезненной. — Ладно, извини, старый! — неожиданно извинился Филимон Митрофаныч. — У самого за твово пацана душа болит. Ведь я тоже его с малолетства пытался на путь истинный наставить. Но не вышло у нас чего-то… — И он, словно оправдываясь, развел руками. — Недосмотрели. Я, так-то, с себя ответственности тоже не снимаю… — Хватит уже! — устало произнес таджик. — А с Тимкой все нормально будет — мы его намедни к старой Лукьянихе определили… — Ой, смотри, Махмуд, не перегни палку… — предупреждающе протянул участковый. — Если насильно… — Да окстись, ментяра! — невежливо перебил Митрофаныча Али-Баба. — Он сам попросился! Представляешь? — Ах, да! — хлопнул себя пятерней по лбу участковый. — Я же сегодня Алешкину машину на дороге останавливал — опять лихачил, паразит! Он как раз с Тимохой был… — припомнил Сильнягин. — И они что-то с крестником мне про Лукьяниху плели… Правда, что ль, сам согласился? — Валька с Алешкой его к Лукьянихе вечор увезли, — ответил Махмуд. — Пока желание бросить эту гадость не пропало. — Это же здорово, Махмудка! — действительно обрадовался Сильнягин. — Может, сумеет помочь старуха-то. Ведь многих из синей ямы вытащила! — С Тимкой куда запущенней ситуация… Но, дай-то бог, дай-то бог! — с надеждой в голосе произнес старый таджик. — А теперь хорош трындеть, показывай свинью — и разбежимся… — Заходи, дорогой… — Сильнягин первым вошел в сарай и остановился у склоченного из досок кособокого стола с лежащей на нем распотрошенной животиной. — Смотри. И внимательно смотри! — предупредил он. Вошедший следом таджик наклонился над тушей свиньи, из распахнутого чрева которой еще несло свежей парной кровью, и ловко пробежался пальцами по её «пробитым» ушам. Затем его пальцы скользнули по выжженному на толстой ляжке клейму. Только после этого он вытащил из кармана очки и присмотрелся к вытатуированным на ушах цифрам. — Ну? — нетерпеливо вопросил участковый. — Узнаешь тело? — Моя это свинья, — не стал отпираться Махмуд. — Если хочешь, я завтра по вот этой маркировке, её тебе в журнале учета разыщу. Все теперь? — Подожди… — Сильнягин вытащил из папочки, которую прихватил с собой, серый листок протокола и протянул его Дроздовой. — Послушай, товарищ следователь «по особо важным», — не поможешь старику протокол накидать? А то у меня с глазами уже совсем плохо. — Старик изобразил на лице настолько потешную и умильную физиономию, что Светлана со смехом согласилась. Заполнение протокола много времени у нее не заняло, и уже через несколько минут его подписали все указанные лица. — Теперь-то, надеюсь, я свободен, гражданин начальник? — с ехидцей уточнил Али-Баба. — А с Кирьяна я много не возьму — по себестоимости убытки посчитаю… — Вот спасибо, добрый человек! — сварливо отозвался плешивый водитель. — Цени мою доброту! — непоколебимо произнес таджик. — За свои косяки надо отвечать. Так я могу идти? — Не торопись, уважаемый! — Слегка придержал его за рукав участковый. — С опознанием и принадлежность покойной скотинки мы определились. А вот с остальным еще только придется разбираться… — С каким остальным? — неожиданно взбеленился Махмуд. — Что ты мне мозги сношаешь, старый шайтан! — Так, гражданин! — В очередной раз за вечер повысил голос на таджика Сильнягин. — Сейчас мы с тобой проедем в участок, а там я тебе все подробно растолкую! И не советую напрасно рыпаться! — Припечатал он напоследок. — Могу расценить, как воспрепятствование осуществлению правосудия! А то и сопротивление… — Совсем двинулся на старости лет! — тяжело вздохнув, пробурчал себе под нос Махмуд. — Поехали в твой участок… В «опорнике» Сильнягин усадил таджика на стульчик возле своего стола, а Светлана пристроилась на одном из стульев, стоявших рядком возле стеночки. Бочкина они решили с собой не таскать, ибо все, что он знал, было уже запротоколировано и сложено «в папочку». — Итак, гражданин, — приступил к очередному допросу «подозреваемого» участковый, — в процессе следственных мероприятий мы выяснили, что свинья принадлежала вашей свиноферме. Так? — Так, — кивнул Махмуд. — Каким образом она попала из свинарника на улицу Нахаловки? — задал следующий вопрос Филимон Митрофаныч. — Да шайтан его знает? — Пожал плечами таджик. — Сделала, наверное, подкоп под оградой… — Ну, допустим… — Кивнул Сильнягин. — Тогда, как ты объяснишь, откуда в желудке твоей свиньи, обнаружились куски человеческого тела? Ты их что, человечинкой на досуге подкармливаешь? — Накинулся на пожилого таджика Сильнягин, не давая старику опомниться. Пока участковый наседал на Махмуда, Светлана пыталась отслеживать его реакцию. Однако узкоглазый подозреваемый оказался не из пугливых — она лишь увидела, как на мгновение дрогнули его набрякшие морщинистые веки, да сухие ладони едва ли не со скрипом сжались в кулаки. И все — кремень человек! Даже если он и виноват, так просто его не расколоть! И, похоже, что Сильнягин тоже это прекрасно понимает, но ничего другого ему в голову не приходит. — Совсем уже двинулся на своей работе, гражданин начальник? Сериалов заграничных пересмотрел часом? — ровным, недрогнувшим голосом произнес Махмуд. — Сериалов, говоришь? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, прошипел участковый, поднимаясь со своего места и отпирая сейф. Из сейфа участковый достал слегка помятую алюминиевую кастрюльку, прикрытую крышкой, которую поставил перед старым таджиков. — Чего это ты мне суешь? — с неподдельным недоумением в голосе произнес Али-Баба. Но Светлане отчего-то почудилась в его голосе некая фальшь. Если старик действительно причастен ко всей этой кровавой истории, то актер из него тоже получился хороший. Ничем себя не выдал! А все, что кажется, но недоказуемо, Дроздова привыкла трактовать в пользу «обвиняемого». — Да ты не меньжуйся, Махмуд! Открывай крышечку-то! — И участковый подтолкнул под локоть лежащую на столе руку старого таджика. — Не бойся — оно уже не кусается! Откусалось, кажись… — Да пошли вы… — буркнул Али-Баба, но крышку с кастрюльки, тем не менее, снял. Заглянув в металлическое нутро, он обнаружил там окровавленный пакет, в котором водитель Кирьян и притащил в участок найденные в брюхе свиньи отдельные человеческие конечности. Осторожно раздвинув целлофан двумя пальцами, он уставился на куски татуированных конечностей Бурята. О чем-то таком МаХмуд, конечно же, уже начал догадываться, ведь он самолично, не далее, как несколько часов назад разделал эту бл.дскую торпеду Вити Бульдозера на куски и скормил голодным свиньям. Таким отработанным способом он неоднократно избавлялся от на голову отмороженной братвы, пытавшейся в девяностых отжимать его набирающую обороты ферму. Следственные органы, в лице все того бессменного участкового Сильнягина, исчезнувшими бандитами не особо интересовались — помер Максим, ну и хер с ним! Главное, что головную боль не приносит. А бандитских разборок со стрельбой в то время было явно в переизбытке — та же дележка жирного лесозаготовительного бизнеса, куда как круче проходила. Хотя мертвых тел тоже в основном не находили — тайга, она большая, она все освоит и переработает, и никаких следов не оставит. Махмуд мучительно размышлял, делая вид, что жутко удивлен, что же ему делать с этой, не ко времени сбежавшей из свинарника свинкой, набитой, словно жареный гусь яблоками, кусками разделанного Бурята. — Это что? — наконец оторвав взгляд от кастрюльки с жутким содержимым, невинно поинтересовался таджик. — То самое, о чем я тебе говорил — человеческая расчлененка! — Резко хлопнул ладонью по столу участковый, так, что кастрюлька подпрыгнула. Но старый таджик даже глазом не повел: — Я вижу, не слепой. Только причем тут я? — Как это причем? — наиграно нахмурился Сильнягин. — Свинья твоя? Твоя! Значит, что у нее внутри… — Э-э-э! Начальник, ты, так-то, палку не перегибай! — так же наиграно возмутился Махмуд. — С хрена ли мне должно быть известно, что у нее внутри? Она, шайтан знает, где-сколько времени бегала, а я знать должен, что она в это время жрала? Я что, их каждые пять минут пересчитываю? — Согласен, погорячился… — Участковый почесал заросший сивой щетиной подбородок. — Тогда поехали, проверим твой свинарник. Нужно же выяснить, как она сбежала? Да и поглядеть, вдруг, еще какие запасные части этого бедолаги, — он указал на кастрюльку, — у тебя отыщутся. — Дело, конечно, твое, — пожал плечами Али-Баба, — но ты хоть представляешь, сколько у меня свиней? Будем каждую вскрывать, чтобы желудок проверить? Только ты мне сначала оплати все свои следственные мероприятия, а потом уже сходи с ума! — Да не собираюсь я их вскрывать, Махмуд, — заверил таджика участковый. — Только помещение проверим… — Ну, давай, проверяй, — с тяжелым вздохом поддался напору Сильнягина фермер. — Только предупреждаю — свинок своих в обиду не дам! В огромном свинарнике Махмуда, расположенном на основательном удалении от поселка (сами понимаете — запашок), представители закона ожидаемо ничего не обнаружили. Ни останков тела, ни кровавых разводов, ни с удовольствием пожирающих человечину свиней — совсем ничего. Хрюшек, к изумлению Светланы, действительно оказалось много, она даже приблизительно не смогла их пересчитать. Мясное производство у старого таджика оказалось поставлено на широкую ногу. Старик с гордостью вышагивал рядом с Сильнягиным, и было заметно даже невооруженным взглядом, что «свиное изобилие» радует его душу. А вот подкоп под забором загона, через который несчастная скотина ушла в бега, обнаружить как раз удалось. Реакция чересчур уж спокойного пожилого таджика не замедлила проявиться, он мгновенно вызвал «дежурного свинопаса» и устроил ему такой разнос, что Светлане пришлось зажимать уши руками, чтобы не слышать виртуозных матюков, изрыгаемых пришедшим в настоящее бешенство Махмудом. Отведя душу на подчиненном, старик приказал ликвидировать подкоп, а после вновь подошел к участковому: — Ну, теперь-то твоя душенька спокойна? Еще вопросы есть? — Вопросов нет. — Даже и глазом не повел Сильнягин. — Вот только где эта свинья труп нашла? — Сдвинув на нос свою неизменную ковбойскую шляпу, почесал затылок участковый. — Ну, это уже не мои проблемы, — заявил Махмуд. — Теперь я свободен? — Свободен… — Приносим свои извинения за доставленное беспокойство! — подключилась к разговору Светлана. — Поймите — служба такая. — Вот, Сильнягин, учись, как надо с людьми общаться! — повеселел Махмуд. — Спасибо, красавица! Глава 4 Минули вот уже вторые сутки, а от верного Бурята до сих пор не было вестей. Виктор Павлович Тихорецкий, а для очень узкого круга старых «друзей» и компаньонов по криминальному бизнесу — непререкаемый и коронованный авторитет Витя Бульдозер, мерил нервным шагом большой каминный зал первого этажа своего шикарного особняка, отделанного с большим шиком и неописуемой для простых смертных роскошью. Он метался из угла в угол, пытаясь привести суматошные мысли в относительный порядок и немного снизить нервное напряжение. Нацедив себе стакан первоклассного виски, он сделал большой глоток и плюхнулся на диван, скрипнувший дорогой кожаной обивкой. Дорогой алкоголь приятно опалил горло мягким теплом, которое разбежалось по напряженным мышцам, заставив их немного расслабиться. Уставившись на потрескивающие в камине поленья, Виктор Павлович отхлебнул ещё глоточек и невидящим взглядом уставился на пляшущие в очаге языки пламени. После третьего глотка он наконец-то сумел успокоиться и проанализировать сложившуюся нестандартную ситуацию. А пораздумать было над чем. Во-первых: он понимал, что ведет себя как пряник-первоходок, в первый раз попавший на зону, но ничего не мог с этим поделать. А все чертов общак Семена Метлы, неожиданно всплывший после стольких лет забвения! Уж очень жестко макнул его носом в собственное дерьмо пожилой казначей, заставив Витю даже после его смерти, ощущать собственную неполноценность и бессильную злобу на самого и себя, да и на весь мир в придачу. И за три десятка лет лекарства от этого дерьма он так и не обнаружил. А он должен был уделать этого старого правильного урода! И сделает это! Он найдет его нычку, и теперь его уже ничто не остановит! Витя, почувствовав, что его вновь заносит, одним махом допил ударную дозу вискаря, которая взорвались у него внутри настоящей ядерной бомбой, так что даже в темечке заломило. Хватанув открытым ртом воздух, он поднялся с дивана и вновь засеменил к распахнутому бару, чтобы начислить себе еще. Когда он вновь приземлил на диване свою раздобревшую задницу, «накачанную» в думском кресле, взбодренный алкоголем мозг, наконец-то, заработал в нужном направлении. Если с приступами ярости и бешенства он сумел совладать, то, что делать с неожиданно исчезнувшим с горизонта Бурятом, еще не решил. Проблема заключалась в том, что в последнее время подобные Витины проблемы разруливал именно пропавший Бурят. Вариантов, куда делся, его незаменимый во всех отношениях решала, преданный Бульдозеру до мозга костей (по крайней мере, до сего момента Витя в нем не сомневался) было всего лишь два: либо он, обнаружив общак и позарившись на бесценные цацки, подался в бега, либо, что более вероятно, его грохнули те, кто на сегодняшний день распоряжался и хранил потерянное воровское благо. А в том, что кто-то его хранил, Витя не сомневался. И не обязательно это были люди Метлы — сколько лет-то прошло? И внезапно выплывшее из небытия барахлишко говорило за то, что хозяева эти вполне могли поменяться. Причем, новые хранители не гнушались ничем — ведь грохнуть Бурята, это вам не фиги воробьям показывать. У этого, отбитого на голову ликвидатора, такое «личное кладбище» за плечами… Поразмыслив еще немного, Витя окончательно убедил себя в том, что Бурят не встал на лыжи, а его стопудово зажмурили. Ведь если бы он был жив — обязательно бы вышел на связь еще вчерашним днем. Насчет этого отмороженный убийца был аккуратен и педантичен до маразма — ежедневный отчет Бульдозеру об этапах исполнения порученного ему «задания», на протяжении последних лет был неотвратимей, чем восход или закат солнца. Не взирая ни на какие проблемы, Бурят всегда находил способ связаться с боссом. Опустошив очередной стакан, Витя достал телефон и набрал номер Георгия Валерьевича Хорькова — одно из звеньев, связывающее депутата и законопослушного гражданина Тихорецкого с криминальным миром. Пора было задействовать и этот слегка замороженный «актив», немного отбившийся от рук и вызывающий пока еще умеренное недовольство Виктора Павловича. Слишком уж независимым в последнее время почувствовал себя Хорек. Бульдозер уже не раз и не два замечал его, пока еще жалкие попытки поставить себя едва ли не вровень с ним самим. Хорек даже выдвинул свою кандидатуру в местную думу города на ближайших выборах — видимо, решил идти по стопам самого Вити, тоже сделавшего себе политическую карьеру — побывавшего и мэром, и губером, и осевшего в конце концов в теплом кресле депутата думы, только уже государственной. Так-то стремление Хорька полностью легализоваться Виктор Павлович понимал и принимал — время безбашенных кровавых разборок, поножовщины и стрельбы осталось далеко в прошлом. Сейчас Витя играл совсем по другим правилам — тиихо, скрытно, но результативно, предпочитая убирать врагов исключительно «экономическими» методами. Хотя, нет-нет, изредка, он отправлял на «тропу войны» верного Бурята… Черт! Бурят! Что же такое с ним могло произойти? Вот пусть теперь с этим разбирается Хорек и его отморозки. А там посмотрим, стоит ли оказывать ему поддержку на выборах или просто слить? Дорогая мобила издала протяжный гудок, а через мгновение Витя услышал в динамике знакомый, слегка пришепетывающий голос Хорька: — Виктор Павлович, вечер в хату! Как там в заграницах вялится? — Дошутишься ты у меня, Гошан! — рыкнул в трубку авторитет, разгоряченный импортным вискарем, невеселыми думами и миллионом сомнений. — Дело серьезное, а он тут бакланит, как фраер беспонтовый! Дома я, не успел еще уехать… — Настолько серьезное? — На чутье Хорек не жаловался, иначе не продержался бы на своем месте так долго, поэтому скрытую угрозу в голосе босса он раскусил влет. — Наш недавний базар помнишь? — вместо ответа спросил Виктор Палыч. — Склерозом пока не страдаю, Вить, — произнес Хорек. — Но по этой теме пока ничего путного не нарыл. — Бурят пропал, — без лишних объяснений сообщил ему Бульдозер. — Вот он, похоже, чего-то накопал. — Думаешь, зажмурили твоего цепного пса? — напрямую спросил Хорек. — Не знаю, — ответил Виктор Павлович, — возможно. В общем, старичок, пора тряхнуть порохом в пороховницах! — усмехнулся в трубку Бульдозер. — Поднимай своих пацанов. Пусть они немного жирок растрясут, в этой… как его… — Витя пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить все время ускользающее название гребаного поселка, в который отправился Бурят. — В Нахаловке? — подсказал Гоша, не страдающий «запором» памяти. — Точно, в Нахаловке! — выдохнул Бульдозер. — Пусть землю роют, но найдут мне Бурята, живого или мертвого! Думается мне, что если найдут — у нас появится реальная зацепка на старые цацки… — Наша договоренность в силе? — еще раз уточнил условия «сотрудничества» смотрящий. — Пятнашка твоя, как обещал! — подтвердил Виктор Павлович прежние обязательства. — Главное — найти общак! — Найдем, Витя, найдем, если он вообще еще существует. — Хмыкнул в трубку Георгий Валерьевич. — Можешь не сомневаться — он есть! — возбужденно ответил Бульдозер. — Слишком много фактов для обычного совпадения. Ищи, Гоша, ищи! Пятнадцать процентов тебя озолотят! И… можешь смело рассчитывать на мою поддержку на выборах, — посулил он Хорьку еще одну сладенькую «пилюльку». — А там, глядишь — и о столице можно будет подумать… — Завтра с утра отправлю пацанов в Нахаловку, — пообещал смотрящий. — Если что прояснится — буду держать тебя в курсе! Так что, спокойно езжай в свою заграницу… — Вот еще поучи меня! — недовольно буркнул в трубку Тихорецкий. — Всё, Хорек, закончили базар! — И отключился. — Еще поучи меня… Сука! — передразнил Бульдозера Хорек, убирая мобилу в карман. Но обещанное Вите надо было исполнить в лучшем виде. «Кого же послать?» — задумался смотрящий. Ведь если Бурята действительно завалили, то с таким опасным противником шутки плохи! Нужна настоящая бригада «ух», желательно поотмороженней, но не без мозгов. Самолично тащиться в эту дыру Георгий Валерьевич не собирался. Возможно, он и подъедет, если будет какой-нибудь удовлетворительный результат. Наконец, разложив в голове все по полочкам, Хорек вышел из кабинета и громко крикнул: — Паха! Ржавый! Зайди ко мне! Срочно! Георгий Валерьевич мог бы, конечно, и позвонить на сотовый своему верному «начальну охраны», но предпочитал звать его вот так — по старинке, зная, что рыжий рецидивист постоянно трётся где-то неподалеку. Бдит, лопоухий! А скорее всего, девок из обслуги щимит по углам. Но дело свое знает! Иначе так долго не задержался бы на этом теплом местечке. Вернувшись в кабинет, Хорек вновь развалился шикарном кресле, забросив «по-ковбойски» ноги на стол. Не прошло и минуты, как в приоткрытую дверь заглянул Паша: — Звал, пахан? Хорек недовольно поморщился, но на этот раз не стал отчитывать Ржавого за пахана — похоже, что воровское арго из его речи не вычистить никакими усилиями. Да и сам Георгий Валерьевич с трудом приучал себя базарить на нормальном человеческом языке. Жаргонные словечки нет-нет, да и прорывались. Поэтому ему приходилось себя постоянно контролировать. Но, если он хотел пойти по стопам Вити Бульдозера — прорваться сначала в местную думу, а потом с помощью того же Тихорецкого и в федеральную, с таким багажом ненормативной лексики нужно было основательно бороться. — Заходи, Паша, — произнес Хорек, указав глазами на стул возле стола, — есть у меня для тебя серьезное поручение… Ржавый привычно бросил свое поджарое сильное тело на стул, а Хорек с завистью проследил за его движениями. Георгий Валерьевич тоже не был откормленным, типа Вити Бульдозера, но годы постепенно брали свое — там ломит, тут ноет, да и годы, проведенные в лагерях и за решеткой, здоровья не прибавили. — За чё базар, пахан? — осведомился Паша, настраиваясь на серьезный лад. Он уже давно наловчился определять, когда можно расслабиться при разговоре с боссом, а когда нужно и мозги подключить. Дураком Ржавый никогда не был. — Значит, слухай сюды, босота арестантская, — наплевав на собственные запреты, перешел на понятный для Ржавого язык Георгий Валерьевич. — Не буду долго бадягу разводить — есть вариант неплохо подняться… — И Хорек быстро пересказал своему верному «начальнику охраны» содержание двух предыдущих разговоров с Бульдозером. — Кубатуришь, реально эта древняя заначка существует, пахан? — спросил Хорька Ржавый, когда босс замолчал. — У Вити, конечно, бзик на этот счет, — задумчиво протянул смотрящий, — но то, что она была, и до последних событий её еще не распечатали — факт! Он за просто так Бурята не посылает на разборки. — Насчет Бурята согласен — тот еще мокрушник! Но, как-то не вериться мне, что его зажмурили… Может он того, эту нычку нашел и решил судьбу поменять[1]? — Все может быть, Ржавый, — согласно кивнул Хорек. — Поэтому, собирай братву, поедешь в Нахаловку. Кроме тебя мне это щекотливое дело и доверить некому. Я знаю, что у тебя в шарабане кое-чего имеется, типа мозгов. И мысль о том, чтобы меня кинуть… — Да чего, пахан? — обиженно засопел Ржавый. — О каком кидалове речь? Я же за тебя любого на ремни пущу! — Знаю, — сухо произнес Георгий Валерьевич, — поэтому ты с бригадой и отправишься! — Понял, Георгий Валерьевич! — Даже приосанился Ржавый. — Сделаю все в лучшем виде! — Завтра с утра выезжайте, — распорядился смотрящий. — Пацанов сам подберешь. И, кстати, можешь взять с собой этого… Колывана, — вспомнил Хорек про старого Пашиного кореша. — Если хорошо себя покажет, возьмешь к себе, а его проблемы я утрясу. — Блин! — обрадовано воскликнул Ржавый. — От души, Георгий Валерич! Колыван землю жрать готов, чтобы к твоей братве присоседиться. — Землю не надо, — отмахнулся Хорек. — А если найдете мне этот общак — будете как у Христа за пазухой! — Все будет на мази, пахан! — пообещал Паша. — Тогда все — вали уже! И держи меня в курсе! — крикнул смотрящий в спину уходящему Паше. Решив долго не тянуть и выслужиться перед Хорьком, Ржавый с бригадой выехал на двух машинах на ночь глядя, и уже ранним утром они остановились перекусить на въезде в Нахаловку у придорожного кафе «Мечта лесоруба». — Слышь, Паха, — выскочив из машины, Стас принялся разминать затекшие мышцы, — как думаешь, эта рыгаловка уже открыта? Когда Ржавый предложил Колыванову поучаствовать во всей этой авантюре с поиском забытого всеми воровского общака с последующей реабилитацией и уходом от уголовной ответственности, Стас не раздумывал ни секунды. Ведь это тот самый шанс, на который он и уповал, безвылазно скрываясь на одной из блат-хат на содержании Хорька. Его деятельная натура бывшего спортсмена, изнывающая от вынужденного безделья, не давала спокойно расслабиться, невзирая на кажущуюся безопасность. За эти пару дней он настолько отлежал себе бока, валяясь на продавленном диване и пересматривая старые боевика на древнем, как дерьмо мамонта, проигрывателе сидидисков, коих оказалось на хате неимоверное количество. — Говно-вопрос, Колыван! — Хищно усмехнулся Ржавый. — Для нас откроют, даже если закрыто! Главное — правильно попросить! Пошли, похаваем, пацаны! — Крикнул он, направляясь к крыльцу забегаловки. — У меня уже пузо от голодухи сводит! Дверь в «Мечту лесоруба» легко отворилась — несмотря на столь ранний час, придорожное кафе оказалось открытым. — А рыгаловка-то — круглосуточная! — Заметив надпись «24 часа», произнес Стас, поднимаясь на крыльцо следом за рыжим корешем. — Люблю повеселиться — особенно пожрать! — хохотнул Паша, проходя внутрь. На мгновение становившись на пороге, Ржавый мазнул презрительным взглядом по сторонам, ожидая увидеть не иначе, как убогий сельский гадючник. Но внутренняя отделка зала и царившая везде чистота его приятно удивила. — А ведь вполне прилично, — приствистнул от удивления за его спиной Стас, тоже по достоинству оценив убранство придорожного кафе. — В городе иногда такого не увидишь! В этот ранний час забегаловка оказалась совершенно пустой, только лишь за угловым столиком, возле самой барной стойки, сидели двое крепких мужиков в клетчатых рубашках, вяло ковыряющиеся в своих тарелках. По их опухшим, помятым и небритым харям, красным глазам и нечесаным шевелюрам, было ясно, что мужики пребываю в состоянии жесткого бодуна. Но по отсутствию стеклянной тары на их столе и болезненному состоянию, становилось понятно, что поправить здоровье им абсолютно нечем. Ржавый бравой походкой направился к барной стойке, за которой успел увидеть протирающую стаканы крепкую грудастую бабенку лет тридцати — тридцати пяти в белоснежном фартуке и таком же белоснежном чепце — не иначе, как местную официантку. — Неожиданно, что в такой глуши и такие красавицы водятся! — подойдя к стойке и навалившись на нее локтями, Ржавый выдал девушке кривоватый комплимент. — А мне вот тоже неожиданно: откуда в наши края таких красивых мальчиков занесло? — ни капли не смущаясь, ответила официантка, сверкая белозубой улыбкой. — Да еще и на таких шикарных дорогих тачках, — добавила она, бросив взгляд на улицу через широкое окно, в котором отлично было видно припаркованных «Мерина» и «Рендж Ровера». — Вот ей-ей, не была бы замужем, обязательно охомутала бы тебя, красавчик! А то наши местные мужики все больше по синей волне плывут, да на кочерге скачут! — И она стрельнула глазками в сторону опухших от бухла чуваков. — Так в чем дело, Катюша? — прочитав на бейджике имя официантки, подбоченился рыжий. — Я жениться хоть сейчас, только накорми для начала! Найдется, чего в топку закинуть? — Ну, так на этом и стоим, — вновь очаровательно улыбнулась Катерина. — Вазген! — громко крикнула она в сторону распахнутой двери, из которой вырывались ароматы свежеприготовленной пищи. — Прими заказ — у нас гости! [1] Судьбу поменять — сбежать (уголовный жаргон) Глава 5 На окрик официантки из подсобки выметнулся низенький кривоногий и пузатый грузин, облаченный в слегка забрызганный маслом фартук и с лихо «заломленным» на макушке поварским колпаком. — Чего у нас есть с утра на стол подать? — небрежно бросила Катя повару, продолжая протирать стаканы. — Омлэт с колбасой могу, — произнес с кавказским акцентом грузин. — И бэз колбасы могу. Яичницу тож, только с бэконом, — продолжил перечислять повар. — Шашлики вчерашний остался — разогрэю, если будут, зелень ест. Пару салатов мясной в холодильнике видэл. Но тоже вчэрашний, но хороший, не заветрилса савсем… Кофэ, чай, соки-воды, пиво… Под чай блынчики могу напэч… — Слышь, ложкарь[1], — перебил Вазгена Рыжий, — пока тащи все, чего есть готового — шашлык-башлык, закуску-шмакуску. И яичницы с беконом нажарь на всех! — распорядился рыжий. — Сдэлаю, — ответил Вазген, поправляя колпак и отчаливая на кухню. — Бугор, — крикнул один из усевшихся за стол бандюков, — а по стописят замахнуть сделаешь? Мы ж здесь на какое-то зависнем? Ржавый на секунду замер, оценивая ситуацию, а потом спросил Катерину: — А скажи, красавица, как в вашей дыре с ГИБДДы дела обстоят? — Да отродясь у нас такого зверя не водилось, — усмехнулась официантка, поправляя накрахмаленный чепчик. — Старенький участковый на всю Нахаловку — вот и всё наше ГИБДДы. — Тогда давай, сообрази нам чего выпить, — подмигнул ей Ржавый. — Только нормального бухла давай, а не сивухи паленой! — строго добавил он. — Есть в вашей дыре нормальное бухло? — Найдем, красавчик, не волнуйся, — вновь усмехнулась Катерина. — Паленого бухла в нашем кафе не держим! — У-у-у! Заметано! — кивнул Ржавый. — Пусть твой лаврушник[2] тащит хавку побыстрее — пацаны жрать хотят! — Все будет, присаживайтесь, ребятки, — лучезарно улыбнулась Катя, выходя из-за стойки и тоже скрываясь в помещении кухни. Ржавый вернулся к столику, за которым уже расселась его братва и, похабно ухмыляясь, произнес: — А зачетная здесь лакшовка[3] на раздаче обитает, братва! И мордашка зачетная, и буфера… — Да и жопа клевая! — вставил свои «пять копеек» Стас. — Было бы времени побольше — обязательно бы вдул! — Хех, — усмехнулся Ржавый, — не ты один такой умник! Тут любой бы ей вдул… Возможно, если надолго застрянем — будет такой шанс! Только бродяги, уговор, — жестко произнес он, — чтобы меж собой из-за шлёндры деревенской никаких разборок! А то знаю я вас, половых террористов… — Бугор, да все будет ништяк! — заверил его один из парней. — Будем мы из-за какой-то стерляди меж сбою сраться! Пока заезжие молодчики что-то перетирали, сидя за столом, за ними неотрывно, но стараясь не привлекать внимания, наблюдали те двое мужиков в клетчатых рубахах, что тихо вялились в углу зала, страдая с бодуна. Вчерашний вечер выдался для Борьки с Серегой в грандиозную попойку, когда старый Махмуд сообщил им о случившимся форс-мажоре со сбежавшей свиньей и найденными Сильнягиным в её брюхе не переваренными останками гребаного дохлого уркагана. Единственным светлым пятном в этом рассказе оказался момент, что участковому так и не удалось взять за хобот пожилого таджика, обвинив в убийстве. Махмуд оказался расторопным малым, несмотря на свой почтенный возраст — ему удалось позвонить по стационарному телефону и предупредить своих парней о намечаемся шмоне в свинарнике. И этому старому черту очень сильно повезло, что он сумел дозвониться на сотовый Вальку. И если в самой Нахаловке мобильной связи вообще не было, то за её пределами она нет-нет, да и прорезалась. А Валек в этот момент как раз находился не в поселке — ехал домой от Лукьянихи. Как ему удалось так быстро скрыть все следы расчлененки Бурята от зоркого глаза местного участкового, Борис не спрашивал, но понимал, что проблема на этом лишь немного отсрочилась и окончательно не решена. Подъехавшую шоблу городских бандосов Борька с Серым срисовали еще из окна, когда они парковали свои навороченные тачки возле «Мечты лесоруба». Сообразить, что это те самые перцы, что явились следом за Бурятом именно по их души, они смогли даже с бодуна. Благо, что особых мозгов на это и не требовалось. Пока события развивались по сценарию, озвученному старым таджиком. Не зря они провели с ним весь вчерашний вечер и, перед тем, как упиться вусмерть, обговорили все приемлемые варианты своих действий. Катерина, так же посвященная в курс дела, хоть и не принимала непосредственного обсуждения и даже не присутствовала на попойке, при виде двух подъехавших дорогих внедорожников, сразу «подобралась» и окликнула мужа: — Похоже, приехали гостюшки дорогие? — Похоже на то, — согласно ответил Борька. — Вы как, охламоны? — поинтересовалась Катерина. — В состоянии спектакль разыграть? — Да как по нотам! — фыркнул Борис. — Вот еще бы ты нам опохмелиться по полписярика нацедила б… — Обойдешься, любимый! — отрезала Катька. — Нехрен было вчера так нажираться! — Ой, да ладно, Катюха! Ты ж знаешь, как у нас дела делаются… — Вот именно, что знаю — через жопу они у вас всегда делаются! — недовольно произнесла жена. Однако, она мгновенно перестала распекать любимого муженька, когда в помещение ввалились заезжие уголовники, а вместо этого, расплывшись в лучезарной улыбке, как это делала всегда, когда ситуация становилась горячее некуда и принялась полировать и без того чистые стаканы. Пока она забалтывала пахана гастролеров, а после тот заказывал Вазгену «легкий перекус», Борька в уме прогонял свои возможные действия. Голова гудела с перепоя, но крепкий организм лесоруба, закаленный хорошей физикой, чистым таежным воздухом и натуральной пищей, бегающей в лесах своим ходом, играючи справлялся с похмельем. Да еще и мощный выброс адреналина знатно прочищал чердак от остатков алкогольной интоксикации. Как бы там не было, но Борис решил во чтобы то ни стало проверить свои предположения. А вдруг это совсем не те бандюки, приезда которых они ожидают с подачи Махмуда. Вдруг, это просто посторонние безобидные ребята, решившие провести несколько дней на чистом воздухе. Поохотиться, например, или порыбачить. Хотя, если взглянуть на их босячий прикид, совсем не подходящий для выезда на природу, да и на их протокольные морды, все сомнения сразу отпадали. Однако, Борис решил не заниматься херней, предполагая недоказуемое, а попросту проверить. И даже накидал в голове возможные варианты, как это провернуть. Дождавшись, когда вся шобла успокоится, занявшись поеданием всего того, что притащил им Вазген, Борис, натянув на лицо благостную, но слегка страдальческую улыбку недалекого деревенского «алика», оторвал жопу от стула и, изображая крайнюю степень смущения, подошел к столу «гостей». — Прошу прощения, господа! — слегка заикаясь, произнес он, гипнотизируя выставленный на стол запотевший графин с алкашкой. — Мне крайне неудобно отрывать вас от трапезы, — приложив ладонь к груди, проникновенно продолжил он свою тираду, — но не можете ли вы войти в наше с другом крайне тяжелое положение и… — Подобную пургу Борис наблюдал, когда вместе с Катюхой выезжал на выходные в город и к ним прилип какой-то бомжара, стреляющий мелочевку на шкалик у прохожих. — Короче, Склифосовский! — презрительно гоготнул Ржавый, скользнув мельком по опухшей и небритой физиономии Бориса. — Много текста! Чё хотел, бедолага? — Не соблаговолите ли вы выделить нам сто граммов сего чудного напитка, — после этих слов Борис демонстративно сглотнул слюну, вновь уставившись на манящий графинчик. — Чисто для поправки угробленного на лесоповале здоровья… — Похмелиться, что ли, нечем? — догадался Стас, перехватив наполненный вселенской тоской взгляд Бориса. — В долг не наливает, — тяжко вздохнув, указал в сторону кухни лесоруб, намекая на Катерину. — А мы с товарищем несколько поиздержались… — А ну свали нах.й, чушкарь[4]! — недовольно рыкнул Стас, презрительно оскалившись. — Подожди, Колыван! — остановил приподнявшегося со своего места приятеля Ржавый. — Зачем так грубо! Помнишь, как в «Джентельменах удачи»? Вежливость — лучшее оружие вора! — И вся толпа за столом громко заржала, поддержав шутку вожака. — Вот что, уважаемый, — произнес Ржавый, явно подражая своему отсутствующему здесь боссу Хорьку, — если сумеешь нам помочь — так и быть, помогу тебе и твоему корешу до кучи… — Всегда готов, как пионер! — преданно глядя в глаза Ржавому, отозвался Борис, стараясь не выпасть из образа, тогда как ему очень хотелось зарядить кулаком по этой наглой рыжей морде. — Что делать надо, господин хороший? — Да, в общем-то, ничего особенного, — ответил бандит, вынимая из кармана сотовый телефон. — Слушай, а чего в вашей дыре совсем связи нет? — спросил он, заметив отсутствие сигнала. — Так сотики у нас совсем не работают, — с готовностью пояснил лесоруб. — Рядом с нами военная часть какая-то секретная расположена, вот они своими левыми приблудами связь и глушат… — Да, вот же у вас дыра… — чертыхнулся Ржавый, загружая на мобильнике фотографию пропавшего киллера. — Посмотри, родной, не видел в вашей дыре вот этого человечка? — И он продемонстрировал экран телефона Борису. Бурята на фотографии лесоруб узнал сразу, да и сложно было не признать этого гребаного отморозка. Выходит, что «предсказания» Махмуда сбылись со стопроцентной вероятностью и куда быстрее предполагаемого графика. Ну, что ж, проверку, устроенную Борисом городские успешно прошли, даже усилий особых не пришлось прилагать. Теперь осталось разыграть партию по нотам… — Так это ж Бурят! — обрадовано воскликнул лесоруб. — Опаньки! — Ржавый даже с места привстал. — А ты его что, знаешь? — А с чего, думаешь, у меня так жбан трещит? — вопросом на вопрос ответил Борис. — Два дня водку жрать как не в себя — это только Бурят так может! Вона, какой лось вымахал… — Так он, выходит, здесь окапался? — А то! — расплылся в довольной улыбке лесоруб. — Эт, мужики, налейте стопарик, а то чичас сдохну! — плаксиво попросил он. — А там все, как на духу расскажу! — Налей ему, Колыван! — Прищелкнул пальцами рыжий, указав на графин. — И приятелю моему… если не затруднит… — продолжал отыгрывать роль запойного алкаша бригадир лесорубов. Стас снял с графина стеклянную пробку и набулькал водки в две стопки. Борис дрожащей рукой (подумав, не переигрывает ли?) ухватил стопки. — Премного благодарен, господа хорошие, уважили! — чинно произнес он, залпом замахнув одну стопку, а вторую, стараясь не расплескать, поставил на столик за которым восседал Серый, наблюдая за комедией лучшего друга. — Теперь готов продолжить наше взаимовыгодное общение, — произнес Борис, вернувшись к столику приезжих. — Рассказывай, откуда ты Бурята знаешь? — начал допытываться Ржавый. — Он с кем попало водку не жрет — не тот это человечек. — Ну, так он и не со мной начинал, — пожал плечами Борис. — Дядька у меня есть. Так вот он с вашим Бурятом не один год на зоне чалился… Два дня уже как не в себя бухают, а я тут совсем не при делах. Мы с приятелем только в гости зашли, ну и… — Он виновато развел руками. — Вот же какой гандон это узкопленочный! — чертыхнулся Ржавый. — Он тут, значит, с корешем в свое удовольствие бухает, а мы тут педали заманались крутить в его поиске! Брякнуть, что ли, не мог? Сейчас я Хорька в известность поставлю… — Рыжий попытался позвонить, но у него ожидаемо ничего не вышло. — Вот тля, а связи-то нет! — Ага, — согласно мотнул головой Колыван. — Поэтому и не позвонил. Такой дырищи, чтобы сотики ваще не пахали, я еще не видел! — Ладно, и хрен с ним! — подумав, весело заявил Ржавый. — Раз Бурят нашелся, а кипеша никакого, расслабляемся пацаны! — распорядился он. — Завтра с утра в обратку потащимся, а сегодня переночуем здесь… Бандюганы довольно загудели, явно обрадованные грядущей попойкой. Да и делать, собственно ничего уже не надо было. — Так Бурят еще у дядьки твоего? — спросил Бориса Ржавый. — Ну, так-то да, — кивнул лесоруб. — Я с утра забегал, а они еще зенки с похмела не продрали. И в доме все сивуху под чистую выжрали… Нам с Серым даже поправиться нечем было, а Катька… сучка такая, — шепотом добавил он, косясь в сторону кухни, — даже бутылку пиваса на двоих в долг не дала… — Вот что, Колыван, — произнес Ржавый, выкладывая перед приятелем ключи от машины, — не в службу, а в дружбу — сгоняй с этим деятелем к его дядьке. Надо убедиться, что Бурят действительно здесь. Ну и сообщить, если он уже в себя пришел, что его Витя Бульдозер реально потерял. Сделаешь? А потом уже и отметим. — Да не вопрос! — Колыванов сграбастал ключи со стола и поднялся на ноги. — Поехали прокатимся, болезный! — Господа-господа, если вы не против — можно мне еще стопочку? — жалобно произнес Борис. — Вот, здоровый же детина, — вновь презрительно поморщился Ржавый. — Самому не противно бухло клянчить? — Обстоятельства так сложились… — тихо проблеял лесоруб, тиская в руках пустую стопку, которую так и не удосужился поставить на место. — Налейте ему! — распорядился рыжий. Борис радостно протянул рюмку, и один из бандитов щедро заполнил её до краев. — Премного благодарен! — выдал стандартную фразу бригадир лесорубов, заглотив спиртное в мгновение ока. — Ха-а-а! — счастливо выдохнул он, притуливая пустую рюмку на краешек стола. — Жизнь стала краше! Жизнь стала веселей! — Все, Колыван, езжайте уже! — распорядился Ржавый. — Проведаешь Бурята, дуй обратно. — А могу я надеяться по возращении, еще на один прием лекарственного средства? — невинно поинтересовался Борис. — Ну, в качестве вознаграждения за быстрое решение вашей проблемы? — Вали уже, дядя, пока я добрый! — прикрикнул на него рыжий. — Если все будет тип-топ, так и быть, поставлю тебе с приятелем целый флянец ряженки[5], — пообещал он. — Так мы быстро: одна нога там — другая здесь! — засуетился Борис, незаметно подмигнув Серому. После этого они со Стасом направились к выходу из зала. Сергей проследил сквозь окно, как они уселись в «Мерин» и отчалили, а после сам нетвердой походкой вышел из-за стола. На улице его уже поджидала Катерина. — Все слыхала, Кать? — спросил её лесоруб, походка которого за закрытыми дверями заведения вдруг стала твердой и уверенной. — Да, — кивнула женщина. — Махмуд казался прав, — произнес Сергей. — Значит, действуем, по заранее разработанному плану, — спокойно произнесла Катерина. — Они еще пожалеют, что к нам сунулись! — Не успеют пожалеть, — ответил Серый, и его глаза хищно блеснули. — Иди, поднимай парней, — поторопила его Катя, — пришла пора немного растрясти жирок! — Уже бегу! — произнес лесоруб и, старясь не отсвечивать в окна кафе, растворился в ближайших зарослях дикого кустарника. Катерина поправила слегка сбившийся передник и зашла на кухню сквозь черный ход. Ей нужно было постараться как можно дольше удерживать за столом заезжих гастролеров, чтобы её парни успели, как следует подготовиться. Да и в собственном муже она нисколько не сомневалась — в критических ситуациях он никогда не косячил. По крайней мере, сильно. Старый Махмуд, прекрасно зная, кто на самом деле рулит бригадой отпетых лесорубов, посвятил и её в свой план. Проанализировав его, хозяйка лесного бизнеса не нашла в нем слабых мест, за исключением одного — своевременного опознания прибывших по следам Бурята бандитов. Но этот скользкий момент решился сам собой — они остановились пожрать именно в её кафе, а Борис ловко сыграл этакого недотепу и с легкостью выведал их планы. Она даже и не думала, что он настолько артистично сделает эту братву. Какой же он у нее все-таки молодец! Еще бы бухал с корешами пореже, и цены бы ему вообще не было. При воспоминании о крепки мозолистых Борькиных руках, у нее что-то сладко отдалось внизу живота, но Катерина волевым усилием подавила это не ко времени возникшее желание. Вот сделаем дело — тогда и оторвемся по полной! [1] Ложкарь — повар (уголовный жаргон). [2] Лаврушник — уроженец Грузии или Кавказа (уголовный жаргон). [3] Лакшовка — проститутка (уголовный жаргон). [4] Чушкарь — грязный, опустившийся, презираемый всеми осуждённый (уголовный жаргон). [5] Ряженка — водка (уголовный жаргон) Глава 6 — Ух, ты, какой роскошный агрегат! — Восторженно произнес Борис, пристроив жилистую задницу на дорогом кожаном кресле рядом с водителем. — И подогрев сидушек есть? И бортовой компьютер? — Лесоруб с горящими глазами рассматривал светящуюся панель. — Вот, сука же — чудо враждебной техники![1]' — Только граблями своими грязными здесь ничего не трогай! — строго прикрикнул на него Стас, вальяжно усаживаясь на водительское место. — Хрен после тебя отмоешь — химчистку салона заказывать придется! — Ой, да ладно! — Но все-таки одернул руки от панели управления Борис. — Ничего ему не будет — это ж немцы склепали! — Вот то-то и оно, что немцы! — «через губу» произнес уголовник. — Ты хоть представляешь, сколько такая тачила капусты стоит? — Сколько? — «наивно» спросил лесоруб, который был прекрасно осведомлен, сколько стоит все это богатство — у них с Катькой в гараже стоял агрегат не хуже — в город за покупками гонять. Но знать об этом залетному фраерку явно не стоило. А то еще заподозрит своими куцыми мозгами, что всё вокруг совсем не то, чем кажется. — Ты о таком лавэ даже не слышал, — презрительно фыркнул Колыванов, запуская двигатель кнопкой. — Ух, ты! — Театрально выпучил глаза Борис. — Она еще и без ключа заводится? Прям как гоночный болид из Формулы-1? — Мля, ну точно дерёвня… — с тяжелым вздохом произнес Стас. — Да, такая же, как в Формуле-1. Куда рулить? Где твой родственник с Бурятом калдырит? — Давай, рули прямо, — показал пальцем лесоруб, — до Нахаловки докатимся — дальше покажу. — Ну, давай, раз по-другому не умеешь… — покачал головой Колыванов, утапливая педаль газа. Мерин бодро рванул со стоянки и выскочил на трассу, ведущую к рабочему поселку. — Зверь! — вновь восторженно заявил Борис, высовываясь в распахнутое окно. После принятие небольшой дозы спиртного, благотворно сказавшейся на «восстановлении» похмельного организма, свежий порыв ветра тоже основательно проветрил его одурманенные мозги. Голова практически совсем перестала болеть, а физическое состояние лесоруба пришло в норму. Он мог бы прямо сейчас легко вырубить этого гребаного городского утырка, но делать это в летящей на полном ходу машине, да еще и не на самой лучшей трассе, усеянной ямами и колдобинами, было бы верхом глупости. Ну, это фигня, успеет еще вырубить этого бычка. А бычок-то явно «племенной», раскачанный, с толстой шеей, бугристыми мышцами спортсмена и сломанными ушами бывшего борца. Но по сравнению с крепким, но жилистым лесорубом, руки которого «привыкли к топорам», бывший спортсмен казался большим, но каким-то рыхлым. Видно, что чрезмерное возлияние и обжираловка, явно не пошли ему на пользу. А по сравнению с глыбоподобным Бурятом, он, вообще, не шел ни в какое сравнение. Настроение стремительно улучшалось. Мандраж прошел, и Борис даже начал напевать еле слышно себе под нос старенькую, еще советскую песенку Эдуарда Хиля: — Лесорубы — Наша родина тайга, Дед Морозу Мы соседи. Нас боятся И февральская пурга, И лохматые Медведи! Эге-гей! Привыкли руки к топорам, Только сердце Непослушно докторам, Если иволга Поёт по вечерам, Если иволга Поёт по вечерам. — Ты чего там бурчишь, чепушила деревенская? — недовольно произнес Стас, которого неадекватная реакция местного креста слегка нервировала: все пацаны сейчас там хавают-выпивают, а он вынужден катится хрен проссышь куда, словно распоследний лошара. — Да так, — глупо улыбнулся лесоруб, — настроение хорошее! — А-а-а, — по-своему понял его Колыванов, — торкнуло, наконец, по старым дрожжам? — Ага! — шмыгнув носом для придания еще большего деревенского колорита, еще шире улыбнулся Борька. — Чердак отпустило! Жизнь прекрасна! — заорал он, высунувшись в открытое окно по пояс. — Эге-гей!!! — Твою, сука, мать! — выругался в голос Колыван. — Хайло завали, урод! И обратно засунься! Как же ему хотелось дать в зубы этому деревенскому алику, который его совсем достал своим тупыми ужимками. Может быть, он так и поступит, только позже, когда найдет Бурята. А сейчас ему нужно завалить на все свои хотелки, и показать Ржавому, что он еще может приносить пользу всему «честному обществу». А там, глядишь, если все пойдет как надо, Хорек с Бульдозером подключатся, и Стасу удастся соскочить с мокрухи, за которую он сейчас в Федеральном розыске. — Да ладно тебе, чувак, — примирительно произнес Борис, — че такой напряженный? Сейчас до Бурята доедем, и вернешься к своим бродягам! Не боись, без тебя все не выпьют и не сожрут! У Катьки этого добра — десяток таких бригад напоить-накормить хватит! Да и недалеко уже — чай, Нахаловка не город какой. Вон туда рули! — И Борис ткнул пальцем в очередной поворот. Колыванов послушно свернул в указанный проулок, ведущей к окраине поселка, где располагалась усадьба Махмуда. Главное, думал он, чтобы старый таджик дома оказался, или Валек с Иванычем, кто в курсе замеса с Бурятом. Хуже, если из них никого дома не окажется — тогда придется вырубать залетного и паковать в багажнике «Мерина». А это — лишнее палево! Не дай Бог, к таджику участковый Сильнягин заявится, а тут такая тачила под забором стоит. Уж он-то всех своих знает, как облупленных! После найденных кусков гребаного Бурята в брюхе свиньи, он просто так не отстанет! Настороже все время теперь старый легаш… Когда в поле зрения выросла высокая стена «поместья» Махмуда, Борис указал на виднеющиеся впереди откатные металлические ворота: — Рули туды. В этой халупе мой дядька обитает. — Ну, нихрена себе, какие у вас в Задрищенске халупы имеются! — Явно удивился заезжий фраерок, оценив виднеющийся даже из-за высокого забора трехэтажный особняк. — А твой дядька, ваще, кто? — А ты с какой целью интересуешься? — Неожиданно Борис заговорил на понятном Колывану языке. — Ты у Бурята поинтересуйся, с кем он знакомства водит… — Да ладно тебе! — Стас неожиданно сменил ох…вший тон общения на почти человеческий, видимо оценив скромное жилище Махмуда. — Интересно просто… — Ну, если просто интересно — он кроликов разводит и свинтусов еще всяких, до кучи. — А-а-а… Понятно… — протянул Колыван, видимо, вовремя вспомнив анекдот про кроликов[2]. А имея такую домину, по мнению Стаса, по-другому бабки и не заработать. Только кроликов разводить, да пожирнее! Что такие деньги можно зарабатывать и честным путем, даже не могло прийти в голову Колывана. Ведь, по сути, он занимался тем же самым — тоже «кроликов» разводил, только в городе и куда в меньших объемах. Ну, а раз, у этого разводилы сам Бурят не побрезговал нахреначиться в сопли — значит, это очень серьезный дядя! Абы с кем широко известный в очень узких кругах киллер Вити Бульдозера на одном гектаре срать не сядет! А тут уже, который день по-черной колдырит, нахрен позабыв про «любимого» босса. Подрулив к закрытым воротам, Колыванов остановил автомобиль и вопросительно взглянул на Бориса. — Погудеть, чтобы запустили? — Сдурел, паря? — испуганно воскликнул лесоруб, втянув голову в плечи. — Хочешь, чтобы нам с тобой на пару бошки открутили? Дядька у меня с похмела лютый! Да и Бурят с похмелья совсем не подарок — прибьет и, как зовут, не спросит! Ты посиди, я сейчас… — И Борис соскользнул с нагретого кожаного сиденья на улицу. Подбежав к небольшой калитке, он нажал кнопку вызова. Ждать долго не пришлось — к его большому облегчению из динамика подвешенного к воротам домофона послышался скрипучий голос старого Махмуда: — Кого еще, нахрен, принесло? — Махмуд Ибрагимыч, это Борис, — ответил в микрофон лесоруб. — Пошептаться бы… — тихо, чтобы не услышал сидевший в машине Колыван, поспешно добавил он. — Заходи… — Щелкнул электромагнитный замок, открывая калитку, и Борис мухой проскользнул на территорию усадьбы. Борис быстро пересек мощеный брусчаткой двор, направляясь к высокому крыльцу, на котором его уже ожидал недовольный старикан. — Ну? — коротко осведомился он. — Гонцы из города появились, — сообщил лесоруб таджику. — Бурята ищут… — Ну, вот, — довольно оскалился старик, — я, выходит, был прав. От этой жуткой ухмылки, выдающей матерого хищника, только с успехом рядящегося в овечью шкуру, у Бориса пробежали по спине крупные мурашки. Вот с ним, как и до этого с Бурятом, он не хотел бы встретиться на узкой дорожке. Несмотря на возраст и существенную разницу в силах, неизвестно, кто выйдет из схватки победителем. Своих врагов старикан был готов рвать на куски даже своими желтыми и крепкими не по возрасту зубами. — Прав ты, Махмуд Ибрагимыч, — согласно кивнул головой Борис. — Они пока еще не знают, что Бурят зажмурился… — Теперь самое главное, — проскрипел старик, — чтобы они первыми, а не мы в жмурки сыграли. Сколько босоты в Нахаловку прикатилось? — по-деловому спросил старик, подобравшись так, что даже стал казаться моложе. — Всего семеро, — ответил Борис. — Один со мной поехал, я насвистел, что Бурят у тебя который день бухает. Остальные у нас «Мечте» зависли. — Твои архаровцы не подведут? — поинтересовался для проформы пожилой таджик. — Обижаешь, дядя Махмуд! — с укоризной произнес Борис. — Пацаны не раз проверены — и не в таких замесах побывали! — Добро! — удовлетворенно кивнул таджик. — Пусть твой гонец заезжает, — и он недобро стрельнул глазами, — я его с Бурятом сведу. Тебя по дороге сюда Сильнягин не срисовал? — Нет, — мотнул головой Борис — повезло. — Хуб[3]! — Махмуд вынул из кармана брелок и щелкнул кнопочкой. Зажужжал электропривод, приводя механизм открытия ворот в движение. Металлическая створка слегка скрипнула и покатилась в сторону по салазкам. Борис метнулся к открывшемуся проему и махнул рукой ожидающему его сигнала Стасу: — Давай, загоняй свой аппарат во двор! Дождавшись, когда Колыванов заехал во двор, старик закрыл ворота. Стас заглушил двигатель и вышел из машины. — Бурят где? — вместо приветствия буркнул он, презрительно посмотрев на пожилого таджика. Не иначе, как за «прислугу» принял Махмуда, догадался лесоруб. — И тебе доброго здравия, мил человек, — ворчливо произнес старик, спускаясь по ступеням и придерживаясь расписными в синеву руками за лестницу. — Вежливости, как я погляжу, нынче на зоне фраерков совсем не учат? Вот Бурят зенки-то с бодуна продерет и научит тебя, сявку мелкокалиберную, старость уважать! «Ох, еп!» — мысленно чертыхнулся Колыван. — Надо же было так тупо лохануться?' Он действительно принял сморщенного и черномазого, словно залежалый урюк, таджика за дворника или садовника. А оно, вон, как! Согласно регалкам на руках, у старикана солидный срок в лагерях, да еще и по тяжелым статьям. Выходит, что это он настоящий хозяин «кроличьей фермы». Как же, сука, так-то? — Не ругайся, уважаемый! — виновато произнес Стас, потупившись и включив прежде отсутствующую вежливость на полную катушку. — Мой косяк, не спорю — малость не рассмотрел твои «заслуги» перед обчеством. — Окуляры впредь лучше полируй! — жестко выхаркнул старик, буравя Стаса взглядом из-под насупленных бровей. — Пойдем, сведу тебя с Бурятом, если проснулся… Топай в дом… Борька, покажи ему куда идти, а то у меня артрит в коленках с утра разыгрался, я по лестнице час забираться буду… — Сей минут, дядя Махмуд! — послушно произнес лесоруб, быстро взлетев на крыльцо и взявшись за ручку входной двери. — Чё застыл, городской, топай сюды! — Мои извинения, уважаемый! — еще раз расшаркался со стариком Стас и, осторожно обойдя таджика, начал подниматься по ступенькам. Дождавшись, когда залетный уголовник повернется к нему спиной, Махмуд вынул из поленницы, сложенной у стены дома, увесистую березовую чурку и, не моргнув глазом, ловко отоварил ей Колывана по блестящей лысой башке. Ноги Стас заплелись, он запнулся за ступеньку и кулем рухнул на лестницу, не издав ни единого звука. Ну, разве что гулко треснулся головой о металлическое ограждение лестницы, которое возмущенно загудело. — Ловко ты его, Ибрагимыч! — оценил действия старика лесоруб. — Не ори, оглашенный — Глашку разбудишь! — шикнул на Бориса таджик. — Будет потом слезы лить — не остановишь! Хватай этого фраера под мышки — и в подвал! — принялся распоряжаться старик. — Там у меня стены толстые, ори — не ори, никто и не услышит. — Сука! Откормленный какой! — прошипел лесоруб, оторвав тяжеленную тушу Колывана от лестницы. Старик же просто промолчал, только громко пыхтел, как раскочегаренный до одури паровоз. Вдвоем с Махмудом они затащили бессознательное тело в подвал особняка, а затем, усадив его в специально замурованное в бетон металлическое вращающееся кресло, еще времен СССР, и примотали к нему тушу Стаса скотчем. Липкой ленты Борис не жалел — а ну как выберется утырок, пока останется наедине со стариком. Тот, каким бы крепким не казался, не шел ни в какое сравнение с бывшим спортсменом. — Готово, дядь Махмуд! — сообщил старику Борис, добив второй рулон клейкого целлофана. — теперь точно не вырвется. Что с ним делать собираешься? — До ночи тут посидит, — сообщил старик, — а потом мы его с Вальком утилизируем. — Только прошу, не как в прошлый раз, — произнес Борька, — ваш свиной утилизатор себя уже скомпрометировал. Не дай бог, опять Сильнягин прознает — тогда уже точно не отвертимся! — Не учи отца е. аться, пряник! — Жестко заткнул ему рот старик. — Училка еще не выросла меня учить! На этот раз просто в реке эту тушу притопим — и концы в воду! Пусть вместо свиней рыб покормит! — Хорошо, — согласился с доводами старика Борис. — А машина? — Угоним куда-нибудь подальше и сожжем, — отмахнулся Махмуд. — Добро! — вновь согласно кивнул лесоруб. — Не, постой, Ибрагимыч! У них на шесть рыл одна машина осталась. Со мною вместе могут отказаться ехать. Ну, а остальных-то я хотел в Гнилую Балку увести, там мои пацаны уже, наверное, гостей ждут, не дождутся. Так что я к ним на «Мерине» вернусь. А про лысого скажу, что он тоже вместе с Бурятом у тебя водку жрет! И Бурят всех залетных на попойку зовет… — Давай так, — подумав, согласился дед. — Только смотри, Митрофанычу на этой тачке не попадись… — Постараюсь «огородами» выбраться, Ибрагимыч. Проходимость у Мерина нормальная — пролезу. Как думаешь, после пропажи этих утырков еще гостей ждать? — Наверняка, — кивнул старый. — Витя Бульдозер очень не любит, когда его люди без вести на наших бескрайних просторах растворяются. Полюбаса будет еще один стопудовый заезд в нашу глушь. И псов бешеных будет в следующий раз поболя… — Тля! — в сердцах выругался Борис. — Ладно, где наша не пропадала? И за каким хером этот гребаный Бурят к нам в Нахаловку поперся? — Кабы знать, Борька? — развел руками Махмуд. — Кабы знать? [1] Чудо враждебной техники — цитата из советского полнометражного научно-фантастическогомультфильма Р. Качанова — «Тайна третьей планеты» экранизация повести Кира Булычёва «Путешествие Алисы», «Союзмультфильм», 1981 г. [2] Мужик на перекрёстке въехал на своей старенькой «шестёрке» прямо в новенький «Мерседес». Из иномарки неторопливо вылезли два огромных бугая и сказали мужику: — Значит так, придурок, с тебя — 30 штук баксов за ущерб и ещё десятка сверху за моральный ущерб! Иначе живым домой вряд ли вернёшься! Мужичок спокойно открыл багажник своей машины, а он доверху набит купюрами по сто долларов. Амбалы удивились, а мужичок спокойно отсчитал и отдал им 40 000 баксов. — Слышь, мужик, ты где работаешь, что у тебя машина баблом доверху забита? — Да у меня хозяйство своё, кроликов развожу. — Да ладно? — Серьёзно. Хотите, покажу вам свою ферму? Амбалы согласились. Мужик привёз их на какую-то ферму за городом, заехал во двор, массивные ворота закрылись, а повсюду суровые братки с автоматами стоят. Мужичок вылез из авто и сказал им: — Ребята, я кроликов вам привёз! Разводите. [3] Хуб — хорошо (тадж.) Глава 7 Старик еще раз проверил, насколько крепко связан залетный уголовник, затем ловко обшмонал его карманы в поисках ключей от «Мерседеса». — Держи, Борька! — Бросил он лесорубу брелок сигнализации от автомобиля. — И смотри, Сильнягину не попадись! — предупредил он подельника в очередной раз. — Махмуд Ибрагимыч, сделаю все в лучшем виде — даже не сомневайтесь! — пообещал Борис. — По самым очкурам прокачусь… — Давай, вали уже! — недовольно пробурчал старикан. — Мне еще с этим деятелем залетным закончить надо. Выбравшись из подвала, Махмуд открыл ворота и выпустил со двора лесоруба. Проследив до тех пор, пока реквизированный у бандита «Мерин» не скроется за ближайшем поворотом, старик вернулся во двор, закрыл ворота и спустился к пленнику, все еще пребывающему в отключке. Заперев за собой дверь в подвал, таджик принялся неспешно готовиться к «допросу», раскладывая на верстаке инструменты, которые, как он считал, помогут развязать язык никчемному городскому фраеру: кусачки, ножовку, молоток, большой охотничий тесак, газовую горелку, медицинскую аптечку и еще кое-чего по мелочам. После этого он подошел к Стасу и отвесил уголовнику жесткую оплеуху. Голова пленника мотнулась на расслабленной шее, хрустнув позвонками, но в сознание он так и не пришел. — Да, перестарался немного… — недовольно буркнул Махмуд, отходя в угол подвала, где располагался водопроводный вентиль с насаженным на него резиновым шлангом. Таджик взял в руки шланг и, повернув ручку, обдал мощной струей холодной воды привязанного к стулу пленника. На этот раз у старика все получилось — плененный уголовник пришел в себя и задергался, словно паралитик. Махмуд весело усмехнулся — вода в систему водоснабжения дома поступала из артезианской скважины, и была не просто холодной, она была по-настоящему ледяной. Такая кого хошь в сознание приведет, а то и мертвого на ноги поднимет. Прямо, живая водица! Окатив дергающегося на стуле Стаса для проформы еще разочек, старик перекрыл вентиль и отложил шланг в сторону. После чегоприблизившись к пленнику, выдернул кляп из его рта. — Поговорим по душам, убогий? — только и успел произнести Махмуд, до того, как него обрушился поток отборнейшей брани. — Совсем ёб…улся, старый⁈ — верещал Стас, словно недорезанный свин. — Ты на кого руку поднял? Не знаешь, под кем я хожу? Да я тебя, падла, на ремни буду резать… Дослушивать старик не стал, а просто недрогнувшей рукой запихнул обратно Стасу в глотку обслюнявленный им же кляп. Пленник что-то активно мычал, корчил потешные гримасы и извивался всем телом, надеясь вывернуться из пут. Али-Баба, невозмутимо понаблюдав за этим представлением пару минут, взял с верстака кусачки. Подойдя к пленнику, старик резко ударил уголовника под дых. Пока тот хрипел, пытаясь прососать воздух сквозь забитый в глотку кляп, таджик своими заскорузлыми от грубой работы руками, оказавшимися сделанными словно из металла, разжал Стасу кулак и одним резким движением отхватил тому острыми кусачками фалангу мизинца. Отрубленный кусачками палец отлетел в сторону и гулко стукнулся в пустую канистру из-под топлива. Брызнула кровь, несколько капель которой попало старику на небритое лицо. Пленник громко заверещал, что стало слышно даже через вставленный кляп, и заполошно забился, словно выдернутая из воды рыбина. Но Махмуда это нисколько не растрогало, он спокойно зажал пальцами обрубок мизинца, не давая пленнику вырваться. Отложив кусачки, старик взял скотч и несколько раз крепко обмотал ленту вокруг раны, останавливая кровь. После чего таджик наклонился к изломанному уху бывшего борца и хрипло пообещал: — Будешь так верещать, я тебе яйца оттяпаю к хренам! Можешь поверить, у меня это куда лучше получиться, — он криво ухмыльнулся, — не одного хряка за свою жизнь оскопил! После этих слов Стас позеленел и моментально заткнулся, продолжая дрожать своим крепким телом. Остаться без принчиндалов ему совсем не хотелось. А этот безумный старикан с легкостью выполнит свое обещание, уголовник видел это по его блеклым равнодушным глазам. А еще он разглядел наколки, отливающие синевой на его морщинистых руках и выглядывающие сквозь распахнутый ворот его рубашки. Эти уголовные символы однозначно утверждали, что этот морщинистый аксакал неоднократно убивал в своей жизни, за что и был когда-то осужден. — Ну что, фраер беспонтовый, теперь готов ситуевину обкашлять? — глухо, словно из распахнутой могилы, произнес Махмуд, глядя в глаза покалеченному и напуганному пленнику немигающим взглядом. Стас мелко-мелко закивал. Несмотря на то, что он и сам был тем еще отморозком, но после всего произошедшего испытывал неодолимый страх перед этим жутким морщинистым стариканом. Теперь он был готов выполнить все его требования, чтобы только уцелеть и сохранить свое «хозяйство». — Барно[1]! — Таджик довольно оскалился. — Отвечать только на мои вопросы. Вякнешь не по делу — отхвачу кусачками еще кусок клешни, — тускло принялся «инструктировать» пленника Али-Баба. — Будешь лепить горбатого[2] — лишишься яиц, — напомнил он. — Так что настоятельно не советую варганку крутить[3]. Усек, деятель? После того, как Стас вновь понятливо затряс головой, старик резко выдернул кляп из его рта. Пленник тяжело задышал, жадно хватая воздух распахнутым ртом. Однако, памятую об указаниях старика, не проронил при этом ни одного слова — ему достаточно было и одной отрубленной фаланги мизинца. — С какой целью таким шитвисом[4] к нам приперлись? — не дав Стасу как следует отдышаться задал свой первый вопрос Али-Баба. — Так я ж говорил — кореша ищем, — обливаясь холодным потом, просипел Колыван. — Бурята. Потерялся он у вас… — А какого хрена сам Бурят к нам приперся? — не дав пленнику договорить, задал следующий вопрос старикан. — Так это… Ему пахан приказал… Витя Бульдозер… Может, знаешь за такого? Так-то он в законе… — Знаю за такого — сявка[5] он, твой Бульдозер, а не законник! — Презрительно сплюнул на пол Али-Баба. — Апельсин[6]-беспредельщик[7]! А ты, фраерок, под Бульдозером ходишь? — Не… — Вновь судорожно замотал головой Стас. — Я под Хорьком хожу, а уж он — под Бульдозером. — За Хорька не знаю, не пресекался… — На мгновение задумался таджик. — Так чего Бурят в нашей дыре забыл? — вновь вернулся он к «разбору полетов». — Только в ухи мне не лей, что совсем не при делах. — Махмуд неторопливо снял с верстака нож, полированное лезвие которого хищно блеснуло в лучах яркой электрической, и показательно согнал острой заточкой стружку с кривого и коричневого от впитавшегося табака ногтя. — Яичек-то у тебя, малец, всего два. А по одному я отрезать никогда и не пробовал… И зрение уже не то, и руки дрожат… — Хотя чудовищных размеров нож в руках старика даже ни разу и не вздрогнул. — Знаю! Скажу! — Мгновенно среагировал на угрозу Колыван. — Цацки приметные у вас в Нахаловке всплыли. По слухам — из старого потерянного общака, еще с перестроечных времен… Пацаны Бульдозера трепали, что он кое-какие из них признал… — Свое непосредственное участие «в процессе экспроприации» Колыван решил скрыть. У него появилась стойкая уверенность, что этот жуткий старикан каким-то боком тоже замешан во всю эту историю с пропавшим общаком. После такого заявления пленника, Махмуд тут же «принял стойку». Ведь хранителем единственный «старого потерянного общака», который мог находиться в Нахаловке, являлся он сам. Только каким образом могли всплыть «приметные цацки» он не понимал. Хотя, признался он сам себе, уже прошло несколько лет, когда он в последний раз проверял сохранность доверенного ему воровского блага. Неужели кто-то сумел его отыскать? И ограбить старого Али-Бабу? Другой вероятности появления украшений из потайного схрона, просто не было. — А вот с этого момента поподробнее! — стараясь не выдать охватившего его волнения, произнес старик. — Что за общак? Откуда информация? — Да я так… только краем уха и слышал… — принялся юлить Стас, пытаясь как можно дальше дистанционироваться от крайне неприятного момента. — Несколько дней назад в одном городском казино двое деревенских лошков сорили капустой… Ну и их и срисовали серьезные пацаны, с целью пощипать залетных бакланов… Ну… кроме хрустов у них и эти цацки нашли… — Что за бакланы? Откуда? — Так ваши же, деревенские кресты, — ответил Колыван. — Че, думаешь, Бульдозер за здрастье сюда Бурята отправил? — Масть? Как звать? — коротко поинтересовался Махмуд, хотя у него внгутри все сжималось от осознания, что кто-то умудрился кинуть его на общак, который он верой и правдой хранил больше тридцати лет. И, как бы ни было тяжко все эти годы, даже медной полушки из него не присвоил! — Мелкие шинкари, наркотой по мелочи барыжили. Один, вроде Леха, у второго Сивый погоняло. Точнее не скажу — сам не курсах… — добавил Колыван подрагивающим голосом. — Знаю таких, — кивнул Махмуд. — Еще те полудурки. — Зажмурили бедолаг, — произнес Стас. — Туда им и дорога! — Али-Баба задумчиво смотрелся в свое искаженное изображение в лезвии ножа. Все, что он хотел узнать от «языка», он уже узнал. Все его подозрения подтвердились — эта шайка приехала в Нахаловку именно по его душу и на поиски пропавшего общака. И дальнейшая судьба пленника уже была предрешена. — Дед, может, отпустишь уже меня? А? — слезно попросил Колыван. Ну, не нравилось ему настроение старого уркагана. — Разойдемся краями? А про мизинец я уже забыл… — продолжал уговаривать Махмуда Стас. — Было и было… Я не в обиде… — Конечно, отпущу, — неожиданно для Колыванова произнес старик, резким ударом загоняя тесак точно в сердце Колыванова, одновременно зарывая ему рот рукой. — Лети свободно, голубь сизокрылый… Нету таперича над тобою закона… Стас засучил в конвульсиях связанными ногами, но с каждым мгновением его потуги становились все тише и тише. Наконец он вздрогнул в последний раз и обмяк, уронив голову на грудь. Таджик прикрыл ему широко распахнутые глаза, «смотрящие» на убийцу с немым укором, выдернул из груди мертвеца нож, и тщательно вытер его о рубашку. — Ибо все, взявшие меч, мечом погибнут! — процитировал он цитату Христа из Евангелия от Матфея, которое перечитывал в последнее время. — Золотые слова! Не хуже, чем «глаз за глаз»… В закрытую дверь подвала в это время кто-то негромко постучал. Старик, взвесив протертый нож в руке, поднялся по ступенькам к двери и спрятал оружие недавнего убийства за спиной. — Какого шайтана? — произнес он в дверь. — Бать, ты чего заперся? — Послышался с другой стороны недоумевающий голос Валька. — Ты один, Валька? — бросил в замочную скважину старик. — Один… — Заходи. — Махмуд отодвинул задвижку и резко распахнул дверь, пропуская пасынка в подвал. — На пороге не стой! — Поторопил он его. — А то не дай — Глашка припрется! — Не припрется, — буркнул Валек, за спиной которого старик вновь запер дверь, — дрыхнет она еще после утренней дойки. А ты чего?… Ох ёп… сель мопсель! — выругался он, обнаружив бездыханный труп Колывана, примотанный скотчем к стулу. — Ты когда успел этого бедолагу зажмурить? — Таких бедолаг по наши с тобою души целая бригада из города нарисовалась, — ворчливо поставил пасынка в известность Махмуд. — За Бурятом пришкандыбали, как я и предполагал! Сейчас у Катьки в тошниловке наливаются, а этого хлыща городского ко мне Борька припер. Сказал босоте, что Бурят у меня… — Мля! — Вновь не сдержался Валек, наступив на кусочек отрубленного мизинца и едва не поскользнувшись на пролитой крови. — Ты его пытал, что ль, бать? — А как я, по-твоему, информацию добывать должен? — Возмутился старикан. — Бать, ну, почему в одного-то? Те сколько лет? Не молодой ведь уже! — накинулся на него с упреками Валек. — Забыл, как спину тебе скручивало, что не разогнуться? А этот битюг вона, какой упитанный! — Не нагнетай, сына! — прикрикнул на пасынка Махмуд. — Его Борька сюда заволок… — Ну, ты, бать, как учудишь че-нить, то хоть стой, хоть падай! — Рыпнулся напоследок Валек. — Мог бы, и подождать… Чего узнал хоть? — О чем я вам столько времени талдычил, дуралеям? — риторически произнес старик. — Вити Бульдозера эта шантрапа, как и Бурят. По мою душу объявились шайтаны… — произнес таджик. — Ну, вернее, не совсем по мою… — слегка «помявшись», наконец решился он открыть так долго хранимую тайну. — Общак воровской им нужен — наследие покойного Семена Метлы… — Погоди-ка, — удивленно вскинул брови Валек, — это не того ли самого Метлы — союзного законника, которого свои же и завалили? — Какие они, к демонам, свои? — возмущенно прошипел таджик, потирая рукой ноющую грудь. Старость — не радость. После такого напряга сердечко екало. — Натуральные черти! Ни понятий не соблюдают, и законов воровских не чтут! Мочить их надо, Валька! Только мочить! — Ага, и обязательно в сортире, — едко произнес Хлыстов. — Так чего с общаком-то, бать? — Здесь он, в Нахаловке, — волнуясь, наконец-то открылся пасынку старик. — И я его бессменный хранитель… Вот уже тридцать лет… — И три года… Я понял. — Стар я Валька, — продолжил свою исповедь бывалый уголовник. — Хреновый из меня стал хранитель воровского блага. Не уследил… Местные торчки, «дружки» Тимохины — Сивый и Леха, нычку распотрошили, — с горечью в голосе произнес он. — Проверить надо, осталось ли вообще чего… А цацки приметные в городе всплыли… — Старик говорил тяжело дыша — изношенное сердце щемило все сильнее и сильнее. — Кое-что к Бульдозеру попало, вот он и отрядил свою верную торпеду — Бурята, чтобы разведал. Похоже, Витюша до сих пор себе простить тот облом с общаком не может — ткнул его пахан носом в дерьмо! Даже мертвым ткнул! — торжествующе воскликнул Али-Баба. — Ведь Бульдозер Метлу только из-за этих бабок проклятых и порешил… Ох! — Старик посерел и покачнулся, схватившись за верстак. — Чертово здоровье… — Ну-кась, мля, герой, — Валек подхватил отчима под руку и оттащил в угол подвала, где столи еще несколько стульев, — садись! Раздухарился он, понимаешь! Молодость в жопе заиграла? Сейчас… — Хлыстов метнулся к верстаку, где заметил аптечку. Поковырявшись в ней, он вытащил блестящий блистер и вылущил из него пару таблеток, которые, подбежав к старику, засунул в рот. — Рассасывай, давай! И в следующий раз без меня даже не думай в одинокого отморозков зажмуривать! — Мне показать тебе надо… А то откинусь… — Махмуд все порывался встать на ноги, но Валек его резко осадил: — Сейчас лекарство подействует и покажешь! Откинуться он собрался! Ишь! Пока всю приезжую кодлу под дерновое одеяльце не загоним — чтобы и не думал даже на тот свет собираться! Я еще на твоих поминках погулять вволю хочу! — Кхе! — Чуть не подавился таблетками от шутки пасынка старик. А затем весело улыбнулся и ткнул Валька кулаком в бок. — Только, как следует погуляй, Валька! Чтобы на том свете мне все завидовали! — довольно причмокивая, произнес он. — А вот это я тебе точно могу пообещать — так нажрусь, что все покойнички обзавидуются! [1] Барно — хорошо (уголовный жаргон). [2]Лепить горбатого — 1. выдавать себя за другое лицо; 2. давать ложные показания; 3. Обманывать (уголовный жаргон). [3] Варганку крутить — говорить неправду (уголовный жаргон). [4]Шитвис — группа преступников, «работающая» вместе, помогая друг другу (уголовный жаргон). [5]Сявка — 1. ничтожество; 2. вор-подросток; 3. Голодранец (уголовный жаргон). [6]Апельсин — человек, присвоивший себе положение авторитетного вора в уголовном мире, однако сам не прошедший лично всех типичных процедур и испытаний, характерных для биографии действительного классического кандидата в авторитетные воры (не сидел в тюрьмах и ИТК по определённым статьям Уголовного кодекса, чужд интересам и чаяниям заключённых и т.п.). [7]Беспредельщина — беззаконие(уголовный жаргон). Глава 8 К кафешке, где засели приятели оставленного у Ибрагимыча Стаса, Борис выруливал через самые дальние очкуры частного сектора, как и обещал старому таджику. Дорога тут конечно была «не айс», но мощный полноприводный немецкий агрегат легко проскакивал даже самые глубокие лужи, наполненные вязкой грязевой жижей. По дороге лесоруб старался внимательно «сканировать» окрестности, чтобы не нарваться на участкового Сильнягина. Но на его счастье дорожки пожилого мента и Бориса сегодня не пересекались. Въехав на стоянку перед «Мечтой лесоруба», Борис аккуратно припарковался возле второй машины уголовников — уже успевшего покрыться дорожной пылью «Ленд Крузера». Пиликнув сигналкой, Борька закрыл машину и, продолжая насвистывать себе под нос привязавшуюся еще по дороге к Махмуду песенку лесорубов, поднялся на крыльцо кафе. Возле центральных дверей его перехватила любимая женушка, заметившая подъехавшего «Мерина» раньше городских бандюганов. — Как прошло? — тихо поинтересовалась она у муженька. — Как по маслу, — отозвался Борис. — Он даже и не думал, что может нарваться на такие «неприятности». Сейчас с ним Ибрагимыч занимается. Думаю, приземлит бедолагу, — прошептал он на ухо жене. — Значит, минус один? — Хищно прищурилась женщина. — Все пацанам легче будет… — Минус один, — согласился с ней Борис. — Как эти? — И он мотнул головой в сторону помещения. — Нажираются потихоньку, — сообщила Катерина. — Вазген им в бухло своего фирменного ингредиента набухал — скоро дойдут до нужной кондиции. — Не переборщил хоть? — озадачился лесоруб. — За баранку-то хоть кто-нибудь сесть сумеет? — А то! — едко усмехнулась Катерина. — Вам же, мужикам, как нажретесь — всегда море по колено! — Ой, Кать! Ну не начинай ты! Ну, посидели вчера немного… — Посидели они… — фыркнула Кактька. — У вас всегда так — только бы за воротник заложить! — Давай потом, — слегка поморщился Борис и поцеловал жену в щеку. — Мне сейчас перед этими отморозаками выеживаться, как вошь на гребешке, а ты мне какой-то херней мозги засираешь! — Прости, родной! — Катерина неожиданна «сдала назад» и обняла мужа, прижавшись к нему всем телом. — Это все нервы… Смотри у меня там, чтобы на этот раз без косяков! — А когда это я косячил, Кать? — Удивленно вскинул бригадир лесорубов. — Да постоянно! — хихикнула Катя, слегка прикусив Борису мочку уха, в которое и шептала. — За пацанами проследи — чтобы все живы остались! И сам смотри у меня! Если что — с того света достану, и все мозги тебе выем чайной ложечкой! — шутливо пообещала она. — Яволь, майн дженераль! — Выдохнул ей в ухо Борис. — Иди уже! — произнес он, отстраняясь и шлепая крепкой ладонью Катюху по упругой попке. — Все будет зачупись! Больше ни о чем не споря, Катерина скрылась за дверью черного хода, а Борис решительно вошел в помещение кафе через основную дверь. Компашка приезжих отморозков обнаружилась на тех же местах. Городские бандюки шумно выпивали-закусывали и, судя по количеству пустой тары и их раскрасневшимся лицам, к возвращению Бориса уже основательно накидались. Хоть лесоруб и отсутствовал совсем недолго, алкашка, в которую хитрый грузин добавлял какую-то хрень, действующую на опьянение как мощный катализатор, сделала свое дело. — Я дико извиняюсь, господа хорошие! — вновь нацепив на лицо маску простоватого деревенского алика, слегка заикаясь, произнес лесоруб, подойдя к сдвинутым столикам городских бандюков. — Но ваш приятель убедительно просил передать вам это… — Борис аккуратно положил на краешек стола брелок с ключами от дорогого автомобиля. — А так же ваш замечательный экземпляр немецкого автопрома стоит у самых дверей нашего кафе. А если вы мне начислите еще пять капель этого замечательного бодрящего напитка, — Борис облизнул губы и сглотнул слюну, вожделенно пялясь на початую бутылку вискаря, — буду вам премного благодарен… — Не понял… — недовольно проревел Ржавый, не преставая чавкать куском сочной жареной вырезки. — А где Колыван? — Так это, уважаемый, — переминаясь с ноги на ногу, произнес Борис, — ваш друг сначала неосмотрительно разбудил похмельного Бурята, за что лишился двух зубов… — Чего? — Паха откровенно не догонял, что ему пытался втолковать этот зачуханный деревенский крест. — Каких зубов? — Передних, — поспешно произнес бригадир, тыча пальцем себе в рот. — Вот этого и этого у вашего приятеля теперь нет… — Бурят? Колывану? Два? Зуба? Выбил? — словно малолетний дебил, разделяя каждое слово вопросом, заторможено переспросил Ржавый. Зато вся его компашка, успевшая врубиться в ситуацию, весело заржала. — Ну, да… — несуразно пожал плечами Борис, виновато при этом улыбнувшись. — Я-то уже человек наученный горьким жизненным опытом, и к страдающему похмельным синдромом Буряту близко не подхожу. А приятель ваш, видимо решил, что бессмертный… — А-ха-ха! Ха-ха! — Паша, наконец, тоже разразился громким сиплым смехом, который подхватили по второму кругу все его подельники. — Бурят, сука, конечно отморозок конченый! Прямо натуральный бельмондо[1]! Но я не думал, что Колыван тоже тем еще бажбаном[2] окажется! Живой хоть? — Вроде… Но это не точно… — помотал головой Борис, словно сомневаясь в произнесенном. — Бурят, как отошел, принялся его водярой лечить. А его принудительное лечение на каждый бугай перенесет… — Вот, тля! — выругался Ржавый, засовывая в пасть жаренную куриную ногу. Оторвав шмат мяса, и не обращая внимания на стекающий по щекам жир, Паша ткнул обнажившейся костью в лесоруба: — А ты, выходит, тачилу на место пригнал? Не зассал? Ведь этот «Мерин» дорого-богато стоит. Если б разбил — за всю жизнь бы не рассчитался! — Так деваться некуда было, — принялся мазаться Борис, — Буряту, попробуй, откажи… — Не хотел бы я под его раздачу попасть! — Вновь заржал Паша. — Ах, да! — «спохватился» он. — Вас же Бурят всех в гости звал. Ну, к дядьке моему на фазенду! Они там уже шашлык-башлык из свежины замутили! — восторженно добавил Борис, облизнувшись. — У него же свиноферма своя, у дядьки моего… — Шашлык говоришь? — задумался уголовник. — Ну, да! — глупо улыбнувшись, вновь закивал лесоруб. — Да мы и тут, вроде, неплохо сидим, — засомневался Ржавый. — Да что вы, господа? — слегка надавил Борис. — Это же на свежем воздухе! Птички поют! Мясо на мангале шкворчит! Водочка холодная, словно родниковая водица, пьется за милую душу… Водочку льем, водочку пьем… — неожиданно запел песню Круга лесоруб. — Водочкой только живем! — дружно подхватили известные всем слова городские бандюки. — И музыка соответствующая у моего дядьки найдется! — добавил Борис. — А весь хавчик и бухло, что здесь не доели и не допили, можно с собой забрать. Правда же, Катерина? — громко крикнул он в сторону кухни. — Конечно, вообще без проблем! — ответила, появившаяся в дверях хозяйка заведения. — Я сейчас вам все в одноразовую тару упакую. — Ну, господа хорошие? Едем? — дрожащим голоском попытался додавить захмелевшую компанию бригадир лесорубов. — А тебе-то с этого какой понт? — Ржавый, словно жопой почувствовав неладное, обратил внимание на чрезмерную навязчивость деревенского алкаша. — Ну… так Бурят же! — словно само собой разумеющееся, выдал лесоруб. — Он мне пригрозил, что если я ему веселую компанию, то есть вас, не организую, мне лучше ему на глаза не попадаться… А если привезу — поить будет, сколько в меня влезет! — В натуре серьезный аргумент! — заржал Паха. — Ну, че, пацаны, как насчет пожрать шашлыков на фанзе у Бурята? — Ё-ё! Да! Говно вопрос! — Дружный веселый рев поддатых бандитов был ему ответом. — Тогда, дернем еще по одной и покурим на улице, пацаны, — предложил Ржавый, — пока местные халдеи нам хавчик упакуют. Зазвенело стекло, забулькало в стаканах. Борис тоже сунулся с пустой рюмкой в общую свалку и ему начислили безо всяких разговоров. Проверку на вшивость он успешно прошел. После того, как тара опустела, вся городская гоп-компания, разгоряченная сорокоградусным, поднялась из-за стола и неорганизованной толпой выплеснулась на улицу. За столом остался только Борис, с ненавистью глядящий на бандюков сквозь большое окно. — Никогда не замечала, что ты у меня такой талантливый? — Катерина подошла к мужу и промокнула бумажной салфеткой его лицо, покрывшееся от напряжения крупными каплями пота. — Прямо заслуженный столичный артист из какого-нибудь с сериала! — В гробу я видел такие сериалы! — отозвался Борис, наливая до краев стопку и одним махом опрокидывая в рот её содержимое. Катерина недовольно поморщилась, но ничего не сказала мужу, прекрасно понимая, в каком состоянии он сейчас находится. — Но, сука, это же наш дом, Катюха! — выдохнув, продолжил он. — И нехрен всякой мразоте топтаться в грязных гадах по нашим светлым чуйствам, да качать свои гребаные права! — Согласна, — кивнула Катя, обнимая мужа за плечи. — Не стоило им вообще здесь появляться! Береги себя, Боря! И про мужиков не забывай! — А то! — Лесоруб поднялся на ноги — Ну, с Богом, что ль? — Прости Господи грехи наши тяжкие! — Катерина быстро перекрестила мужа. — Иди… Вазген, ну где тебя носит? — Заорала она во весь голос, чтобы не показывать Борису, как тревожно у нее на душе. — Со стола надо собрать! Выскочив на улицу, лесоруб достал из кармана мятую пачку сигарет и, усевшись на ступеньках лестницы, с наслаждением закурил. — Слышь, штымп[3], — окликнул его Ржавый, — ехать до берлоги твоего дядьки далеко? — Да не… рукой подать, — натянув в очередной раз на лицо физиономию конкретного недоумка, произнес Борька. — Это у вас в городе расстояния, что только на тачках разъезжать. А у нас в деревне все на одиннадцатом номере передвигаются. — Это на своих двоих, что ли? — усмехнулся бандит. — Ага, — кивнул лесоруб. — Это и дешевле, и для здоровья полезно. Да вы не переживайте, я вас напрямки через лес по просеке как раз к самой дядькиной халупе выведу. И моргнуть не успеете, как на свежий шашлычок поспеете! — Хех, а у вас в Гадюкино все так елдачить[4] любят? — Так скучно ж у нас… — пояснил Борис. — Новых людей почти не встретить, а остальные все друг про дружку знают. — Настоящая дыра, — согласился Ржавый. — Жопа мира. И как вы тут только живете? — Да так, живем — хлеб жуем, — пожал плечами лесоруб. — Да и не жалуемся особо. Рыжий задумчиво посмотрел в окно, сквозь стекло которого был виден соблазнительный крепкий силуэт Катерины. — А вот шалашовки у вас зачетные! — произнес, наконец, Ржавый. — Особенно вот эта цыпа из забегаловки… Вот закончим здесь дела, надо будет к ней яйца подкатить! Че так вылупился, болезный? — заметив косой взгляд лесоруба, оскалился уголовник. — Тоже, небось, вдул бы ей со всем прилежанием, да по самые помидоры? — Да ей здесь полдеревни бы вдуло, — едва сдерживаясь, чтобы не засадить кулаком по наглой морде, отвел взгляд в сторону Борис. — Только у неё мужик лютый. Не только за такие слова, но и за один косой взгляд яйца открутит! — Ладно, посмотрим мы попозже на этого лютого. — Ржавый презрительно сплюнул на землю сквозь щель в зубах. — И не таких подвигали… Он хотел еще что-то сказать, но появившийся маленький кривоногий грузин, нагруженный пакетами еды, оторвал его от «приятной беседы». — Куда покласть, уважаемый? — Качнул он шуршащим на ветру полиэтиленом. — Все для вас упаковал! Кушайтэ на здоровье! — В багажник «Крузака» кидай, — с важным видом распорядился уголовник, идя следом за поваром. — Пацаны, по коням! — распорядился он, когда пакеты с едой заняли свое место. — Э! Болезный! — Ржавый окликнул лесоруба. — Падай на переднюю сидушку, — указал уголовник. — Дорогу будешь показывать. — Эт мы можем! Эт мы завсегда! — Втянув голову в плечи, засуетился Борис, семеня к указанному джипу. Запрыгнув в салон, лесоруб обернулся к Паше, с комфортом развалившемуся на заднем кожаном сиденье. — Нам туда! — И он ткнул пальцем в сторону исчезающей в небольшом и редком лесочке грунтовой дороги. — Трогай, Шумахер! — произнес Ржавый, обращаясь к водителю. От небольшой дозы выпитой в рыгаловке алкашки, его отчего-то слишком сильно развезло, и теперь неслабо кумарило. Если бы он был немного потрезвее, то уже давно догадался бы, что местным пойлом что-то явно не так. Но мозги, одурманенные «добавкой» Вазгена, отказывались нормально соображать. Две дорогие машины мчали на всех парах по разбитой грунтовке, подпрыгивая на многочисленных колдобинах, временами даже слегка цепляя днищем землю, когда разбитая тяжелыми лесовозами колея становилась слишком глубокой. — Мля, в натуре жопа мира! — выругался в очередной раз Ржавый, основательно приложившись лбом в металлическую стойку кузова. — Куда ты нас завел, Сусанин? — грозно прикрикнул он на Бориса, ухватив его за воротник клетчатой рубашки. — Так уже все, почти приехали, — сжался в комок лесоруб, изображая испуг. — Еще пара километров, и выскочим… Неожиданно «Крузак» резко тормознул, вылетев из-за крутого поворота. — Твою мать, Шумахер! — завопил Паха, не ожидавший такого развития ситуации и со всего маху воткнувшийся носом в переднее сиденье. — Совсем зенки залил? Водитель ехавшего сзади «Мерина» тоже не успел остановиться и воткнулся капотом в бампер затормозившего перед ним японского джипа. Что-то громко хрустнуло, а следом донесся недовольный вопль из открытых окон пострадавшего «Мерседеса». — Похоже, точно приехали, бугор, — произнес водитель, отзывающийся на погоняло Шумахер. — Только я тут ни при делах! Вон, какой-то дятел на всю дорогу раскорячился! — Указал он рукой сквозь лобовое стекло. Действительно, дальнейший проезд по одноколейной грунтовке напрочь перекрывал огромный тентованный КРАЗ. И объехать его никаких вариантов не было. — Это я еще вовремя среагировал… Рыжий, кипя «праведным гневом», рванул ручку дверки, вываливаясь на дорогу. Подскочив к грузовику, заблокировавшему проезд, он вскочил на ступеньку и заглянул в кабину, в которой не обнаружилось ни одной живой души. — Падла! — истошно заорал Ржавый, а звук его голоса подхватило эхо, разнеся по всему лесу. — Где шляется этот утырок? Я этому чушкану ноги самолично повыдергиваю и руки переломаю! — Продолжал бесноваться уголовник. — Всю жизнь, сука, на лекарство работать будет! Где? Где он? — Не кричи, уважаемый! — подошел к нему Борис. — Может, по нужде отскочил, а может, по грибы собрался… Ща решим вопрос… — Решит он… — продолжал рычать Паха, не обратив внимания, что лесоруб скрылся за грузовиком. — Решала выискался! Пока он бесновался, остальные члены бандитской группировки вывалили на улицу всем калганом и сгрудились у места столкновения машин, оценивая повреждения. — Че там, пацаны? — крикнул он, хотя и без того было заметно, что капот у «Мерседеса» встал домиком. — Пи.дец капоту! — озвучил увиденное Шумахер. — А у «Крузака» бампер напрочь лопнул! — Пи.дец этому терпиле, что свой тарантас на дороге оставил! — зарычал Ржавый. — До конца своей гребаной жизни не расплатится! Ржавый не заметил, как за его спиной появился Борис, легко покручивающий крепкими руками тяжелый топор на длинной рукоятке. Увлеченные разглядываем повреждений дорогих тачек, никто из банды не заметил, как откинулся сторону кузовной тент, и над кабиной КрАЗа появилось двое суровых небритых мужиков, вооруженных охотничьими ружьями. — Погнали, мужики! — крикнул Борис, вбивая обух раскрученного топора в плечо Ржавого. Что-то громко хрустнуло, видимо, раздробленная в кашу ключица уголовника. — Понеслась душа в рай! — выдохнул один из мужиков, всаживая крупной картечью дуплетом из обоих стволов в сгрудившуюся группу залетных бандюганов. Чудовищным ударом разворотило грудь одного из бойцов Ржавого, забрызгав кровью всех, кто стоял поблизости. Но они даже испугаться не успели — буквально через секунду после первого выстрела, из придорожных кустов громыхнуло еще, и еще, и еще… — Амба, мужики! Завязывай! — крикнул вылезший из леса Серый. — Здесь всех в сопли разнесло! — Пока еще не всех, — хищно усмехнулся Борис, поставивший ногу на горло перепуганного до усрачки Ржавого. Уголовник тихо поскуливал, держась рукой за изувеченное плечо. Лесоруб убрал ногу с горла и, демонстративно поигрывая своим чудовищным топором, обошел Ржавого, остановившись у его ног. — Помнишь, — оскалившись, произнес он, — я говорил про лютого Катькиного мужика? А ты на него посмотреть хотел. Так вот, насладись напоследок — это я! — Топор легко взлетел над головой лесоруба и упал вниз, набирая скорость… [1]Бельмондо — отмороженный дурак (уголовный жаргон). [2]Бажбан — дурак (уголовный жаргон). [3]Штымп — он же фраер, обычный человек (уголовный жаргон). [4]Елдачить — болтать (уголовный жаргон). Глава 9 Через несколько минут, когда серое лицо Махмуда слегка порозовело, Валек спросил отчима: — Ну, чего, бать, полегчало? — Полегчало, Валька, — отозвался старикан, оживая на глазах. — Давно так моторчик не прихватывало. — А я тебе о чем? Завязывай с левой инициативой! Загнешься так, когда никого рядом не будет! Ты хоть колеса в кармане таскай… — Старость, не радость, — проскрипел Махмуд, поднимаясь со стула. — Все там будем рано или поздно. — По мне, так лучше попозже там оказаться — райские кущи нам с тобой, батянь, не светят! — хохотнул Хлыстов, покосившись на труп Стаса. — А на раскаленную сковороду я всегда успею. — Не зубоскаль над такими вещами! — строго приструнил пасынка старый таджик. — Каждому по делам его воздастся! — на полном серьезе произнес Али-Баба. — Но бывают и исключения из правил! Искреннее покаяние даже сам Господь не отменит… — Да на нас с тобой смертных грехов, как на собаке блох, бать! — воскликнул Валек. — Какое, к хренам, покаяние? Ты о чем? — Не юродствуй, Валька! — шикнул на Хлыстова таджик. — Тит Благоразумный, — напомнил пасынку случай из Евангелия Махмуд, — разбойник, вошедший с Иисусом Христом в царствие небесное. — Так, бать, ты бы поменьше всякого такого, богословского, читал, — поморщясь, словно от зубной боли, произнес Хлыстов. — И не мечтай — тебе такого счастья не обломится! — Много ты знаешь, сопля зеленая! — буркнул старик, отвешивая Вальку легкий подзатыльник. — Надежда — она всегда присутствовать должна! Иначе, зачем жить? — Надежда умирает последней, — выдал избитую истину Валек, потирая место ушиба — рука старика до сих пор была тяжелой. — Ну, пойдем, покажу тебе схрон, — вспомнив о предыдущей теме, заявил Махмуд. — А как напялю деревянный макинтош, сам думай, что с ним делать будешь. Ты-то никаких обещаний не давал. Хотя, может, я уже и просрал все на свете… — Не, бать, должно еще там что-то, да остаться, — возразил ему Валек. — Иначе из-за чего бы Бульдозер такую суету наводил? Думаю, когда наших драгдиллеров жестко за вымя взяли, они не успели босоте городской про реальное положение твоей нычки растрепать. Поехали, покажешь хоть, где твой схрон находится. — Поехали… Выбравшись из подвала, Валек запер за собой дверь, чтобы никто из домашних, либо внезапных гостей не обнаружил привязанный к стулу труп городского уголовника. После этого фермеры залезли в «Тундру», оставленную Вальком во дворе. Выкатившись на дорогу, они едва не столкнувшись с вплотную подъехавшим к самым воротам «Патриотом» Иваныча. — Леху с собой возьмем? — Решил уточнить у старика Валек. — Ты ж знаешь, он пацан верный — не подведет и не соскочит. — Сам решай, — проскрипел старик, — тебе после моей смерти все это дерьмо разгребать. — Значит, верный человечек лишним не будет! — принял решение Хлыстов. — За него я как за себя самого ручаюсь… — Валек опустил стекло на водительской двери и высунулся в окошко. — Леха, ты куда это намылился? Иваныч остановил своего «Патрика» и, выскочив на улицу, подошел к машине Валька. — Махмуд Ибрагимыч! — Заметив старика в салоне, Алексей махнул ему рукой. — Наше вам с кисточкой! — И тебе не хворать, крестничек, — отозвался таджик. — Слыхали, что у Катьки в «Мечте» какие мутные городские разводилы зависли? — тут же поделился уже устаревшей информацией Иваныч. — Не по наши ли души эти ребятки? — По наши, братан, — кивнул Валек. — Только ты опоздал мальца — батек уже одного зажмурил, — понизив голос, просветил корефулю Хлыстов. — А перед этим немного поспрошал… — Ох, ёп! — ругнулся вполголоса Леха. — Кода успел, Махмуд Ибрагимыч? Мы ж с Вальком разбежались, и получаса не прошло? — Так он в одинокого решил фраера залетного запытать, — сообщил дружбану Хлыстов. — Мне Борька Катькин помог его спеленать, — возразил старик. — Сам бы я ввязываться не стал. — Просто охренеть, господа-товарищи, как события галопом-то понеслись! — Изумленно покачал головой Иваныч. — Че дальше делать будем? — Загоняй свой тарантас во двор и прыгай ко мне в машину, — распорядился Валек. — Батек решил свою «тайну века» нам доверить, — заговорщически произнес он. — Из-за чего весь этот кипешь в нашем спокойном болоте и начался. — И чего за тайна? — заинтересованно протянул Леха. — Сюрприз будет, — хохотнул Хлыстов, — давай, поторапливайся — времени нет! Надо будет после еще к Катьке заскочить — может нашим доблестным лесорубам помощь понадобится. — Понял! — коротко ответил Алексей. — Сейчас свой шпалер к вам перекину, а тачку во двор загоню. Он открыл дверь «Патриота» и взял с заднего сидения «Сайгу». Упакованный в чехол охотничий карабин он забросил в салон «Тундры», а сам запрыгнул обратно в «Патрик». Закатив чудо отечественно автопрома во двор, он присоединился к ожидающей его семейке Валька. Хлыстов тапнул кнопку брелка, закрывающего ворота. Салазки скрипнули, и тяжелая створка покатилась по рельсам, перекрывая въезд в «поместье» зажиточных фермеров. — Куда едем? — спросил отчима Хлыстов. — Рули на старую свиноферму, Валька, — произнес старик. — Помнишь, где у нас первый свинарник стоял? — Конечно помню, — усмехнулся мужик, — мы по детству с Лехой столько говна там перелопатили… — Он притопил педаль газа, и японский пикап покатился в заданном направлении. — Ага, — с готовностью подключился к разговору Иваныч, — мне до сих пор от того жуткого духана по ночам икается! На птичнике куда легче вонь переносилась. — Свиньи — они по строению ближе всего к человеку, чем остальные домашние твари, — назидательно произнес старикан. — А люди, по моему скромному разумению, самые говнистые существа на свете! — Закончил старик, хрипло рассмеявшись. — И не говори, Махмуд Ибрагимыч! — присоединился к нему Леха. — Но знаете, как я вам всем был благодарен за эту работу! — чистосердечно признался он. — Та еще жопа была в перестройку — мои предки зарплаты зачастую по полгода не видели. А вы платили за работу! И щедро, хоть и у самих не все в шоколаде было! От души тебе, Махмуд Ибрагимыч, что поддержал нашу семью в трудную минуту! Да я за тебя с Вальком любого на фашистский крест порву… — Хорош бакланить, Леха! — резко оборвал его старик. — Молодец, что добра не забыл, но нахваливать меня не надо! Не для этого помогал! Не пустозвонь понапрасну! — Понял, Ибрагимыч! — Не стал больше растекаться елеем Иваныч. — А зачем нам в тот свинарник? Он уже и развалился наверное давно? — Стоит еще эта халупа, — подал голос с водительского места Валек. — Батек её на совесть строил — столько хорошего листвяка в нее влупил, что до сих пор не сгнила! Я несколько лет назад порывался её снести, а на освободившемся месте че-нить полезное соорудить — так не дал же, старый шайтан! Теперь, кажись, понимаю, с какой целью… — И с какой же? — тут же поинтересовался Алексей. — Сам увидишь, — расплывчато ответил Валек, старательно объезжая огромную глубокую лужу по обочине. — Эх, надо трактор пригнать, разровнять, да засыпать! А то скоро совсем никто не проедет! — А тебе чего, больше всех надо? — возразил Иваныч. — Пусть у мэра голова болит! Это его зона ответственности! Он, поди, все бюджетные деньги уже давно спи.дил… — А от нас чего, сильно убудет, если мы эту дорогу за свои кровные починим? — И не подумал соглашаться Валек. — Не зажрался ли ты, Леха? Пусть и людям, какое-никакое, а облегчение будет. — Так они тебе даже и спасибо не скажут! — парировал Иваныч. — Тебе вот, к примеру, кто-нибудь за просто так помог? — Вот я слушаю тебя, Леха, и удивляюсь: не ты ли сейчас батьку дифирамбы пел? Что он для тебя так много в свое время сделал? — Так это ж совсем другое! — возразил Иваныч. — Он мне помог, а я… — А, вот ты о чем? — усмехнулся Валек. — Ты мне — я тебе? — Ну… — Не будь жлобом, Иваныч! Добрые дела не для того делают, чтобы потом за них платили! Те в свое время помогли? Помогли! Ничего при этом не попросив. Ну, и ты помоги кому-нибудь! Поверь, Бог не Яшка… — Хорош трындеть! — Вновь вмешался в разговор Махмуд. — Раскудахтались, как бабы! Мало, видать, я вас по малолетству порол! Ничего из моей науки не усвоили… — Машина тем временем на всех парах залетела на огороженную территорию свинофермы. — К старому свинарнику не подъезжай — ножками пойдем! — распорядился старик. «Тундра» сбросила ход и остановилась у здания «конторы», из которой тут же выскочил плешивый дедок, несмотря на теплую погоду облаченный в новенькую фуфайку. — Надо же, все начальство в сборе! — Удивленно всплеснул он руками, когда руководство фермы покинуло автомобиль. — Пойду Марфу позову — она сейчас к свиноматке пошла, та опороситься скоро… — Не суетись, Прокопьич! — остановил старика Валек. — Мы по другому поводу. — Ась? — переспросил глуховатый старичок. — А чего тогда к нам? — Да стройку хотим затеять, — выдал заранее заготовленную версию Хлыстов. — Пройдемся по округе, посмотрим, где удачнее новые хлева воткнуть. — Добре! — согласился дедок. — Не дело это, когда сколько земли без толку пропадает! Особенно на пустыре, где одни развалины гнилые торчат! Сплошь сорной травой все поросло! — Вот мы как раз и посмотрим, что да как, — ответил Валек, направляясь в сторону заброшенного пустыря, действительно заросшего травой выше человеческого роста. Следом за ним неспешно потянулись и Махмуд с Иванычем. Старичок постоял немного, глядя в спины удаляющимся начальникам и, почесав впалую грудь под фуфайкой, убрался обратно в здание конторы. — Ты смотри, действительно, как живой! — удивленно воскликнул Иваныч, когда их копания, прорвавшись сквозь плотную стену сорняков, наконец, добралась до заброшенного черте когда строения. — И не развалился почти! — На совесть сделано! — с какой-то гордостью произнес Валек. — Еще лет сто простоит! — Так чего мы тут забыли-то? — совсем не понимая, что такого может здесь находиться, спросил Леха, открывая скрипучую дверь и заглядывая в покосившуюся сараюху. — Здесь, кроме старого свиного дерьма, и нет ничего! Вы надо мной прикалываетесь, что ли? — Да какие, уж, приколы? — фыркнул Хлыстов, подвигая друга в сторону и проходя внутрь. — Батек сказал, что мы с тобой сейчас тут охренеем… — Ну-ну… — недоверчиво промычал Иваныч, заходя в старый хлев следом за Вальком. — Слушай, Валька, а тут, словно и не поменялось ничего! — оглядев покосившиеся загончики для свиней, произнес он. — Хоть сейчас лопату в зубы и погнали дерьмо расчищать… Старик медленно вошел внутрь, наклонившись к подгнившим доскам пола, подслеповато прищурился. После чего присел на корточки и еще раз внимательно огляделся по сторонам: — Здесь кто-то недавно был. — Ну, так известно уже, кто, — ответил ему Валек. — Давай смотреть, осталось ли чего в твоем тайнике? — В каком тайнике? — тупо улыбаясь, спросил Иваныч, но ему никто не ответил. — Вот эти доски надо убрать, — произнес Махмуд. Хрустнув коленными суставами, он тяжело поднялся на ноги. — Чего встал, Леха? — Толкнул локтем друга, произнес Валек. Они в два счета вывернули почерневшие половицы, на которые указал старик, обнаружив под ними яму, в которой, накрытый старой гнилой дерюгой, обнаружился какой-то продолговатый предмет. — Это чегой-то? — удивленно произнес Леха, спрыгивая в подпол. — Гроб? — Сам такой! — Валек тоже спрыгнул в яму и сдернул расползающуюся в его руках ветхую ткань. Под сопревшей тряпицей обнаружился большой ящик из-под снарядов, выкрашенный защитной зеленой краской, и черной трафаретной маркировкой по крышке и по бокам. — О! Это из-под снарядов! — признал деревянную тару Иваныч. — Я таким в армейке спину сорвал. Валек тем временем щелкнул слегка проржавевшими запорами ящика и откинул крышку в сторону. Вытащив из кармана заблаговременно приготовленный фонарик, он направил луч света на содержимое тайника. — Етить-колотить! — громко выдохнул крестный, пожирая глазами сверкающее содержимое огромного ящика, переливающее в свете мощного фонаря. — Откель в дерьме такое богатство? Да здесь, наверное, на целый ярд ювелирки! — запустив руку внутрь, зацепил Иваныч горсть украшений. — Не знаю, как по нынешним деньгам, — проскрипел старик, — но должно быть больше… Куда как больше… — Твою мать! — выругался Леха. — И сколько времени здесь это барахло пылилось? — С девяностых, — ответил на его вопрос Валек. — Ты когда-нибудь про законника Семена Метлу слышал? — И слышал, и по НТВ пару передач про криминал смотрел. Так это… это, выходит, тот самый пропавший союзный общак? — наконец сообразил и он. — Дело-то громкое было, на весь союз тогда прогремело. Там, вроде бы, еще на Бульдозера, как основного подозреваемого в убийстве Метлы, наезды от блатного общества были… — Он это его… — каркнул, сгорбившись Махмуд. От нахлынувших воспоминаний едва не пустив слезу. — За общаком пер Бульдозер, только пахан меня успел предупредить… Мы еще до всего кипиша с ним эту ситуевину обкашляли. Я в Нахаловке схоронился-затихарился, не отсвечивал. Даже на работу в местный совхоз пристроиться пришлось. Все весточки от пахана ждал… — Тридцать лет ждал, Ибрагимыч? — не поверил Леха. — Ты точно знал, что кончили Метлу? — Знал, но пахан верному человечку должен слово нужное передать, — произнес, судорожно сглотнув комок в горле, Али-Баба. — Слово с меня взял, что я до самой смерти своей этого человечка ждать буду… — Не появился, человечек-то? — продолжал допытываться Иваныч. — А то ты не видишь, Леха? Не было человечка нужного, раз общак до сих пор цел… Не совсем, правда, цел… Ты нарколыгу Сивого знал? — Ну? — Так вот он с корешком своим каким-то образом батину нычку рассекретил… — Вот сучары! — искренне возмутился Леха. — Давно надо было их придушить! Скольким пацанам они жизни дурью своей сломали? Да и Тимоху на ганджубас они, зуб даю, подсадили! Зарыть к е. еням, и все дела! Это все ты, Валек, со своей гребаной добротой… — Давай потом отношения выяснять будем, — предложил Хлыстов. — А в городе наших утырков распотрошили? — предположил крестный. — Да, зажмурили сразу, — подтвердил Валек, — а остатки хабара забрали. Только была у них при себе приметная цацка, которая к Вите Бульдозеру попала, и он её опознал. А после этого, по всей видимости, по следам наших жмуров свою псину спустил. — Бурята, — согласно кивнул Леха. — Ну, а дальше ты знаешь… — закончил свой рассказ Валек. — Так это, — засуетился Иваныч, — надо это добро перепрятать куда? — Он сватился за ручку ящика и попытался его приподнять. — Ох, ё… Тяжеленный какой! По частям переносить придется. Ну, ничего — «Тундру» подгоним и прекидаем… — Не дергайся, Лехич! — усмехнулся Валек. — Если за тридцать лет, только одна сука нычку отыскала, то еще постоит пускай! — А Бульдозер? — Если бы Витюша знал, где цацки заныканы, он сюда прямым ходом примчался, а не своих шавок присылал! Значит, не в курсах, где общак припрятан! Так что, пусть тут еще побудет. А мы за ним приглядим… — А чего вообще со всем этим делать-то будем? — озадачился Иваныч. — Ну, батек продолжает верного человечка ждать, — сообщил Валек. — А не дождется — мы с тобой уже решать будем, как единственные наследники. Так батек решил. Устраивает тебя такой вариант. Я же знаю, что ты не скурвишься даже за тонну рыжья! По рукам, братела? — По рукам… — согласился Иваныч, звонко щелкнув приятеля рукой по подставленной ладони. — Махмуд Ибрагимыч, — повернулся он к старику, — ты теперь для меня до конца жизни примером будешь, как нужно данное слово держать! Я бы, наверное, так не смог, — честно признался он. — Да и у всех кого я знаю, даже у Валька, кишка тонка такой фокус повторить. Глава 10 Заново укрыв ящик с драгоценностями прогнившей дерюгой, друзья вернули на место старые половицы, которые щедро присыпали разнообразным мусором. — Сегодня же начнем завозить строительные материалы, — произнес Валек, оказавшись на улице. — Заодно, и сторожей наймем, якобы для присмотра, — продолжал он раскрывать свои планы, пока вся компания двигалась к оставленной возле конторы машине. — Территория свинарника огорожена, пустырь с сараем тоже — легче будет следить, чтобы ни одна сволочь сюда не проникла. — Это ты ловко придумал, — согласился с ним Иваныч. — Бать, — окликнул старика, погрузившегося в глубокую задумчивость, Валек, — а у тебя какие мысли? — Нет больше у меня никаких мыслей, — проскрипел Махмуд, — устал я, ребятки. На покой мне давно пора. За вами, молодыми, теперь будущее. — Ну, эт ты поспешил, Махмуд Ибрагимыч! — возразил крестный — Ты и на покой? Не верю! Сейчас городским жопу надерем — и полегчает мальца! Все мы приустали с этой гребаной суетой. — Леха прав, бать, — согласился с приятелем Валек, — на тебе еще ого-го, как пахать можно! Как только суетится перестанешь, так и все — считай в белых тапках… — Посмотрим еще… — Зыркнул на пасынка из-под нахмуренных бровей старый таджик. Отдав в конторе распоряжения насчет стройматериалов и охраны, Валек запрыгнул в «Тундру», где его уже заждались остальные члены фермерского клана. — Рвем к Катюхе? — поинтересовался Иваныч. — Да, — согласно кивнул Хлыстов, выезжая на дорогу, ведущую к «Мечте лесоруба», — узнаем, как дела у наших компаньонов… Бать, а куда мы твоего жмура скинем? Есть какие-нибудь мысли? — поинтересовался он у отчима. — Свиньям скармливать не вариант, — покачал бритой головой Махмуд. — Сильнягин может в любой момент с проверкой нагрянуть, и в следующий раз уже так отмазаться не выйдет. Прикроем этот «утилизатор» на время. — Так давайте его в реке утопим, — предложил Иваныч, — чего зря голову ломать? Ну, или в тайгу… — Леха дело говорит, бать, — произнес Валек. — Надо побыстрее от тела избавляться. От Митрофаныча всего ожидать можно — он тоже еще тот отмороженный беспредельщик. — Была бы у тебя титановая пластина в голове, — хохотнул крестный, — я бы посмотрел на твою адекватность. — К тому же, он сейчас с какой-то шлендрой городской под это дело копает, — наконец подключился к обсуждению дальнейших действий и Али-Баба. — Следачка, хоть и молодая ссыкуха, но хватка у нее будь здоров, — сообщил он подельникам. — Со временем из нее может второй Митрофаныч получиться… — Такая же отмороженная? — уточнил Леха. — Такая же принципиальная, — ответил старик. — И если уж она за какое дело возьмется — обязательно до конца доведет! Так что повода за что-нибудь зацепиться ей давать нельзя. А если они еще и с Сильнягиным споются — тогда вообще караул! — Ты сейчас серьезно, бать? — усомнился Валек. — Чуйка у меня на это, сына, — абсолютно серьезно заявил Махмуд. — Так что косячить нам больше никак нельзя! И так с Бурятом погано получилось… — Тогда ночью вывезем жмура к реке и притопим, — подытожил Валек результаты импровизированного совещания. — Как говорят — и концы в воду! Остановившись возле кафешки, Валек с Иванычем вышли на улицу, оставив в старика в салоне — Махмуд жаловался на усталость и решил немного перевести дух. Никаких машин на стоянке не обнаружилось, что могло означать только одно — прибывшая в Нахаловку банда куда-то сдернула в срочном порядке. Появление пикапа Валька не осталось без внимания, буквально через секунду на улицу выскочила хозяйка заведения. — Катюха, привет! — поприветствовал её Хлыстов. — Куда босота городская снялась? — Ой, Валентин, как хорошо, что ты появился! — с облегчением произнесла женщина. — Уехали уроды с Борькой около сорока минут назад. Он их к Гнилой Гати должен увести — там его пацаны дожидаются… — Отлично, — довольно кивнул Валентин, — пока все по плану идет! — Узнали что-нибудь у вашего… которого муженек к Махмуду привел? — поинтересовалась Катерина. — А то, — ухмыльнулся Валентин, — батек у меня мастер языки развязывать! За Бурятом они явились, и не уехали бы, пока его следов бы не нашли… Ну, а как прознали бы, что мы тут его на куски порубили, да свиньям скормили… Сама понимаешь, мало бы никому не показалось! Мы тут все теперь одной веревкой повязаны… — Как же вы за хрюшками своим не доглядели? — сокрушенно спросила хозяйка «Мечты». — А ты откуда знаешь? — Удивленно взглянул на нее Хлыстов. — Мы об этом никому… Да и Сильнягин навряд ли тебе отчеты пишет… Неужели Кирюха проболтался? — Тю, секрет нашел! — усмехнулась коммерсантка. — Нет, тот молчит, как партизан, боится, что Митрофаныч его каким-нибудь боком к этой расчлененке припишет. Следачка городская у меня сейчас квартирует, — раскрыла она секрет своей осведомленности, — вот и рассказала… — Ой, Катюха, ну чего ты чешешь? — Не повелся Валек. — Не того поля ягода та следачка, чтобы первой встречной-поперечной все тайны следствия раскрывать. — Да не мне она рассказала, — поправилась Катерина, — а начальству своему, только с моего домашнего телефона. А кто мне запретит параллельную трубочку снять? — Ох, и лиса ты, Катерина! — Искренне восхитился пронырливостью женщины Иваныч. — Умеешь информацию добывать! — Мужики, вы бы лясы не точили, а поехали, посмотрели, как там… — с умоляющими нотками в голосе попросила Катя. — Можем, парням помощь нужна? — Дело говоришь, — согласился с ней Хлыстов, — уже едем! — Здрасьте, Махмуд Ибрагимыч! — Заметила девушка старика сквозь раскрытое окно. — Как здоровье? — Твоими молитвами, красавица! — улыбнувшись, ответил старикан, при виде Катерины старающийся выглядеть бодрячком. — Стволы-то имеются? — поинтересовалась Катя, когда друзья уже вновь залезли в автомобиль. — Могу подкинуть пару карабинов… — Свои имеются, — ответил крестный, выдергивая «Сайгу» из чехла и проверяя наполнение магазина. — Но за предложение спасибо! — поблагодарил Валек. — Да не волнуйся ты, все будет пучком! — произнес он на прощание. — Думаю, что наша помощь и не понадобится — пацаны у тебя боевые, дело крепко знают! — После чего Хлыстов направил пикап на грунтовку, по которой совсем недавно уехали городские бандиты. Внедорожник бодро скакал по разбитой лесовозами колее, не причиняя пассажирам особых неудобств. Да и сами пассажиры были, в общем-то, не избалованные современными скоростными трассами. В их захолустье таковые просто отсутствовали, как класс. Поэтому, особо переживать по поводу тряски, никому из них и в голову не пришло. На приметном повороте Валек едва успел притормозить, чтобы со всего маху не впечататься в багажник «Мерседеса», въехавшего в зад черному «Крузаку». Благо, что задний бампер «Мерина» слегка выглядывал из-за поворота, что позволило водителю пикапа вовремя нажать на тормоз. Пикап слегка занесло на сыпучем грунте, а его пассажиров, развалившихся на заднем сидении, бросило вперед по инерции. И секунды не прошло, как остановившийся внедорожник окружили неулыбчивые мужики с волынами наперевес. — Вау-вау, ребятки! — закричал из открытого окошка Иваныч, понимая руки. — Спокуха, мужики! Свои мы! — Борян! — крикнул Серега, опуская ствол. — Свои! Ибрагимыч с Вальком и Иванычем прикатили! Нелюдимые лесорубы, закинув ружья за спину, вернулись к своему предыдущему занятию — запихивать расстрелянных городских уголовников в багажники их навороченных тачек. — А я гляжу, у вас все в ажуре? — поинтересовался вылезший из пикапа Иваныч у подошедшего Бориса. — Вообще, как по маслу прошло! — сообщил довольный бригадир. — В девяностых куда как проблематичнее было столько рыл сразу завалить. А здесь — словно конфетку у ребенка отобрать. Такое ощущение, что они там, в городе, вообще бояться перестали. Просто сборище каких-то непуганых идиотов. — Так оно и хорошо! — Иваныч, поглядев на развороченную грудь одного из мертвецов, с торчащими во все стороны ошметками белых ребер, даже не поморщился. — Это из чего его так разбарабанило? — Да это Петруха из своего дробовичка почти в упор лупанул, — пояснил Борис. — Убойная штука! В дыру почти два кулака просунул можно. Воть только теперь трупак погрузить — проблема. С головы до ног в крови вывозишься, — недовольно заявил он. — Брал бы лучше с Палыча пример, тот аккуратненько, как белку в глаз двоих положил. — Помощь нужна? — спросил Валек. — Сами справимся, — мотнул головой Борис. — Ща погрузим, да в Гать свезем. Трясина там глубокая — все поместятся. Ибрагимыч, кстати, а что с бедолагой, которого я с утра к тебе отвез? — заметив в салоне старика, поинтересовался бригадир. — Зажмурился бедолага, ничего нового не сказав, — ответил таджик. — Что это шестерки Бульдозера мы и без того знали. Для чего их на поиски Бурята послали — он не в курсе. Мелкая сошка. Сказал у рыжего поспрошать. — У рыжего? — Почесал стриженый затылок Борис. — С ним незадача произошла… — Нихрена себе, назадача! — удивленно воскликнул Иваныч, остановившись у тела рыжего бандита, разваленного одним «молодецким» ударом топора от промежности почти до самой грудины. — Ты что ль постарался, Борька? — Тут же вычислил он виновника сей неприглядной картины. — Это за что ему такое счастье привалило? — Да они словно из одного инкубатора с тем узкоглазым бугаем вылезли — тоже к Катюхе яйца попытался подкатить! — пояснил Иванычу один из лесорубов. — Я ему честно пояснил, что у Катюхи мужик лютый, — усмехнулся Борис. — И ведь не поверил, утырок! — А ты страшный человек, Борька! — хохотнул Иваныч, крепко хлопнув бригадира лесорубов по плечу. — Да я мягкий, белый и пушистый, Иваныч! — Рассмеялся следом за крестным и лесоруб. — Только не нужно на меня наезжать понапрасну, а то я от этого жутко пугаюсь и могу кого-нибудь ненароком пришибить! — Ага, — Иваныч скосил глаза на почти располовиненный труп Ржавого, — это ты называешь ненароком? — Руки от страха вспотели, — пожал плечами Борис, — вот топор и вывернулся. Не поверишь, самому неловко… — Угу-угу, — покачал головой крестный, возвращаясь к «Тундре». — Борь, ну мы тогда обратно поедем, — предупредил бригадира Валек, — Катьку твою успокоим — чего-то разнервничалась баба. Раньше, вроде, за ней такого не наблюдалось… — Не молодеем мы, Валек, — философски заметил лесоруб, — сам таким сентиментальным в последнее время стал, едва сдерживаюсь, чтобы слезу не пустить. — Оно и заметно, — вставил свои пять копеек крестный. — Бывайте, мужики, нам еще своего жмура куда-то пристроить нужно. — Ну, а мы своих, как обычно, в Гнилой Гати затопим, — сообщил Борис. — Трясины там еще на десяток таких бригад хватит, если не больше. Вы как со своим разберетесь, найдете меня — обсудим, что дальше. Распрощавшись с мужиками, Валек кое-как развернул свой здоровенный пикап на узкой дороге и помчался в обратную сторону. Успокоив Катерину, что у парней все хорошо, Валек со товарищи поддались на её уговоры и позволили себя от пуза накормить. Иваныч, к тому же, в одно лицо под горячий наваристый борщец уговорил грамм двести фирменной наливки Вазгена, которая на этот раз обошлась безо всяких там дополнительных ингредиентов. И в самом благодушном настроении Валек загнал «Тундру» во двор собственного дома. На его счастье, Галка — жена, вновь отсутствовала дома, пребывая, по всей видимости, на вечерней дойке. Махмуд, как самый рачительный хозяин, приучил со временем к труду не только своего пасынка, но и его жену. Которая, кстати, оказалась вполне себе работящей бабой, полностью взявшей на себя руководство коровником и доярками. Только с внучком Тимохой старый таджик так и не нашел общего языка. В чем было причина такого поведения младшего, сторонившегося приемного деда, и боявшегося его, словно огня, старик не догадывался до сих пор. Лишь недавнее «странное», но правильное поведение единственного отпрыска Валька, рождало хоть какую-то надежду у бывшего уголовника, ставшего вполне законопослушным фермером, что все утрясется. Теперь нужно было уповать только на умение Лукьянихи наставлять на «пусть истинный» самых прожженных алкоголиков и наркоманов, отлучая их от стакана и снимая с иглы. Надежда на благополучный исход была хоть и маленькой, но она, хотя бы забрезжила в голове старого таджика. Едва на деревню опустились сумерки, Валек с Иванычем упаковали уже остывшее тело Колывана в большой синтетический мешок и загрузили в кузов пикапа, закрыв груз от любопытных глаз удобной пластиковой крышкой. Япошки, конечно, молодцы на этот счет — все по уму сделали. Не встретив никого по дороге, они доехали до реки, на галечном берегу которой у них имелся лодочный сарай и старенькая дюралевая лодка «Казанка», выпущенная еще при СССР. Лодка выглядела основательно потрепанной долгой эксплуатацией, но свои функции исправно выполняла. Решив не заморачиваться с мотором, чтобы не привлекать шумом любопытных, приятели вытащили из сарая пару алюминиевых весел, загрузили в лодку труп, предварительно привязав к нему груз из собранных на берегу крупных камней, и наскоро отчалили от берега. Славившись вниз по течению километра на три, они зашли в неприметную заболоченную заводь, сплошь заваленную топляком и корягами, скопившимися после прошлогоднего разлива. Ну какой дебил специально полезет в этот гиблий заливчик? — резонно рассудили они, перевалив упакованное тело Стаса за борт. Глубина в этом месте была вполне себе солидной — метра три на глаз. А полежит на дне какое-то время, так его рыбы с раками так обглодают, что никаких концов никто уже не найдет. Основательно потрудившись, выгребая против течения, и набив на руках кровавые мозоли, приятели вернулись на место лодочной стоянки. Убрав весла обратно в сарай, они с приятным чувством успешно выполненного долга вернулись обратно в поселок, так же никого не встретив по дороге. Рассказав старику, куда они сплавили труп, мужики засобирались на запланированную встречу с бригадой лесорубов Бориса, надеясь, что парни к этому моменту тоже успели подчистить все хвосты. Требовалось переговорить и выработать дальнейшую тактику по встрече следующей партии городских бандитов. А в том, что она непременно появиться, ни у кого никаких сомнений уже не было. Весь вопрос заключался только в одном — «когда»? Причем, на этот раз залетные урки-уголовники уже не будут такими расслабленными — ведь сгинувших в Нахаловке «гонцов» уже набиралось солидное количество. Поэтому, как встречать дорогих гостей, было совсем не понятно. Ну, не начинать же перестрелку прямо на подъезде к поселку? Хотя, такое тоже бывало в их практике… Но, ведь не девяностые же сейчас же на дворе? Однако то, что Витя Бульдозер не отступиться, увидев воровскую казну, понимал даже Иваныч. Однако раскрывать на этот факт глаза лесорубам было палево, мало ли как они на это отреагируют. Сейчас Катькины мужики чувствуют себя виноватыми — ведь именно они первыми завалили отмороженного на всю голову Бурята, из-за которого городская уголовная шобла и объявила им войну. — Вот пусть пока они так и думают, — после небольшого совещания в подвале дома, подытожил Махмуд. — Согласен, — присоединился к нему Иваныч, — нельзя такие бабки светить. Тут у любого может планка упасть. — Решили! — сказал свое веское слово и Валек. — Никакого общака нет, и никогда не было! А все свидетели, кроме нас, уже давно горят в аду! — И вот еще что, ребятки, — произнес напоследок старик, — рассчитывайте, что этих тварей в этот раз будет куда больше… Глава 11 Целый день после страшной находки, обнаруженной им в брюхе задавленной свиньи, Кирьян Бочкин бухал. Достав заблаговременно припрятанную в сарае от жены бутылку водяры, водила отхлебнул алкашки из горла прямо после отъезда участкового. Засосав за один присест не менее трети объема, он разочаровано выдохнул — водка лилась, словно родниковая водица, и никак не хотела бить по мозгам. А Кирюхе сейчас необходимо было расслабиться — руки до сих пор ходили ходуном, а в коленках поселилась предательская слабость. — Гребаная животина! — выругался Кирюха, в сердцах пиная ногой одну из опор дощатого стола, на котором раньше лежала распластанная проклятая скотина, притащившая за собой целый ворох никому не нужным проблем. Сейчас от животины на столе остались только неопрятные сгустки крови — саму свиноматку Сильнягин реквизировал после «очной ставки» с Махмудом. Ну, ладно, если бы сам по дурости спалился, что задавил эту гребаную свиноматку — так нет же! В её брюхе оказался тот еще подарочек — полупереванные части человеческого тала! Мало того, что на деньги попал, так теперь еще и Сильнягин на взял карандаш! И ведь ни для кого не секрет, что в голове местного участкового водятся огромные такие тараканы — отшибленный он на всю голову, уж лет тридцать как! Бочкин резонно опасался, как бы старый и полоумный мент его не подставил. А то с участкового станется, повесить на него, Кирьяна, эту чертову расчлененку. И войдет он в историю поселка, как первый Нахаловский маньяк-потрошитель! А че? Менты — они все одним миром мазаны! Им бы только человечка маленького и невиновного в холодной закрыть, а на все остальное им абсолютно похер! И, небось, после этого ночами спят спокойно, а не вскакивают в холодном поту, хоть и совесть нечиста… А хитрожопый таджик Махмудка явно соскочит! Он же, мало того, что зэка бывший, так он же теперь, сука, чертов буржуин! Хозяин жизни! Да и они же и с Сильнягиным вась-вась! Вона, его пасынок — Валька, постоянно Митрофанычу лучшие куски мяса подгоняет! А че ему — бабла куры не клюют, может себе позволить. Это он, Кирюха, голь перекатная, а в кармане — вошь на аркане. Так что, если Махмудке по блату соскочить не удастся, так все одно — откупится, вша тюремная! — Как же меня все за.бало! — Бочкин еще раз в сердцах пнул стол и вновь присосался к прохладному стеклянному горлышку бутылки. — Ах, ты, падла такая! — От раздавшегося за спиной резкого неприятного голоса Кирьян вздрогнул и подавился водярой, расплескивая на лицо и грудь остро пахнущую жидкость. Он закашлялся с надрывом, извергая из носа остатки спиртного. — Я тут с ног сбиваюсь, — не обращая внимания, на задыхающегося Бочкина, продолжал резать барабанные перепонки женский голосище, — не зная, за что схватиться по хозяйству, а этот алкаш опять надирается втихаря! Да еще и в одиночку! Говорила мне мама — бросай этого морального урода, да я, дура, не послушалась… — Заткнись, дура! — рявкнул на жену Кирьян, когда, наконец, сумел продышаться и откашляться. — Сколько раз, мля, говорил — не ори под руку! Я же захлебнуться реально мог! — Да чтобы ты вообще сдох, козел драный! — Женщина сорвала с плеча слегка влажное кухонное полотенце и со всей дури стеганула мужа по лицу. — У-у-у, животное! Глаза мы мои тебя не видели! — Сдурела, тварина! — схватившись за покрасневшую от удара харю, обиженно заревел Кирьян, толкая законную супругу раскрытой ладонью в грудь. — Отвали, зараза! Чуть глаз мне не выстегнула, полоумная! Нахрена я вообще на тебе женился? — Потому что зенки и перед свадьбой умудрился залить, упырь драный! — продолжала нагнетать жена. — Какая же я дура, что вышла за тебя! Вот мама моя, та сразу тебя, алкаша, выкупила! Надо было послушать… — И она вновь стеганула мужа полотенцем, но Кирьян на этот раз успел увернуться. — Заткнись, сука! — вновь заорал на жену Бочкин. — Проблемы у меня серьезные! Поняла, дура! Нервы я лечил, Галка… — И он гулко стукнул себя кулаком в грудь. — Да у тебя всю жизнь проблемы, долбоящер! То с головой, то с жопой, но в основном от водки! — И не подумала отступать Галина. — Импотент несчастный! А я-то, я-то… Думала, за ум взялся! Завязал… — Завязал, да! — осатанело возразил Кирьян. — Месяц никапли в рот не брал! Пашу на грузовичке без выходных и без проходных, как проклятый! Все, чтобы вам… На блюдечке… Все до дома… Чтобы полная чаша… А как только… значит… так алкаш? — Язык Бочкина стал постепенно заплетаться — водка, наконец-то, стукнула по башке. — Им-п-потент, значит? — Зло оскалился он. — Да пошла ты в жопу со своею распрекрасною пи.дой! И не такая, уж, она у тебя распрекрасная! Думаешь, другую не найду? Да легко! Только свистну, как все пёз.ы незамужние с округи сбегутся… Перебирать она будет, млять! К маме своей пиз.уй, змеюка подколодная! Вот напару с ней ядом и фонтанируйте! — Ах, так, значит, Бочкин? — реально зашипев, как змея, сверкнула глазищами Галка. — Чтоб ты сдох, выкормышь собачий! Только потом опять на коленях не приползай… — Да вали, млять, за.бала уже мне мозги трахать! — А ты по-другому трахаться и не умеешь! А так, хоть какой-то интим! — Зло бросила напоследок Галина и, резко развернувшись, вылетела из сарая. — Скатертью дорожка! — крикнул ей в спину Кирьян. — Еще пожалеет, сука… — презрительно процедил он, поднимая практически опустевшую бутылку, которую все еще продолжал сжимать в кулаке, на уровень глаз. На донышке бутыли все еще плескалась заветная горючая жидкость, которую водитель грузовика мгновенно употребил по прямому назначению. — Так, куда лучше! — Он, наконец, довольно выдохнул и занюхал спиртное рукавом засаленной куртки. — Прямо праздник какой-то! И никто больше над ухом не зудит! Давно надо было послать её нах.й… И чего только ждал? — Одним волевым решением, пропорционально увеличивающимся по мере увеличения степени опьянения, Кирьян «разрулил» семейную проблему старым дедовским методом: баба с возу — кобыле легче! Следующим этапом наступившей счастливой жизни, свободной от семейных скреп, для Бочкина стал поиск очередной дозы спиртного, ибо душа настойчиво требовала продолжения банкета! Такой повод, да как следует не отметить? Он еще из ума не выжил! И Кирьян Бочкин с грацией императора Александра Македонского, отправляющегося завоевывать весь мир, покинул душный и пропитанный миазмами свежепролитой свиной крови сарай. Что происходило дальше, Бочкин почти не помнил — в его памяти этот промежуток времени отсутствовал напрочь. Он очнулся с чудовищной головной болью и ломотой во всем организме, словно всю ночь разгружал вагоны с какой-то тяжелой и неподъемной хренью. От лежания на чем-то твердом и неудобном, все тело Кирьяна задубело и никак не желало подчиняться командам. Жутко ныла спина, и отчего-то сводило судорогой левую ногу. — Че за херня… — просипел Бочкин пересохшим горлом — во рту словно поселилась пустыня Сахара, набив горло, не иначе, как верблюжьей колючкой. — А-а-а… Сука… Пить… — с трудом двигая потрескавшимися губами, прошептал Кирьян. — Че ж мне так херово?.. — Бухать меньше надо, Кирюха! — Неожиданно донесся до его ушей знакомый дребезжащий голос. — Тогда и херово так не будет! Этот голос Кирьян узнал бы и из тысячи — так разговаривал лишь один человек на деревне — участковый Сильнягин. — Твою кобылу в дышло! — выпалил водила грузовичка, стремительно раздирая заплывшие глаза и, пусть и с трудом, придавая онемевшему телу вертикальное положение. Перед распахнутыми глазами Кирьяна появилась металлическая решетка, за которой обнаружилась улыбающаяся и вечно заросшая сивой щетиной физиономия ненавистного участкового. «Приплыли! — Первым делом всплыла эта мысль в затуманенных похмельных мозгах Бочкина. — Законопатили за решетку, сатрапы! Неужели все? По тундре, по железной дороге, где мчится курьерский „Воркута — Ленинград“?» — Допрыгался, Кирюха? — продолжая улыбаться, поинтересовался Сильнягин. — Чего это опять на стакан наступил? Ведь, давненько уже не пил? Галку свою зачем обидел? Пусть она и дура, но зачем по матери-то посылать? — У-у-у… — промычал что-то невнятное Кирьян, не зная, что ответить представителю власти. — Или перенервничал вчерась? — Ага, Филимон Митрофаныч, перенервничал! — Хватаясь за предложенное Сильнягиным объяснение произошедшего, словно за спасительную соломинку поспешно выпалил Бочкин. — Вона, гляди… те товарищ майор, как руки-то от нервов трясутся! — Руки, Кирюха, допустим, у тебя с перепоя трясутся, — с видом знатока выдал Сильнягин. — Ты, вообще-то, до сих пор превым подозреваемым в убийстве с расчлененкой проходишь, — принялся стращать он и без того претрухавшего водителя. — Должен тише воды, ниже травы сидеть и не высовываться! А ты чего натворил? — Ч-ч-чего н-а-атворил? — заикаясь и растягивая гласные, проблеял побледневший Бочкин. Он прокручивал в голове варианты, пытаясь мучительно вспомнить, чего такого мог учудить. Но в голове, кроме пульсирующей похмельной боли, была темная и абсолютная пустота. Этот период времени словно корова языком слизала. — Н-ничего н-не помню, Ф-ф-филимон Митроф-ф-фанович… — Ну, что я могу сказать, ты сам себе враг, Кирюха! Попал ты, как кура во щи! Хулиганка тебе ко всему прочему корячится! Нарушение общественного порядка! Членовредительство и порча, как частного, так и государственного имущества! — припечатал и без того бледного Бочкина участковый. Статья двадцать точка один Кодекса РэФэ… — Да че я такого сделал-то? — Не выдержав потока обвинений, Кирьян подорвался с жесткой деревянной лавки и уцепился пальцами за металлическую решетку небольшого обезьянника, устроенного в опорном пункте полиции, пытаясь просунуть рожу между прутьев. — Кому я там члены повредил? И какое имущество испортил? Ты скажи, я все поправлю! — Статья двадцать точка один, Бочкин, как раз фиксирует случаи нарушения общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, сопровождающееся нецензурной бранью в общественных местах, оскорбительным приставанием к гражданам, а равно уничтожением или повреждением чужого имущества. — А поконкретнее, Филимон Митрофанович? — едва не плача, проскулил водила грузовичка, словно побитый пес. — Будет тебе и ванна, и кофэ, будет и какава с чаем! — вкрутил к месту всем известную цитату участковый. — Значица, фулюган, слухай сюды… Ну, и пальцы загибай: в три часа после полуночи ты, в изрядном подпитии, что само по себе — статья, потащился за порцией бухла к старухе Ведерниковой. Но нормально зайти к ней во двор ты не захотел — полез со стороны огорода, через забор. Вследствие чего снес к чертям весь этот забор. На шум из дома выскочил её племянник, с которым вы устроили небольшую потасовку, разбудив в округе всех соседей. Телесные повреждения у этого бедолаги, как говорится, на лице! Ты, это — загибай пальцы-то… — Не помню ничего… — промычал в очередной раз Бочкин. — Невменяемость от ответственности не освобождает! — сурово припечатал задержанного хулигана участковый. — Если, конечно, справкой от психиатра не подтверждена. У тебя есть такая справка, Кирюха? — Ехидно прищурился Сильнягин. — Не-а, — мотнул головой Бочкин, сморшившись от болезненного прострела. — Ну, тогда, не обессудь, — пожал плечами участковый, — придется отвечать по всей строгости закона. — Это все? — Э, нет, родной, — покачал головой старый мент, — это только начало. — И чего я еще учудил? — Самогонки Ведерникова тебе все-таки продала, — продолжил он свой рассказ о пьяных похождениях Бочкина, — которую вы с этим племянником выжрали в два горла, для примирения, так сказать, а после разнесли в щепки остатки забора… — А! — обрадовано воскликнул Кирьян. — Значит, тяжкие телесные отменяются? — Считай, повезло тебе, — согласился участковый, — он тоже до беспамятства нажрался и ничего не помнит. — Ну, а забор я старухе Ведерниковой починю… — А вот этого не надо! — возразил Сильнягин. — Пусть уроком будет, как самогонку местным алкашам в любое время продавать! Тож на нары загремит у меня когда-нибудь! — Так, а здесь я тогда по какому поводу оказался? — продолжал недоумевать Бочкин. — Закончив к утру распивать самогон и раздолбав в хлам остатки забора, ты отправился в центр поселка, где на глазах многочисленных граждан, спешащих на работу, устроил акт вандализма… — Какого еще вандализма? — Выпучил глаза Кирьян. — А такого: прилюдно обоссал все фотографии на муниципальной «доске почета»! — Да ты гонишь, Филимон Митрофанович! — не поверил Бочкин. — Я ж помню — они высоко висели! Я бы хрен достал! — Хреном бы ты, конечно, их не достал, но струей дотянулся! — ядовито продолжил участковый. — Долго, видать, терпел, чтобы струя мощнее была! В результате чего муниципальное имущество было испорчено… — Да какое, нахрен? — В очередной раз возмутился Кирюха. — Чего бы я там своей струей испортить смог? Мне ж не семнадцать лет, чтобы напором доску почета снести! У меня, вон, и простатит уже имеется… Откуда такой напор? — Дурак ты, Кирюха, — не удержавшись, фыркнул Сильнягин. — Фотки ты испортил, дурья башка. Пожелтели они чересчур. — А, вона че… — облегченно выдохнул Бочкин. — Да они и были желтые! Который год уже висят! — Помимо всего прочего — нецензурная брань, навязчивое приставание к гражданам… Вернее, к гражданкам, с предложением… сейчас скажу дословно… — он покопался в бумагах на столе. — Ага, вот, предлагал вдуть, отодрать со всем прилежанием и во все, к-хе, дыры… Дальше не буду читать, Бочкин, пусть мировой судья это непотребство читает! — Побойся Бога, Филимон Митрофаныч, какой мировой судья? — заныл Кирьян. — Давай, я лучше тебе насколько машин щебня привезу? А? Ты же давно хотел дорогу перед опорником в нормальное состояние привести. Лужу засыпать, набитую по распутице колею заровнять… — Это ты чего мне сейчас, взядку предлагаешь, засранец ты этакий? — Окстись Филимон Митрофанович! Только безвозмездно хочу помочь нешей доблестной полиции. — Ладно… уговорил, красноречивый! — после небольшого раздумья согласился Сильнягин. — И это только из-за моего хорошего к тебе отношения. Ты, вроде бы, уже на путь исправления встал. Ну, а срывы у всех бывают, да еще после такой жуткой находки… Но помни, — произнес он, отпирая замок решетки, — ты у меня на карандаше! Смотри, чтоб ни-ни! — И участковый погрозил мужику кулаком. — Тише воды, ниже травы! — Митрофаныч… ты все-таки человек! — Расчувствовавшись, шмыгнул носом Кирьян. — Как в себя приду — сразу сделаю. Я свободен? — Иди уж, пропащая душа! — махнул рукой Сильнягин. — И это, — крикнул он в спину уже распахнувшего дверь Бочкина, — с Галкой лучше помирись! — Как протрезвею — обязательно попробую! — пообещал Кирьян. — Хотя, лучше денька через два… пусть остынет… — Договорились, — кивнул участковый, и Кирьян с облегчением закрыл дверь в участок. — Вроде пронесло… — произнес Бочкин, утирая вспотевшее лицо трясущейся рукой. — Надо же, — немного успокоившись, произнес он, — доску почета обоссал… Нужно, как следует, отдохнуть, — неожиданно понял Бочкин. — А ничто так не укрепляет нервы, как рыбалка. В одиночестве. На природе. Сразу сдвинутая по фазе крыша не место встанет… Решено — завтра, чуть свет — на рыбалку! Вернувшись в пустой дом — Галка все-таки съехала с детями к своей мамаше, Кирьян распотрошил еще одну заначку — небольшой мерзавчик в виде стаканчика с завинчивающейся крышечкой, припрятанный им именно на такой вот случай. Как раз, чтобы поправить здоровье и не соваться в затяжной запой. Он свернул крышку и залпом «зарядился». Дождавшись, когда отпустило голову, а во всем теле появилась долгожданная легкость, он вооружился лопатой и пошел на огород — копать червей. Глава 12 Перед тем как завалиться спать, Кирьян пробежал по расставленным заблаговременно мышеловкам, в надежде, что хоть в одной из них, да обнаружится мышь. Тогда можно было бы с утра пойти ловить ни какую-то мелочевку, а целого сома. Ловля такой крупной рыбы — это была самая настоящая страсть Бочкина. Особенно после того, как несколько лет назад он упустил такого здоровенного усатого красавца, что до сих пор не мог себе этого простить. Не ожидал просто, что эта водоплавающая тварь окажется настолько огромной и тяжелой — килограмм на двадцать-тридцать. Однако место, где устроил себе лежку «чертов конь»[1], Кирьян запомнил и вот уже третий год подряд пытался вновь выловить хитрую рыбину. Но сом покуда не попадался даже на самую мудреную снасть и не выманивался на звук квока[2]. Но Бочкин не терял надежды, что когда-нибудь он его все-таки подцепит и вытащит. И эта мысль только еще сильнее подогревала азарт настоящего рыбака. К неописуемой радости Бочкина в одной из мышеловок, настороженной в подвале еще неделю назад, обнаружился слегка завонявшийся трупик полевой мыши. Толстой, раскормленной — прямо настоящий крысюк, да еще и с отчетливым душком! От такого лакомства чертова рыбина точно не откажется! — решил Кирьян, вынимая добычу из капкана. Завтра ему точно должно повезти на рыбалке. Ну, не может же черная полоса длиться вечно? И с радостным предвкушением успешной рыбалки Бочкин завалился в кровать. Проснулся он радо, еще до зари, поспешно отключив истошно верещавший будильник. Настроение — отличное! От вчерашнего похмелья не осталось и следа! Выскочив в гальюн по малой нужде, Бочкин отметил, что и погода просто шепчет: ни ветерочка, ни дождя, ни тумана — все складывалось, как по писаному — сегодня точно будет удачный улов! И даже теплынь неожиданно задержавшегося в Нахаловке бабьего лета, была как нельзя кстати. Ну, скажите, какое же это наслаждение, если приходится сопли морозить? Наскоро сварганив себе большую глазунью из пяти яиц, Кирьян плотно позавтракал. Затем выпил стакан слегка скисшего молока (свежего взять было некому, этим у них в семье занималась Галина) и, облачившись в защитную амуницию, специально для этого прикупленную в городском военторге, вышел во двор. Для рыбалки уже все было готово еще с вечера, недаром Бочкин перед тем, как завалиться спать все собрал — снасти, надувная лодка и наживки были заботливо уложены в кузов грузовичка и ждали своего часа. И вот это счастливый час наступил! — Турутуту! Труба зовет! — пропел Кирьян, с наслаждением закуривая. — Здравствуй, рыбалка! Берегись сом! — Бочкин иногда любил поговорить сам с собой, когда никого поблизости не было. Он завел грузовичок и, пока машина прогревалась, неспешно докурил сигарету. Дорога до приметной заболоченной заводи, в которой Кирьян ежегодно испытывал удачу, пытаясь вновь поймать упущенного сома, тоже прошла без приключений. Да и в этот утренний час дорога была пустынной, что тоже радовало Бочкина, не желающего ни с кем встречаться. После все приключений и испытаний, свалившихся на него в последнее время, он просто-таки жаждал одиночества. Остановившись на самом берегу, Кирьян вытащил из кузова надувную резиновую лодку и подключил к автомобильному аккумулятору мощный компрессор. В накачанную посудину он перетаскал все снасти для рыбной ловли, после чего запер грузовичок и, погрузившись в лодку, отправился на вожделенную рыбную ловлю. Ловко обруливая многочисленные притопленные деревья и коряги, Бочкин доплыл на надувной лодке до самого глубокого места в заливчике, где несколько лет назад и упустил своего огромного сома. Бочкин прекрасно знал, что сом — рыба оседлая, и он не любит далеко отходить от своего постоянного места обитания, или делает это крайне редко. Более «бродячий» образ жизнь он ведёт после того, как начинает пробуждаться весной и до начала нереста. В этот период ему нужно хорошо кормиться, а поэтому и передвигается он немного чаще. Обычно такой отрезок длится с конца апреля по конец мая. А сейчас — осень на дворе. Всю свою жизнь «чертов конек» может провести на одном месте. А любимые места для такой рыбы это ямы, прямо вот как эта глубинка в заболоченном заливчике. Там его и следовало искать, что Кирьян и делал с ежегодной периодичностью. Сбросив воду заранее приготовленный груз, чтобы надувнушка не дрейфовала по поверхности, взялся за наживку. В прошлый раз Кирьян использовал для ловли обычные карповые крючки, которые уверенно выдерживали рыбину весом до пяти-семи килограмм, и в крайнем случае могли удержать экземпляры весом и в десять килограмм. Но он никак не ожидал, что сорвавшийся сом окажется таким чудовищем, поэтому в следующий раз уже использовал специальные сомовьи крючки, предназначенные для ловли трофейных экземпляров. Вытащив из сумки большой крючок размером, наверное, с два спичечных коробка, Бочкин принялся насаживать на крюк пованивающего тухлятиной мыша — очень лакомую цель для огромного гиганта, превышающего тридцать килограмм. Даже крючки на этот раз Кирьян использовал от проверенного японского производителя «Gamakatsu», которые ему заказала дочь через Интернет, иначе сом легко разогнёт или сломает плохой крючок, и тогда вожделенная охота будет обречена на провал. Бочкин живо интересовался вопросом ловли сомов, много об этом читал и смотрел разнообразных передач из разряда «охота и рыбалка». Длина тела у этих водных хищников могла достигать пяти метров, а масса тела до четырехсот килограмм! Но это было давным-давно, еще в девятнадцатом веке. Официально же зарегистрированный пойманный сом был массой триста кэгэ, длиной более трех метров, а возраст его составил около 80-ти лет. Сейчас сомы массой выше сотни килограмм встречались крайне редко, но, тем не менее, встречались. Кирьян даже читал о случаях нападения крупных особей на людей, особенно на детей. В 16−18-ом веках неоднократно фиксировались случаи поимки гигантских сомов, в желудках которых находили человеческие тела или их части, при этом, однако, было неясно, становились ли погибшие жертвами рыб при жизни, или же последние употребляли в пищу их трупы. Однако, водитель «имел счастье» наблюдать во время очередной рыбалки, как его «объект охоты» вероломно напал на мирно плавающую в заливчике утку и в мгновение ока утащил её под воду. Так что в полнее возможно, что описанные историками гиганты вполне могли утащить под воду и схомячить целого человека, а ребенка — и подавно. Конечно, вытащить такого гиганта Кирюха и не рассчитывал — его просто не выдержат имеющиеся в наличии снасти. Да и легкая надувная лодка перевернется, если подобная туша вдруг клюнет на его наживку. Да и самому превращаться в наживку из охотника ему как-то не хотелось. Забросив нанизанного на крючок мыша поперек слабенького течения в заводи, Бочкин уверенно выполнил донную проводку. Он, в отличие от некоторых опытных рыбаков никогда не использовал спиннинг, предпочитая «дедовский» метод, заключающийся в использовании одних лишь рук, стараясь, чтобы движения приманки напоминали максимально схожее поведение с живой движущейся тварью, случайно упавшей в воду и старающейся вернуться обратно на берег. У хищника после такого должны были включиться инстинкты охотника, а рыбака охватывал настоящий азарт — ведь это просто непередаваемые чувства, когда по леске к рукам поступает невероятная вибрация от поклевки. Но происходящее действие должно быть максимально достоверным — так и проводка должна быть такой, чтобы она максимально напоминала движение добычи. Ну, а дальше, ждать, когда хитрая тварь поведется на «угощение» и накинется на наживку. Первая и вторая проводки ничего не дали. Тогда Бочкин вытащил из рюкзака специально подготовленный квок. Возможно, удастся заинтересовать звуком эту чертову наглую рыбину, никак не желающую заглатывать наживку. — Квок! Квок! Квок! — Понеслось в стоячем утреннем воздухе над заливчиком, когда Кирьян замолотил колотушкой по воде. Сделав небольшую паузу, после первых трех ударов квоком, Бочкин повторил эту несложную процедуру. — Квок! Квок! Квок! — Именно так и советовали квочить сома опытные рыболовы-профессионалы. Кирьян в этом деле тоже не был новичком, поэтому определенный опыт у него имелся. Первая проводка с квоком тоже оказалась безрезультатной. А вот на втором «круге» водитель грузовичка ощутил явный рывок. Толстая леска, натянувшись, задрожала в его руках. Похоже, что удача, наконец-то обратила свое внимание на Бочкина, повернувшись к нему нужным местом. Кирьян бросил квок на дно лодки и схватился за толстую рыболовную бечеву обеими руками. Да, так и есть — неуловимая прежде рыбина реально заглотила наживку. Теперь самое главное, чтобы добыча не сорвалась с крючка. При значительных размерах рыбины манипуляция вываживания требовала немалой сноровки. Сом — рыба очень сильная, но не резкая — он оказывает сопротивление главным образом массою и, как рыба донная, сильно упирается внизу, залегая или задевая за подводные предметы. Поэтому не следовало слишком форсировано его тащить, так как иногда большой сом, даже проглотивший насадку, не только обрывал бечевку-леску, но и крючок выскакивал из его нутра с куском желудка. Все это Кирюха умудрился испытать в прошлый раз, поэтому действовал неторопливо и аккуратно, стараясь утомить подцепленную на крючок гигантскую рыбину. Пока ему это успешно удавалось — сом напористо тянул то вниз, то вбок, но сильно не дергался. И это устраивало рыбака, уже представлявшего в своем воображении, как он будет хвалиться перед приятелями, такими же заядлыми рыболовами, своей фантастической добычей. Однако сом, упорно не желающий сдаваться, неожиданно проявил повышенную активность — резко дернув приманку. От такого рывка Бочкин чуть было не выпустил бечевку из рук, едва удержавшись в лодке. Но проклятая тварь и не думала успокаиваться, потянув вперед с такой силищей, что потащила за собой и лодку с упершимся ногами в резиновый борт рыбаком, не обращая внимания на опущенный якорь. Очередной рывок Кирюха успешно пережил, но леска настолько сильно впилась ему кожу, что побелели пальцы. Ему пришлось немного отпустить бечеву, чтобы ослабить давление, чем и воспользовалась матерая рыбина, уйдя куда-то в глубину. Но Кирюха не отчаялся, за это время он успел нацепить на руки специально приготовленные для этого перчатки и вынуть из рюкзака колотушку. Такого красавца однозначно придется глушить, чтобы затащить его тушу в утлую резиновую лодку. Но лучше, конечно, дотянуть сома до самого берега, а уж потом… Рыбина, по всей видимости, решила нырнуть еще глубже и дернула так, что лодка на мгновение встала боком, едва не зачерпнув воды. — Сука! — Бочкин, не выпуская из рук натянутую до звона бечеву, поспешно откинулся спиной на дно лодки, пытаясь выправить её положение. Пусть и с трудом, но ему это удалось. А вот дальше начались проблемы — при попытке подтянуть к себе добычу, Кирьян почувствовал, что она значительно потяжелела. Разбухнуть до такого состояния за короткий промежуток времени рыбина бы не смогла, значит, леска зацепилась за что-то на дне. Скорее всего, за какую-нибудь притопленную корягу, либо бревно. — Что же так не везет-то, тля! — горестно воскликнул Бочкин, но бечевку из рук не выпустил, продолжая потихоньку подтягивать её к себе. Его радости не было предела, когда он понял, что его потяжелевшая добыча все-таки помаленьку приближается. Выходило так, что подводный предмет, за который зацепилась леска — не намертво врос в придонный ил, а является вполне себе «плавучим». Еще и биение бечевы в руках практически прекратилось — скорее всего оно гасилось инерцией топляка. Однако Кирьян чувствовал, что рыбина все еще находится на крючке. Слегка потравливая леску, на всякий случай закрепленную к одной из весельных проушин, незадачливый рыбак попытался выгребать к берегу, работая одной рукой. Основательно помучавшись, ему это удалось. Когда в мутноватой воде показалось дно, он без раздумий сиганул в прохладную воду, не обращая внимания, что её уровень превышал высокие рыбацкие сапоги. Засунув за пояс колотушку, Кирьян осторожно принялся вытягивать добычу, с прицепившейся к ней топляком, поближе к берегу. Он уже отлично видел, как бурлит вода, вспененная хвостом крупного сома, беснующегося за кокой-то продолговатой хренью, похожей на бревно, отчего-то обмотанное тряпками. — Давай, красавец! Давай, родной! — «уговаривал» Бочкин сома, размеры которого превышали все его даже самые смелые мечты. — Только не сорвись! Иди к папочке… Как только Кирюха понял, что уже сможет дотянутся до бьющейся на снасти рыбины, он выдернул колотушку из-за пояса и отважно бросился «в атаку». Отпихнув сторону «бревно», отчего-то показавшееся рыбаку странно мягким, он ловко ухватил рыбину одной рукой за жабры, а второй принялся молотить его со всей дури колотушкой по голове. Удача сегодня была явно на стороне Кирьяна, ибо после нескольких точных ударов громадная рыбина «потухла» и практически перестала биться. Отбросив в сторону колотушку, Бочкин ухватил добычу обеими руками и, поскальзываясь на скользком иле, спешно потащил её на берег, пока не очнулась. Зацепившееся за леску бревно, тоже продолжало волочиться следом, замедляя продвижение. Выбравшись на пожухлую прибрежную траву, Кирьян рванул из ножен на поясе охотничий нож и одним движением отрезал бичеву, освобождая сома от прицепившегося груза. С трудом оторвав гигантскую (размером едва ли не самого Бочкина), скользкую рыбину от земли, он с трудом перевалил её через борт в кузов грузовичка. А после, забравшись следом, с хрустом пробил сому черепушку ножом. Затем, тяжело дыша, Кирьян упал рядом со своей реализовавшейся мечтой со счастливой улыбкой. Да, сегодня именно его день! И ничто в мире не сумеет его испортить! Слегка отлежавшись и налюбовавшись на огромную тушу, Бочкин решил собрать манатки и двинуть до дома — нужно было еще успеть похвастать перед друзьями-приятелями таким шикарным уловом. То, что в ближайшие десятилетия никто из рыбаков в Нахаловке, да и во всем районе, не сможет его переплюнуть, Кирьян ничуть не сомневался. О его добыче будут слагать легенды — даже полностью разведенные сторону руки не помогут оценить размер его добычи! Рыбак выбрался из кузова и побрел к реке — нужно было вытащить из воды лодку, которая брошенной болталась неподалеку от берега. Зайдя в воду, Бочкин вновь наткнулся на странное «бревно», застрявшее на отмели, при помощи которого ему удалось-таки вытащить из заводи непокорную рыбину. Этот топляк ему что-то напоминал, вот Кирьян не мог понять что именно. Бочкин заинтересованно толкнул ногой бревнину, на которую был напялен какой-то размохраченный мешок, и застыл в немом ужасе — из прорехи, оставленной беснующимся сомом, выпала синюшная человеческая рука. — Да как так-то? — прошептал трясущимися губами Бочкин, пятясь спиной от обнаруженного утопленника. Фортуна, в который уже раз, повернулась к нему задом… [1] В. И. Даль в книге «О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа» (1845—1846) утверждал, что крестьяне южнорусских губерний и донские казаки брезговали мясом сома, называя его «чёртовым конём», используя лишь жирный хвост в качестве начинки для пирогов. [2] Квок — колотушка, производящая булькающие звуки при ударе по воде (отсюда название). Применяется при ловле сома. Удар квока слышится как громкий щелчок, при этом сом покидает яму и движется по направлению к источнику звука. До сих пор точно не установлено, что привлекает сома в звуках, издаваемых квоком. Одни считают, что подобный звук производит сом при заглатывании пищи с поверхности воды, другие, что игра квока похожа на звуки призыва самки сома. Возможно, это простое любопытство сома. Игра квоком требует определённого мастерства и опыта. Как правило, при квочении производится три-четыре удара квоком по водной поверхности, после чего следует пауза, затем всё повторяется вновь. Глава 13 — А ты не прихирел ли часом, Бочкин? — было первым, что произнес участковый Сильнягин, когда взъерошенный и трясущийся Кирьян, ворвавшийся в опорный пункт, словно ураган, сбивчиво и заикаясь, вывалил на полицейских свою очередную беду. — Ты еще за свинью не ответил, а уже новый подарочек притащил? Скажи мне, что с тобой не так, Кирюха? Ты мне теперь что, каждый день будешь такие вот веселухи со жмурами устраивать? То расчлененка у него, то утопленник, то уважаемых граждан на доске почета обоссыт… И чего мне с тобой делать, бедолага? В обезьяннике закрыть, чтобы не липла к тебе никакая хрень? — Да я-то тут причем, товарищ участковый? — обиженно возопил Бочкин, искоса поглядывая на городскую следачку, тоже присутствующую в опорнике, словно ища в её лице хоть какую-то поддержку. — Это же все случайно произошло! — Такими темпами, Бочкин, ты у меня случайно вместо товарища скоро в гражданина переквалифицируешься! Один раз — случайность, два — совпадение, три — закономерность, а четыре — закон, Бочкин! — Продолжил недовольно ворчать Сильнягин. — А ты, как я погляжу, уже прочно встал на путь правонарушителя… — Филимон Митрофанович, — неожиданно произнесла Светлана, останавливая своего пожилого коллегу. — Труп уже никуда от нас не денется, ехать все равно придется. — Ох, и права ты, красавица, — тяжко вздохнув, согласился с ней участковый. — Нечего зря воздух понапрасну сотрясать. Давай, Кирюха, показывай, где ты своего утопленника обнаружил? — Сильнягин подошел к большой и подробной карте района и вопросительно посмотрел на понурого водителя, громко шмыгающего носом. — Сопли подотри, Бочкин! — сурово прикрикнул он на расклеившегося рыбака, который едва не подпрыгнул от громкого голоса майора. — Ты мужик, или погулять вышел? — Да не гулял я — на рыбалку ездил… — проблеял чуть слышно Кирьян. — О, Господи, да за что мне это наказание? — закатил глаза участковый, издав заунывный стон. — Лет двадцать никаких проблем, и на тебе! Сюда иди, говорю, деятель! На карте место покажь, где ты труп выловил! Рыбак с печки бряк! — Да я сома ловил, а не труп! — вновь заныл Кирьян, подходя к карте. — Случайно вышло… Вот тута я его «выловил»… — И рыбак ткнул пальцем, указывая конкретное место. — Ага, я понял, — кивнул Митрофаныч, — заводь там небольшая на реке есть. Прибежали в избу дети, второпях зовут отца: «Тятя! Тятя! Наши сети притащили мертвеца»! — продекламировал с выражением Сильнягин известные строки[1]. — Знаешь, что там дальше по тексту было, Бочкин? — Да… хрен его знает, товарищ майор… — пожав неопределенно плечами, пролепетал неудачливый рыболов. — Да ты еще и неуч, к тому же, Кирюха? — укоризненно протянул Сильнягин, ехидно поглядывая на Светлану. — Зато я помню, Филимон Митрофанович, — неожиданно произнесла она. — Вы, наверное, эти строки имели ввиду: Мужику какое дело? Озираясь, он спешит; Он потопленное тело В воду за ноги тащит, И от берега крутого Оттолкнул его веслом, И мертвец вниз поплыл снова За могилой и крестом. Долго мертвый меж волнами Плыл, качаясь, как живой; Проводив его глазами, Наш мужик пошел домой. 'Вы, щенки! за мной ступайте! Будет вам по калачу, Да смотрите ж, не болтайте, А не то поколочу'. — Умничка, дочка! — Прямо-таки расцвел старик. — Вот, Бочкин, учись — образованного человека сразу видно! Она и без подсказок понимает, что требуется… — Ай-ай-ай, Филимон Митрофановач! — укоризненно произнесла Светлана, грозя старику пальчиком. — Вы это на что это свидетеля подбиваете? Чтобы он утопленника вниз по течению спустил? — А чего такого-то? — обезоруживающе улыбнулся участковый. — Сама подумай, красавица: ну, для чего нам этот геморрой? И так вон, с этой висяковой расчлененкой что делать непонятно… А тут еще и утопленник нарисовался, хер сотрешь! Ему проплыть-то до соседнего района всего-ничего надо. Могло же теоретически такое случиться, если бы топляк в этой чертовой заводи не застрял? — риторически спросил он. — Да легко! — не дожидаясь реакции со стороны, поспешно ответил он сам себе. — И пусть у тамошнего участкового уже голова болит. А я уже старый для всего этого дерьма! Спокойно досидеть хочу, раз уж замены мне никакой. Я ведь уже больше двадцати лет, как на заслуженном отдыхе должен быть! — Да какой вы старый, Филимон Митрофанович! — воскликнула Светлана, с нежностью глядя на боевого старикана. — Вы еще многим молодым легко фору дадите! — Ну, если таким, как этот балбес, — Сильнягин указал пальцем на Бочкина, — то, да, и двоим таким фору дам. — Да и не такой вы человек, товарищ майор, каким хотите сейчас показаться! — продолжила девушка. — Ну, не сможете вы на пенсии сидеть на жопе ровно! Слишком деятельная натура у вас! Ну, и никому закон вы нарушать не позволите… Тем более самому себе! — Подытожила она напоследок. — Ох, и права ты, егоза городская! — согласно вздохнул Сильнягин. — Это я вас проверял, особенно Бочкина… — А че снова Бочкин? — заныл Кирьян. — Я честно к вам пришел, хотя мог бы и сплавить! — Никакие трупы ни по какому течению мы сплавлять не будем! — серьезно произнес участковый, давая понять всем присутствующим, что шуточки, действительно, кончились. — Собирайся, Бочкин, поедем на место происшествия, а то, вдруг, почудилось тебе с перепоя, — усмехнувшись, добавил он. — Про сома-то, вон как горазд заливать… — Да я со вчерашнего дня ни капли в рот не брал! — нервно засопел Кирьян. — А сом — в кузове моего грузовичка болтается! Пойдем, Митрофаныч, я его тебе покажу! Весь рот себе откроешь! Не болтун я, вот те крест! — И для подтверждения своих слов, Бочки размашисто перекрестился. — Не знал, что ты крещеный, — произнес, покачав головой Сильнягин. — А чего тогда крестик не носишь? — Да не — не крещеный я, — ответил водила. — Так, привычка… такая…- Не придумал ничего лучшего Кирьян. — От, ешкин кот! — хохотнул участковый. — Вот объясни мне, Светлана Батьковна, отчего у нас в Рассеюшке все так запутано? Ладно, не будем о грустном, — отмахнулся он от обескураженного вопросом водителя, — давай, хвались своей добычей. Ошеломленный размером сома участковый, наверное, целую минуту не мог ничего произнести. Светлана тоже с огромным интересом пялилась на огромную рыбину, которая едва помещалась в кузове небольшого грузовичка. Сом действительно был гигантских размеров, и было совершенно непонятно, как Бочкин умудрился совладать с ним в одиночку. — Дуракам и юродивым, как известно, везет… — наконец произнес Митрофаныч, почесывая пятерней в затылке. — Настоящий великан! Я такого ни в жисть не видел! — А я тебе о чем, Филимон Митрофаныч? Правда, красавец? — даже спорить с тобой не буду, — согласился участковый. — А можно с ним сфоткаться? — неожиданно спросила Светлана. Её Игорек тоже временами уезжал с мужиками на рыбалку, откуда постоянно привозил всякую мелочевку. А здесь такой монстр! Будет, чем его потом подкалывать длинными зимними вечерами. — Конечно! — расплылся в довольной улыбке Кирьян. — Я тоже хочу на память фотку сделать… — Ну, устройте мне сейчас тут фотосессию! — ворчливо произнес Сильнягин, которому тоже хотелось запечатлеть себя на фоне этой чуды-юды, только вот так открыто демонстрировать свой интерес он не желал. — Давайте сначала покойника запротоколируем, пока он действительно вниз по течению не сплавился… Ты, кстати, его из воды на берег хоть вытащил? — Не-е-е! — замотал головой Бочкин. — Я мертвецов с детства страсть, как боюсь! Да он там, на отмели, лежит, не должен никуда уплыть. — От же отмерил мне Господь наказание в виде тебя, Кирюха! Поехали уже… — Участковый открыл свой канареечный УАЗик, приглашая в него всех заинтересованных лиц. — А ты чего встал, Бочкин? Тебе что, особое приглашение нужно? — Ну… так это… — вновь натянуто начал мямлить он. — А с сомом как быть? Ведь протухнет он на такой жаре… — Хм… — задумался Сильнягин. — Сома жалко, действительно протухнуть может. Будем спасать твой трофей! — Как? Его же для начала разделать надо — по-другому он в никакой холодильник не войдет! А сфоткаться, а похвастать перед коллегами-рыболовами, чтобы они от зависти свои наживки сожрали? — Ох, Бочкин-Бочкин, и чего, скажи, я сегодня такой добрый? — риторически спросил он. — Прыгай в свой грузовик и езжай за мной, — распорядился он. — Знаю, где большим холодильником разжиться. Только смотри, насчет утопленника дежржи рот на замке! — Понял, Филимон Митрофаныч! — обрадовано воскликнул Кирьян. — Могила! — Ох, вот меня ты точно скоро в могилу сведешь! — сказал он. — Прошу, красавица, лимузин подан! — Он широко распахнул переднюю дверцу своего раритетного авто, приглашая девушку внутрь. Подъезжающий к «Мечте» автомобиль участкового Катерина заметила издалека, поэтому заблаговременно вышла на парковку. Пусть на данный момент противостояние с залетными уголовниками и окончилось «хорошо» — никто из парней не пострадал. Однако, сам факт массового убийства совсем не добавлял радости. А если к этому еще и присовокупить открытое уголовное дело по поводу убийства Бурята, останки которого случайным образом удалось обнаружить — ситуация была накалена хуже некуда. К тому же и сам участковый был совсем не простым ментом — мало ли, чего он там умудрился накопать за это время. Дураком Сильнягин отнюдь не был, и к работе своей никогда не относился спустя рукава. Поэтому на данный момент Катерина была готова к любому развитию ситуации, даже к предъявленному обвинению в убийстве. — Физкультпривет работникам общественного питания! — выскочив из УАЗика, поприветствовал «слегка напряженную» хозяйку кафе участковый. — Хорошо выглядишь, Катерина! — начал со скромного комплимента Сильнягин. — Вот ей-ей, не будь у тебя Бориса, тут же посватался бы! — Да ладно тебе, Митрофаныч! — Изобразив на лице смущение, отмахнулась от участкового Катя. — Ты ж заядлый холостяк! За столько-то лет так себе бабу и не нашел. — Так таких, как ты не попадалось! — парировал Сильнягин. — А чего ж сразу не посватался, пока я свободною была? — Лукаво прищурилась Катя. — Так, пока пигалицей мелкой была — не рассмотрел, а потом ужу поздно было. — Хорошо, если разводиться надумаю, буду тебя иметь ввиду, — шутливо пообещала хозяйка кафэшки. — Только ты это, недолго, давай, — произнес Сильнягин, — а то чего мне там уже того житья-бытья осталось? — Катюш, привет! — произнесла Светлана, выбравшись из машины участкового. — Ой, Света, тебя еще этот старый черт с ума не свел? — ехидно косясь в сторону Сильнягина, спросила Катя. — А я привычная, — ответила девушка, — всю жизнь в мужском коллективе. — Так вот и я тоже! И они вместе весело рассмеялись. К этому моменту на стоянку въехал грузовичок Бочкина, слегка отставший от УАЗика участкового. — Слушай, Катюха, — вспомнив, собственно, зачем он здесь появился, произнес Сильнягин, — у тебя в холодильнике местечка свободного не найдется? — А тебе для чего? — с подозрением поинтересовалась хозяйка кафешки. — У меня там только продукты… Ничего другого я там хранить не могу! — Ха, а ты что же думаешь, что я у тебя попрошу там жмуров морозить? — бухнул участковый, заставив Катерину внутренне сжаться. — К-какие жмуры? — только и смогла выдавить она, стараясь держать невозмутимый покер-фейс, хотя внутри у нее все трепетало. — Обычные такие жмуры, — продолжая лучезарно улыбаться, произнес Сильнягин, — сейчас сама все увидишь — в кузове у Бочкина рядком лежат. Сама знаешь, с моргом в Нахаловке проблемы — просто нету ни его, ни больнички при нем… Либо наоборот. Катерина стремглав сбежала с крыльца и подскочила к кузову припарковавшегося грузовичка, заглядывая внутрь. — Да вы совсем, что ли, у себя в ментовке крышей поехали! — возмущенно завопила она, разглядев вместо обещанных Сильнягиным жмуров лежащего в кузове огромного сома. — И не стыдно вам, Филимон Мирофанович, так глумиться над бедной девушкой? — накинулась она на участкового. — Вроде, и пожилой уже человек, а шутки у вас как у глупых сопляков — дурацкие! — Ой, не узнаю я тебя, Катерина! — хохоча и не обижаясь на дурака, произнес, держась за живот Сильнягин. — И где твоя железная невозмутимость? Лет десять назад ты бы меня за такое просто по матери бы послала! А тут, вдруг повелась ни с того, ни с сего? — Да иди ты в пень со своими шуточками, Митрофаныч! — Теперь уже по-настоящему разозлилась Катерина. — Все-все, красавица, прости деда, — повинился перед ней участковый. — Старческий маразм, он такой — с годами только крепчает! Не серчай на старого дурака, лады? — Лады… — Ну что, примешь эту тушку на хранение? — Тут же поспешил сменить тему Сильнягин. — Как тебе экземплярчик? Теперь Бочкин до пенсии гордиться может, что такого монстра выловил! — Кирьян, это ты сам такого поймал? — спросила Катерина у переминающегося с ноги на ногу рядом с грузовиком Бочкина. — А то кто? — вопросом на вопрос ответил он. — Тогда у меня к тебе деловое предложение, — тут же взяла быка за рога хозяйка заведения, — продай. Хорошие деньги дам… — А что, продавай, Кирюха, — посоветовал рыбаку Сильнягин, — все равно сам не слопаешь. А я бы откушал его мясца ради сущего интереса. — Да я из него чучело хочу сделать, — призналась Катерина. — Жалко такую красоту просто слопать. Продашь, Кирьян? — Подумаю, — согласно кивнул Бочкин, — может, и продам… Только это, сейчас некогда, давай вечером, — предложил он. — А пока, пусть у тебя в холодильнике полежит. А? — Согласна, — ответила хозяйка кафэшки и, развернувшись к заведению, громко крикнула: — Вазген! Подь сюды! Не прошло и пары минут, как из дверей выглянул пузатый повар и вразвалочку направился к машине, возле которой стояла его хозяйка. — Вах, что за шайтан? — пораженно воскликнул он, взглянув на гигантскую рыбину. — Нравится? — спросила его Катя. — Хвост у неё мягкий, чистый жыр! — восторженно произнес грузин. — Приготовлю так — все пальчики оближут! — Тогда тащи его в холодильник, пока не протух! — распорядилась Катя. — Только не разделывайте его! — слезно попросил Кирьян. — Я с ним еще даже не сфотографировался. — Не пэрэживай дарагой, — успокоил его Вазген, — с этим рыбом каждый сфоткаться хотель! Даже я! Своим в Тбилиси карточку отправлю… — Закряхтел грузин, пристраивая огромную тушу на плече. С трудом переступая ногами, он кое-как преодолел ступени крыльца и скрылся в подсобке. Распрощавшись с работниками кафе, Сильнягин усадил в УАЗик Светлану и Бочкина. — Свой тарантас после заберешь, как закончим, — предупредил он «удачливого» рыболова. Спорить с участковым Кирьяну никакого резона не было, поэтому он лишь послушно кивнул головой. Утопленник за время отсутствия Бочкина никуда не делся, а продолжал все так же неподвижно лежать на песчаной отмели, слегка покачиваясь на слабой волне, нагоняемой на берег усиливающимся ветром. — Давай, Кирюха, раз такую кашу заварил, тащи его сюда, — распорядился Сильнягин. — А че я-то опять? — Дал заднюю рыбак. — А кто, по-твоему? — Недовольно приподнял одну бровь участковый. — Светлана Батьковна в своих туфельках в воду полезет? А ты, вон в сапогах. Тащи, давай! — повысил голос Митрофаныч. — Я же говорил, боюся я их… — И не стыдно тебе пред девушкой городской, Кирюха? — попытался пристыдить он мужика. — Свинью задавленную он, значится, без всякой брезгливости распотрошил, а тут испужался? Представь, что это тоже такая свинья! Тащи, говорю! Бочкин зябко передернул плечами, залез в воду и, схватившись за растрепанный мешок, рывком вытащил утопленника на берег. Пока он упирался — мертвое тело оказалось неожиданно тяжелым, Светлана успела запечатлеть все происходящее на камеру своего телефона. Сделав еще несколько снимков уже вытащенного на берег тела, она присела перед ним на корточки, пытаясь разглядеть синюшное лицо мервеца, выглядывающее через прореху. — Вот, тля, задал ты нам задачку, Кирюха, — ворчливо произнес участковый, присаживаясь рядом с городской следачкой. — Попробуй теперь установи его личность, паря явно не из наших, Нахаловских. — А я знаю, кто это, — неожиданно произнесла Света, узнав покойника. — Это Стас Колыванов, криминальная кличка Колыван — предполагаемый убийца ваших деревенских наркодиллеров — Севастьянова и Ломовского. Находится в федеральном розыске. — Да иди ты! — удивленно произнес Сильнягин. — Значит, не просто так он здесь всплыл, — с хрустом почесал он затылок, сдвинув на нос ковбойскую шляпу. — Не просто так он в нашей дыре появился… — продолжал размышлять участковый. — Знать бы только что… — Но нашел он явно не то, что искал, — произнесла девушка, поднимаясь ноги. — Бурят, Колыван, Севастьянов и Ломовский, реквизированные драгценности. Сдается мне, что это звенья одной цепи. Есть у меня стойкое предчувствие, Филимон Митрофанович, — призналась она, — что это не последний в Нахаловке жмур… [1] «Утопленник» — стихотворение А. С. Пушкина, 1828 г. Глава 14 Группа криминалистов из райотдела, которую вызвал Сильнягин, убралась с места происшествию глубоким вечером, когда практически стемнело. Распухшее от воды тело Колыванова забрала труповозка из того же районного центра, поскольку в самой Нахаловке не было не то, что морга, но даже и обычной поликлиники, только «фельдшерский» кабинет. В котором обитал изрядно пропитанный спиртовыми парами «врач на все руки» — Василь Петрович Раппопорт, которого за глаза все называли не иначе, как доктором Айболитом. К слову сказать, с большинством болезней Василь Петрович действительно разбирался на раз-два, имея в прошлом обширный опыт. По циркулирующим в деревне слухам, доктор Айболит в свое время считался высококлассным специалистом-многостаночником в одной из известных столичных клиник. Очередь к нему расписывалась вперед на месяцы, а если кто-то и старался прорваться без записи, то внеочередной прием у чудо-лекаря стоил просто баснословных средств. Однако, в один прекрасный момент, что-то с Василь Петровичем случилось. По тем же непроверенным слухам — какая-то сердечная драма. Но вот какая? — этого точно сказать не мог никто. И Василь Петрович запил. Крепко. До чертиков и белой горячки. Его затяжные запои сначала терпели, ведь замену такому специалисту найти всегда непросто. Но после нескольких неправильно поставленных с перепоя диагнозов и, как следствие, неверного лечения, поставившего жизнь таких пациентов под угрозу, его с треском выперли. В Нахаловке у доктора Айболита проживала престарелая мамаша, к которой он, потеряв престижную работу, и отправился. Ему еще повезло, что во время своих загулов он не успел продать свое элитное жилье — денег на счетах у него тогда хватало, чтобы безбожно пить несколько лет. Поэтому выгодно сдав свою шикарную квартиру в столице, бывший классный специалист переехал в глушь, в надежде, что здесь сумеет перестать закладывать за воротник. Однако, сбыться его мечтам было не суждено, бросить пить в глубинке не получилось. Правда пил он теперь «умеренно», не до чертиков в глазах и пьяных дебошей. Просто теперь он все время находился в небольшом перманентном подпитии, так называемом в народе «навеселе», и был вполне доволен течением своей нынешней жизни. Ну, скажите, пожалуйста, а кто в деревне не пьет? К тому же свежий воздух, охота, рыбалка, грибы-ягоды, даже обычные прогулки по прекрасным полям, лесам и рекам, вполне нивелировали легкую степень неизменного опьянения. А отсутствие постоянных стрессов и вовсе благотворно сказалось на Василь Петровиче — он внешне даже как будто помолодел. Он мог вообще не работать — сданная в аренду столичная жилплощадь приносила неплохой стабильный доход, который большинству Нахаловцев даже и не снился. Но Василь Петрович был натурой деятельной, да и высококлассные навыки врача не давали ему спокойно смотреть, как иной раз страдают лишенные медучреждения деревенские жители. Вот и договорился доктор Айболит с местным мэром, чтобы тот выделил ему небольшое помещение под фельдшерский пункт, в котором Василь Петрович открыл частную медицинскую практику. Однако, оплату с местных жителей, попавших к нему на прием, доктор Айболит совсем не брал, денег на жизнь ему с престарелой матерью вполне хватало. Но от благодарностей вылеченных пациентов не отказывался. Вот и тащили ему признательные жители поселка всевозможные натурпродукты — от банальной картохи, до «элитного самогонки» тройного перегона через опилки, древесный уголь и парное молоко. Со временем, о чудо-докторе, работающем «за спасибо», да еще и являющимся высококлассным специалистом, прознали по всей округе. И к Василь Петровичу даже стали образовываться очереди из страждущих не только с территории района, но с ряда соседних. Даже мэр проникся, и выбил в своем муниципальном хозяйстве официальную ставку медика для Айболита, пусть и с небольшой, но официальной зарплатой. Даже районные судмедэксперты, прознавшие о его высокой квалификации, не гнушались съездить к Василь Петровичу в этакую глушь за консультацией по сложным вопросам. И доктор Айболит не отказывал никому, поскольку до сих пор медицину считал своим настоящим призванием. Вот и в этот раз при осмотре выловленного в реке трупа Колыванова его тоже привлекли в роли этакого внештатного консультанта. Когда районные криминалисты наконец-то разъехались, на берегу заводи остались только Сильнягин, Светлана и доктор Айболит. Мужики с наслаждением закурили, пуская в прохладный вечерний воздух сизые клубы дыма. — Что скажешь, Василь Петрович? — поинтересовался у Айболита участковый. — Ты по поводу трупа интересуешься? — уточнили врач. — По нему, родному, — усмехнувшись, произнес Сильнягин. — Вот, ей-ей, не думал, что за три дня два трупа у меня на участке нарисуется. Так что скажешь, давно он тут у меня плавает? — Уточнил свой вопрос Митрофаныч, вынимая из внутреннего кармана своего потертого кожаного плаща неизменную бутылку с заткнутым бумагой горлышком. — Ты, Светлана Прекрасная, на нас с Петровичем внимания не обращай, — заметив интерес городской следачки, произнес Филимон Митрофаныч. — С устатку по стописят принять не грех! Намаялись сегодня… — Виновато развел он руками, вынимая затычку и прикладывась к горлышку. — Да, ладно — пейте, — легко отмахнулась Светлана. — Думаете, у нас в горотделе никто не пьет? — Собачья работа… — оторвавшись от горлышка и передав бутылку Раппопорту, просипел Сильнягин. — Вот и пьем… У-у-у, крепкая, зараза! Но хороша! — Уффф! — выдохнул доктор Айболит, после чего глубоко затянулся сигаретой вместо закуски. — Крепковата, да… — Но зато, какое шикарное послевкусие! — Поделился с доктором своими ощущениями Сильнягин. — Поэтому — сам гоню! На лесных ягодах и травах настаиваю! Чистое здоровье, не то, что магазинный яд! — Как врач — подтверждаю! — Рассмеялся Василь Петрович, делая еще пару быстрых глотков и возвращая бутылку участковому. — Изумительная вещь! — Похвалил он самогонку. — Ну, что скажешь по трупу, Василь Петрович? — Слегка взбодрившись, вернулся к предыдущей теме разговора Филимон Митрофанович. — По уму, конечно, нужно данных из лаборатории, дождаться, да результаты вскрытия оценить… — пространно начал вещать захмелевший доктор Айболит, но участковый не дал ему «раскрыться»: — Нам бы попроще, Петрович, без излишнего заумства! — Ну, что сказать? — пыхнув сигареткой, кинул Раппопорт, — По косвенным признакам могу предположить, что долго в воде он не пролежал — от силы всего лишь несколько часов. Да и рана от ножевого удара — свежая. Вчерашним вечером-ночью его убили, а после сбросили в реку… — Это что же выходит? — изумилась Светлана, решившая поучаствовать в обсуждении. — Если бы Бочкин приехал на рыбалку пораньше, то вполне мог бы наткнуться на убийц? — Везучий жучара, этот ваш Бочкин, — согласился Василь Петрович, закапывая бычок носком ботинка в прибрежный песок. — Мог бы и рядом лечь — вот тогда бы точно никто ничего не нашел бы уже. — Везучий, — согласился Сильнягин, — видел бы ты, Петрович, какого он сома здесь вытащил! Почти с меня ростом! — Врешь, небось, Митрофаныч? — не поверил Айболит. — Откуда у нас такому взяться? Я вот который год рыбачу, а больше трехкилограммовой щуки ничего крупного не выловил. — Не веришь? Давай, мы сейчас с тобой в Катькину забегаловку по дороге домой заскочим, — предложил участковый. — Этот монстр у нее в холодильнике сейчас обитает. Сам убедишься. — А давай, — согласился Василь Петрович, пребывая после глотка Сильнягинского самогона в самом благодушном настроении. Заодно и перекусим, а то у меня весь день во рту даже маковой росинки не было. А это — очень вредно для здоровья! — наставительно произнес он. — Это я тебе как врач говорю. — Так я разве отказываюсь? — возразил участковый. — Готов тебя даже за свой счет угостить и не только закуской. А сом у Бочкина действительно примечательный… — Кстати, а как ваш этот Бочкин на труп наткнулся? — полюбопытствовал врач. — Его же с грузом притопили, я сам видел привязанные камни, да и в мешке имелись — по уму не должен был всплыть. — Так он его вместе со своим сомом и вытащил, — хохотнул учасковый. — Леска зацепилось. — А вот никаких свежих следов на дороге, кроме отпечатков шин грузовика Бочкина, обнаружить не удалось, — Светлана попыталась вернуть постоянно виляющий разговор в прежнее русло. — Выходит, что убийцы со стороны реки труп доставили? — Ну, да, — согласился с её выводами Сильнягин, — скорее всего на лодке подошли. — Так, может нужно проверить всех владельцев лодок и их транспортные средства, где они были вчерашней ночью? — предложила Дроздова. — Ох, девонька моя, — покачал головой участковый, — да и не вычислишь ты всех владельцев, как ни старайся. — Ага, кто бы еще их регистрировал? — согласился с Сильнягиным Василь Петрович. — Это не у вас в городе, где все учтено, — добавил участковый, — здесь даже охотничьи стволы на учет никто ставить не собирается, а ты про какие-то лодки. — Да, вот что я еще подметил, — неожиданно произнес доктор Айболит, — смертельный ножевой удар потерпевшему был нанесен очень «профессионально». Раневой канал четкий, чистый, точно в сердце. Убийца явно знал и умел, как правильно бить. И явно делал это неоднократно — рука однозначно набита! Он явно этого бедолагу, как свинью на бойне заколол… — Опять свинья? — вскинулся Сильнягин. — Мне эти свиньи уже скоро в ночи являться будут! — А кто у Хлыстовых на ферме забоем свиней занимается? — поинтересовалась у участкового Светлана. — Раньше сам Махмудка своих свиней колол, — ответил Филимон Митрофанович. — Никому не доверял. Просто мастерски это делал. Валька пробовал подключать, но того не сильно к этому делу тянуло. А как у старика руки ослабли, вроде наняли они кого-то… — Он задумался, вспоминая. — О! Точно! Степан Корякин у них теперь забойщиком скота. Таджик его самолично на это несколько лет натаскивал. А потом еще долго проверял. Так теперь Корякин и свиней, и коров на его ферме забивает. Неоценимый специалист, вот… — Может, тогда его проверить, где он ночью был? — предложила Светлана. — Проверить-то мы проверим, только ничего не добьемся, — скептически отозвался Сильнягин. — Все равно доказательств никаких. А поставленная рука у половины Нахаловских мужиков — здесь каждый второй охотник, и зверя валить обучен. — Согласен, — произнес Василь Петрович, — судя по ширине и глубине раневого канала — нож явно охотничий, а не кухонный. — Да, — скисла девушка, — попробуй в таких условиях вычислить убийцу… — А никто не говорил, что будет легко! — выдал избитую истину Сильнягин. — Поехали уже, что ль? Добравшись до «Мечты лесоруба», в которой еще обслуживали запоздавших посетителей, полицейские и врач плотно перекусили. За весь этот поздний ужин рассчитался Сильнягин, как и обещал. После чего участковый вместе с доктором укатил обратно в деревню, а Светлана осталась в кафэ — хозяйка которого обещала подбросить её к себе домой, где Светлана и обитала до сих пор. О том, что в речном затоне выловлен утопленник с ножевым ранением, по поводу которого прикатила следственная группа из района, уже судачила вся деревня. Поэтому Светлана совсем не удивилась, когда хозяйка кафешки с интересом принялась расспрашивать её о ночном происшествии. Скрывать городскому следователю ничего не пришлось — Катерина была в курсе случившегося. Толи Кирьян, устроивший в «Мечте» фотосессию со своим рыболовным трофеем обо всем разболтал, толи кто-нибудь из приезжих полицейских, было уже все равно. Как говорится — шила в мешке не утаить! По приезду в особняк Катерины, Светлана для начала набрала номер мужа, с которым не разговаривала уже целых пару дней назад, после обнаружения частей тела Бурята и распоряжения остаться в Нахаловке в помощь участковому Сильнягину. Теперь же она прекрасно понимала, что после находки зарезанного и утопленного Колыванова, её командировка затянется вообще на неизвестный срок. О чем она горестно и поведала Игорешке. — Света, сколько раз я тебе говорил — бросай эту чертову работу! — На этот раз не выдержав, вскипел любимый мужинёк, вновь наступив на старые грабли. — Это уму непостижимо! Находишься непойми где! Вокруг только сплошные бандиты, трупы и менты… — Да что ты, Игорешка, — попыталась ласково возразить мужу девушка, — здесь живут очень прекрасные и отзывчивые люди. Взять хотя бы хозяйку дома, да она с меня даже платы за проживание не берет… — Ничего не хочу слышать! — Рассерженный голос Игоря, доносящийся из динамика допотопного проводного телефона, заставлял девушку отодвигать трубку подальше от уха — орал любимый мужинёчек очень громко. — Да я весь на нервах! Переживаю, как ты? Где ты? С кем ты? Да я уже и спать совсем перестал! Если так и дальше будет продолжаться — я реально в запой уйду! — Игорешка… — попыталась пробиться сквозь поток жалоб Светлана, но Игорь её и слушать не желал. — В общем, ты как хочешь, но я беру на работе отпуск без содержания и завтра выезжаю в эту твою… как её? — Нахаловку, — подсказала девушка. — Вот-вот! И название еще такое дурацкое! — выругался Дроздов. — Может… — Даже и не думай со мною спорить! — вновь перебил Светлану Игорек. — Я уже все решил! В общем, завтра встречай на автовокзале — машину ты у меня забрала! Будем вместе в твоей Нахаловке куковать! — Но здесь… — попыталась произнести Света, однако Игорь, вновь её перебил: — Люблю, целую, скоро увидимся! — И положил трубку. — Здесь нет автовокзала… — Свою фразу Света закончила в пипикающую короткими гудками трубку телефона. — Вот какой же ты козел, Игорешка! — в сердцах воскликнула девушка. — Никого кроме себя не слышишь! Ну, и пусть сам выкручивается, как хочет! — обиженно решила она, набирая номер Поликарпова. Степана Николаевича нужно было срочно поставить в известность об обнаружении тела находящегося в розыске Колыванова. А то пока информация дойдет из райотдела до города, может столько времени пробежать… Ведь здесь, в глубинке, никто никогда не спешит. Это Света поняла за те несколько дней, что уже провела в Нахаловке. Тот бешенный темп, что был свойственен городским жителям, совершенно отсутствовал в деревне. Здесь все жили и работали неспешно и медлительно просто до одурения. Девушке иногда казалось, что деревенские жители словно завязли в густом плотном киселе, ведь даже их движения были наполнено «степенной неповоротливостью». Ей иногда хотелось запустить чем-нибудь тяжелым, особенно в продавщицу единственного небольшого магазинчика в этом медвежьем углу. Ведь эта особа умудрялась организовать очередь на кассе, при практически полном отсутствии покупателей. И это, как она поняла из объяснений той же Катерины, было нормальным положением вещей. — Да, почитай, вся провинциальная Россия так живет, — сказала тогда ей успешная предпринимательница, которая была хоть немного, да знакома с условиями городской жизни. — И знаешь — мне это нравиться! — добавила она. — Не хочу всю жизнь прожить в заполошной городской суете, постоянно куда-то опаздывая! Ведь так мы можем опоздать и на всю жизнь[1]! — Не разбудила, Степан Николаевич? — услышав в трубке знакомое хрипловатое «да», произнесла девушка. — Светлана Батьковна? — обрадовано произнес Поликарпов, тоже услышав знакомый голос. — Я-то нет, а вот тебе чего не спиться? Давно мечтаю поспать на свежем деревенском воздухе… — Да у нас тут очередное ЧП, товарищ майор, — перешла сразу с места в карьер Света, — сегодня утром обнаружен труп Колыванова… — В Нахаловке? — уточнил старший следователь. — В реке, — ответила Света. — Ножевое ранение в сердце, а тело притопили неподалеку. По заверениям местного специалиста, время убийства не позднее вчерашнего вечера. Утопленный труп случайно обнаружил местный рыбак, вытащивший его вместе с уловом, — выпалила она на одном дыхании. — Вот, значит, как… Бурят, теперь Колыван… Все ниточки ведут в Нахаловку. — Я тоже такого же мнения, Степан Николаевич, — согласилась с начальником девушка. — Значит так, Света, завтра я выезжаю к тебе — будем вместе разбираться… — Степан Николаевич, а можно вас попросить… — А почему нет? Попробуй. — Там Игорешка ко мне рвался… Не могли бы вы его с собой прихватить? [1] Цитата из м/ф «Паровозик из Ромашково», к/с Союзмультфильм, 1967 г., реж. Дегтярев В. Д. Глава 15 — Даже и не думай со мною спорить! — раздраженно бросил в трубку Дроздов. — Я уже все решил! В общем, завтра встречай на автовокзале — машину ты у меня забрала! Будем вместе в твоей Нахаловке куковать! — Но здесь… — попыталась произнести Света, однако Игорь не дал ей больше сказать ни слова: — Люблю, целую, скоро увидимся! — И поспешно разорвал связь. Затем, бросив мобильник на журнальный стол, он взял с него отполовиненную бутылку темного «Велкопоповицкого козла» и сделал большой глоток. — А теперь скажи мне, Толямба, нахрена я сейчас так перед своей благоверной выеживался? — Дроздов пристально взглянув в глаза своему «случайно встреченному» гостю. — И вообще меня вся эта ситуация слегка напрягает, — недовольно произнес он, вновь прикладываясь к стеклянному горлышку пивной бутылки. — Ты в розыске, Собакин, и у меня на хате зависаешь. К тому же моя Светка сейчас тебя по всей стране ищет. И ведь найдет — она у меня упорная… — За те бабосы, которые ты с меня за два дня слупил, можно было президентский люкс неделю оплачивать! — парировал претензии Игоря Толик. — Можно, только ты в федеральном розыске, дружок! — напомнил ему Дроздов. — Так что не волнуйся и будь счастлив! Бывшего крупье — Толяна Собакина, Игорь встретил два дня назад, прогуливаясь вечером после работы до продуктового магазина. С отсутствием благоверной ему приходилось готовить себе жрачку самостоятельно. Хотя и раньше он этим частенько занимался, Светка чуть не раз через раз задерживалась на работе, а жрать, как говорится, хочется всегда. Вот с полными пакетами «хавчика», основной вес которого составляла пивная тара (в отсутствии жены и машины под задницей Игорек позволял себе ежевечернюю, но небольшую, расслабляющую дозу алкоголя) его и перехватил Собакин. Не сказать, чтобы Игорь сильно удивился, хотя и знал, что Собакин — один из фигурантов дела, которое, как раз и вела его благоверная, находящийся на сегодняшний момент в бегах. Однако, отношение к бывшему крупье у Дроздова было вполне себе нейтральным — он даже немного сочувствовал этому полноватому хитрожопому чуваку. Да и добро тоже помнил, когда Толик просто-напросто спас его от огромного проигрыша в казино. Тогда еще Дроздов был не женат на Светке и свободен, как ветер. Поэтому и сдавать старого знакомца ментам не стал. Но Собакин сумел его удивить, напросившись «в гости», а после приоткрыв завесу небольшой, но очень дорогостоящей тайны… — И вообще, Толян, ты реально охренел, не иначе! — поставив у ножки кресла опустевшую бутылку, с напускным возмущением произнес Игорь. — Скрываться в квартире мента, который за тобой охотиться — просто верх наглости! И как тебе такое только в голову пришло? — Ну, голова у меня, в отличие от некоторых пустых черепушек, у меня действительно хорошо варит, — усмехнулся Собакин, вальяжно развалившись в мягком кресле с бутылочкой пивка. — Это ты на кого намекаешь, плесень? — подобрался Дроздов. — Не-не, Игореха! — поспешил развеять «сомнения» хозяина квартиры Толик. — Не в твою сторону плевок, дружище. — У тебя тоже голова на плечах имеется, не то, что у этих гребаных работников ножа и топора — Ерша и Серго. Да и Стас, сука, тоже тот еще деятель! Я, можно сказать, из-за этих утырков-то и попал не по-детски! Ведь нормально работали — потрошили лошков, стригли лаве потихоньку — и никаких проблем! Я же все заранее просчивал, чтобы без палева! Но эти деятели отмороженные с отшибленной напрочь головой… Они же не могут по нормальному! Постоянно косячили! А тут, и вообще — двух залетных зажмурили… Как раз вот с этой самой Нахаловки. А ведь можно было все по чистому сделать, чтобы комар носа не подточил! — продолжал жаловаться Игорю Собакин. — Ну, а где взять нормальных исполнителей? — Тут, да, — Игорь согласно покачал головой, открывая очередную бутылку «Козла», — еще товарищ Сталин говорил: кадры решают все! Так ты, значит, там всем рулил, а не Колыван? — прищурив один глаз, ехидно поинтересовался Дроздов. — Ну, Игореша, ты же сам все понимаешь, — усмехнулся Собакин. — Конечно, вроде бы и Стас всем рулил, но… Они же только и могли, что с терпил по-тупому долги выбивать. На другое скудного умишка не хватало! Без меня никаких бы серьезных дел не у них было. Именно я клиентов выбирал, с которых поднять лавандоса без особого палева было можно. У меня глаз-алмаз! И чуйка… — Ну, в принципе, я так думал, — не стал возражать Игорь. — А ты у нас, значит, как птица Говорун — отличаешься умом и сообразительностью? — подколол он бывшего казиношного деятеля. — Прикалываться можешь сколько угодно, — легко отмахнулся от подколки Толик. — Но только я стоящее дело предлагаю. Так ты в теме? Нет? — Значит, ты считаешь, что в этой дыре — Нахаловке, может обнаружиться крутая нычка? — Не может, а точно есть, Дрозд! — воскликнул Собакин, заерзав на кресле. Он чувствовал, что Дроздов уже практически согласился, поэтому и начал давить. — Видел бы ты, какую груду цацок удалось у тех лошар отжать! Там только одно бриллиантовое колье на сотню тонн зеленью потянет, если не больше! — Да, знаю, — согласно кивнул головой Игорь, — там такие раритетные вещички были — коллекционная редкость… — Так, стопэ! — перебил Игоря Собакин. — А ты откуда про это знаешь? — Колямба, ты забыл, кто у меня жена? И чем сейчас занимается? Я, чтобы ты знал, живо интересуюсь, чем живет мой близкий человечек! Семейная жизнь, она, знаешь, кое к чему обязывает… Да никогда и не знаешь, что в жизни может пригодиться… Конечно, Игорь не собирался рассказывать своему набивающемуся в компаньоны приятелю, о реальном положении дел. О найденном им перстне и телефоне, с помощью которого и удалось так быстро выйти на преступников-убийц. Выходило так, что это именно по его, Игоря, вине и сам Собакин находился на сегодняшний момент в розыске. И об этом знать ему было совершенно не обязательно. Вернее, он никогда не должен был об этом узнать, ведь если предлагаемая им афера выгорит… Дроздов тоже обладал своеобразной чуйкой на предстоящую наживу, и она сейчас нашептывала ему на ухо, что дело действительно стоящее. — И чего она тебе про те цацки рассказывала? — подался поближе к Дроздову Толик. Он нервно облизал губы, а его глаза загорелись нездоровым блеском. — Да разное, — пожал плечами Игорь, — был там один приметный перстенек… — Игорь даже взгрустнул от ощущения такой несправедливой потери, ведь этот перстенек мог бы по праву принадлежать ему, если бы не чертов телефон с фотографиями жертв кредиторов. — Этот перстень по легенде вручил за выдающиеся заслуги перед Новгородом боярину Андрею Кобыле князь Симеон Гордый, старший сын Великого князя Ивана Калиты! Четырнадцатый век, между прочим! А Андрей Кобыла — первый исторически достоверный предок дома Романовых, последних русских Императоров! — по памяти воспроизвел он описание раритетной вещицы, которое прочитал в подсмотренных документах, с котрыми Светка работала дома. — Представляешь, сколько за это колечко можно было на черном аукционе поднять? А там такого добра — вагон и маленькая тележка! — Уверен, Толяба? — взглянул «на подельника» Игорь. — На девяносто девять и девять процентов! — выпалил бывший крупье. — Сам бы рванул в эту Нахаловку, но… — Он виновато развел руками. — Пока не могу. Хорошо, у меня запас на черный день был всегда в наличном кэше припасен, я же теперь кредиткой ни-ни… Его перебил неожиданный вызов пришедший на мобильный телефон Дроздова. — Кому еще не спится? — беззлобно ругнулся Игорь, поднимая гаджет. — Номер какой-то незнакомый… — задумчиво произнес он, глядя на светящийся экран. — Ну, так и не бери, — пожал плечами Собакин, отпивая пива из горлышка. — Делов-то? — Где-то я этот номер уже видел… У аппарата, — произнес он, принимая сигнал. — Игорь, добрый вечер! — донеслось из динамика. — Майор Поликарпов беспокоит… — Что-то со Светкой, Степан Николаевич? — обеспокоенно произнес Дроздов, даже вспомнив имя начальника своей благоверной. — Я же с ней минут десять назад общался… — Не волнуйся, — успокоил его майор, — со Светланой все в порядке. Она мне сообщила, что ты завтра собрался ехать к ней в Нахаловку. — Есть такое дело, товарищ майор, — подтвердил Игорь. — Билет еще не покупал? — поинтересовался Поликарпов. — Еще нет, вот как раз думаю, на чем махнуть… — Не бери, я завтра туда тоже собираюсь — служебная необходимость, — пояснил майор. — Если хочешь, могу тебя с собой прихватить. — Еще бы! — с воодушевлением произнес Дроздов. — Не нужно будет на автобусе трястись. — Ну, тогда завтра часиков в восемь утра я к тебе подъеду — будь готов, как пионер! — Спасибо, Степан Николаевич, обязательно буду! — Тогда, до встречи! — попрощался старший следователь и отключился. — Вот видишь, — произнес Собакин, — все один к одному! Надо тебе ехать! — Не нравиться мне твоя авантюра, Собакин… — словно сомневаясь, произнес Игорь, хотя для себя он уже все решил — дело было действительно стоящим, но показывать этого Толику он не собирался. — Ты не понимаешь, что ли, Игореха? — возбужденно воскликнул Собакин, одним мощным глотком опустошая пивную бутылку. — У тебя сейчас самая мощная раздача на руках! Если соскочишь — карты больше никогда так не лягут! Уж поверь тому, кто столько лет в катране за игральным столом простоял! Да я аромат непостоянной Фортуны за версту чуять научился! Это шанс, Дрозд! Такой выпадает лишь один раз в жизни! Это шанс так подняться… — Ага, только делать мне все самому придется, без всякой помощи и поддержки! — Да я, как только белое-черное[1], выправлю — сразу к тебе двину. А ты, тем временем, хлебальником не щелкай — нам ментов надо опередить! Изъять ювелирку раньше официальных органов! Да все это так изобразить, чтобы на тебя даже никто и не подумал! — И когда тебе новые ксивы выправят? — поинтересовался Игорь. — Со дня на день должны подогнать, — ответил Собакин. — Я им столько лавэ за это отстегнул — до сих пор вспоминать страшно! Ну, ничего, поднимем хабарок — отобъю многократно… — Если все срастется, как делить будем? — поинтересовался Дроздов. — Фифти-фифти, — тут же отозвался Толик. — Не канает! — покрутил головой Игорь. — Мне корячится, а ты в городе прохлаждаться будешь, пока новую липу не выправишь. — Резонно, — не стал спорить Собакин. — Давай так, если ты раньше нычку сыщешь, чем я к тебе в Нахаловке присоединюсь — тридцать на семьдесят… Так-то, согласись, без меня ничего бы и не было! — Так-то да… — Но уж если я успею полноценно отработать, — продолжил Собакин, — тогда все поровну раскидаем. По рукам? — По рукам! — Хлопнул Игорь своей ладонью по протянутой руке Толика. Еще некоторое время они обговаривали возможные варианты связи друг с другом, поскольку мобильники в Нахаловке не работали. — Вот же дырища, — произнес утомленный разговором и выпитым пивом Собакин, — но именно в таких неприметных дырах и прячут умные люди самый смак! Все у нас будет тип-топ, Игореша! Еще спасибо мне скажешь, когда озолотимся! — Не говори «гоп», — ворчливо произнес Дроздов. — Спать давай, завтра рано вставать! Поднявшись в шесть утра, Игорь растолкал Толика, и они позавтракали яичницей, наскоро приготовленной хозяином квартиры. После чего Собакин заказал такси, чтобы добраться до очередной приготовленной «лежки». — Смотри, не спались по дурости! — предупредил подельника Игорь. — Если закроют — я тебя не знаю, и видеть — не видел! — Само собой! — кивнул Собакин. — Но долю мою прибереги! Я ж когда-нибудь из тюряги выйду. А надумаешь кинуть — из-под земли достану! Уж на это у меня ума хватит! — Не каркай! — недовольно рыкнул на него Игорь. — Давай уже, выметайся, а то вдруг мент приедет раньше, чем обещал, и тебя срисует! — Уже… — ответил Толик. — Мотор на подходе. Давай, старина, не упусти шанс! — произнес он напоследок, остановившись на пороге. — Мы с тобой еще оторвемся не по-детски! Дроздов проследил из окна, как Собакин уселся в такси и укатил в неизвестном направлении. Затем еще раз проверил собранные вещи, перекрыл в квартире воду и уселся посидеть «на дорожку». Он, как в воду глядел, звонок от Поликарпова прозвучал на полчаса раньше обычного. — Степан Николаевич, уже выхожу! — произнес Игорь в трубку, когда майор сообщил, что ждет его у подъезда. Проверив пустую квартиру еще раз, Игорь запер дверь и, сбежав по лестнице, выскочил на улицу. Видавший виды автомобиль Поликарпова дожидался его у самого входа в подъезд. Закинув сумку с вещами на заднее сиденье, Дроздов уселся рядом с майором. — Ничего, что я пораньше заехал? — спросил Поликарпов, выезжая со двора. — Нормально, Степан Николаевич, — ответил Игорь, — на автобус, всяко, раньше выходить бы пришлось. Да и толкаться не нужно. Спасибо, что подобрали! — поблагодарил он майора. — Не за что? — отмахнулся Поликарпов. — Светлане своей спасибо скажешь. Да и веселее вдвоем. А ты чего вдруг надумал в деревню? От работы отдохнуть решил. — Отдохнешь тут с вами! — криво усмехнулся Дроздов. — Что у вас там вообще происходит в этой Нахаловке? — спросил следователя Игорь. — Светка мне вообще какие-то ужасы рассказывает: что ни день, то новый труп? — Да, — не стал возражать Степан Николаевич. — Ситуация, действительно, серьезная. Вот и сам, как видишь, намылился… Но пока еще ничего страшного не произошло, — тут же постарался успокоить он нахмурившегося парня. — Все под контролем. Да и деревенька там совсем маленькая — несколько сотен жителей едва набирается. — Тем не менее, два трупа уже есть! — не желал сдаваться Дроздов. — А это, даже само по себе, настораживает! Я, к примеру, за Светку боюсь! Поэтому и на работе отпуск взял без содержания. И вообще, после этой поездки буду настаивать, чтобы она эту работу вашу, соб… — Он резко осекся, посмотрев, на крутящего баранку мента. — Да договаривай уже, — добродушно рассмеялся Поликарпов, — собачья у нас работа. Даже спорить с тобой не буду — потому как ты абсолютно прав, Игорь. Я ведь, через эту работу один как перст и остался. Какая баба такое выдержит, когда целыми днями, да и ночь полночь на работе? — наступив на больную мозоль, неожиданно встал на сторону Игоря майор. — Ну, или муж, как в твоем случае, если сотрудник — женщина? — Ну и бросили бы к чертям эту свою работу, — произнес Дроздов. — Чего себе душу травить? — Так в этом весь и фокус, — вновь усмехнулся Поликапов, — и вместе хреново, и врозь никак! Призвание… Понимаешь, о чем я? Мир, к примеру, от всякого дерьма должен же кто-то чистить? На страже законности стоять? Если не мы, то кто же? — Я-то умом это понять могу, — согласился с доводами майора Дроздов, — но когда твой родной человечек постоянно в опасности — это просто невыносимо! — Твою позицию, Игорь, тоже понимаю, — ответил Степан Николаевич. — И не завидую! Ждать и переживать всегда тяжелее, чем самому под бандитские пули лезть. Ну, это я так, образно, про пули… — заметив, как напрягся Дроздов, поспешил в очередной раз успокоить парня майор. — Нам, в основном, другим заниматься приходится… — Ага, я знаю — по помойкам лазить и трупы разглядывать, — произнес он уже ничуть не смущаясь. — Не без этого, Игорь, не без этого. Моя бывшая тоже долго не выдержала, забрала детей и на развод подала. Сейчас, вроде бы, вполне счастлива в новом браке, — с едкой горечью в голосе произнес Поликарпов. — Я тоже счастья хочу, — произнес Дроздов, — только не в новом браке, а со Светкой. — А вот здесь, приятель, я тебе ничем помочь не могу, — честно ответил Дроздов. — Светлана твоя, что кремень, уж если упрется… — Вот в этом-то и проблема, — тяжко вздохнул Игорь, — но я попробую… — Что ж, дерзай! Это твое право, — произнес Дроздов, выворачивая на загородную трассу и прибавляя хода. [1] Белое-черное — документы на чужое имя (уголовный жаргон). Глава 16 После звонка верного человечка из ментовки Георгий Валерьевич Хорьков, солидный бизнесмен, предприниматель и меценат, а для определенных, не самых законопослушных кругов — Хорек, уголовник-рецидивист, смотрящий за городом и человечек куда более известного в тех же кругах Вити Бульдозера, пребывал в самом настоящем ступоре. Такого развития «сюжета» он не припоминал с самого конца девяностых — начала двухтысячных. На какой-то момент он даже словил самое настоящее дежавю[1], поскольку сообщение, что принес ему в клювике информатор, никак не укладывалось у него в голове. По данным давно уже прикормленного человечка из органов выходило так, что Бурята, на поиски которого (и не только) Хорек отправил свою бригаду бойцов, уже нет в живых! Мало того — напрочь отмороженный убийца и психопат, являющийся правой рукой самого Бульдозера, обнаружился в очень неприглядном состоянии — в виде разрозненных кусков тела! Мало того — эти куски тела, однозначно идентифицированные органами следствия, как Бататумэн Янжимаев, то есть Бурят, обнаружились в полупереваренном и погрызенном виде в желудке какой-то свиньи! Для сегодняшних времен это было просто немыслимо и попахивало каким-то сюрреализмом! Даже для безумных девяностых это было чересчур, а уж для нынешних времен — вообще могло вызвать нервную икоту у неподготовленных обывателей. Но Хорек много чего насмотрелся в свое время, а кое в чем даже сам участвовал, поэтому такой вот «гоп со смыком» его не смог напугать, хотя вопросов у Георгия Валерьевича, кто бы это мог сделать с неубиваемой торпедой Вити Бульдозера, выходившим живым из таких нереальных замесов, было вагон и маленькая тележка. Но и это оказались еще не все хреновые новости: в той же самой захолустной Нахаловке, куда сначала по поручению Тихорецкого отправился Бурят, где был благополочно разделан и скормлен свиньям, был обнаружен еще один труп — некоего Стаса Колыванова по кличке Колыван, находящегося в федеральном розыске. Информатор обмолвился об этом мельком, поскольку не был в курсе, что с некоторых пор пребывающего в бегах бывшего спортсмена Колыванова Хорек взял «под свое крылышко». И этот самый Колыван в составе бригады Ржавого был отправлен с подачи Георгия Валерьевича в эту самую Нахаловку, оказавшуюся для него последним пристанищем, на поиски Бурята и некоего мифического старого общака известнейшего на территории бывшего СССР авторитета Семена Метлы. Эти сведения заставили Хорька нервничать, ибо от бригады Ржавого до сих пор не поступило никаких известий, как и до этого от Бурята. К тому же один из них уже реально превратился в пищу для свиней, а второго сначала забили ножом, как ту же свинью, а затем избавились от трупа, притопив его в реке. Труп Колывана, как сообщил информатор, случайно выловил какой-то рыбак, а так бы его никогда бы и не нашли. Нужно было срочно выходить на Тихорецкого и решать, что с этим делать дальше, — озадачился проблемой Хорек, поскольку уже успел записать всю свою бригаду в разряд покойников. Все произошедшее в Нахаловке уже нельзя было списать на простую случайность — в игру со старым общаком явно были замешаны какие-то серьезные силы, раз уж они не гнушались даже в нынешнее спокойное время валить пацанов направо и налево, как уже в забытых всеми девяностых. Вооружившись мобильником Хорек набрал номер Бульдозера. После пары-тройки длинных гудков депутат соизволил-таки ответить. — Георгий Валерьевич, не ожидал, что так быстро… — без излишней любезности и, не размениваясь на приветствия, в лоб поинтересовался Тихорецкий. — Ты же по нашему общему делу звонишь? А не отрываешь меня понапрасну? — По нашему, Виктор Палыч, по нашему! — ответил Хорек. — Перетереть бы нам… с глазу на глаз, Бу… Виктор Палыч… — Что-то не нравиться мне твой настрой, Георгий Валерьевич, — тут же прокусил Хорька авторитет. — Езжай ко мне, да поторопись! У меня через два часа очень важная встреча запланирована, — ответил Бульдозер, отключаясь. Сломя голову Хорек запрыгнул в свой «Ленд Ровер» и приказал водителю ехать к особняку Тихорецкого. Охрана Бульдозера проводила Хорькова к кабинету босса, в котором уголовники встречались уже несколько раз. — Ну, устраивайся, Георгий Валерьевич, — указал на свободное кресло депутат. — Давай, колись, отчего это на тебе лица нет? В наши годы нервничать — это непозволительная роскошь! — наставительно оттопырив указательный палец, произнес он. — Плохие известия, Виктор Палыч — обнаружен труп Бурята, — слегка поморщившись, наконец выдавил Хорек, наблюдая, как меняется невозмутимая ранее мясистая харя депутата. — Твою же б… — выругался Будьдозер. От Хорька не укрылось, как слегка дрогнули руки непотопляемого ранее криминального босса. — Это точная информация? Твои пацаны труп нашли? — Информация точная, но не от пацанов, а от моего человечка из ментовки. — Так его менты, что ли, первыми обнаружили? — Витя немного успокоился и достал из ящика письменного стола бутылку дорого пойла и два стакана. — Выходит, что они, — согласно кивнул Хорек. — Тогда помянем Бурята, — налив в об стакана, предложил Тихорецкой, — хоть, он и конченным отморозком был, но мне он был предан до самого конца. Они выпили, не чокаясь и не закусывая, помолчали минутку, обдумывая каждый свои мысли. — Как он зажмурился? — наконец разорвал затянувшееся молчание Бульдозер. — Вот этого не знаю, — мотнул головой Хорек. — Но после смерти его расчленили, а куски скормили свиньям. — Чего? — Аж поперхнулся депутат. — Расчленили и скормили свиньям? Ты ничего не попутал, родной? — переспросил он Хорька. — Это Бурят мог кого-то пришить, а после расчленить и скормить свиньям! Но чтобы его самого… Просто слов нет! — Было очевидно, что к такой информации Тихорецкий оказался буквально не готов. «Расслабился на депутатских харчах, — подумал Хорек, мысленно усмехнувшись. — Даненько ты, Витюша, не участвовал в криминальных разборках. Хватку совсем потерял!» — Я сам ох.ел, когда услышал, — не скрывая чувств, тоже признался смотрящий. — Кто-кто, а Бурят в брюхе свиньи? У меня самого в голове это не укладывается! Но источник проверенный, зря гнать волну не будет, — поспешно добавил он. Тихорецкий без слов плеснул еще пойла в два стакана, и они с Хорьком выпили. — А твои босяки чего нарыли в этой дыре? — сипло произнес Тихорецкий, уставившись на Хорька, словно удав Каа на бандерлогов. — А с моими пацанами, Витя, — уже не церемонясь, произнес в ответ Хорек, — похоже, тоже проблемы нарисовались, хер сотрешь! Одних из них тоже в жмурки умудрился сыграть… — Это тебе тоже мент-информатор сообщил? А с остальными что? — не обращая внимания на фамильярность смотрящего, поинтересовался Бульдозер. — Он самый. А что с остальными — полный мрак, — пожал плечами Георгий Валерьевич. — Ни ответа, ни привета! Как уехали в эту чертову дыру, словно, мля, растворились! — поделился он. — Похоже, все отъехали на вечное поселение вместе с Бурятом. Ну, по крайней мере, есть у меня такое предположение. Иначе хоть один подранок бы назад вернулся. А пацаны там зубастые были — просто так палец в рот засунуть не дали б! Кто-то серьезный за всем этим стоит. — Решил он озвучить Бульдозеру свое мнение. — Смел ты меня, Гошан, сегодня удивить… — покачал головой Тихорецкий, нервно дернув щекой. — Давно меня так в дерьмо рожей не макали… Да ты не дергайся, Хорек, к тебе никаких претензий! — заметив, как напрягся смотрящий, успокоил его депутат. — Кто же в этой гребаной Нахаловке засел? Неужели, там кто-то из людей Семена Метлы окопался? Столько лет носа никуда оттуда не высовывал, что повадки из девяностых сохранил? Да, не-е-е… — помотал он головой. — Бред же? Тридцатник пролетел… — Согласен, — кивнул Хорек, — будь оно так, такие босяки давно бы засветились, да еще с такими лавандосами на кармане. Но пацанов, все таки, кто-то, да зажмурил! И это факт! Решать надо что-то, Бульдозер! Братва не поймет, если ответку не бросим! — Не девяностые на дворе! — буркнул Витья, которому страсть не хотелось мараться в чем-то криминальном, при его нынешней высокой должности. Но и без разборок оставить все это он не мог. Иначе, действительно, его «не поймут». После чего перестанут бояться, а после… Нет, о том, что за этим может последовать, Витя решил не думать. Он со всем разберется! Да еще и поднимет с этого изрядный куш! В том, что пропавший общак Семена Метлы находится в Нахаловке, он уже не сомневался. Только отчего «хранители» воровской кассы ведут себя так по-тупому, он не мог понять. Видимо, просто хотят напугать, чтобы он туда не совался. Но Витя не получил бы погоняло Бульдозер, если бы всякий раз пасовал перед опасностью. Пусть, он постарел и обленился, но хватки своей он не растерял. И ему еще много под силу. — Значит так, Гоша, — нацедив еще по чуть-чуть элитной алкашки в стаканы, произнес Тихорецкий, — тебе что-нибудь об этой Нахаловке известно? — Так, мельком интересовался, перед тем, как бригаду Ржавого туда отправить, — ответил Хорек. — Так, значит, и Ржавый того? — удивился Виктор Палыч, зная, что рыжий уголовник считался правой рукой смотрящего. — А зачем ты именно его туда послал? — Думаю, да, — кивнул Георгий Валерьевич, — Ржавого больше мы не увидим… Если вообще его найдем… — добавил он. — А послал, как и ты Бурята — хотелось, как лучше все обставить, и побыстрее… — Ясно, — понятливо протянул Тихорецкий, — а получилось, как всегда — долго и через задницу! Помянем и остальных, — предложил он, прикладываясь к стакану. — Так что там про эту гребаную Нахаловку известно? — Маленькая зачуханная деревенька, почти в самой жопе области, — сообщил Хорек. — Население — несколько сотен человек. Дорога туда только одна, дальше самая натуральная тайга начинается, и ловить там нечего. Из «градообразующих» предприятий — лесхоз и леспромхоз, принадлежащие некоей госпоже Старовойтовой Катерине Сергеевне… — Старовойтова… Старовойтова… — Зашевелил губами Тихорецкий, пытаясь вспомнить, где он уже слышал эту фамилию. — Знакомое что-то… — Эта та самая Железная Бой-Баба, устроившая в перестройку некоторым нашим «коллегам» по ремеслу, желающим отжать у нее этот прибыльный бизнес настоящий Бермудский Треугольник. — Точно! — Хлопнул себя по лбу Бульдозер. — Тогда же в этой Нахаловке сгинули Жорик Армавирский и Тёма Вырвиглаз… Ни их самих, ни их братвы — никого тогда не нашли, пропали босяки где-то в лесах, укрывшись дерновым одеяльцем… — Ага, тогда-то и прозвали тот район Бермудским Треугольником, — напомнил Хорек. — Точно-точно! — вспомнил Виктор Павлович. — Там, по-моему, и еще кто-то пытался наезжать, но всех уже и не упомнить. — Никого не нашли, — покачал головой Гоша, — прямо, как и в нашем случае… — А ведь и правда, — согласился Бульдозер. — Прямо, как сейчас… Думаешь, она? — Сомневаюсь, — возразил Хорек. — Она и без этого живет припеваючи, даром, что носа из своей дыры почти не кажет. Но её лес на экспорт вагонами идет! — Мля! Но… сбрасывать её со счетов тоже нельзя! — Вновь покачал головой Тихорецкий. — Раз тогда успешно «взбрыкивала», могла и сейчас чего отчебучить… Что еще в этой дыре имеется? — вернулся он к прерванной воспоминаниями теме разговора. — Есть еще ферма, хозяином числиться некий Валентин Петрович Хлыстов. Пашет, сеет, разную животину разводит, — доложил Георгий Валерьевич, — коров там, свиней… — А не его ли свиньям Бурята скормили? — усмехнулся Бульдозер, случайно попав в самое яблочко. — Да хрен его знает, — пожал плечами Хорек, — может его, а, может, и нет. Мент ничего по этому поводу не сообщал. — Значит, говоришь, глушь? Жителей с гулькин нос, и дорога только одна? — о чем-то мучительно размышляя, еще раз уточнил Витя. — Все так, пахан, — подтвердил Хорек. — Сколько у тебя бойцов наберется? Если по всем сусекам поскрести? — неожиданно спросил авторитет. — Ну… — Задумчиво прибросил в уме Хорек. — Полсотни человек плюс-минус, если даже всех убогих под волыны поставить… — После минутной заминки выдал Георгий Валерьевич. — А тебе зачем? — тут же поинтересовался он. — Такими силами целую маленькую войну развязать можно, а не то, что какую-то Нахаловку раком поставить. Там ведь только деды с бабками сейчас обитают — молодежь-то вся по городам разбежалась. — Ага, по-твоему деды с бабками Бурята, да твою бригаду так ловко на тот свет спровадили? Чего молчишь-то? Где я не прав? — Прав-то прав, но такая орава бойцов сразу лишнее внимание привлечет! А оно тебе надо, Виктор Палыч? По-моему, все-таки, десятка полтора — и так за глаза. Пацаны-то расслабленные туда ехали, а мы уже так не попадемся… — Слушай, Гоша, — вкрадчиво произнес Бульдозер, недовольно поджав губы, — у меня лишнего времени разбираться с этой гнилой ситуевиной! Одним махом хочу проблему решить! Достала меня эта Нахаловка! — И как ты думаешь действовать? Ну, нагрянем мы туда таким калганом, и чего? Будем просто по сторонам шмалять? — Ты же сам говорил, что там жителей — кот наплакал… — Ну? — Хорек так и не понял, куда клонит пахан. — Мусарни там тоже нет? — продолжал допытываться Бульдозер. — Солдатни? Тоже нет? — Да откуда? Там только участковый, да и тот семидесятилетний старпер, — ответил Хорек. — Часть военная неподалеку, но не сказать, чтобы близко… — Тогда и решать нашу проблему надо одним махом! — Рубанул рукой воздух Тихорецкий. — Зайдем в эту дыру, сгоним всю шелупонь в одну кучу, куда-нибудь в дом культуры, или что там у них? И хорошенько всех протрясем! — безумно вращая глазами, воскликнул Виктор Павлович. После этих слов Хорек реально подумал, что его пахан реально-таки свихнулся на почве старого общака! Это же надо такое придумать — целый поселок захватить⁈ Из-под благообразной личины депутата наконец-то вышла наружу истинная природа Вити, за которую он и получил свою кличку — Бульдозер. На самом деле не только Бурят был отмороженным на всю голову, но и его авторитетный хозяин! И преданным этот убийца был Вите только по одной причине — только своего пахана он считал более отмороженным и безжалостным, чем самого себя. И именно его он побаивался, тогда как всех остальных, даже в медный грошик не ставил. Сам Хорек под началом Бульдозера ходил лишь с начала двухтысячных, когда законник Бульдозер, по советам прошаренных адвокатов, «взял курс» на законную деятельность, и начал лезть во властные структуры. Но были у Хорька знакомцы, не понаслышке знающие про прежние Витины загоны, о которых говорили лишь шепотом и, оглядываясь. Однако и это их в итоге не спасло — все они в течении нескольких последующих лет скоропостижно сыграли в ящик. Витя методично подчищал хвосты, не без помощи своего верного Бурята. — Значит, так, — разлив по стаканам остатки спиртного подытожил Тихорецкий, — ты пока собирай братву, а я обмозгую, как нам половчее все обтяпать. Нам с тобой, как самим видным во всем этом замесе, надо будет озаботиться железобетонным алиби! Чтобы ни один легавый нам ничего пришить не сумел… — Так ты тоже с нами… — Говорили мне знающие люди: хочешь сделать хорошо… — Сделай все сам, — уныло повторил Хорек расхожую фразу. — Вот видишь, и ты в курсе! — довольно ощерился Бульдозер. — А я слишком долго стоял в стороне… В общем, Хорек, пришла пора собственноручно тряхнуть утырков, как в старые добрые… Так что давай, не бзди понапрасну — все будет в мазу! [1] Дежавю́, или дежа вю, — психическое состояние, при котором человек ощущает, что когда-то уже был в подобной ситуации или в подобном месте, однако, испытывая такое чувство, обычно не может, несмотря на его силу, связать это «воспоминание» с конкретным моментом из прошлого. Глава 17 Проснувшись, я долго лежал в мягкой постели, не шевелясь и не открывая глаз, просто наслаждаясь каждым мгновением. Спал я в этот раз долго и спокойно, без кошмарных сновидений с ожившими мертвецами, высшими силами и моральными терзаниями. Что мне снилось на этот раз, я совершенно не запомнил. Но, судя по оставшемуся от этих снов легкому «послевкусию», это было что-то очень и очень хорошее. Я уже давно так отлично не высыпался — в той, прошлой и оставленной где-то «за бортом» жизни, меня постоянно донимала старческая бессонница — непобедимая сволочь, которую было не пронять даже мощными снотворными колесами, которые я глотал едва ли не горстями. Только ударная доза водки временами могла немного поправить ситуацию и отключить мое сознание на время. Да и то, на сон это мало походило, скорее угарное алкогольное забытье — некая прострация, способная хоть на время дать отдых уже закипающим от бессонницы мозгам. А сегодня я впервые почувствовал себя по-настоящему замечательно — ничего не ныло, не болело и не ломило. Лежа в кровати, я словно парил в невесомых облаках! Настолько прекрасным и забытым было это опьяняющее ощущение здоровья. Я уже и не помнил, что такое вообще возможно. Да я просто был готов горы своротить — настолько необычайно здоровым я себя чувствовал. К тому же, я совершенно перестал ощущать тягу своего молодого организма к проклятой наркоте! А ощущения необычайно болезненной ломки остались только в моих воспоминаниях. Я с наслаждением вдохнул полной грудью «сладкий» воздух, наполненный ароматом каких-то душистых трав, чувствуя себя полностью обновленным. Мне все еще не верилось, что это происходит именно со мной — ну, не заслужил я такого кредита доверия от Высших Сил. Логичнее было меня спровадить куда-нибудь поглубже и погорячее — в самое адское пекло, а не даровать мне молодое и сильное тело. Но все произошло именно так, а не иначе, значит, я буду должен сделать что-то поистине хорошее… Значимое… Церковь, там, построить, или еще чего… Будем разбираться по ходу пьесы… Я открыл глаза и с хрустом потянулся, так, что «зазвенели» атрофировавшиеся от долгой неподвижности мышцы. Лежал я в одной из просторных комнат бабкиной избы, а не в сарае в собачьем ошейнике, как стращал меня по дороге сюда крестный. Сколько же я проспал? Судя по ощущениям — знатно. Явно не час и не два. Часов двенадцать, как минимум. Помимо душистых трав в избе изумительно пахло свежей выпечкой, что просто сводило меня с ума. Рот мгновенно наполнился слюной, а животе громко заурчало, что стало слышно, наверное и за пределами дома, на улице. — А, проснулся, касатик? — Светлая ситцевая занавеска, расписанная веселыми голубыми цветочками и отделяющая комнату, в которой я проснулся, от остального дома, отодвинулась в сторону. — Доброе утро! Завтракать будешь, горемыка? — Морщинистое лицо Лукьянихи озаряла лукавая улыбка, словно она и не сомневалась в моем ответе. — Еще бы, мать! — Толстое и стеганное ватой одеяло, под которым, несмотря на жар в избе, видимо шедший от свежей выпечки, было так комфортно и прохладно лежать, отброшено в сторону. — Не знаю отчего, но я бы сейчас и слона бы целиком слопал! — Я плотоядно облизнулся и подмигнул Лукьянихе. — Оно и понятно отчего проголодался, милок, — произнесла старушка, скрываясь за занавеской, — двое суток, почитай, спал… — Сколько? — не поверил я, напяливая штаны и рубашку, что аккуратно сложенными, выстиранными и выглаженными обнаружились на стуле рядом с кроватью. — Двое суток? — Агась! — откликнулась из другой комнаты Лукьяниха. — Как чувствуешь себя, касатик? Помогли мои травки? Я застегнул пуговицы на рубашке и, отодвинув занавеску в сторону, вышел в другую комнату. Хотя, если их можно было назвать комнатами: номинально вся изба, довольно-таки немаленького размера, была лишь разгорожена деревянными перегородками, крашеными светлой краской. Посередине «гостиной» стоял большой круглый стол, заставленный разнообразной выпечкой: горка блинов соседствовала с мисками, заполненными топленым маслом и сметаной, возле плетеного подноса с румяными булочками, посыпанными сахаром, толпились изящные «розетки» с вареньями из всевозможных ягод и плодов. С первой попытки я сумел узнать только малину и смородину, из были сварены остальные — оставалось тайной за семью печатями. — Травки?.. — заторможено разглядывая столовое изобилие, произнес я. — Они самые, — повторила старуха. — Да ты садись, в ногах правды нету! — Помогли твои травки, мать! — честно ответил я, падая на скрипнувший под моим весом, изящный, но изрядно потраченный временем венский стул. — никогда раньше я себя так отлично не чувствовал! — Не покривил я душой. — Даже не знаю, как сказать… Такое ощущение, что словно заново родился! — Так и есть, — согласилась Лукьяниха, поставив передо мной большую глиняную кружку, в которую затем налила из такой же глиняной крынки белоснежного молока, — ты ведь действительно заново родился. Правда, не из утробы матери, как нам самим Создателем наказано, но в неизменных в муках! Ты молочко-то пей, — подвинула она ко мне заполненную до краев кружку, — парное! Вот только-только свою буренку-красавицу подоила. Ты ить такого уже давно не пробовал. — Родился, значит… — Я взял кружку двумя руками. — В таком случае ты, бабуль, моей нареченной матерью будешь? — Усмехнулся я, втягивая ноздрями непередаваемый аромат парного деревенского молока. Такого я действительно сто лет уже не пробовал. В последние свои прожитые годы я больше чифир, да водку жрал. Не до парного молока было, хотя лепила, что за моим здоровьем наблюдал, настоятельно это советовал. Ведь даже за вредность на трудных работах молоко прописывали, как лекарство. А моя жизнь, большей частью прошедшая за решеткой, куда как вредной была. Только молока за эту вредность мне не выдавали. — Да нет, — отмахнулась от меня старушка, присаживаясь рядом, — какая я мать, даже нареченная? Бабкой-повитухой вполне меня можешь считать, что рождение новой жизни облегчает, да боли непомерные умаляет. Вот это — как раз и есть моё предназначение! — Спасибо, родная, что пропасть мне не дала! — с чувством поблагодарил я старуху, припадая к кружке и делая огромный глоток. Неописуемый вкус детства, который я уже давно забыл, неожиданно всколыхнул мои воспоминания. Ведь сколько я ни пытался вспомнить свою жизнь до того, как я стал сиротой, босотой беспризорной — у меня никогда не получалось. Даже лица своей родной матери представить себе не мог. А вот сейчас, с первым глотком молока, она предстала передо мной, как живая! Она сидела напротив меня за столом, подперев одной рукой подбородок, а второй смахивая из глаза набегающие слезы. Такая молодая, красивая… В её глазах заплаканных глазах стояла вселенская грусть, но такая тихая и умиротворяющая, что мне самому захотелось погрузиться в эту грусть с головой и ни о чем больше не думать. — Мальчик мой… — тихо произнесла она, смахнув очередную слезинку. — Какой же ты у меня большой… — Её протянутая рука коснулась моих волос, и я готов поклясться, что по-настоящему почувствовал её прикосновение. — Мама… — хотел прошептать я, но не смог выдавить из себя ни звука — в горле стоял ком. — Прости нас с отцом, Сенечка! — нежно произнесла мама, продолжая ласково гладить меня по голове. — Ведь из-за нашей смерти твоя жизнь не сложилась… За спиной матери неожиданно возник крепкий молодой мужик не старше тридцати лет, с короткой русой бородкой в светлой деревенской рубашке-косоворотке навыпуск и картузе с треснувшим лаковым козырьком. — Не держи на нас зла, сын, — сурово припечатал отец, — мы бы рады были тебя растить, но судьба с нами так жестоко распорядилась. Прости, — повторил он слова матери, — если сможешь… — Да о чем вы⁈ — просипел я, с трудом извлекая звуки из схваченного спазмом горла. — Да я всю жизнь мечтал, как бы мне вас хоть на минутку, хоть на секундочки увидеть! Нет у меня на вас зла! Вы же… — Я смахнул слезинку, выкатившуюся из уголка глаза. — Вы же самые близкие мне люди! Мать… Отец… Да я ради этой секундочки нашей встречи был готов горы свернуть, и все, что имею, отдать! Да я же ваших лиц никак вспомнить не мог! Жаль, что нам не удалось узнать друг друга получше… Но я ни в чем вас не виню! Поверьте… — Спасибо, сын, за эти слова! — Степенно наклонив голову, произнес отец, снимая картуз. — Храни тебя Господь! — И он так же степенно перекрестился. — Живи по чести, по совести! И на судьбу, хоть она и жестока порой к нам, смертным, тоже не замай… — Пора нам, сыночек… — Тихо произнесла мама, утирая слезы кончиком платка, накрывающим её длинные густые волосы. — Я люблю тебя, Сенечка! — И я люблю тебя, сын! — произнес следом за ней отец, после чего они оба исчезли, словно их никогда и не было. — И вас люблю… — прошептал я, пребывая в ступоре. — Увидел чавой, милок? — Слегка дребезжащий голос старой Лукьянихи вернул меня обратно в реальный мир. — Что это было, старая? — Я повернулся к ведунье, ища взглядом её глаза, мудрые и «глубокие», словно бездонный омут. — Это обыкновенное Чудо, — просто, как нечто самой собой разумеющееся, ответила старуха, не отводя от меня взгляда. — Воплощенное эхо несбыточных надежд и желаний твоей прошлой жизни… И сим под ней проведена незримая черта… — Ты тоже их видела… — Мой голос вновь осип. — Не только видела, но и слышала. — Подтверждающе качнула своей седой головой старушка. — Таков мой дар. Они у тебя славные. Жаль, что не сложилось у вас… — Но как… как такое вообще возможно? — воскликнул я, чувствуя как меня охватывает нервная дрожь. — Они же умерли! Давно! Почти сто лет прошло! — Пути Господни неисповедимы, — развела руками старушка. — А твое второе рождение тебя больше не удивляет? — Она добродушно усмехнулась. — Оно не менее необычно, нежели появление здесь твоих родителей. Не так ли, касатик? — Так… все так… Но почему? — Не задавайся теми вопросами, милок, на которые не сможешь получить ответа при всем своем желании, — «помогла» советом Лукьяниха. — На то воля Его! Прими, и живи дальше, как и советовал тебе отец — по чети и по совести. А предназначение твое, тебя само найдет, как бы ты не стремился к нему, либо как бы не скрывался от него. Делай, что должно… — И будь, что будет? — Воистину: что будет — то будет! И нам, смертным, этого не избежать. Я устало откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. То, что произошло со мной на этот раз, действительно нельзя было назвать ничем иным, как явленным Чудом. И я чувствовал, что это действительно так. Что это не обман, не уловка, ни какой-нибудь гипноз или внушение. Это — Чудо. Нет, я не кинулся сию минуту прославлять Господа всуе, или креститься в тот же момент. Но внутри меня «поселилось» что-то… Что-то необычное, возвышенное. А так же возникло понимание, что все мы здесь, на земле, присутствуем не просто так, а выполняем какую-то высшую миссию, которую пока не можем постичь. Но когда-нибудь, я надеюсь на это всей душой, нам полностью откроются тайны мироздания и вящие надежды Творца. Теперь я уверен, что это обязательно случится. — Ну, ты чего замерз, болезный? — Вновь вывела меня из ступора Лукьяниха. — Еда стынет, а он в высшие материи с головой погрузился! Ешь, давай, чего я, зря готовила? — И вправду, чего это я? — Более не заморачиваясь с непонятными мне мистическими явлениями, я накинулся со всей мощью растущего молодого организма, на предложенные бабкой яства. Черт возьми, да как же это здорово, ощущать поистине зверский голод! Я ведь и успел позабыть, каково это — отхватить молодыми здоровыми зубами, а не челюстями-квакушками добрый шмат свежей булки, которую предварительно не забыл макнуть в малиновее варенье! И жевать, и глотать, а затем снова откусывать, запивая парным молоком! Это, просто, счастье какое-то! Я метал, как не в себя, удивляясь каким-то уголком сознания, как такая куча разнообразной снеди сумела поместиться в этом невеликом теле? Живот уже раздулся, но я продолжал поглощать пищу, так что за ушами трещало, чувствуя, как прибавляются силы. Я не забыл отдать дань и похрустывающим на зубах блинчикам с припеком, щедро пропитывая их топленым маслом. Сметану я и вовсе щедро забрасывал в пасть большой столовой ложкой. Старуха с умилением наблюдала, как я, словно ураган сметаю со стола все, что она приготовила. Наконец я почувствовал, что если еще что-нибудь постараюсь съесть, то меня обязательно разорвет на куски, на клочки и на тряпочки, разметав по всей бабкиной избе, что и не собрать. — Уф-ф-ф… — тяжело выдохнул я, вновь отваливаясь на спинку кресла. — Спасибо, мать! Накормила от души! Того и гляди, лопну! Ответить старуха не успела, поскольку с улицу послышался звук подъезжающей машины. Старуха легко поднялась из-за стола на ноги, двигаясь, словно молодуха, а бабка, которой стукнуло сто лет в обед, и выглянуло в окно. — А, твои родственнички заявились, — сообщила она мне. — Сиди, пока — сама встречу. — И она быстро выскочила за дверь. Мощный дизельный двигатель автомобиля рыкнул напоследок и затих. А через минуту в избу, наклонившись, чтобы не разбить голову о низенькую притолоку двери, вошли Иваныч с Вальком, следом за которыми вернулас в дом и Лукьяниха. — Давайте, что ли, за стол, гости дорогое! — пригласила старуха моих новых родичей. — Пока Тимка уже больше не может, а выкидывать жалко. — Ого, какие разносолы! — Довольно потер ладонь о ладонь крестный. — Ты, как в воду глядела, Лукьяниха! Мы ведь и позавтракать не успели! — Спасибо за предложение, мать! — Валек тоже не стал отказываться. — Действительно во рту и маковой росинки не было… Не сговариваясь они набросились на остатки моего пиршества, которого, к слову сказать еще изрядно оставалось. — Ух, ты, парное! — Довольно воскликнул Иваныч, пробуя молоко, которое старуха щедро плеснула ему в кружку. — Уважаю! — И он, громко глыкая, в мгновение ока опустошил предложенную тару. Валек, наоборот, ел степенно, и молоко попивал частыми маленькими глотками. Но было заметно, что и ему по нраву бабкина стряпня. — Красиво жить не запретишь! — с набитым блинами ртом заявил кресный. — А ведь меня, чтобы от зависимости избавить, в сарае на цепи целую неделю продержала! Отчего же такая несправедливость? А, мать? — Решил подколоть старуху неунывающий и шебутной Иваныч. — А Тимка, смотрю, как сыр масле… — И он погрузил очередной скатанный рулончиком блин в сметану. — А это, кому как, Алешенька, — «по-доброму» улыбнулась бабка. — Лечение, оно ведь у кажного по-разному идет, и к кажному страждущему обновления, как телесного, так и душевного, свой подход нужон. Поэтому, кому-то и на цепи повыть приходиться, а кому-то и вот так… — Она развела руками. — Вот тебя, Алешка, — обратила она свой пронзительный взор на Иваныча, — я бы нонче на цепи не то, что недельку подержала бы, а месяцок-другой. Тогда бы ты не только со своей пагубной привычкой расстался, а и вообще бы к спиртному и прикоснуться не смел… — Э-э-э, старая, не надо! — Открестился от нее Иваныч. — Меня пока все устраивает! Я ж не запойный сейчас! А чуть-чуть расслабиться с устатку сам Бог велел! — Ой, ли? — всплеснула руками Лукьяниха. — Прямо-таки Сам тебе с Небес об этом и поведал? — Ну, только вот не надо Его сюда приплетать! — Тут же «дал заднюю» крестный. — Так не я же это начала… — Вот и не надо! — Вытирая до блеска опустевшую миску со сметаной, попросил Иваныч. — Я как-нибудь сам с собой разберусь за холодной бутылочкой самогонки, — хохотнул он, запихивая блин в рот. — Но без фанатизма, старая! Работает еще твоя «кодировочка»! — Так как Тимоха? — спросил старую ведунью Валек. — Есть у него шанс соскочить с этой заразы? — В его голосе звучала явная тревога за дальнейшую судьбу пусть и непутевого, но все-таки родного и любимого сына. — Так уже все, — ответила старуха, — можете забирать своего мальчика — больше я ничем ему помочь не могу… — Как так? — испуганно ахнул Валек. — Неужели всё? И даже ты, старая, справиться не смогла? Глава 18 Бабка пристально посмотрела на Валька, а затем с тяжелым вздохом произнесла: — Я разве сказала, что он неизлечим? — А как еще тебя понимать, старая, если ты ничем не можешь помочь? — Он абсолютно здоров! — рыкнула на папахена Лукьяниха. — Можете забирать своего мальчика! — Как здоров? — опешил Валек, да и крестный с недоумением уставился на ведунью, перестав даже жевать. — Два дня всего-то прошло? За такой срок наркотическая зависимость не лечится! Не бывает так… — Много ты знаешь, паря: лечится — не лечится? — передразнила отца старуха. — У кого-то, может, и не лечится. А у него за два дня удалось разобраться с Божьей помощью! — Ну… — протянул ошеломленный Валек. — Если только с Божьей помощью… — Гарантию даешь, старая? — потянувшись за очередной булкой, уточнил Иваныч. — А у меня чего, магазин или сервисный центр по починке техники, чтобы какие-то гарантии направо и налево раздавать? — отбрила крестного старуха. — Я с живым материалом работаю… Слышал такое выражение — человеческий фактор, Алешка? — Ну, так-то да… — согласился Иваныч. — А все ж таки хотелось бы уверенности, что через денек-другой его опять к этой гадости не потянет. — Не боись — не потянет! — словно отрезала бабка. — Не будет больше Тимка этим заниматься! Обещаю! — произнесла Лукьяниха. — Он нынче совсем другим человеком стал! Обновленным! Нету больше старого Тимки… Эти слова предназначались явно не для моей родни. Они были сказаны только для меня. Ведь никто из них не знал, и ведать, не ведал, что старого Тимки действительно больше нет. Нет, в самом прямом смысле этого слова. Он теперь совершенно другим человеком стал. Но об этом им знать не стоило. Надеюсь, что это знание и сама старая Лукьяниха унесет с собой в могилу. По проницательным глазам бабки, встретившись с ней взглядом, я понял, что так оно и будет. Не выдаст она эту тайну, как бы туго ей не пришлось. Ведь своим поистине чудесным даром она может, пусть мельком и мимоходом, прикасаться к таким тайнам бытия, что, как говориться, ни в сказке сказать, ни пером описать. Да и не поверит ей никто — подумают, выжила, полоумная, из ума. Но я-то видел… Да и сам факт моего воскрешения в новом теле — тому лучшее подтверждение. — Спасибо, Марья Ильинична! — С чувством поблагодарил старуху отец, выкладывая на стол пачку крупных ассигнаций, перехваченную аптечной резинкой. Вот, значит, как на самом деле Лукьяниху зовут. Черт! — После благодарственных слов Валька, мне снова стало не по себе. Знал бы он, за что старуху благодарит. Ведь настоящий его сын умер, а в его теле теперь абсолютно чужой человек, не имеющий никакого отношения к семье Валька. Но на самом деле так даже лучше — они не изведают горя от потери близкого родного человека, проживут остаток жизни в абсолютной уверенности, что все у них на этот счет отлично. А я уж постараюсь соответствовать критериям хорошего сына и внука, как того и обещал настоящему Тимохе. После всего произошедшего со мной, я уже пребывал в непоколебимой уверенности, что действительно встречался в своем странном сне с его неприкаянной душой, как и с душами остальных грешников, либо праведников, которым умышленно или по неведению причинил много горя. Да и не сон это был вовсе… А некое чистилище, либо, что вероятнее всего — Лимб[1], как у почитаемого мною великого Данте Алигьери, описавшего в своей «Божественной комедии» все круги ада. Лукьяниха тем временем взяла купюры, отсчитала несколько штук и, вытащив их из пачки, вернула остаток Вальку: — Этого вполне достаточно, — безапелляционно заявила она. — Мне чужого не надобно! — Так это же в качестве благодарности, Марья Ильинична! — Попытался вновь всучить ей всю пачку отец, но был безжалостно остановлен прошаренной в ведовстве бабкой: — Не надо мне такой благодарности! Лучше Махмуду передай, чтобы он людей больше свиньям не скармливал! Даже таких нелюдей… — Ы-ы-ы… — Иваныч после таких слов бабки подавился молоком, которое потекло у него из носа, пятная белоснежную скатерть. Валек побледнел до мраморного состояния, беспомощно лупая глазами, и не в силах ничего произнести. — С ума сошла, старая? — прокашлявшись, просипел крестный. — Какие, к е. еням собачьим, свиньи? — А ты не ругайся, соколик, — Лукьяниха даже в лице не изменилась, не дрогнув ни единым мускулом. — Бог не Яшка — все видит! И ответ вам всем перед ним держать все равно придется! — Тимка, ты совсем с дуба рухнул, такое ей говорить? — накинулся на меня Иваныч. — А ты понапрасну мальчонку-то не кори! — рыкнула на него старуха. И откуда только голос взялся? — Он об этом даже единым словом не обмолвился! А вот я тебе много чего порассказать могу… — Старуха резко схватила крестного за руку. — Рассказать, как осенью девяносто девятого вы с приятелем… — Всё! Хватит старая! — Иваныч, стараясь не смотреть Лукьянихе в глаза, выдернул руку из её сухих морщинистых пальцев. — Это я и без тебя знаю! Ведьма ты! Как есть — ведьма! — Понял теперь, что Тимка тут ни при чем? — спросила ведунья крестного. — Дар у меня такой! Я, ить, не только от пагубной зависимости избавить могу, но и еще чего… Сама этому не рада, что людские страсти, как в открытой книге читаю… — Что еще сказать можешь, Марья Ильинична? — неожиданно спросил старуху Валек. — Хучь предсказатель из меня никакой, — глухо произнесла старуха, глаза которой неожиданно стали еще темнее, «глубже» и проницательнее, — много крови в скором времени в Нахаловке прольется… Она уже и сейчас пролита… Но будет её больше… — А можно… — осторожно поинтересовался Валек. — Хоть как-то предотвратить это кровопролитие? Если видишь, скажи… Стаха прикрыла глаза и замерла, словно оцепенев. Мне показалось, что она даже дышать перестала. В избе воцарилась полнейшая тишина, стихли все звуки, даже сквозь приоткрытое окно не доносилось с улицы никакого шума, что само по себе было очень странно. Словно сам мир затаил дыхание. — Не вижу я иного пути, — прошелестели обескровленные губы старухи, когда она, наконец, отмерла. — Чему быть — того не миновать… Готовьтесь, скоро ваши дома придет горе и смерть! Она уже рядом… Совсем рядом… Скоро вы сами почувствуете её ледяное дыхание… — продолжала замогильным голосом вещать старуха. — Мля! — выдохнул Иваныч, тоже выходя из ступора. — Че делать-то нам прикажешь, старая? — Делай, что должно, — ответила Лукьяниха уже известной мне фразой, — и будь, что будет! В посмертии всем нам ответ за содеянное при жизни держать придется! — повторила она свое предостережение. — Не забывайте об этом! — Обрадовала ты нас, бабка, нечего сказать! — ехидно фыркнул по обыкновению Иваныч, окончательно придя в себя. — А то ты об этом не догадывался, Алешка? — едко произнесла старуха. — Ну, кое какие догадки были, — не стал отпираться крестный. — Но большой крови хотелось бы избежать. — Человек предполагает, — заявила Лукьяниха, — а Бог — располагает! Все в нашем мире только по Воле Всевышнего идет! — Хочешь сказать, — вновь вклинился в разговор отец, — что ничего в этом мире и изменить нельзя? — Почему же нельзя? — вопросом на вопрос ответила старуха. — Не для того ли Господь дал людям свободу выбора? Ведь не одна из его Тварей, как земных, так и небесных, подобной Благодатью не обладает. Все и в твоих руках, и в руках Господа… — Разговор постепенно превращался в какой-то теософский[2] диспут. — Молите его, грешники, о прощении! И, возможно, воздастся вам! — И воздастся нам по делам нашим… — недовольно буркнул Иваныч. — А дела наши — скорбные… — Я все сказала! — Жестко подвела итог разговора Лукьяниха. — А теперь — выметайтесь! У меня еще дел по хозяйству невпроворот! — Превратилась она в обычную сварливую бабку, так непохожую на мистическую прорицательницу, которой была всего мгновение назад. — Еще раз спасибо за Тимку, Марья Ильинична! — Валек поднялся из-за стола. — Поедем мы… — Скатертью дорога! — произнесла бабка, тоже поднимаясь из-за стола, проводить «дорогих» гостей. Мы уселись в «Тундру» Валька и покатили от дома Лукьянихи в сторону Нахаловки. — Тимка, — обернулся ко мне с переднего пассажирского сиденья крестный, — ты точно ничего этой ведьме про наши замуты не говорил? — Ты меня за кого принимаешь, дядь Леш? — возмущенно произнес, прямо глядя в глаза Иванычу. — Я еще мозги не совсем наркотой пожег, чтобы так родню подставлять! — Я себя едва ли в грудь кулаком не стучал, пытаясь доказать совю непричастность к осведомленности Лукьянихи о наших темных делишках. — Пусть, дед мне и не родной… по крови, — добавил я после небольшой паузы, — но он меня вместе с отцом и матерью поднимал, да на ноги пытался поставить. И не его вина, что все вот так… закрутилось… дурь, она такая… Но то, что он мне только самого лучшего желал — отрицать невозможно. Крестный смутился и отвел взгляд. — Может, в бреду чего лишнего сболтнул? — продолжал допытываться он. — Мало ли… — Все может быть, — пожал я плечами, — чего в бреде делал — не знаю. Бабка сказала, что я два дня дрых беспробудно под какими-то её травками. Но она обо мне потом такое рассказала, что никто на всем свете об этом не знает. А столько разболтать просто не возможно… Да и еще пару моментов было, которые ничем объяснить невозможно. — Мля! — выругался Иваныч, вновь уставившись на дорогу сквозь лобовое стекло. — Натуральна ведьма, точно тебе, Валек, говорю! Зря мы с ней связались! А вдруг она в ментовку про наши делишки капнет? А? Чет делать надо, братан! — И чего ты предлагаешь, деятель? — Батек искоса взглянул на своего закадычного друга-приятеля, с которым они были с самого детства «не разлей вода». — Бритвой по горлу и в колодец? — Не, с этой старой каргой такой фокус не пройдет! — Мотнул головой Иваныч. — Она нас сразу прокусит! Пусть живет. А то еще проклянет между делом, а нас и так сплошные неудачи в последнее время преследуют! — Ты это о чем сейчас, дядь Леш? — поинтересовался я. — Что за неудачи? — Да вот пока ты без памяти у этой ведьмы вялился, городские урки из города на поиски Бурята прискакали целой бригадой, — сообщил мне Иваныч. — Ох, ёп! — выругался я. — Оперативно они сработали. — Еще бы! — усмехнулся крестный. — Прямо на следующий день и заявились. На наше счастье — в кафешке Катькиной зависли. Ну, одного из них Борька к Ибрагимычу заманил, чтобы вызнать: что, да как? А всех остальных Катькины мужики наглушняк положили. — Что узнать удалось? — Даже я не ожидал такого стремительного развития событий. Было что-то в этом очень странное. И дело здесь не только в пропаже Бурята. — Все босяки под Хорьком ходили, — сообщил мне Иваныч. — Городской смотрящий, — пояснил он. — А уже он — под Витей Бульдозером. Вот с его-то подачи они здесь и оказались. А вот конкретно, что про что, Ибрагимыч не вызнал — мелкой сошкой тот фраерок оказался. — Что еще этот фраерок говорил? — спросил я. — Да, кабы знать, — не оборачивая глаз от дороги, бросил Валек. — Нас с Лехой не было, когда батек допрос этому утырку устраивал. Представляешь, Тимка, чего наш дед отчебучил? В одинокого решил залетного пытать! Совсем с дуба рухнул старый! С его здоровьем и нервишками. Я на него потом тонну сердечных колес извел… — А где сейчас этот утырок? — решил уточнить я. — Был на дне, — отчего немного смущенно ответил Валек, — дед его случайно зажмурил… «Ага, как же? Случайно он его», — пролетела мысль у меня в голове. Хорошо зная Али-Бабу, другого финала для этого залетного фраерка и быть не могло. — А почему был? — вслух спросил я, прямо таки жопой чувствуя что-то нехорошее. — Да жмура того один наш рыбачок, ты его заешь — Кирюха Бочкин, — нервно произнес Иваныч, — на крючок подцепить умудрился. — Ну и, как говориться: 'Тятя! Тятя! Наши сети притащили мертвеца! — Сам того не зная, едва ли не слово в слово повторил Валек речь местного участкового Сильнягина. — Легавым сдал? — догадался я. — И не сомневайся, — ответил Иваным. — Вприпрыжку побежал, скотина! А самое смешное, знаешь что? — Что? — только и оставалось, что переспросить мне. — Днем ранее это Бочкин на своем грузовичку свинью сбил, что у нас с фермы сбежала… — И… — Я напрягся, очень не понравилось мне это продолжение разговора. — Хочешь сказать, что это была та самая свинья? — В дырочку! — воскликнул крестный. — Этот гад, пока его никто не спалил, решил нашу убиенную свинку приватизировать! Распотрошил, а у нее в желудке — Бурят, чтоб он сдох еще раз! Не весь, правда, по частям… — Но вызванные из города криминалисты его личность уже установили, — добавил Валек, теперь уже обернувшись ко мне на секунду. Однако этой секунды хватило, чтобы машина сначала провалилась колесом в большую колдобину, а затем взбрыкнула, что я, подпрыгнув, хряснулся затылком о потолок. «Тундру» занесло, но батек успел вовремя её выправить. — Блин, Валек, лучше за дорогой следи! — крикнул Иваныч. — Убьемся ж ненароком! — Все-все! — воскликнул Валек, сбрасывая скорость. — Ибрагимыча после нахождения останков Бурята тут же Сильнягин на допрос дернул, — продолжил просвещать меня о пропущенных событиях Иваныч. — Свиньи-то наши все клейменые, — добавил Валек, уже не дергаясь за рулем. — Пока только этим менты и ограничились, — произнес уже крестный. — Но после второго найденного трупа засуетились, словно в жопу ужаленные. — А сегодня к нам в деревню какой-то важный особняк из города прибыл — старший следователь по особо важным делам, — расшифровал он. — Сейчас усиленно копать начнут, — отозвался Валек. — И как теперь меж двух огней будем суетиться — хрен его знает! — Как бы, не присесть бы нам всем, Тимка, — со вздохом произнес Иваныч, — и башку при этом не потерять? — Да то, что новый наезд городской гоп-компании вскоре произойдет — к бабке не ходи! — Так уже сходили, — нервно хохотнул крестный. — И не говори! — согласился с ним Хлыстов. За нервным разговором они и не заметили, как залетели в Нахаловку. — Ты это, Тимка, смотри обо всем этом дерьме мамке не проговорись! — строго предупредил меня батек. — А то, Владик, мать заругает[3]! — дико, словно бешеный конь, заржал Иваныч, а после долго не мог остановить напавшую на него икоту. [1]Лимб (лат. limbus — рубеж, край, предел) — термин, использовавшийся в средневековом католическом богословии и обозначавший состояние или место пребывания не попавших в рай душ, не являющееся адом или чистилищем. Согласно представлениям о лимбе, в нём пребывают души тех, кто не заслужил ада и вечных мук, но не может попасть в рай по независящим от него причинам. Считалось, что в лимбе пребывают души добродетельных людей, умерших до пришествия Иисуса Христа ( limbus patrum — лимб праотцов, то есть предел античных праведников), а также души некрещёных младенцев ( limbus puerorum — лимб младенцев). Понятие о лимбе широко распространилось в западном богословии, начиная с XIII века. В «Божественной комедии» Данте лимб — это первый круг ада, где вместе с некрещёными младенцами пребывают добродетельные нехристиане — философы, атеисты, поэты и врачи Античности, а также герои языческого мира. [2] Теосо́фия (др. -греч. — «божественная мудрость») — теоретическая часть оккультизма и оккультное движение; в широком смысле слова — мистическое богопознание, созерцание Бога, в свете которого открывается таинственное знание всех вещей. [3] Цитата из черной криминальной комедии «Жмурки», реж. А. Балабанов, кинокомпания СТВ, 2005 г. Глава 19 «Тундра» батька пронеслась по центральной улице поселка, словно метеор. И, как это всегда бывает, когда этого не ждешь, попалась под пристальный взор правоохранительных органов в лице вечно небритого участкового Сильнягина. Он, как чертик из коробочки, выскочил перед машиной на дорогу, едва ли не под самые колеса, и повелительно взмахнул рукой, словно заправский ГАИшник. Тяжелый внедорожник, взвизгнув тормозами, и оставляя темный след от стирающейся резины на асфальте, остановился, едва не задев высоким бампером безбашенного мента. — Митрофаныч! — высунувшись по пояс из открытой форточки, нервно заорал на участкового Валек. — Тебе чего, жить надоело? Прямо под колеса залез! А если бы я не затормозил? — Нарушаем, гражданин Хлыстов? — невозмутимо произнес учасковый, поправив на плече ремень видавшей виды «базуки», которую Сильнягин неизменно таскал с собой вот уже не протяжении нескольких десятилетий. Хотя, ему по должности было положено табельное оружие — стандартный пистолет Макарова. Но за все время никто и никогда не видел на поясе Митрофаныча кобуру с пистолетом. А вот с охотничьим карабином участковый практически не расставался, словно к нему прирос. Первое время по поселку ходила куча шуток и анекдотов по этому поводу, но со временем все жители Нахаловки к этому привыкли. А в уже ставшими легендой девяностых, этот карабин не раз выручал возрастного сотрудника милиции в многочисленных криминальных стычках. Да и пользоваться этим оружием участковый умел — стрелял едва ли не со снайперской точностью. — А когда это я успел гражданином стать? — Ехидно прищурился Валек. — А, товарищ участковый? Я, как бы, не под следствием нахожусь, так что попрошу! Нарушение скоростного режима не отрицаю, и готов понести соответствующее взыскание, согласно КОАП РФ[1]! — И куда же ты так летишь, словно оглашенный? А, Валька? — не обращая внимания на длинную тираду отца, наехал на него Сильнягин. — Тут, как бы, не скоростная трасса формулы один. Сорок кэмэ ограничение скорости! Где знак стоит, показать? — Да ладно тебе цепляться, Митрофаныч, — примирительно произнес Валек, — если хочешь — выпиши штраф, только хорошее настроение не говняй! — А от чего это оно у тебя хорошее? — спросил участковый. — Поделись, авось, и прощу я тебе этот маленький косячок… — Так это, Тимку я от Лукьянихи сегодня забрал, — улыбнулся отец. — Все, Митрофаныч, — закодировала его старая ведьма от дури! Не будет больше эту гадость употреблять! Даже в её сторону больше не посмотрит! — Серьезно? Вылечила пацана? — искренне обрадовался Сильнягин, словно Лукьяниха именно его внука излечила от пагубной привычки. — Серьезно, Филимон Митрофаныч! — опустив тонированное стекло, произнес я. — За два дня всего! Представляете? — Мы его просто проведать заехали, а Лукьяниха сказала, что все — теперь Тимка новый человек! Дескать, заново родился! — Ну, по такому случаю, и нарушение списать не грех, — махнул рукой участковый. — Езжай, Валька, поскорее домой, обрадуй жену и деда! — От души, Филимон Митрофаныч! — Прижал руку к груди Валек. — Ты это, заходи к нам вечерком, — пригласил он участкового. — Мы по такому поводу небольшой сабантуй организуем… — Э-э-э, — отмахнулся от щедрого предложения Сильнягин, — я бы с радостью, да недосуг сейчас. Сам же знаешь, какие у нас в Нахаловке деле творятся. А сейчас еще и городское начальство примчалось… — Таки в чем проблема, Митрофаныч? — удивился Хлыстов. — Бери свое ментовское начальство, и все вместе приходите. Мы люди гостеприимные. Ну, в самом деле, вы же не круглосуточно своих душегубов ищите? Пару-тройку часов можно и передохнуть. А я тебе такую свежину организую — пальчики оближешь! — Кровь жареную с молоком и луком в казане Махмуд сделает? — спросил участковый, непроизвольно сглотнув выделившуюся слюну. — Для тебя, Филимон Митрофанович — обязательно сделает! — пообещал Валек. — Так что ждем тебя с городскими ментами часиков к шести вечера. — Уговорил, красноречивый! — кинул Сильнягин. — Но, Валек, я тебя предупреждаю в последний раз — больше не нарушай! А то я тебе устрою профилактику! — Да хоть сейчас штраф выписывай — я на все согласный! — Не испугался угроз участкового Валек. — Самый умный, что ли? — ощерился участковый. — Знаю я, что у вашей семейки денег — куры не клюют. И штраф — тьфу, растереть и забыть. Я тебе принудительные работы устрою, недельки на две, а то и поболя… — Побойся Бога, Митрофаныч! — воскликнул папахен. — На ферме и без того дел невпроворот, а ты меня на две недели закроешь? — Тебя посодют, а ты не воруй! — усмехнулся старик, попытавшись спародировать узнаваемый голос Папанова из «Берегись автомобиля». — Вернее, не нарушай! — И старик погрозил Вальку пальцем. — Все-все, Филимон Митрофанович, больше не буду! Вот те крест! — произнес Валек, перекрестившись. — А вот этого не надо! Все равно ведь когда-нибудь, да нарушишь. А Господь, он все потом припомнит. — Тогда зуб даю, — усмехнулся Валек. — Подойдет? — Подойдет, — Сильнягин показательно заглянул в рот Хлыстову, — Зубов у тебя еще много. Без одного-двух спокойно проживешь! Ладно, езжайте уже, — Сильнягин отошел на обочину дороги. — Вечером ждем, — напомнил ему папахен, забираясь на водительское место. — Постараюсь, — кивнул участковый, отправляясь дальше по своим делам. * * * Одновременному приезду любимого мужа и безмерно уважаемого начальника Светлана радовалась, как ребенок, которому вручили долгожданную и особо выпрашиваемую у родителей игрушку. По Игорешке она уже успела основательно соскучиться — никогда раньше они не разлучались на такой долгий срок, что даже несколько дней показались ей бесконечными. А без помощи умудренного опытом майора Поликарпова все расследование молодого следователя зашло в тупик. За последние дни она ни на йоту не приблизилась к нахождению драгоценностей. А обнаруженные трупы уголовников, хоть и пролили немного света на то, кто может за всем этим стоять, но ясности так и не привнесли. Практически весь день после приезда Поликапова, они со Степаном Николаевичем и участковым Сильнягиным провели в опорном пункте, разбирая бумаги, да по очередному кругу вызывая свидетелей, для уточнения спорных моментов. Благо, что тех свидетелей, что называется, кот наплакал — Кирьян Бочкин, умудрившийся обнаружить оба трупа, да старый таджик-фермер Махмуд, которому принадлежала та злополучная свинья, в желудке которой и были обнаружены Бочкиным части тела Бурята — Бататумэна Янжимаева. Сам же Бурят оказался очень широко известным в криминальных кругах уголовником и киллером, на счету которого, по информации Поликарпова, висел не один десяток громких и кровавых дел. Однако, никаких доказательств, чтобы законопатить до конца дней профессионального убийцу в места не столь отдаленные, обвинение против Бурята наскрести так и не смогло. Пока Степан Николаевич находился в городе, ему удалось выяснить, задействовав все свои связи в уголовке, что единственным человеком, на которого «работал» Бурят, являлся вор в законе Витя Бульдозер, ныне являющийся «законопослушным» гражданином — Виктором Павловичем Тихорецким, бывшем губернатором, а ныне аж депутатом государственной думы. Прорваться на прием, чтобы допросить, или хотя бы побеседовать со столь великой шишкой, у простого, пусть и старшего следователя майора Поликарпова ничего не вышло. Его даже на порог особняка Тихорецкого без соответствующих документов не пустили. А высылаемые в его адрес повестки с просьбой явиться для душевного разговора и вовсе игнорировались. Даже обращение к генерал-майору Пожарскому, который и курировал дело о драгоценностях, ничем Поликарпову не помогло. Стоило генералу только сунуться в столичный «гадючник», как ему тут же надавали по рукам, да в другие места насовали пистонов, по самое небалуйся! — Представляешь, Филимон Митрофаныч, — рассказал об этом эпизоде в опорном пункте полиции своему престарелому коллеге Поликарпов, — что творят, сволочи? — А ничего удивительно в этом не вижу, — философски отозвался Сильнягин, — у нас же так испокон веку было: власть — она всегда непогрешима! — Да я тоже это понимаю, — согласно кивнул Поликарпов, — куда мне со своим свинячим рылом, да в калашный ряд? На депутатскую неприкосновенность замахнулся, смерд? Но я этого тоже так просто не оставлю — прямо вот чувство у меня такое, что не отвертеться в этот раз от закона Вите Бульдозеру! В лепешку расшибусь, но соберу на него такие железобетонные доказательства… Много о чем они еще переговорили за этот длинный день, и воспоминаниями делились, и случаями интересными о былых делах, так что Света просидела целый день развесив уши, искренне радуясь, что с такими необычными людьми свела её судьба. Игорек же целый день нарезал круги по поселку, с интересом наблюдая за жизнью захолустного населенного пункта. Иногда заводил разговоры с жильцами, останавливаясь возле какой-нибудь избы. Рассказывал анекдоты и травил байки, знакомясь с Нахаловцами и живо интересуясь их житьем-бытьем. К слову сказать, это получалось у него на отлично, сказывался большой опыт общения с многочисленными покупателями в магазине бытовой техники. Там тоже, чтобы впарить лоху-клиенту не очень нужную ему, но дорогую вещицу, приходилось прикладывать для этого массу сил и энергии. Так что за несколько лет, проведенных в торговом зале, он настолько настрополился залезать им в души, вызывая на откровенный разговор, что делал это сейчас легко и непринужденно. Но вот что конкретно нужно было предпринять для поиска гипотетического клада, он даже не представлял. Поэтому пока просто бродил по окрестностям, заводя шапочные знакомства — мало ли, чем они пригодятся? Слухи о приезде в деревню какого-то опытного сыщика уже давно распространили вездесущие бабки, а о Светлане, что прожила здесь несколько дней, знала, едва ли, не каждая собака. И стоило только произнести в разговоре, что он, приехавший в гости и жутко соскучившийся по супруге любящий муж, как большая часть женского населения этой дыры расплывалось в улыбках. Как же — как же, знаем такую! И сразу заносили его в список «хороших мальчиков». Так что Игорек пока слонялся по Нахаловке, мучительно размышляя, где может располагаться та самая мифическая нычка, о которой ему поведал Толик Собакин. Время от времени он заглядывал в опорный участок, где в «поте лица» впахивала его благоверная, стараясь раскрыть все «преступления века». Даже какое-то время сидел в темном уголке участка, старательно слушая размышления ментов. Но вскоре ему наскучило это бесполезное занятие — все-равно он сумеет вечером вытянуть из супруги всю необходимую ему информацию. Так и случилось: подарив второй половинке, успевшей основательно соскучиться по близости, незабываемый оргазм (да чего уж греха таить, он и сам был не прочь этим заняться — молодой организм требовал сексуальной разгрузки), он спокойно вызнал, на каком этапе находиться расследование. Светлане и самой хотелось поделиться с любимым своими проблемами, поэтому она без понуканий рассказала ему обо всем. Но никаких необходимых сведений Игорю на этот раз получить так и не удалось. С утра Света, столкнулось во дворе Катериной, у которой до сих пор проживала. Договориться с хозяйкой дома, чтобы она пустила на постой еще и Игорька не составило труда — Катя и сама об этом прозрачно намекнула, что против проживания законного Светкиного супруга совсем не против. Поликарпов же разместился у участкового Сильнягина, дом которого находился в том же здании, что и опорный пункт полиции, только пристроенный к нему с другой стороны. Вот и с утра встретившись с гостьей во дворе, госпожа Старовойтова, загадочно улыбнувшись, заговорщически прошептала на ухо городскому следователю: — Вот прямо-таки завидую я вам, молодым! Вы вчера так нашумели, что и мы с Борюсиком под это дело в кои-то веки сподобились! Спасибо тебе, подружка! Давно мы с ненаглядным так не кувыркались! Светлана, после таких откровений Катерины залилась краской до самых кончиков ушей, что не укрылось от взгляда умудренной годами женщины. — Ты чего это, красавица, так стушевалась? Брось это дело! Сейчас же! — шутливо прикрикнула она на свою гостью. — Все, что естественно, то не безобразно! Вот доживешь хотя бы до моих лет — поймешь, что нужно ценить каждый счастливый момент в своей жизни. А особенно такой… — И она весело подмигнула девушке. — Сколько нам этого женского счастья отвешано? Всего ничего! Так что наслаждайся жизнью, деточка! — Посоветовала она девушке, после чего убежала. В течение всего следующего дня сотрудники правоохранительных органов старались выйти на след неведомого убийцы. Но, поскольку, никаких вменяемых версий у них не было, они принялись выяснять, кто из жителей Нахаловки, имеющих в наличие лодки, мог, хотя бы теоретически отвезти и утопить труп Колыванова в речном затоне. Как оказалось, лодку, пусть даже старенькую, страшненькую и официально не зарегистрированную, имел практически каждый нахаловский мужик. Даже несколько женщин нашлось, в чьем распоряжении находились эти водные средства передвижения. Следующим этапом шла попытка установления лиц, имеющих железное алиби в ночь убийства. Но и эта попытка потерпела крах, поскольку уже вся деревня знала, когда был убит заезжий гастролер, а жены и дети легко подтверждали наличие мужей и отцов дома в ночь убийства, хотя, возможно, они в этот момент и отсутствовали. Но никто не хотел, чтобы его близкий человек оказался козлом отпущения, поэтому, на голубом глазу и легко вводили в заблуждение органы следствия, ни капли об этом не сокрушаясь. — Да что же, черт побери, у вас тут такое твориться? — не выдержав, выругался Поликарпов, вернувшись обратно к опорному пункту. — Прямо сицилийская круговая порука! Сплошная омерта[2], куда нет плюнь! — А ты как хотел, товарищ майор? — Понятливо усмехнулся участковый. — Чтобы тебе все на блюдечке с голубой каемочкой выдали? Нате мол, гражданин начальник, хавайте и не обляпайтесь? Нахаловка — это ж деревня, маленькое закрытое сообщество. Чужаков здесь не любят — слишком много проблем они в Нахаловку в свои годы притаскивали. Да за тридцать лет отсюда, разве что молодежь в город сваливала, да обратно возвращалась к папке с мамкой, кому несладко пришлось. Некоторые семьи — еще их деды-прадеды, тут с самого основания Нахаловской Заимки жили, никуда не выезжая. А новых людей за тех же тридцать лет, что я здесь околачиваюсь — двое всего и появилось. Я, да Махмудка-таджик — хозяин фермы… — Так, Валентин Хлыстов, вроде, хозяин фермы, — наморщив лоб, припомнил Поликарпов. — Валек-то? — уточнил участковый, но ответа дожидаться не стал. — Так Ибрагимыч ему отчимом будет. Он, ровно за счет того, что на бобылке местной подженился, да постреленыша её в трудные перестроечные годы не побоялся на воспитание взять, в местное сообщество и влился. Своим в Нахаловке стал, не смотря на то, что сидевший, да еще и нерусь-таджик. Нормальным мужиком оказался, бычил, как проклятый. Мало того, что посмотри, какую ферму поднял, так он её еще и от нападков пришлых бандюганов отбил! Теперь уважаемый в деревне человек! Один из столпов, наряду с Бой-Бабой… — А это еще что за чудо-юдо? — не понял Степан Николаевич. — А это Катьку Старовойтову так прозвали за железный характер. На неё сейчас, почитай, весь лесной бизнес области завязан. Ей тоже в свое время с пришлыми повоевать пришлось, чтобы свое место под солнцем отстоять! Вот и думай, командир, за что вас местным любить, да еще и помогать? Чужаки вы здесь, городские, — вновь повторил он. — Хоть, вроде бы, мы и в одной стране живем… [1] КОАП РФ — Кодекс административных правонарушений Российской Федерации. [2] Оме́рта (итал. omertà — «взаимное укрывательство, круговая порука») — действующий в Южной Италии среди организованной преступности кодекс молчания, чести и поведения, основным положением которого является полный отказ от содействия преступников государству. В частности, омерта предусматривает запрет членам криминальных группировок давать показания следователям или властям, сотрудничать с ними любым иным образом (в том числе в ходе расследования преступлений), а также предписывает не вмешиваться никоим образом в криминальную деятельность других лиц (например, не сообщать властям о подготовке какого-либо преступления). Омерта предусматривают расправу с теми, кто нарушает эти принципы (особенно с информаторами полиции). Глава 20 Праздник, устроенный моей новой родней по поводу моего чудесного исцеления, действительно удался на славу. На него собралось почти все «вменяемое» население этой небольшой деревушки с задорным названием Нахаловка, кроме совсем уж глубоких стариков, да младенцев. Хотя, несколько молодых мамочек с колясками, да детьми на руках, я все-таки приметил. Каково же было удивление, когда ко мне начали подходить абсолютно чужие люди, которые похлопывали меня по плечу, трясли руки и произносили теплые слова, искренне переживая и радуясь за мое выздоровление. Складывалось впечатление, что все собравшиеся на празднике — это одна большая семья. Конечно, как и у любой большой семьи, здесь ходили сплетни, слухи, временами возникали дрязги, ругань и даже драки, но то, что эти люди были не чужими друг другу, прослеживалось с первого взгляда. Столы накрыли на свежем воздухе, в шикарном осеннем саду на большой поляне с аккуратно подстриженным газоном. Буквально в десятке метров от накрытых столов, услаждая слух, журчала чистейшая быстрая речушка, на берегу которой были установлены удобные резные деревянные лавки. Моя родня не поскупилась — столы просто ломились от блюд, которые Валек заказал в «Мечте лесоруба». Изобилие мясного наполнения стола просто поражало воображение! Тушеное мясо, копченое и жареное, колбасы от мягких молочных сортов и до дубового салями, который с трудом поддавался даже моим нынешним молодым зубам. И все — из собственно выращенной свинины и говядины, как хвалился Валек. А горячее — сочное, свежее, и еще утром бегающее на своих ногах! Кроме незнакомых, в общем-то, мне людей, при встрече с которыми я тупо улыбался, пожимая им руки и принимая поздравления, присутствовали и старые знакомцы-лесорубы — Борька и Серый. Миловидная жена Бориса — Катерина, очень эффектная женщина, подойдя ко мне, обняла и поцеловала в щеку. — Молодец, Тимка, что решился! — произнесла она мне на ухо очень волнующим голосом, от которого у меня мурашки побежали по коже, и что-то очень активно шевельнулось в «душе». Таких приятных ощущений я уже несколько десятилетий не испытывал. Теперь мне стало понятно, отчего на нее повелся Бурят, буквально слетев с катушек. За такую женщину мужики всегда будут сходить с ума, и биться насмерть, одновременно и позавидовал, и посочувствовал я Борису. — Теперь крепись, — продолжила она, — не позволяй этой гадости вновь взять верх над тобой. — Хорошо, теть Кать! — кивнул я, поспешно опуская руку в карман, чтобы скрыть слегка оттопырившиеся штаны — ну, ничего я не смог со своей юношеской реакцией на такую женщину поделать. — Какая я тебе тетя? — Женщина шуточно отвесила мне подзатыльник. А рука у нее тяжелая, однако! — Чтобы и думать об этом забыл! Катерина! Запомнил? Я, тупо улыбаясь, послушно закивал. Ох, как бы я хотел чего сотворить с этой тетей, но… — Тётькает он мне тут! — Произнесла она на прощанье и отошла к компании лесорубов, собравшейся возле Бориса. Иваныч, которому очень не терпелось основательно вмазать, нетерпеливо поглядывал на часы и считал собравшихся, прохаживаясь меж гостей. — Галка, — донесся до меня его голос, когда он очередной раз пристал к моей матери, которая, расчувствовавшись, постоянно вытирала слезы платочком, — когда уже сядем? В брюхе уже бурчит! С утра не жрамши… — Знаю я, чего тебе надо, Лешка, — шикнула на крестного мамаша Тимохи, — нажраться! Успеешь еще! — Да уже все собрались, — вновь заныл Иваныч, голодным взглядом пробегаясь по ряду запотевших бутылок, выставленных на столах. — Чё стоим? Кого ждем? Скоро водка вскипит! — Перебьешься! Митрофаныч еще не подошел. Да и мэр чего-то задерживается… — И она обвела взглядом собравшихся гостей. — Да вон они идут! — радостно воскликнул Иваныч, указывая пальцем на появившихся в саду долгожданных гостей. Я взглянул в указанном направлении — к столам подходили пятеро человек, по пути пожимая руки и с улыбками раскланиваясь с уже присутствующими. Со странным долговязым, но крепким дедом с сивой трехдневной щетиной, в ковбойской шляпе с устаревшей кокардой МВД, в длинном потертом плаще и поддетым под него синим мусорским кителем, да еще с солидной волыной на плече я уже был знаком — местный легаш-участковый. Следом за ним топал пухлый мужичок в разбитой лепехе[1] и криво повязанном уродливом давлении[2] — не иначе, председатель правления колхоза, то бишь, мэр по-новомодному. Вместе с ними к столу двигалась еще одна «сладкая парочка» — молоденькая и ослепительно красивая алюра[3] (я даже в очередной раз дыхание задержал, настолько она меня зацепила), держащая под руку холеного фраера, примерно того же возраста, который поглядывал по сторонам с тщательно скрываемым пренебрежением ко всему происходящему. Да еще взгляд у него такой неприятный, с душком[4] — это я тоже сразу прокусил, благо опыта хватает. Вот он-то, в отличие от своей подружки, явно случайный пассажир. А вот угрюмый мужик лет пятидесяти с печатью вечной усталости на лице и цепким колючим взглядом умных глаз, неторопливо топающий следом за молодой парой — стопроцентный мусор! Очень опасный для нашего брата — опытный легаш! Знаю я такую породу — этот если вцепится, то намертво! Обязательно дело до суда дотащит, если раньше его не пришьют. Честный мент, правильный. Такого нашей братве ни подкупить, ни запугать не удастся. На самом деле — редкий зверь, таких даже в нашем узком авторитетном кругу, хоть и ненавидят, но и уважение имеют! — Ну, Галка, теперь уже всё? — поручкавшись с Сильнягиным и остальными, вновь заныл крестный. — Можно начинать? — Да можно, уже, можно! — отмахнулась от него мать Тимохи. — Минутку уделите, гости дорогие! — Громогласно призвал всех к вниманию Иваныч. — Весь народ для разврата собрался! — дождавшись, когда гомон стихнет, объявил он. — Прошу занимать места согласно купленным билетам! — И первым плюхнулся за стол. Дождавшись, когда все рассядутся, он поднялся со своего места и призывно воскликнул: — Друзья, односельчане! Сегодня один из светлых дней в моей жизни — к нам в дружную семью вернулся мой любимый крестничек — Тимоха! Так пожелаем же ему никогда больше не прикасаться к той дряни, что едва не сгубила его! «Сгубила, — пронеслось у меня в голове, — и ничего вы поделать с этим не смогли! Раньше надо было с пацаном заниматься, может, и по-другому его жизнь сложилась. На самом деле, вы не за его здоровье пьете, а за упокой души…» Решив больше не заниматься «самокопанием», я с удовольствием погрузился в праздничную атмосферу, царящую за общим столом. Деревня-то, на самом деле, и не такая уж и большая — сидящих за столами даже сотни не наберется, а мне крестный про несколько сотен говорил. Скорее всего, несколько сотен тут во времена СССР проживало, а теперь молодежь все время норовит в город смыться в поисках лучшей доли. Возвращаются, конечно, но не все — а отдельные личности, кто в городах пристроиться не сумел. А если судить по наличию молодежи, примерно моего (Тимохиного) возраста, то за столом я так никого и не приметил. Явно вымирающая деревня. И сколько еще таких на обширных пространствах бывшего Советского Союза? Однако, полностью расслабиться у меня никак не получалось — не выходила у меня из головы история с общаком, который непременно должен был сохранить Али-Баба. И не будет мне покоя, пока я об этом не узнаю. Ведь он слово давал, хранить до особого распоряжения. А распоряжения никакого и не было. Не успел я его отдать, да и слово заветное тоже с собой в могилу унес. И как сейчас относиться к Махмудке, я не представлял. Вроде бы, и другой я сейчас человек, никакими обязательствами с прошлой жизнью не связанный, но общаться с крысой, если таковым мой верный «сподвижник» окажется, мне будет западло… Ну, это на тот случай, если он общак не сберег… Только вот как об этом узнать? Может, просто спросить прямо в лоб, по-тупому? Идея, забрезжившая в моей голове, действительно было крайне тупа и неприхотлива, но позволяла взять моего постаревшего «распорядителя воровского блага» на самый обычный понт. К тому же, нужное слово, а вернее, целую фразу, я до сих пор не забыл. И мое недавнее лечение у бабки-ведуньи, которую считала колдуньей, едва ли не каждая собака в Нахаловке, мне только на руку! И самое смешное — что так оно и было — непростая бабуля мне попалась, ох, не простая! Может, что и выгорит… Ну, а на нет — и суда нет! Я замахнул немного водки для храбрости, все ж не каждый день у меня такая оказия случается — из мертвых восстать. Да, большую часть того, что я собирался поведать Али-Бабе, будет чистой правдой, лишь немного подредактированной мною, чтобы в нее было проще поверить. Не знаю, смогу ли провернуть этот сомнительный финт ушами, или напрочь настрою Махмуда против себя. Но лучше попробовать, чем потом жалеть, что ничего не сделал, когда такая возможность у меня была. Поднявшись со своего места, я подошел к старику и, наклонившись к самому уху (вокруг уже стоял основательный гомон от поднабравшихся односельчан), произнес: — Дед, есть серьезный базар. Старик, который не выпил за столом ни капли спиртного, слегка развернулся, встречаясь со мной взглядом: — Настолько серьезный, Тимка, что попозже никак нельзя? Я резко мотнул головой, а потом рубанул себя ладонью по горлу, вот так, дескать, до зарезу нужно поговорить: — Дед, если я с тобой сейчас не побазарю, я с ума, нахрен, сойду! — Прямо вот так? — Недоверчиво усмехнулся Махмуд. — А чего с этим не к Вальку? Или к Глашке? К Алехе, на худой конец? А? Ты ж в курсе, Тимка, что с меня мозговед хреновый — соплей не выношу! — Да знаю я, дед, не маленький уже! А только кроме тебя мне никто не поможет! Это только тебя и меня касается. — Ну, говори, мелкий, что там у тебя за беда стряслась? — Согласился на беседу старик. — Дед, ну ты чего? Не здесь же? Во-первых -о шумно, а во-вторых — не стоит чужие уши греть. Старик еще раз внимательно посмотрел на меня своими проницательными глазами (и когда только поумнел? Ведь, когда мы «расстались», был совершенно недалеким исполнителем), а после кивнул: — Действительно. Пойдем, Тимка, куда потише. Старик вылез из-за стола и неторопливо засеменил в сторону виднеющегося из-за деревьев особняка. Но в дом мы заходить не стали, старик свернул к беседке, где мы уже имели с ним разговор в первый день моего вселения в это тело. Махмуд уселся на лавку, а я уселся через стол напротив него, оставляя себе свободу маневра, если что-то пойдет не так. Терпеливо дождался, когда Али-Баба раскурит свой неизменный кальян и сделает пару-тройку затяжек. — Давай, внучек, вываливай свой серьезный базар, — невозмутимо, как это умеют только азиаты, произнес таджик. Хотя, огонек интереса в его глубоко запавших прищуренных глазах я, все-таки, заприметил. Ну, держись старый! Посмотрим, насколько это для тебя сейчас актуальна информация тридцатилетней давности. — Э́йяфьядлайё́кюдль [5] еще курится! — членораздельно произнес я кодовую фразу, которая являлась ключом к общаку, и давала полное право распоряжаться этими финансовыми запасами. Поначалу старик явно не догнал, что услышал из уст своего приемного внука. Однако через пару ударов сердца его узкие глазенки раскрылись и полезли на лоб, а зрачки расширились, едва ли не на всю радужку. Он поперхнулся набранным в грудь ароматным дымом кальяна и закашлялся. Похоже, не забыл Али-Баба наше волшебное «Сим-сим, откройся!». Вон, весь даже пятнами пошел, настолько его ошеломили эти долгожданные слова. Да, нарочно такого не придумаешь. Как-то раз, пребывая в очередной отсидке, попалась мне в руки книжица про всякие-разные вулканы, неизвестно каким образом очутившаяся в тюремной библиотеке. Читать я всегда любил — а чем еще заниматься за решеткой? Вот и пролистал от скуки. И названия Исландских вулканов, от которых язык сломаешь, к хренам, отчего-то так меня позабавили, что я их наизусть заучил. Да так, чтобы отскакивали от зубов без запинки. Так что, когда у меня возникла нужда, я использовал название одного из них (самое труднопроизносимое) в качестве пароля. И Махмуда заставил выучить. Да так, чтобы подними его ночью, он без запинки это мудреное название на одном дыхании выдал. Помучиться, правда, мне с ним пришлось. Этот таджик и по-русски в те далекие годы, криво бакланил, а здесь, таки вовсе, хоть к логопеду его тащи. Но разобрались-таки. Намертво ему этот Эйяфьядлайёкюдль в память врезался, что никакими клещами теперь его оттуда не изъять. Теперь уже только смерть все сотрет… — Откуда? — Только и смог выкашлять вместе с дымом Али-Баба. — Леченье бабкино… — Начал я, ступая на довольно скользкий путь. Ведь от того, поверит мне дед или нет, зависели и его, и моя дальнейшие судьбы. — Я, как бы, умер, дед… Не могу точнее объяснить! — нервно мотнул я головой. — Если хочешь, сам у Лукьянихи спрашивай, какой-такой хренью она меня поила, что я такие красочные и реальные глюки словил! Дед, да меня даже после ширева так никогда не вставляло! Старик недоверчиво слушал, не то, что, не перебивая, но даже и не открывая рта! Его, похоже, основательно вставила моя вулканическая фразочка, которую он ждал в Нахаловке всю свою сознательную жизнь. А услышал от внука, который вырос на его глазах. Вот и не знает, старый, как ему на все это реагировать. Как бы еще его удар не хватил, тогда точно — пиши пропало. — Что ты видел? — Отливающая от лица старикана кровь делал его похожим на встреченных мною в преисподней мертвяков. — Дед, ты это… — взволновано произнес я. — Хреново выглядишь! Сожри колесо! Есть с собой? Али-Баба заторможено кивнул, залез в карман и вытащил хрустящий блистер с таблетками. Не глядя выдавил лекарство себе в ладонь и забросил его в рот, не выпуская меня из поля зрения. — Продолжай! — потребовал он через пару минут, когда цвет его лица немного пришел в норму. Видимо, деду полегчало. — Серый мир и бредущая куда-то мимо меня бесконечная колонна мертвецов, — продолжил я, убедившись, что с Махмудом все в порядке. — У кого горло заточкой вскрыто, у кого голова в хлам, а кто, и вовсе, на настоящее решето похож — пулевых не счесть… — Я остановился, чтобы перевести дух, а таджик с несомненным интересом выслушал, что я ему преподнес. — И тут из толпы дед какой-то с дыркой в голове, костлявый словно Кощей Бессмертный, вылезает и прямым ходом ко мне… — Старик напрягся еще больше, пытаясь не пропустить ни единого моего слова. — Слышь, фраер малолетний, — произнес этот дед, кашляя в кулак кровью, явно ко мне обращаясь, — ты, что ли, внуком Махмуда Али-Бабы будешь? Я сначала не понял, а потом дошло — это он про тебя интересуется. — Дальше! — требовательно проклокотал старик, когда в очередной раз остановился, чтобы воздуха в легкие набрать. — Передай, говорит, Махмудке, — продолжил я гнать пургу, — чтоЭ́йяфьядлайё́кюдль еще курится… — И ты сразу это запомнил? — с каким-то подозрением спросил поинтересовался Махмуд. — Ага, как же! — рассмеялся я. — Ты сам попробуй эту хрень выговорить — весь язык себе сломаешь! [1]Лепёха разбитая — пиджак и брюки от разных костюмов (уголовный жаргон). [2] Давление — галстук (уголовный жаргон). [3] Алюра — девушка (уголовный жаргон). [4] С душком — нахальный, наглый (уголовный жаргон). [5] Э́йяфьядлайё́кюдль (исл. Eyjafjallajökull) — шестой по величине ледник Исландии. Расположен на юге Исландии в 125 км (77 миль) к востоку от Рейкьявика. Под этим ледником (и частью под соседним ледником Мирдальсйёкюдль) находится одноимённый вулкан конической формы. Глава 21 В общем, я, как мог, обрабатывал постаревшего таджика, заставляя поверить в ту ахинею, которую я нес. Но самое смешное, что эта ахинея, с точки зрения нормального вменяемого человека, была самой настоящей правдой. С небольшими «поправками» и оговорками, но, по сути — так оно и было! Однако, Махмуд колебался, так и не поверив в эту историю окончательно. Он задавал мне какие-то левые вопросы, не имеющие прямого отношения к этой странной истории, курил, сука, свой гребаный вонючий кальян, как заправский паровоз, выпадая из разговора порой на несколько минут. В конце концов, мне это надоело, и я решил пойти ва-банк, приоткрыть, так сказать, завесу тайны. — Ты чего это, бес[1] ялдашский[2], совсем рамсы попутал[3]? — скорчив недовольную мину, сипло рыкнул я, припоминая, как драла мои легкие и горло перед смертью чертова чахотка. Хоть и умер я не от нее. Махмудка аж на месте подпрыгнул, услышав знакомые повелительные интонации давным-давно склеившего тапки пахана. Ведь кроме меня называть его ялдашским бесом никто не осмеливался — было чревато нарваться от обидчивого таджика на неприятности. — И завязывай уже багрить[4] свой локшевой[5] кальян! Несет так, как будто ты ябло[6] туды вместе с табаком забуторил? — Я скорчил недовольную мину, а у Али-Бабы натурально отпала челюсть. Он, оказывается, прекрасно помнил, как я абсолютно не переносил вонь его азиатского курева, хотя сам смолил «Беломор», не переставая. Кстати, переродившись в этом теле, кальян уже не казался мне таким приторно-противным. Похоже, что обоняние у реципиента работало совершенно по-другому, либо моя запущенная болезнь была тому виной. Не знаю… — П-п-пахан? — заикаясь, произнес Али-Баба, трясущейся рукой закидывая в морщинистый рот еще пару колес — колбасило старикана не по-детски! Надеюсь, что не помрет старый черт от такого потрясения. — Времени мало, Махмудка! — Я усилил напор, было видно, что старый таджик дошел до нужной кондиции. — Ругняк[7] мой давно отстукал! Думаешь, легко мне было с того света вылезти и эту шкурку нацепить? — Я дернул себя за грудки. — Ы-ы-ы… — Что-то невразумительное выдавил из себя Али-Баба. — Прокнокал[8] я, Али, что ты благо воровское скрысятничал[9]! И за то мне покоя даже на том свете нет… — Горбатого тебе залепили, Метла! — Резко пошел в отказ бывший уголовник, долбанув кулаком по столу. — Пурга полная! В целости общак! Ни копеечки я для себя оттуда не взял! Тридцать лет уж, как пес на цепи! И если тебе на том свете покоя нет — то мне на этом! Ага, ожил, старый бес! Принял тот факт, что именно я — Семен Метла, к нему с того света на правилку явился. Теперь всё — тема быстрее пойдет! — Барно, Махмудка! Правильный ты босяк! Не могу больше здесь… Тяжко мне в живом теле… — Пацану нычку засвети… а я рядом постою… проверю… Не кашляй, Али, свидимся еще… — Я хрипло хохотнул. — Все там будете! Закрыв глаза, я расслабился и уронил голову, так что черепушка гулко стукнула об деревянную столешницу. А после замер, как будто сознание потерял. Я услышал, как старик сорвался со своего места и подскочил ко мне. — Тимка! Тимоха! — Почувствовал я прикосновение к своему плечу. — Мальчик мой! — Махмуд, обхватив меня за плечи, приподнял мое тело, оторвав голову от стола. Затем тряхнул. Моя черепушка качнулась на расслабленной шее из стороны с сторону. — Тимоха! Ответь! — Продолжал трясти меня старый таджик. Я издал тихий стон и открыл глаза. — Живой? — Тут же среагировал Али-Баба. — Что со мной было, дед? — спросил я, приваливаясь спиной к стене беседки. Протянув руку, я ощупал пульсирующую болью шишку, наливающуюся у меня на лбу. Вроде бы достоверно сыграл. Хорошо, что хоть башку до крови не расшиб. Это бы точно было перебором. Махмуд испуганно вглядывался в мои глаза. Интересно, чего это он там хотел рассмотреть? Семена Метлу искал, не иначе… — Ты как, внучок? — произнес старик, игнорируя мой вопрос. — Это же ты, Тимка? — А кем я еще должен быть, дед? — усмехнувшись и потирая растущую «на глазах» шишку недовольно произнес я. — Ну, слава Богу! — воскликнул старик. — Просто в обморок упал. — Только башка у меня, дед, жуть, как трещит… — пожаловался я старому таджику. — Надо на Лукьяниху наехать, — произнес я, — с чего это я после её лечения стал в обмороки падать? — Не Лукьянихи то вина, — жестко произнес старик. — Пахан тут был… — Какой пахан? — максимально тупо поинтересовался я. — И причем здесь мой обморок? — Семен Метла, — ответил Махмуд, — тот, которого ты в своем видении видел. Призрак его… Он, похоже, в твою шкуру залезть сумел… — виновато произнес дед, буравя меня взглядом. — В смысле в мою шкуру? — Я испуганно ощупал себя руками. — Вроде, как обычно все… Дед, ты чего-то не договариваешь! Давай уже начистоту! Чё у тебя за явки-пароли, призраки и муть потусторонняя? — Поехали! — Рубанул рукой воздух старик. — Сам увидишь, из-за чего весь сыр-бор… Вальку я уже все рассказал… Но не думал, что тебе придется… А оно вона, как вышло… — Старик, хоть и пребывал в ступоре от всего случившегося, но уже не напоминал снулую рыбу. То ли лекарство на него так подействовало, то ли смирился со своей участью. — А куда ехать-то? — сделав наивную и ничего не понимающую физиономию, поинтересовался я. — Рядом, — ответил Махмуд. — Помнишь, где у нас старый свинарник расположен? — Конечно! — Хоть я и «не помнил», но утвердительно ответить пришлось — мое «нет» выглядело бы слишком подозрительно. — Вот туда и поедем, — подытожил дед, выбираясь из-за стола. — Может не сегодня? — Я продолжал изображать из себя настоящего лоха, что никак не врубится в ситуацию. — У меня башка разламывается… — Сегодня, — отрубил старик. — Он ждет! А больной балабас[10] мы тебе колесами поправим! — И старик бросил на стол основательно распотрошенную упаковку «Пенталгина». Я без лишних разговоров закинулся болеутоляющим, хоть и вполне мог обойтись и без него. Но, надо соответствовать отыгрываемой роли. Даже спрашивать не стал, отчего у старикана в карманах словно в мини-аптеке — настоящий Тимоха должен был знать. Чтобы проглотить таблетку без запивона пришлось постараться, но когда она провалилась внутрь, старик потащил меня к гаражу. Брать навороченную «Тундру» Валька мы не стали, вместо этого Махмуд выгнал на свет божий очень хорошо знакомую мне «Жигу» — ВАЗ 2104 в кузове типа универсал, с большим и просторным багажников. Выглядела машинка очень ухоженной — я не увидел на кузове ни одного пятнышка ржавчины. А выехав на дорогу, машинешка показала, что она еще вполне себе резвая и живая. Видно было, что заботился Махмуд о своей «старушке», не жалея ни сил, ни времени. До свинарника мы долетели буквально за пару-тройку минут. Металлические ворота уже оказались закрыты, но старый таджик призывно посигналил. И еще через пару минут открылась маленькая калитка, расположенная в стороне от основных ворот. — Кого, к свиням, принесло на ночь глядя? — Выглянул в проем плешивый старичок в своей неизменной фуфайке, которую носил и летом, и зимой, и днем, и ночью. — Ибрагимыч, ты чё ли? — Узнал он начальство. — Чё-то припозднился, али забыл чёгой? — Забыл, Прокопьич, забыл, — произнес Махмуд. — Старость — не радость! — Ага! — Закивал головой старичок. — И не говори! Вот у меня вчерась так колени ныли, что прямо спасу нет! — Ни к селу, ни к городу, пожаловался он. — Так, откуда же памяти взяться? Заезжать будешь? Сейчас ворота открою… — Не, Прокопьич, — остановил сторожа таджик, — мы с внучком пешочком пройдем. Хочу его к делу постепенно привлекать — место будущей стройки покажу. — Добре! — Кивнул дедок. — Хватить уже бестолково по поселку шататься. Давно пора было, Тимка! Мы с дедом прошли сквозь калитку и потопали мимо свежих построек куда-то в сторону заросшего сорной травой пустыря. Продравшись сквозь уже подсыхающие в преддверии зимы густые заросли полыни, мы вышли к затерянному в них убогому деревянному строению, скособочившемуся от времени. — С этого свинарника все и начиналось… — с какой-то потаенной грустью произнес старик, вынимая из кармана фонарик. Мне даже показалось, что в уголке его глаза сверкнула слезинка. Не думал, что Али-Баба окажется таким сентиментальным… Хотя, если вспомнить, каким я сам стал в свои последние годы — то ничего удивительного. Старость никого не щадит! Наклонив голову я прошел следом за Махмудом в воняющюю старым свиным дерьмом хибару. — Чего мы сюда приперлись, дед? — вновь поинтересовался я. — Лучше помоги… — проскрипел старикан, с трудом опускаясь на колени. Он даже своих светлых штанов не пожалел, которые тут же извозились в пыли. Я присел рядом с ним на корточки, с интересом наблюдая за его действиями. Старика возил по полу скрюченными артритом пальцами, выискивая что-то. «Черт возьми! — проскочила у меня в голове мысль. — Неужели все эти годы он хранил общак в старом свинарнике?» — Тяни эту половицу, Тимка! — Махмуд наконец нашел то, что искал, и жестом показал мне, что надо делать. Я вывернул из пазов несколько подгнивших досок и с изумлением уставился на большой деревянный ящик из-под снарядов. Я его сразу узнал, несмотря на то, что он был накрыт какой-то рваной и пыльной тряпкой. Да и как не узнать, когда я сам его паковал? — Открой его, Тимка, — попросил старик, — тяжеловато мне туда-сюда скакать в мои годы… Я спрыгнул в яму и сорвал дерюгу с ящика. После щелкнул запорами и откинул крышку. Свернувшие в свете фонаря драгоценности, заставили меня довольно улыбнуться — не повел старикан! Я протянул руку и слегка отгреб цацки в сторону, освобождая разложенные пачками купюры. Стопка советских банкнот сказала сама за себя — он не взял даже их. А ведь с того момента все деньги, как я понял, менялись неоднократно. Пусть они и пропали, но вопросов у меня к постаревшему Али-Бабе не осталось. Он сдержал свое слово. И не попади я сюда — в это время, в это место, и в это тело — так и помер бы, как собака на сене. — Правильный ты босяк, Махмудка, — вновь подпустив в голос излишней сиплости и авторитетной надменности, с которой раньше разговаривал с братвой авторитетный вор Семен Метла, не оборачиваясь, произнес я, — не заминехал[11] и не зажилил воровское благо! Свой в доску[12]… — Бугор… — так и не поднявшись с колен, позвал меня старый таджик. — Как там, жарко? — Жарко, Махмудка, жарко… — произнес я, наблюдая, как среагирует на это таджик. Но он, к моему удовлетворению, отнесся ко всему этому с похвальной стойкостью. — Зато кодла мазевая[13]! — Я скоро уже пахан, — прошептал дед, — свидимся еще… — А вот это нет — не спеши ласты склеивать! — Я усмехнулся. — Ко мне тебе не пробиться при всем желании — не так уж и много ты в жизни нагрешил, как Семен Метла. Да и отмолил кой-чего, Махмудка! Так что прощай! Не поминай лихом… — А с этим мне что делать? — Махмуд указал глазами на ящик с драгоценностями. — Устал я, пахан… — Хочешь, себе оставь, старый, — я пожал плечами, — заслужил за верную службу. — Так не надо мне, — мотнул головой старик, — есть у меня все — сам видел… Своими руками сколотил, хоть и не по понятиям это… — По Закону все было, Али! По моей воле на такое пошел. Не хочешь себе оставить — тогда на благое дело отдай, — сделав вид, что задумался, произнес я. — В новый общак вернуть? — Вскинулся старик. — Э, нет! — Покачал я головой. — Если общаком такие суки, как Витя Бульдозер теперь крутят — пусть он лучше сгорит синим пламенем! Страждущим раздай! Больным и убогим! Больницы, церква… В общем, сам смотри — такой мой наказ! Может через это и мне какое послабление в режиме выйдет! Многого я, Махмудка, не понимал, пока за порогом не оказался… Все, тяжко мне! Мертвым не место среди живых! Прощай! — И я мягко осел на землю рядом с ящиком, показывая тем самым старику, что «сеанс связи с прошлым» окончен. — Прощай, пахан! — просипел старик, смахивая слезы. — Земля тебе пухом, раз уж в рай не пускают! Он лег на пол и попытался дотянуться до меня рукой, не спускаясь в яму. Я видел это сквозь прищуренные глаза, поскольку «упал» лицом вверх. — Тимка! Внучок! — сипел старик, пытаясь безрезультатно меня зацепить хотя бы кончиками пальцев. Спускаться в яму он опасался, резонно предполагая, что если со мной случилось что-то серьезное, выбраться из ямы, чтобы помочь, он не сумеет. А так — вполне еще за помощью можно смотаться. — Тимоха! Тимка, засранец ты этакий! Отзовись! — Тихо ты, дед! — Я, наконец, посчитал, что достаточно полежал на земельке, можно и оживать. — Не ори, башка трещит! Он опять приходил? — Я сделал вид, что беспомощно озираюсь. — Как в могиле здесь — темно, прохладно, тесно и в земле… — Сплюнь, Тимка! — прикрикнул на меня Махмуд. — Не юродствуй! Ушел он … И в этот раз — навсегда, — произнес старый, хоть и с облегчением, но и с какой-то потаенной тоской. — Чтобы о нем не говорили — хорошим человеком был… Может, скостит ему Посмертный Судия за эти слова хоть пару годков срока. От этих слов на душе у меня потеплело — не даром я Махмуду в свое время помог и к себе приблизил! И не прогадал — он тридцать лет после моей смерти верен оставался, и слову своему тоже. А это в нашем насквозь лицемерном мире дорогого стоит! Очень дорогого — никакими общаками не измерить! Я, кряхтя, словно старик, поднялся на ноги и уставился внутрь открытого сундука. — Какие деньжищи-то здесь, а дед? — воскликнул я. — Откуда? — Общак это старый, воровской, — пояснил Махмуд. — Именно на его поиски Бурят и притащил свою задницу в Нахаловку. Именно из-за этого Семена Метлу тридцать лет назад и грохнули. А я, все это время, доверенный мне паханом общак хранил… — Серьезно, дед? Тридцать лет? — Да поболе будет, с восемьдесят восьмого-то… — Тридцать пять! — Нарочито ахнул я. — И ни гроша отсюда не взял? Отец рассказывал, что несладко вам было… — Так слово давал… — ответил старый. — Слово, Тимка! И слово свое сдержал! Только… — на лицо старика набежала «тень», — не все я Семену рассказал… Хоть себе не взял ни копья, но и уберечь в неприкосновенности не смог… Старый стал — не углядел! Крысы местные нычку нашли и отщипнули немного… И с хабаром тем в городе спались — так на общак Бульдозер и вышел, и торпеду свою — Бурята послал. А там и кипишь остальной подоспел… — Прорвемся, дед! Не горюй! — Решил я немного приободрить старика. — Разберемся и с Бульдозером, и с его босотой! Пусть только сунется! — Крови много прольется, — мрачно произнес Махмуд. — Где Витя только не засветился — везде кровь рекой лилась! — Ну, дед, ты прям как бабка Лукьяниха заговорил! Та тоже реками крови стращала… — Знать, так тому и быть, — еще сильнее помрачнел Али-Баба. — Ведьма никогда напрасно волну не поднимала. — Ты это, Тимка, себя побереги! — произнес таджик. — Я старый, да и погулял изрядно, а тебе еще жить и жить… — Не кипишуй понапрасну, стричок! — слегка понизив голос, произнес я. — Вынесем мы Витину шоблу, чеб он там себе не удумал! — Пахан? Ты еще здесь? — дернулся ко мне старикан. — Да шучу я, дед! Я это — Тимка, внук твой… [1] Бес — плохой человек (уголовный жаргон). [2] Ялдаш — азиат (узбек, таджик, туркмен) (уголовный жаргон). [3] Путать рамсы — неправильно себя вести (уголовный жаргон). [4] Багрить — курить (уголовный жаргон). [5] Локшевой — плохой, дерьмовый (уголовный жаргон). [6] Ябло — ложка говна (уголовный жаргон). [7] Ругняк — часы с боем (уголовный жаргон). [8] Прокнокал — узнал (уголовный жаргон). [9] Скрысятничать — совершить кражу у друзей либо своих подельников, сокамерников (уголовный жаргон). [10] Балабас — голова (уголовный жаргон). [11] Заминехать — осквернить, паскудить (уголовный жаргон). [12] Свой в доску — верный, преданный вор, который не выдает сообщников (уголовный жаргон). [13] Кодла мазевая — компания хорошая (уголовный жаргон). Глава 22 Деревенская гулянка, куда Игорек заявился вместе с приглашенной супругой, казалась ему неким древним анахронизмом, место которому в прошлом. Примерно там, где, по его мнению, находились изжившие себя телевизионные передачи типа «Играй гармонь» и «Поле чудес». Он с некоей долей пренебрежения смотрел на веселье крестьян, но предпочитал благоразумно помалкивать — Светке все это действо отчего-то безумно нравилось, и попасть под раздачу благоверной ему не хотелось. Что она во всем этом находила, так же, как и в своей мусорской собачьей работе, он, ну, хоть убейте, никак не мог понять. Он бы ни за какие деньги не стал бы копаться в чужом дерьме, лазая по помойкам и «изучая» бесхозные трупаки. Он до сих пор не терял надежды, что Светка, наконец, одумается и пойдет, как он надеялся, по очень прибыльной юридической части. Пусть, для начала, и в ментовке, но, не бегая за преступниками сбивая ноги, а так — бумажки с места на место перекладывая и зарабатывая необходимый. Глядишь — и в адвокаты двинет. А еще лучше было бы пропихнуть её в какую-нибудь нотариальную контору. А что? Нотариус — очень хлебное место. Сколько Игорешка не обращался к подобным деятелям, постоянно приходилось в очередях сидеть. Поток страждущих подобного вида услуг никогда не иссыхал. Но любимая женушка даже думать об этом не хотела. Она, видите ли, с самого детства мечтала преступников ловить и преступления раскрывать, как гребаный комиссар Катани, либо чертов Шерлок Холмс. А быть её верным Ватсоном Игорьку совсем не хотелось. Первым, что неприятно царапнуло «тонкую организацию» старшего менеджера по реализации бытовой техники, оказался роскошный трехэтажный особняк хозяина сего празднества. Уже второй солидный дом в этой захолустной дыре. В первом они со Светкой проживали. Этот особняк был менее роскошным, чем у Катерины, зато прилегающая к дому территория просто поражала воображение. Роскошный огромный сад, в котором щедрый хозяин расставил столы с угощениями, был засажен самыми разнообразными деревьями. Кое-где на ветках еще висели поздние сорта яблок и груш, доходя до кондиции и вбирая тепло мимолетного бабьего лета. Остальных деревьев Игорь не распознал, поскольку совершенно в них не разбирался, но он был уверен, что все они непременно плодоносящие. Сквозь сад бежала небольшая чистейшая речушка, через которую был перекинут изящный мостик с фигурной кованой оградой. Немного дальше по течению, где рачительный хозяин устроил запруду, сверкал в лучах заходящего солнца заросший по берегам камышом и кувшинками пруд. В прозрачной воде которого Игорек разглядел стремительно скользящие тени. Огромные рыбины, выныривающие на поверхность за очередной мошкой, тоже неприятно царапнули собственное достоинство менеджера. Он тоже хотел жить так же богато и роскошно, вот только горбатиться для этого, вывозя дерьмо из-под всякого рода живности, типа свиней, курей и коров, точно не желал. Как и впахивать на полях, не взирая ни на зной, ни на холод. Так же он не желал гробить свое драгоценное здоровье в тайге на лесоповале — Светлана уже успела поведать ему в первый день пребывания, откуда проистекает благосостояние хозяйки, предоставившей им нынешнюю жилплощадь. Да, Игорешка хотел красиво жить, но работать для этого, надрывая жилы, не стремился. Поэтому-то и предложение Собакина — озолотиться на шару, он принял с таким энтузиазмом. Однако, пока что-то совсем не ладилось с поиском затерянных в этой чертовой дыре драгоценностей. Зацепок не было никаких. Но Дроздов пока не отчаивался, стараясь засунуть свой нос в любую дыру, и держа ушки на макушке. И судьба, как бы это не показалось странным, оказалась к нему благосклонной. Устав наблюдать веселые хари надирающихся дармовым бухлом деревенских, успевшие опостылеть буквально за час-полтора, Игорек вышел из-за стола, шепнув благоверной на ухо, что пойдет прогуляться по округе. Светка понятливо кивнула — иди, мол, погуляй, а сама вновь погрузилась в обсуждение дальнейших следственных действий с коллегами, которое не прекратилось даже за накрытым столом. Дроздов прогулялся по осеннему саду, временами срывая с ветки плоды, обладающие, к его изумлению, отменными вкусовыми качествами. Это расстроило менеджера еще больше. Ну, скажите, какого черта какой-то крестьянин, да еще, к тому же и таджик, живет лучше его самого, такого умного и красивого? «Какая жестокая несправедливость! — подумал он, в раздражении забрасывая в кусты очередной огрызок неприлично сладкой и вкусной груши. — Так быть не должно…» Покинув сад, Игорь направился к дому — после многочисленных разносолов его потянуло в туалет. А вот где он мог располагаться — Игорек не знал. Неожиданно его внимание привлек старый морщинистый таджик — хозяин дома, Махмуд Ибрагимыч, как его представила Дроздову жена. Старик тоже отлучился из-за стола и куда-то шел в сопровождении внука — Тимохи, бывшего наркомана, прошедшего курс реабилитации. Вот именно в честь его «победы» над зависимостью и был устроен весь этот сабантуй. Хотя, как Игорек понял из рассказов жены, «вылечила» этого Тимоху от наркомании какая-то местная бабка-знахарка. И Дроздов глубоко сомневался, что дремучая старуха в состоянии излечить от подобной зависимости. Таких бедолаг Игорек в свое время насмотрелся в том же казино, где крутил рулетку Собакин. Подчас очень состоятельные люди садились на иглу, пуская под откос свою дальнейшую жизнь. И никакие дорогие клиники и реабилитационные центры уже были не в силах им помочь. А тут бабка… «Зря они так радуются, — подумал Игорь, — пройдет неделя-другая, а в лучшем случае месяц-два и все повторится снова. Эта зараза просто так людей от себя не отпускает! Но мне на это плевать… Мне бы сейчас облегчиться… — Дроздов схватился за бурчащий живот. — Не надо было всякую гадость трескать! Говорила мне мама — мой пищу, сынок, перед едой! Вот они-то точно подскажут, — глядя в спину удаляющимся от него старику и парню, решил Дроздов, стремительно направляясь за ними, — где здесь туалет?» Пожилой таджик с внуком в дом не пошли, а с комфортом расположились в большой беседке. И Дроздов направился прямиком к ней, радуясь, что не придется догонять хозяина особняка. Однако добраться до намеченной цели ему не удалось — живот так скрутило, что Игорешка даже присел на корточки, скрючившись и обхватив себя руками, пережидая приступ неожиданного спазма. — Так и знал! — тихо прошипел себе под нос Дроздов. — Не надо было жрать эти чертовы яблоки! — Живот согласно откликнулся громким и болезненным урчанием. — Давай, внучек, вываливай свой серьезный базар, — донесся от беседки сиплый голос пожилого таджика. — Э́йяфьядлайё́кюдль еще курится! — Понес какую-то пургу якобы излеченный от наркоты его внучок. Ну, собственно, какие еще доказательства нужны? Дальнейший разговор старики и внука, вообще показался Игорьку каким-то махровым сюрреализмом. Сначала пацан сообщил, что во время лечения он, якобы, умер. А затем попал куда-то, толи на тот свет, толи в преисподнюю, где его преследовала толпа мертвяков. Один из которых даже обратился к пацану с просьбой запомнить и передать старику эту дарацкую фразу с Эйтамчемто который до сих пор курится. А вот дальше вообще пошел оголтелый маразм — в пацана словно какой-то бес реально вселился! Его голос осип и понизился, в нем прорезались повелительные нотки. А еще он по фене стал ботать так, как будто всю жизнь на зоне чалился. Хоть Игорешке раз через раз приходилось общаться с такими деятелями, но половину из того, что нес пацан, он не разобрал. А вот старик, похоже, все прекрасно понял. Дроздов еще в самом начале празднества отметил обилие тюремных татуировок, украшающих руки престарелого хозяина поместья. Видимо, посидеть за решеткой ему в своей жизни довелось не мало. Забыв про бурчащий живот, Игорек осторожно, не поднимаясь с корточек, подтянулся поближе к беседке и схоронился за ближайшим раскидистым кустом, сплошь покрытым яркими желтыми листьями. Достав из кармана мобильник, он врубил запись, стараясь поймать в камеру спорящих промеж собой родственничков. «Может получиться отличный видос, — подумал Дроздов. — У пацана явно крыша подтекает. Шиза налицо, да и раздвоение личности. Ему в дурке самое место! Жаль, здесь сети нет, — с сожалением вспомнил Игорек, — можно было сразу такую ржаку выложить». А накал между собеседниками постепенно нарастал. Дроздов все ждал, когда старик вспылит и пошлет внучка на три веселых буквы со всеми его закидонами, но то, что произошло дальше, он явно не предполагал… — П-п-пахан? — неожиданно заикаясь, произнес старый урка. «Он что, серьезно узнал личность, якобы занявшую место его внука?» — изумился Дроздов. Видос явно стоил затраченных на него усилий. — Времени мало, Махмудка! — просипел пацан, словно матерый уголовник. — Ругняк мой давно отстукал! Думаешь, легко мне было с того света вылезти и эту шкурку нацепить? — И Тимоха (так вроде называли собравшиеся гости виновника торжества) дернул себя за грудки. «Они что там, оба дурью в кальяне до нев…бения обдолбались? — Недоумевал Игорь, пытаясь разобраться во всех безумных хитросплетениях. Как он понял, страрикан на полном серьезе считал, что в тело его внука влез некий „пахан“, зажмурившийся чертекогда? — Да они что — серьезно?» Старик на это заявление пацана лишь выдавил из себя нечто невразумительное, а вот тот продолжал отжигать не по-детски: — Прокнокал я, Али, что ты благо воровское скрысятничал! И за то мне покоя даже на том свете нет… За словосочетание «воровское благо» Дроздов зацепился, ведь, если он ничего не путал, то это — воровской общак, некая касса взаимопомощи. Это бабло, филки, цацки, капуста, твою мать! Не о них ли рассказывал Собакин? И следующая реплика старика, доказала, что это именно так. — Горбатого тебе залепили, Метла! — Разозлившись, старик долбанул кулаком по столу. — Пурга полная! В целости общак! Ни копеечки я для себя оттуда не взял! Тридцать лет уж, как пес на цепи! И если тебе на том свете покоя нет — то мне на этом! — Барно, Махмудка! — одобрительно прохрипел в ответ пацан. — Правильный ты босяк! Не могу больше здесь… Тяжко мне в живом теле… — Пацану нычку засвети… а я рядом постою… проверю… Не кашляй, Али, свидимся еще… — И паца хрипло и жутко хохотнул, от чего по всему телу Игорька побежали мурашки. — Все там будете! «Вот оно! — Чуть не заорал в голос Игорек, но вовремя прикусил язык. — Нычка!» Прав, оказывается, был Собакин! Тысячу раз прав, утверждая, что нычка где-то здесь, в Нахаловке. А он, дурак, еще сомневался! Вот только вся эта возня с мистикой, призраками и мертвяками, Дроздову абсолютно не нравилась. Слишком натурально, что ли, выглядела. И деревенские утырки отнюдь не дотягивали до актерских звезд первый величины, чтобы, как по нотам, так гениально отыгрывать свои роли. Да тут сам Станиславский воскликнул бы — верю! Да и перед кем играть-то? Перед единственным зрителем? Да они о его существовании даже и не догадываются! Вот дерьмо, — продолжал сидеть, словно на иголках Дроздов, — что же в этой дыре реально твориться, если призраки в живые тела подселяться могут? Нет, действительно, чертовщина какая-то! «А, ну и хрен с ней, с мистикой! — наконец решился Игорек, пряча телефон в карман. Ради солидного куша, Дроздов был готов был готов связаться хоть с чертом лысым. — Отмолю потом в церкви, — решил он, достав из-за пазухи золотой крестик, который носил только ради форсу. — Отстегну батюшке долю малую, фуру свечек подгоню — пусть отрабатывает, — размышлял он, не переставая следить за стариком и пацаном, который, кажется, в обморок свалился. — Чтобы ни один призрак ко мне не прилип!» — Помоги, Господи! — прошептал Дроздов и, поцеловав крестик, засунул его обратно. Старикан, наконец-то, растолкал пацана, и они еще пару минут выясняли, что же такое с ним произошло. Тимоха полностью пришел в себя и даже разговаривать стал как обычный нормальный чел. Только голос его немного подрагивал от страха, когда старик задвинул ему телегу о призраке, якобы завладевшим его телом. К чести признать, пацан не бросился истерить, обвиняя старика во всех своих бедах, как это предполагал Дроздов, а вполне вменяемо выслушал старика. После чего они вышли из беседки и скрылись в одном из зданий поместья. Сквозь приоткрытую дверь Игорек понял, что это — гараж. Совсем забыв про живот и намечающуюся диарею, Дроздов стремительно выбежал за ворота поместья и заскочил в машину, на которой они со Светкой и двумя ментами приехали на этот праздник живота. Откинув спинку водительского сиденья, чтобы его не заметили из проезжающего мимо автомобиля, Игорек неотрывно следил за удаляющейся старой «Жигой» в универсальном кузове. Едва машина старика отъехала на приличное расстояние, Дроздов завел свой автомобиль и уверенно направился следом, стараясь не попадаться деревенским ушлепкам на глаза. Свинарник, куда направились деде с внуком, оказался расположен не слишком далеко. Дроздов вовремя заметил, когда «Жига» остановилась у закрытых ворот, а сам свернул на какую-то проселочную дорогу и спрятал свой пепелац в высокой траве, росшей на обочине. Пока он пристраивал свое средство передвижения, старик с пацаном вошли на закрытую территорию свинарника и пропали из вида. — Черт! Черт! Черт! — ругался Игорь, метаясь вдоль высокого забора в попытке найти хотя бы щель, чтобы просто посмотреть. Фортуна и на этот раз оказалась к нему благосклонной: он не только нашел, где подглядеть, но даже и суме протиснуться в дыру на территорию свинарника. Он опасался только одного, чтобы на территории фермы таджика не оказалось злобных собак. Как-то в жизни не складывались у него отношения с этими тварями. Затаившись у самого забора, Дроздов прислушался, но никакого лая в округе не раздавалось Решив, что ему и на этот раз ему несказано повезло, он осторожными перебежками добрался до заросшего высокой сорной травой пустыря, где и скрылись преследуемые им объекты. Лезть на пустырь он не стал, резонно рассудив, что на таком небольшом пятачке вполне самостоятельно сможет найти тот самый заброшенный свинарник, о котором говорил старикан. Деда и пацана не было минут пятнадцать-двадцать, так что заныкавшегося в траве Игорька успели основательно погрызть злобные деревенские комары, оказавшиеся куда как охочи до свежей городской кровушки. Но Дроздов терпел, опасаясь даже шумно чесаться, чтобы ненароком не выдать своего местоположение. Он был готов терпеть куда больше, если хотя десятая часть предположений Толяна Собакина окажется реальностью. Наконец старик с парнем выбрались из кустов на ухоженную территорию и, попрощавшись со сторожем, убрались восвояси. В вечерней тишине послышался звук их отъезжающей машины, а затем все стихло. Но Игорек не спешил, он терпеливо дождался, пока старик-сторож, несмотря на теплый вечер, облаченный в фуфайку, неспешно докурит свою бесконечную папиросину и исчезнет в помещении конторы. — Вот теперь — самое оно! Вперед! — скомандовал сам себе Игорек, вламываясь в кусты. Отыскать дорогу до заброшенного гнилого строения оказалось проще простого — смятые предыдущими посещениями заросли указывали дорогу лучше любого указателя. Не останавливаясь ни на секунду, Дроздов отворил дверь и проскользнул в затхлый сумрак старого свинарника. Пахло здесь отнюдь не розами, а пылью с примесью навоза, мхом и свежей землей. Оглядевшись по сторонам и не найдя ничего достойного внимания, Игорь достал мобильник и активировал функцию фонарика. Найти объект приложения сил предшественников не составило большого труда, хоть они и попытались замести за собой все следы пребывания. Он опустился на корточки и внимательно исследовал скрипучий и прогнивший пол. Немного помаявшись, Дроздов поднял несколько половиц, обнаружив под ними скрытый погреб. А вот найденный в нем большой зеленый ящик порадовал Игорька своим содержимым, едва ли не до нервной икоты. Такого количества драгоценностей одновременно он видел только в фильмах. — Ну, что, дружище, — произнес он сам себе, — нам, кажется, реально начало фартить! Глава 23 Однако, долго телиться и пускать слюни возле ящика с кучей драгоценностей, Игорь не собирался. Прикинув на глазок, что перетащить за один раз эту прорву ювелирных изделий он не сможет, Дроздов принялся методично набивать карманы золотишком из найденной нычки. К его глубочайшему разочарованию, карманы на моднявых штанах оказались совсем мелкие, и обеспечить все потребности Игорька не смогли. А он хотел многого. Да и вообще, он хотел всю эту кучу добра в собственность. Единоличную. Но на данный момент приходилось выбирать — либо синицу в руке, либо… Он прекрасно понимал, что фортуна в любой момент может повернуться к нему задом, и тогда он вообще может остаться на бобах. Мало ли, какие проблемы возникнут в дальнейшем. Поэтому, нужно было хотя бы в этот раз нагрузиться по максимуму. А если все прокатит без шума и пыли, постараться вынести из этого тайника все до копеечки! В принципе, это будет тяжело, но возможно, — прикинув фронт работ, сделал соответствующий вывод Дроздов. Главное — не спалиться! За такое бабло его запросто прикопают рядом с этим волшебным сундучком. И тогда даже Светка и её начальник не найдут бедного Игорешку при всем своем желании. «Для начала надо сделать первую ходку, а там… Там будет видно!» — решил Игорь, стягивая с себя футболку. Наскоро завязав горловину и рукава узлами, он принялся сбрасывать в импровизированный мешок самые дорогие, на его взгляд, цацки. Драгоценности он выбирал по одному простому принципу: чем больше в ювелирке камней, и чем древнее выглядело украшение, тем лучше. Про доллары он тоже не забыл, хоть купюры выглядели несколько устаревшими — они были проще, бледнее и с маленькими портретами американских президентов. Однако, Игорь был наслышан, что в Америке никаких проблем с оборотом даже вот таких устаревших баксов не возникает. А кэш, он и в Африке — кэш. А вот чтобы обналичить найденное золотишко — придется неслабо так попотеть! Дроздов не забыл, как легко он лишился найденного раритетного перстня. Который, страшно подумать, на какую сумму бы потянул… Однако, сейчас перед ним целый ящик подобных раритетов, среди которых может попасться что-то и посолиднее. Воистину говорят — что-то теряешь, а что-то находишь! Да еще как находишь! Футболка, набитая металлом и пачками банкнот, основательно распухла и стала настолько неподъемной, что Дроздову с превеликим сожалением пришлось вернуть в ящик большую часть экспроприированного барахла. Иначе растянутая ткань грозила расползтись, и не только по швам. — Твою мать! — выругался Игорек, еще раз обежав глазами оставленное богатство. — Я за тобой еще вернусь, моя прелесть! — И он решительно зарыл крышку снарядного ящика. Накрыв ящик вонючей гнилой ветошью, расползающейся прямо в руках и забив половицы на положенные места, Дроздов навел на полу свинарника надлежащий марафет, присыпав доски сухи мусором. Если ему таки не удасться вернуться сюда сегодня, пусть хозяева этого драгоценного барахла как можно дольше пребывают в неведении. А уж он постарается организовать себе алиби, благо вечеринка у старого таджика, еще не кончилась. Забросив импровизированный мешок себе на спину, Дроздов крякнул от навалившейся на плечи тяжести — золото действительно оказалось весомым материалом. Но он был готов заработать грыжу или геморрой, с такими-то средствами перед ним распахнут двери все ведущие мировые медицинские клиники, а оставшегося хабара хватит до конца его дней. Дней, которые, как он надеялся, будут самыми счастливыми в его жизни, которые будут проведенны в блаженном ничегонеделании с комфортом настоящего сибарита! Для этого с лихвой хватит даже тех средств, которые он собирался вынести прямо сейчас. Пробравшись сквозь сорняки, он остановился на границе — перед ним лежала чистое пространство, абсолютно свободное от зарослей. Дело осталось за малым — добежать с грузом до дыры в заборе. Если ему удастся выбраться незамеченным — разгрузится и сделать еще ходку. А если удача закончится — смыться отсюда на всех парах. — Ну, погнали наши городских! — Игорь нервно выдохнул и резко рванул к забору, взывая про себя ко всем богам. На Нахаловку уже упали сумерки, так что был шанс, что сторож не заметит его передвижений. Однако, его чаяниям не дано было сбыться — старик, сука, оказался внимательным и глазастым. — Стой, сучий потрох! Стрелять буду! — Игорь услышал крик за спиной и, не оборачиваясь, припустил со всех ног к спасительной дырке в заборе. Бах! Бах! — Через мгновение грохнуло за его спиной — сторож от угроз перешел к активным действиям, влупив с двух стволов в белый свет, как в копеечку. — Черт! — выругался Игорь, вздрогнув, но, не снизив темпа. — Спалился все-таки! Дроздов откровенно надеялся, что слепой старикан не попадет по его бегущей и вихляющей из стороны в сторону фигуре. Хотя тяжелая ноша очень сильно мешала зигзагообразному движению. А, если попадет, то стволы его берданы окажутся заряжены не «боевыми» патронами, а холостыми. Ну, или, на худой конец, солью. По крайней мере, во всей фильмах с таким сюжетом это выглядело именно так. А как происходит это на самом деле, Игорек не знал. Ну, а попадание заряда соли, он надеялся вынести без особых потерь. На его счастье сторож промазал, либо действительно, патроны в его волыне были сплошь холостые. Однако, про повторный поход за ценным хабаром стоило забыть — теперь проклятый охранник будет настороже. И, конечно, сообщит об этом своему хозяину — таджику Махмуду. Ну, а ушлый старик мигом прокинет хер к носу… И тогда последствия для Игорька будут печальными. Нужно было срочно возвращаться назад, пока его никто не хватился. А потом попробуй, докажи! Я — не я, и лошадь не моя! Железобетонное алиби — наше все! Запихав в дыру раздувшуюся футболку, Игорь протиснулся следом и стремительно побежал к машине. Теперь все решала скорость. Машину с территории свинарника можно увидеть, только подойдя к дыре. Пока старикан доковыляет к забору — Дроздов успеет скрыться в неизвестном направлении. А там ищи- свищи! Нужно только поднажать! Пыхтя, словно паровоз, он подскочил к спрятанному в кустах автомобилю. Щелкнув сигналкой, рванул на себя разблокированную дверь и закинул в салон футболку с драгоценностями. Машина не подвела, заведясь с первого же тычка. Не включая фар, Дроздов вырулил на дорогу и, вдавив тапкой в пол, рванул по грунтовке, ведущей в заросшие кукурузой поля. Ему нужно было буквально несколько секунд, чтобы исчезнуть из поля зрения сторожа. И он надеялся, что у него все получилось. Возвращаться в фермерский особняк с ворованным грузом, Дроздов не решился. Ну, не полный же он идиот? Вместо этого, остановив машину возле небольшой речушки, протекающей рядом с дорогой, закопал драгоценности в приметном и безлюдном месте — здесь-то их точно никто не найдет. Вздохнув с облегчением, Игорь оглядел себя и понял, что в таком виде — с голым торсом, возвращаться на гулянку не стоит. Поэтому, потратив еще полчаса на то, чтобы сгонять до их временного жилища — Катерины с мужем дома еще не было, нацепил на себя похожую футболку взамен использованной. Он надеялся, что его благоверная, поглощенная служебным расследованием этого не заметит. Наконец, приведя себя в порядок, он уселся в машину и покатился к дому Махмуда. У фермерского особняка он припарковался, не включая фар и габаритных огней — уже основательно стемнело, чтобы не привлекать внимания. После чего, прихватив с сиденья легкую ветровку Светланы, тихо покинул авто. Незаметно просквозив по пустынному двору, Дроздов вышел в освещенный яркими фонарями сад. К его счастью общая Нахаловская попойка не только продолжалась, но и набирала обороты. Громко играла музыка из принесенного кем-то музыкального центра, на траве танцевало несколько парочек, прижавшись друг другу. Приглашенные жители разбились на кучки, видимо по интересам, до всех остальных им дела не было. Светлана, к вящему облегчению Игорька, обнаружилась на том же месте, где он её и оставил — в компании потрепанного жизнью участкового и городского начальника. Вся эта веселая компашка о чем-то спорила, отчаянно жестикулируя и перекрикивая громкую музыку. Похоже, как и надеялся Дроздов, благоверная его исчезновения и не заметила, чему он был искренне рад. Подойдя к супруге со спины, Игорь накинул ей на плечи курточку, которую прихватил в машине. — Ой, Игорешка! — обрадовано воскликнула Света. — Ты мне куртку принес? — Как только солнце спряталось — посвежело на улице, — пожал плечами Дроздов. — Точно посвежело! — воскликнула Света, запахивая ветровку поплотнее. — Спасибо, родной! — И она украдкой чмокнула его в подставленную щеку. — Ты тут не скучаешь без меня? — Виновато спросила она. — А то мы здесь с коллегами… — Конечно, скучаю, красотка! — Выдавил невеселую улыбку Дроздов. — Но чем быстрей ты со всем этим разберешься — тем быстрее мы вернемся домой! Так что, не переживай за меня, — произнес он напоследок, целуя жену в светлую макушку, — я найду, чем развлечься. Мне не впервой! — Игорешка, ты у меня прелесть! — произнесла молодая следачка, возвращаясь к прерванному разговору. Игорек тем временем принялся нарезать круги по саду, ввязываясь в разговоры как можно с большим количеством людей. Он с кем-то выпивал, с кем-то цеплялся языками «за жизнь», даже пригласил пару-тройку перезрелых дамочек на медлячок. Ему нужно было основательно наследить, чтобы окончательно похоронить сомнения при возникновении вопросов о его нахождении на празднике. А что они обязательно последуют, он ни в коем разе не сомневался. Стоит дойти до Махмуда информации от сторожа, о проникновении на охраняемый объект неустановленного лица, скрывшегося места преступления с каким-то грузом — колесики сразу начнут вращаться. А праздник тем временем шел своим чередом, и не думая прекращаться. Основная масса народа вновь перекочевала за столы, вновь зазвенели стаканы, и забулькало в них горячительное. Музыка была выключена, а откуда-то «из-под стола» на свет божий было вытащено два баяна, и в ночной тишине зазвучали тягучие знакомые аккорды: — Чёрный ворон, чёрный ворон, Что ты вьёшься надо мной? Ты добычи не дождёшься, Чёрный ворон, я не твой! И вся толпа за столом проникновенно подхватывает знакомые всем с детства строки: — Ты добычи не дождёшься, Чёрный ворон, я не твой! И вот какое странное дело, даже самому Игорьку захотелось присоединиться к этому импровизированному деревенскому хору. Словно бередила эта песня какие-то позабытые струны в его душе. Позабытые давно, да еще и засунутые в самый дальний чулан его толи памяти, толи сознания. И вот на тебе — на поверхность всплыли воспоминания о которых он давно не вспоминал. Когда-то в детстве Игорь каждое лето ездил в деревню к деду с бабкой, пока они были живы. И к их приезду собиралась на подобные посиделки вся деревенская родня. И песни под гармошку и баян были в те годы центральным развлечением. Он помнил, как его жутко нервировали и бесили эти бесконечные заунывные песни, которые с удовольствием распевали за накрытым столом все присутствующие. А он так и не мог понять — чего они в них нашли? Дроздов огляделся по сторонам, заметив с каким упоением Светка подпевает окружающим её деревенским простофилям. И ей это явно нравится. Даже вечно «контуженный» на всю голову участковый Сильнягин, повесивший свою бердану на спинку стула и даже скинувший с лысины на стол свою ковбойскую шляпу (а Игорек одно время подозревал, что он в ней даже спит), самозабвенно прикрыв блеклые глаза, тянул: — Ты-ы-ы добы-ы-ы-чи-и-и-и не дождёс-с-с-и-и-и! Черный во-о-орон я не тво-о-ой! Эхом отзвучали над темным садом последние аккорды песни, и за столом воцарилась полная тишина. Было слышно как мерно стрекочут еще не отошедшие на зиму сверчки, да квакают в пруду лягушки. Одиноко звякнула бутылка о край стакана, и один из мужиков, набулькав себе дозу под злобные взгляды какой-то располневшей бабы, видимо жены, произнес, подняв стакан на уровень глаз: — А давай, Серый, нашу! Серый, пожал плечами и с видом фокусника выудил из-за спины шестиструнную гитару, видимо, прислоненную к спинке его стула. Слегка подстроившись и подкрутив колки, Серега ударил по струнам, а мужик, держащий стакан, запел: — Водку я налил в стакан и спросил. И стакан граненый мне отвечал: «Сколько жил и сколько в жизни ты своей потерял». Этого никогда я не знал. «Сколько жил и сколько в жизни ты своей потерял». Не задумывался я и не знал. Черт возьми, вот чего Игорек не ожидал здесь услышать, так это «Сектор Газа». А мужичок неплохо так пел, если и хуже оригинала, то совсем незначительно. А может, это выпитая водка внутри Дроздова так же «говорила», как в свое время граненый стакан с покойным фронтменом группы. К гитарным аккордам неожиданно присоединился один из баянов, а мужичок, повысив голос, самозабвенно продолжил: — В жизни я встречал друзей и врагов. В жизни много всего перевидал. Солнце тело мое жгло, ветер волосы трепал, Но я смысла жизни так и не узнал, а-а! Солнце тело мое жгло, ветер волосы трепал, Но я смысла жизни так и не узнал… После этих слов мужик замолчал и залпом бахнул налитую в стакан солидную дозу водяры. Даже не поморщился, зато это с превеликим удовольствием за него сделала та толстая баба. Если точно — жена, чувствую, что мужика завтра ждет не только головная боль, но и семейные разборки. Несмотря на то, что бухнувший мужик сошел с дистанции, эстафетную палочку, выпавшую из его рук, подхватил муж Катерины — Борис. Бригадир лесорубов эффектно затянулся и, выпустив из ноздрей в ночной воздух струю сизого дыма и обняв Катерину, продолжил: — Дым от сигарет мне резал глаза, Мои внутренности спирт обжига-ал. Много в жизни я любил, много в жизни презирал, Но я жизни все равно не узнал, а-а. Много в жизни я любил, много в жизни презирал, Но я жизни все равно не узнал. А дальше к песне присоединились все присутствующие гости, которые, к удивлению Игорька, тоже знали слова: — Не искал покоя я, видел Бог. И не раз я покидал родной дом. Выбирал я пред собой сто путей и сто дорог, Но конкретной выбрать так и не смог, а-а. Выбирал я пред собой сто путей и сто дорог, Но конкретной выбрать так и не смог. Вместе с остальными пел и Тимоха, в честь которого его родня и устроила эту грандиозную попойку. Но едва пошел последний куплет, все резко замолчали, а его одинокий голос, напротив, продолжал звучать: — Выйду я на перекресток дорог… Паренек запнулся от неожиданности, но на него шикнули, типа «не порть песню, Тимка», и он, недовольно качнув головой, продолжил, слегка запинаясь, время от времени, словно вспоминая позабытые слова: — Я свободный воздух грудью вдохну. Я смахну с лица рукой огорчения слезу, Буду ждать свою счастливую весну, а-а. Я смахну с лица рукой огорчения слезу, Буду ждать свою счастливую весну. * * * Вернувшись домой (да-да, жилище родни почившего Тимохи я уже по праву считал своим домом), я пребывал в некой эйфории, что все проблемы моей прошлой жизни удалось разрешить. Али-Баба сберег доверенный ему общак даже после тридцати лет прошедших с моей смерти. Он не нарушил данного слова, не скрысятничал, хотя имел на то вполне веское основание. Теперь я буду считать его только дедом, без всяких посторонних мыслей. Да и вообще, как сказала Лукьяниха, буду считать себя заново родившимся, и постараюсь никогда не совершать ошибок прошлой жизни. Все, нет больше законного вора Семена Метлы! Он умер, и пусть покоится с миром! Мы с дедом вернулись к столу, и я с аппетитом налег на закуски, позволяя себе время от времени пригубить немного спиртного. Совсем чуть-чуть — настроение у меня и без этого находилось на недосягаемой ранее высоте, и не нуждалось в дополнительном стимулировании. Когда за столом затянули «Черного ворона», я с превеликим удовольствием присоединился к честной компании. Эх, давненько же я не пел! Хоть, порой, мне очень этого хотелось. Но солидный статус воровского авторитета довлел надо мной все последние годы. А вот когда мужичок из бригады Борькиных лесорубов затянул прежде незнакомую мне песню, которая просто один в один перекликалась с моим нынешним состоянием, я неожиданно осознал, что тоже ему подпеваю. Слова сами собой выскакивали из откуда-то глубин моего подсознания, что я на мгновение даже опешил. А уж когда деревенские «певцы» меня и вовсе подставили, оставив заканчивать песню в одиночестве, я растерялся поначалу, но слова никуда не исчезли — ведь я тоже, в какой-то степени, ждал сейчас «свою счастливую весну». Надеясь, что она обязательно придет. У меня была только одна версия, откуда я мог знать эти слова — я получил доступ к какой-то части Тимохиной памяти. И из-за моего морального состояния слова песни выпрыгнули на поверхность, как чертик из коробочки. Подождем немного, мне спешить некуда, может, и еще чего всплывет? — Вечер в хату, господа хорошие! — Вырвал меня из раздумий до неприличия знакомый голос. Те же интонации, то же презрение, только он стал чуть грубее и ниже. Но я, ни за что на свете, не перепутал бы его ни с каким другим — ведь именно обладатель этого голоса и спровадил меня на тот свет с дыркой в голове! Глава 24 Витя Бульдозер просто «рвал и метал». Прошло уже полдня, а бригада «суровых пацанов», которую он поручил собрать Хорьку, до сих пор еще не мчалась по направлению к Нахаловке. Он несколько раз звонил самому Гоше с резонными требованиями поторопиться. Хорек обещал, что все будет ништяк, нужно только немного подождать — ведь собрать такую кучу вооруженных бойцов в наше время не так просто. Не девяностые на дворе! Витя рычал, матерился, обещал натянуть Хорьку глаз на жопу — но дальше этого дело не двигалось. Бульдозер с проклятиями бросал трубку, вливал в себя очередной стакан вискаря и все глубже погружался в черную меланхолию. Да, девяностые он вспоминал с потаенной грустью — ведь в то время только по одному щелчку его пальцев тут же срывалась с места вооруженная волынами кодла, готовая порвать на куски кого угодно! В те годы он реально чувствовал себя едва ли не Господом Богом, ведь только его желания определяли тех, кому жить, а кому и примерить деревянный макинтош пришла пора. Вроде бы и сейчас грех жаловаться — у него имеется все, что только душеньке будет угодно — бабки, власть, влияние… Но из жизни ушло что-то такое, безбашенное, дикое и буйное, заставляющее реально вскипать в жилах кровь и ссать кипятком. Когда адреналин едва ли из ушей не брызжет, и ты не знаешь, выживешь сегодня или завтра тебя четверо понесут… Честно говоря, Витя Бульдозер безмерно скучал по прежней жизни, ведь жизнь депутата Государственной Думы Виктора Павловича Тихорецкого, была сытой и богатой, но невыносимо пресной и до безобразия предсказуемой. Небольшой отдушиной был Бурят, которого Витюша использовал в духе тех самых девяностых, когда конкурентов уничтожали именно в прямом смысле этого слова. Сейчас не стало и Бурята… Этот чертов неуловимый общак Семена Метлы оказался для Бульдозера просто каким-то проклятьем. Едва он забрезжит на горизонте и поманит — «вот тута я, иди и возьми», как тут же исчезнет на десятки лет! Мало этого, но и забыть его просто так Витя не мог. Он всегда очень нервно реагировал на собственные провалы. А пропавший союзный общак едва не стал и вовсе настоящим провалом в Витиной криминальной «карьере». Если бы не перестройка, и не начавшийся по всей бывшей Стране Советов кровавый беспредел, когда братва резала, стреляла и даже подрывала друг друга направо и налево, напрочь позабыв про понятия, законы и здравый смысл, Витю бы реально развенчали из законников и уложили под дерновое одеяльце за убийство такого непререкаемого авторитета воровского мира, как Семен Метла. Ведь более известным и почитаемым в мире воров на тот момент был разве что Вася Бриллиант. Но девяностые «амнистировали» все прегрешения, обнулили показатели, бросив всю страну, а не только криминальное сообщество в пучину такого махрового беспредела, что сам Витя Бульдозер диву давался: «а что, так тоже можно было?», и брал этот пунктик «на вооружение». В те годы ротация в среде бандюков была очень и очень стремительной. Иной раз и дня не проходило, чтобы кого-нибудь не прирезали, пристрелили, отравили и взорвали. Многочисленные аллеи «криминальной славы» братков, выросшие на всех кладбищах постсоветского пространства, красноречиво говорили сами за себя. Но Витя оказался куда как зубастее многих, и куда как удачливее. Он выгрыз себе зубами место под солнцем, и теперь лишь с грустью ностальгировал по пошедшим денькам. К слову сказать, если бы ему представилась такая возможность, как вернуться назад, в девяностые, он бы ей обязательно воспользовался. В общем, бригада собралась только после обеда, можно сказать, даже ближе к вечеру. Максимум бойцов, которых сумел выдернуть с насиженных мест Хорек, оказалось не больше трех десятков. Остальные либо сослались на некие важные и неотложные дела, либо сказались больными, либо вообще не вышли на связь. Задолбавшись ждать, и наплевав уже на всякую «шифровку», Виктор Павлович лично сорвался к коттеджу Хорька, где и должен был пройти сбор. Да, автомобилями оказался забит весь проезд к дому смотрящего — места для всех машин на дворе коттеджа не хватило. Оставив водилу в машине, Витя буквально ворвался на окруженное высоким забором поместье своего подручного и как раз попал «к раздаче». Гоша наскоро инспектировал собранную «гвардию» и её вооружение. Вид основательно перезрелых «бойцов», составивших основную ударную силу Хорька, абсолютно не обрадовал Тихорецкого, как же, как и их разношерстное вооружение. — Это что за нах, Хорек⁈ Цирк шапито какой-то! — злобно прошипел Бульдозер, оттащив сторону смотрящего. — А чего ты хотел увидеть, Бульдозер? — ехидно усмехнулся Гоша. — Бравую росгвардию? Кремлевский полк? Так это тебе с другой стороны — с госдумы заходить надо было! А у нас ща вот так… Ты, вообще, в курсе, что молодежь и подростки больше не мечтает бандюками, рэкетирами, да проститутками вырастать? Они же теперь, сука, все больше в Интернете — блогерами, мля, хотят стать! Чтобы жопу от стула не отрывать, а лавандос лопатами грести! Вот же незадача какая, да, Виктор Палыч? — Гошу явно понесло, видимо, давно накипело. — Отстает криминал нынче по прибылям от блогеров, и сильно отстает! И где я, по-твоему, нормальных молодых головорезов вербовать должен? А если кто пострелять, да башкой рискнуть хочет — в ЧВК[1] сегодня бегут! — Так я не просил сильно молодых, — немного опешило от такого напора Хорька Бульдозер — сам-то он уже давно ничем таким не занимался, — но и не такое же безобразие! Он вновь кинул взгляд в кучу своих бойцов и поморщился: большинство мужиков, вставших под его знамена, были, действительно, слегка староваты для активных боевых действий. Но мало этого, большинство из «приглашенных» щеголяло настолько огромными пивными мамонами, что Тихорецкий просто диву давался, как они с таким авторитетом умудряются вообще ходить на своих двоих? Но они, каким-то образом умудрялись двигаться. Правда недалеко, вразвалочку и с отдышкой. — А ты, Витя, не смотри, что братва неказисто выглядит, — продолжал нахваливать свое горе-воинство Хорек, — пацаны все боевые, проверенные! Не на одной стрелке каждому из них побывать пришлось… — И когда же, в последний раз, случалась с ними такая оказия? — поигрывая желваками, поинтересовался Бульдозер. — Пару десятков лет назад? — Ну… — слегка притормозил с ответом Гоша, словно, действительно старясь это припомнить, — примерно так и есть! — Сука, Хорек, да это реально подстава! Да твои битюки как пользовать волыны уже и забыли! — А ты меня не ссучивай понапрасну, Бульдозер! — Хорек недобро сверкнул маленькими колючими глазками. — Я ить тоже не фраер ушастый, а в каком-никаком авторитете! Не хочешь таких — все в твоих руках — ищи других, только не обляпайся! И флаг тебе в руки! — А не ты не оборзел ли, Хорек? — Бульдозер уже реально кипел. — Забыл кто ты, а кто я? — Ну, и кто ты, Витя? — Тоже решил залезть в бутылку Гоша. После того, как он узнал, что Бурят переобулся в белые тапки, ему стало намного комфортнее, и он стал позволять себе больше. Например, зарамсовать[2] с Витей Бульдозером, потому, как второго такого ликвидатора, как покойный Бурят, которого не боялся, наверное, только сам Бульдозер, было уже не сыскать. А вырастить — тем более. Вот и позволял себе Хорек лишнее, зная, что в ближайшее время никто по его тушку от Витюши не явится! — Я в законе! — рявкнул Бульдозер, обдав слюной ранее верного Хорька. — А ты — всего лишь положенец[3]! Моей, кстати, волей… — У-у-у, как все, однако, запущено! — Театрально утерся рукавом Хорек. — Напомнить вам, господин Тихорецкий, что вы, между прочим, являетесь депутатом государственной думы. Не по понятиям это, Виктор Палыч! Не по закону[4]! Рамсы будем загибать? Аполитичность — раз! А ты же партийный, Витя! От какой партии избирался? Неужели от партии «Воровской закон и понятия в массы»? А, Виктор Палыч? Чего молчишь? А как же тогда 201.1[5] УК РФ? Если ты законник, так тебе восьмерик по самым скромным подсчетам корячится! У тебя же высшее положение в преступной иерархии! Ты же сам себе в думе срок выписал, голосуя за его принятие! А как же никогда не быть на побегушках у любых властных структур? — Я сам теперь власть! — рявкнул Витя, но это не произвело на Хорька ровно никакого впечатления — сильно уж его задел Бульдозер требованием «знать свое место». — Любых властных структур! — вновь повторил Георгий Валерьевич с самым гаденьким выражением на лице, какое только сумел изобразить. — А под этим «очком[6] с нулем и колом» из талмуда[7] ты подписался, а он в думу с подачи президента спущен. То есть ты, пахан, не есть высшая власть, раз над тобой президент? Над вором в законе нет никого, кроме Бога! Так что вы, господин Тихорецкий, либо крестик снимите, либо штаны наденьте! — Вот, значит, как ты заговорил, Хорек? — Угрожающе надвинулся на собственного положенца Бульдозер, совсем не ожидавший подобного расклада. — Не охренел ли, или сам решил корону примерить? — Это я о том, Витя, — решил немного разрядить вышедшую из-под контроля обстановку Хорек, — что у каждого из нас грешков за душой — воз и маленькая тележка. И в наше время грех любыми возможностями перебирать… Замнем для ясности? Че мы перед серьезным делом левый кипешь наводить-то будем? Бульдозер еще немного попыхтел, словно раздраконенный красной тряпкой бык, но, в конце концов, согласился с железобетонными доводами Хорька. Он бросил еще один недовольный взгляд в сторону собранной Гошей бригады: — Они реально хоть на что-то способны, кроме как яйца под огромными мамонами чесать, да пивас по вечерам ведрами хлебать? — Я ж говорил — пацаны проверенные! Ну, а что мальца постарели — так и мы с тобой уже совсем не пацаны! Зуб даю — все будет в мазу! — Ладно… Командуй общий сбор этим старым пердунам, — обреченно распорядился Бульдозер — не так он себе представлял этот выезд «на дело». Совсем не так… — Братва! — громко крикнул Хорек. — Слухай сюды! Ща пахан про расклад речугу задвинет! Толпа возрастных мужиков забурлила. — Да заткните уже хлебальники, в конце концов! — не выдержал Георгий Валерьевич. — Прямо, как стадо баранов! — Да ты не ругайся, Гошан! — выкрикнул из толпы краснорожий мужик с огромным пузом, словно он проглотил большой воздушный шар. — Братанов давно не видел! Мы с некоторыми в последний раз лет двадцать назад пересекались, когда на стрелу с Гурамом Рамарянским намыливались. — Точно, Куцый, знатное мочилово было… Витя только головой покачал — на серьезную бригаду этот сброд не тянул. Но, что есть — то есть. — А ну цыц, успеете еще побазарить! — осадил престарелую босоту Хорек. — Выезжать пора! — А кого прессовать едем? — Подал голос тот же пузан. — Кто-нибудь из вас в Нахаловке бывал? — уточнил положенец. — Я был! — Поднял руку один из бойцов, после чего смахнул ладонью пот с абсолютно лысой головы. — Правда, давно — в девяносто восьмом. Жора Буйный тогда леспромхоз пытался у каких-то лохопетов деревенских отжать… И как, отжали? — выкрикнул кто-то «из толпы». — Чет я Буйного с девяносто восьмого и не видел. — Так он в девяносто восьмом и пропал, — сообщил лысый боец. — Там конкретная такая тайга вокруг этой деревни… Местные сказали: поехал деляну одну смотреть, лесозаготовительную, и заплутал… — Со всей братвой заплутал? — посыпались вопросы. — А ты, тогда, как уцелел? — Со всей братвой пропал! Спасатели с собаками искали и никого не нашли. А мне повезло — Буйный в город отправил, — ответил боец. — За нотариусом, чтобы чин-чинарем «в наследство» вступить. Мы приехали, а уж нет никого… — вновь повторил он. — Пропали, говорят… Тайга, мол, большая… — Ты, Кучерявый, нахрена нам это дерьмо в уши льешь? — Перебил рассказчика Хорек. — У тебя за дорогу поинтересовались, а ты какое-то фуфло толкаешь! Нарисуй братве ясную картинку: как проехать и где собраться… — Рыгаловка там на въезде была, — вспомнил Кучерявый. — Как ща помню — «Мечта лесоруба». Вот у этой мечты и можно стрелкануться всем до кучи. — Значит так, босяки! — вновь призывая внимание, крикнул Гоша. — Выезжаем малыми партиями, а не всей кодлой, чтобы лишнего внимания не привлекать! Собираемся у «Мечты», если она еще есть. Ну, или где-нибудь на въезде… Ясно, пацаны? — Нестройный гул был ему ответом. — Кучерявый вам про дорогу расскажет, если кто еще с навигатором тупит. Всё, разбежались по тачкам! Двор особняка Хорька начал «редеть», вооруженные уголовники постепенно рассасывались. Положенец повернулся к Бульдозеру: — Виктор Палыч, может тебе не ездить? Я с пацанами все сам порешаю… — С чего бы это, Георгий Валерьевич? — Недобро покосился на подельника Бульдозер — особо доверять Хорьку в таком деле он не мог. — Вместе поедем. Я это общак уже тридцать лет ищу! — Думаешь, что он все еще там? — Бурята просто так бы не зажмурили. Да и твоих… Все более чем серьезно, Гоша… Более чем… Они выехали последними двумя машинами в сопровождении двух особо доверенных телохранителей Тихорецкого, и трех лучших бойцов Хорька — самых молодых и перспективных. Всю дорогу до Нахаловки уголовные авторитеты молчали — в принципе, все было обговорено заранее. Хорек дремал, время от времени открывая один глаз, а Бульдозер гонял в голове возможные варианты событий. Он надеялся, можно было сказать, что даже чувствовал пятой точкой, что в этом медвежьем углу его ждет встреча с прошлым, которое все никак не отпускало стареющего уголовника. Он и сам понимал, что несмотря на все официальные «регалии», полученные при внедрении во власть, на весь внешний лоск и легальный бизнес, он так и остался бандюком из девяностых. И как раз эта его часть, загнанная в «подполье» и удерживаемая там чудовищными усилиями воли, и была самой настоящей. А все остальное — лишь маска, позволяющая наслаждаться жизнью на полную катушку. Ибо времена царствования бандитского беспредела, в котором Витя чувствовал себя, как рыба в воде, увы, безвозвратно ушли. О чем он жалел, пусть и в тайне, не желая признаваться в этом даже себе. К рыгаловке «Мечта лесоруба», которая до сих пор существовала, только отчего-то не работала, автомобиль Тихорецкого подъехал уже в темноте. Но это как раз было на руку Вите — на её обширной автостоянке и была проведена «мини-сходка» для раздачи заданий небольшим группам головорезов. Для начала нужно было разведать, насколько велико население этой дыры. Ну, а затем уж и действовать по заранее разработанному плану. Хотя, никакого плана, в общем-то и не было. Витя любил придерживаться простых решений — всех собрать, а после нагибать до тех пор, пока не сдадут ему общак. Вот только «степень нагиба» будет определена в процессе. Вскоре по одному начали появляться запущенные им в Нахаловку «разведчики», докладывающие все, как один, что основная масса народу собралась на дворе какого-то вшивого фермера и вроде бы, бухают там по какому-то местному поводу. В оставленных домах остались только совсем уж глубокие старики и старухи, которые к своему возрасту ни пить, ни танцевать совсем неспособные. Но именно они и послужили источником «бесценной» информации. — В общем так, — обрадованно произнес Тихорецкий — судьба явно ему сегодня благоволила, собрав всех жителей Нахаловки в одном месте, — окружаем дом этого фермера! И чтобы ни одна тварь проскользнуть мимо вас не смогла! [1] Частная военная компания (ЧВК) — коммерческое предприятие, предлагающее специализированные услуги, связанные с охраной, защитой кого-либо и чего-либо, нередко с участием в военных конфликтах, а также со сбором разведывательной информации, стратегическим планированием, логистикой и консультированием. [2] «Рамсы» — это пальцы, а «рамсить» — шустро ими шевелить. В определённых кругах сильная жестикуляция при выяснении отношений имеет решающее значение (уголовный жаргон). [3] «Положе́нец» — на воровском жаргоне в криминальной иерархии человек, назначаемый «вором в законе» и имеющий право принимать решения в его отсутствие и от его имени. «Вор в законе» назначает «положенцев» на определённой территории (или в сфере деятельности), например, в городе. [4] Воровской закон (воровская вера, воровской кодекс, воровские понятия, блатные понятия) — неписаные правила и нормы поведения в воровском сообществе во времена Советского Союза и на постсоветском пространстве. Выработался в связи с обособленностью социальной группы преступников в условиях противодействия государству. [5] ст. 210.1 УК РФ — занятие высшего положения в преступной иерархии. Предложенная статья УК РФ предполагает наказание от 8 до 15 лет колонии со штрафом до 5 млн руб. либо в размере зарплаты осужденного или иного его дохода за период до пяти лет. [6] Очко — имеется ввиду карточная игра «очко» или «21». [7] Талмуд — 1) документы; 2) уголовный кодекс (уголовный жаргон) Глава 25 — Вечер в хату, господа хорошие! Одного беглого взгляда мне хватило, чтобы узнать собственного убийцу. А Витя с годами весьма изменился: теперь это был не отмороженный молодой ублюдок со стеклянными от наркоты глазами, а вполне себе представительный и холеный мужик, явно привыкший командовать. Что-то типа первого секретаря горкома партии, если мыслить масштабами безвозвратно сгинувших времен СССР. После того, как я реально осознал, кто сейчас произнес эти слова, мои пальцы сами собой сжались в кулаки, а взгляд заметался по округе в поисках хоть какого-нибудь оружия. Но ближайшим средством убийства мог послужить только столовый нож, да и то, если бы я сумел до него дотянуться — далековато было. Ну, не вилкой же мне его пырять? Оно, конечно, с одного удара четыре дырки… но дело это насквозь сомнительное и бесперспективное, только, если в глаз ему умудрюсь засадить. Или гортань перебью. Если бы еще я в своем родном теле пребывал, можно было бы попробовать. А в этом, молодом, я еще как следует не освоился, поэтому уповать на его реакцию и меткость, совсем не стоило. Так что на данный момент я мог лишь с ненавистью пожирать своего убийцу глазами, не пытаясь ничего предпринять. Но я надеялся, что судьба так или иначе предоставит мне удобный момент. Ведь не зря же она нас так быстро вновь свела лицом к лицу. Витек стоял в окружении вооруженных незнакомыми мне волынами шестерых торпед, которых тоже основательно потрепало временем. Старперы, не иначе, такие же, как гребаный утырок, только в отличие от Бульдозера и еще одного, явно авторитетного урки (я легко прочитал его по перстям на агальцах) выглядевшего немногим хуже Вити — только не таким лощеным. Пырхаться против вооруженной кодлы было глупо. Я постарался умерить нервную дрожь в руках, которыми мне до безумия хотелось впиться в глотку Бульдозеру и душить его до тех пор, пока он, тварь, не начнет ножками сучить! А затем чуть приотпустить, а после повторить! И еще раз! И еще… «Стоп! Хватит!» — Мысленно остановил я сам себя. — Ты же не маньяк, Метла! Да и не Метла уже! Просто мне нужно, в конце-то концов, закрыть этот «гештальт», ибо он продолжает занимать место в моем сознании, мешая мне начать новую жизнь. Гештальт с Махмудом был успешно зарыт. Осталось разобраться с Бульдозером… — Слышь, ты кто такой? — С места выкрикнул основательно перебравший Серега-лесоруб. — И какого хера твои фраера тут стволами размахивают? — Да это же Витя Бульдозер! — удивленно выдохнула Светлана, узнав бывшего уголовника, а ныне депутата. Её звонкий голос четко разнесся в ночной тишине остановившегося веселья. — Да насрать: хоть Коля Говновоз! Какого хера он нам праздник испортил? — Это кто там гавкает? — рявкнул уголовник, видимо, подсознательно подражая Джигарханяну в образе Горбатого Карпа. И эта фраза пробудила подобные же ассоциации и в хмельном сознании Серого. — С тобой, свинья, — поддав в голос хрипоты Высоцкого, ответил лесоруб, — не гавкает, а разговаривает капитан Жеглов! Несмотря на всю серьезность ситуации, деревенская компания, находящаяся в добром подпитии, весело заржала. — А ну, молчать! — истошно воскликнул Витя, толкнув локтем ближайшего к нему бойца с автоматом. И тот, недолго думая, эффектно выпустил в темное небо короткую очередь. Женщины завизжали, дети заплакали, смешки за столом стихли, а народ слегка протрезвел и напрягся. Я скосил глаза на единственного вооруженного человека на этой деревенской вечеринке — участкового Сильнягина. Его волына уже больше не висела у него на плече, а была спрятана под стол, накрыта скатертью и, я уверен, изготовлена к стрельбе. Еще, чисто теоретически, вооруженным мог оказаться и городской мент, который пока еще ничем себя не проявил. Но, думается мне, что сидеть без ответа он долго не будет. Однако, первым после стрельбы подал голос дед. — По какому праву, Бульдозер, ты ворвался в мой дом? — сурово произнес он, бесстрашно поднимаясь на ноги. — Беспедельщик… — Потому что я так хочу, старикан! И плевать мне…– в первый момент не признав Махмуда, непочтительно отозвался Тихорецкий. — Погоди-ка… — Он пригляделся к Махмуду, а после выдернул из кармана пиджака чехол с очками. Нацепив их на нос, он вновь пристально взглянул на старика. — Обзовись, бабай престарелый! — Махмуд Али-Баба! — не дрогнув ни единым мускулом, рубанул Ибрагимыч. — Гребаный Экибастуз! — Присвистнул Тихорецкий, толкнув локтем в бок стоявшего рядом Хорька. — Ну, и кто был прав, Гошан? Знаешь, кто этот гребаный сморщенный урюк? — спросил он. — Познакомься, Хорек, — не дожидаясь ответа, продолжил Бульдозер, — это самый преданный человек Семена Метлы — Али-Баба! Вот, значит, где ты ныкался все это время, Махмудка! — развязно продолжил он, подходя ближе к столу. — Неужели, ты все это время наказ своего пахана-покойничка исполнял? По глазам вижу — так и есть. Похвальная преданность, Махмудка! Похвальная! Только закончилось ваше время. Давно закончилось! Еще тогда, в восемьдесят девятом. Только по какому-то недоразумению тебе соскочить удалось и тридцать лет от меня общак прятать. Где он, Али-Баба? — Наконец-то перешел к самому главному Бульдозер. — Лучше скажи по-хорошему, — словно уговаривая неразумного ребенка, ласково произнес он, — а не то пожалеешь… — Западло мне с тобой даже лясы точить, Витя, — бесстрастно ответил таджик. — Ты хоть и не опущенный, но после всего, что ты с Метлой сотворил, зачушить[1] бы тебя не помешало! Вот скажи мне, Бульдозер, тебе пахан успел по ушам надавать[2]? — Заткнись, сука! — взвизгнул Тихорецкий, но старик все прекрасно понял: — Значит, успел… — Таджик расплылся в довольной улыбке. — А теперь можешь меня кончать, все равно не видать тебе общака, Витюша! — Ишь, шустрый какой? — Бульдозер, наконец-то, сумел взять себя в руки. — Зажмуриться спокойно захотел? Не-е-е, Махмуд, не угадал! Счала зажмурится кто-то из этих… — Он обвел пальцем притихших гостей. — Раз ты их всех здесь собрал, на такое угощение не поскупился, значит, они тебе чем-то дороги. С кого начнем? — Витя вновь провел пальцем «по гостям», типа, раздумывая, на ком остановиться. — С него? Или с него? Или с неё? На этот раз Бульдозеру удалось-таки пробить железобетонную невозмутимость старика: — Не смей, сука… — Так отдай общак, чепушила! — гаркнул Бульдозер. — Иначе я за себя не отвечаю! — Хрена тебе лысого, а не общак! — проскрипел старик. — А за свои слова ты никогда не отвечал, апельсин позорный! — Ну, все! — рассвирепел Тихорецкий, резко протянув руку к Хорьку. — Дай ствол! — Да завсегда-пожалуйста! — Гоша вложил в требовательно раскрытую ладонь босса пистолет. — С кого начнем, старый? — Теперь уже стволом пистолета принялся тыкать в собравшихся Бульдозер. — Подсказывай: кто из них тебе менее ценен? С того и начнем! Остальных на сладенькое оставим… — А ну, прекратить этот балаган! — С места неожиданно поднялся приезжий мент. — А ты чего за высер такой? — Вальяжно повернулся к нему Витя, не опуская ствола. — Первым хочешь быть? Доброволец нашелся? — Майор Поликарпов, следователь по особо важным делам! — Засветил служебную корочку Степан Николаевич. — А вам, господин Тихорецкий, я настоятельно советую сложить оружие… А вот это он зря так определился! Я понял это каким-то внутренним чутьем. И если до этого момента Бульдозер лишь пугал, пытаясь взять на понт всю эту честную компанию, то после заявления мента, сдать назад Витюша уже не сможет. Теперь на кону может оказаться его дальнейшая карьера. Да и вся жизнь легко может покатиться под откос. — Откуда же ты здесь взялся, мусор? — Заиграл желваками Бульдозер. — Принесла же тебя нелегкая… — Я предполагаю за тем же, за чем и вы, господин Тихорецкий, — ответил майор Поликарпов, — за драгоценностями. Следствие предполагает, что оставшиеся в так называемом «общаке» раритеты имеют не только номинальную, но и историческую ценность. — Хрен тебе, а не общак, мусор! — злобно окрысился Бульдозер. — Мне тебя завалить в сто раз дешевле обойдется! — Не советую! — Теперь в разговор влезла молодая следачка. Я, помимо воли, скользнул по её красивому личику и ладной фигурке. Эх, я о такой красавице всю прошлую жизнь мечтал. А когда в этой встретил, вокруг нее какой-то хлыщ увивается — муженек, чтоб его! А на меня она даже не взглянула. — Я весь наш разговор снимаю на телефон! — заявила Светлана, не обращая внимания на суетливо дергающего и толкающего её в бок муженька, которому явно не нравилось содержание разговора. — Запись сразу сливается в облако! Одно движение — и она окажется в соцсетях! Лучше сразу сложите оружие, пока не случилось непоправимого! Блин, зря это она. От таких разговоров, ставящих Бульдозера в тупик, у Витюши обычно планка и слетала. Не знаю, что такое облако и соцсети, но на Витюшу это заявление явно подействовало. Вон, как харя раскраснелась. Малиновой стала, что хоть прикуривай. Я стал постепенно приближаться к девушке, может быть, удастся как-нибудь выдернуть её из-под огня, если Бульдозер психанет. — Послушайте умную девушку, господин Тихорецкий! — Вновь взял на себя переговоры мент. — Сами сложите оружие! И людей своих разоружите! За угрозы и хранение незарегистрированного огнестрела много не дадут! Давайте, не будем доводить до кровопролитья! — Ты не понимаешь, мусор… — Покачал головой Витя, поблескивая ошалелыми глазами. — И шалашовка твоя не понимает… Вот с какого х. я тебя сюда принесло? Бульдозер явно начинал загоняться. Это его дурное свойство натуры и не давало ему спокойно жить. А мент со своей девицей являлся реальной угрозой его нынешней сытой жизни. А угрозы Витя устранять умел, иначе не протянул бы столько лет. Моя смерть тому примером. Воздух уже явно потрескивал, накалившись от ненавистного взгляда Бульдозера, который и без всякого оружия сумел бы зажмурить мента, если бы его взгляд вдруг стал материальным. А я, бочком-бочком, практически добрался до молодой следачки, попутно вооружившись, подобранным со стола ножом. Против волыны так себе аргумент, но, все-таки, не совсем с пустыми руками — хоть одной из шестерок Бульдозера, да сумею глотку вскрыть. — Служебный долг, Виктор Палыч, меня сюда принес, — усмехнулся мент. — Хотя, сомневаюсь, что вам известно такое понятие. — Для этого беспредельщика вообще никаких понятий не существует! — прокаркал дед. — Ни божеского закона не чтит, ни воровского, ни обычного — человеческого! Ему ведь человека в белые тапки обуть — что высморкаться! — продолжал обвинять Бульдозера Махмуд, а я краем глаза отметил, что он тоже ножичком вооружился, незаметно стянув его со стола. Ай, молодца, Махмудка — моя школа! — Да за одного Семена Метлу тебя надо на ремни живьем порезать! — продолжил пожилой таджик. — Бес ты, а не честный и законный вор! Тихорецкий резко вскинул руку, целясь прямо в лоб старику. — Бульдозер, а общак? — предупреждающе воскликнул Хорек. — Мы же за ним в эту дыру притащились! Убьешь старикана — хрен чего найдем! Я прекрасно видел, как Витюше хотелось пустить пулю в лоб Махмуду и как дрожит его напряженная рука. Если бы не окрик подельника, Бульдозер реально бы завалил старикана. А так… — У-у-у, сука! — прохрипел Бульдозер, не опуская подрагивающего пистолета. И я понял, что он сейчас точно кого-то убьет, чтобы выпустить пары… — Бах! — Я оказался прав, и пистолет выплюнул смертоносную пулю, которая предназначалась так понравившейся мне девушке. Видимо, её угроза насчет слива компромата на Витюшу в какое-то облако, оказалась решающей. И гребаный Бельмондо решил её устранить хотя бы ее! Вот только не рассчитывал Бульдозер, что я сумею его опередить на какие-то микроскопические доли секунды, оттолкнув следачку в сторону… Что-то тяжелое долбануло меня в грудь, как будто лошадь со всей дури лягнула. Попал, все-таки, сученышь! «Неужели все? Опять приплыл? — падая на спину, словно в замедленной съемке, подумал я. — Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал…» — Это еще не всё, Семен! — услышал я тихий шелестящий голос, произнесший эту фразу словно бы прямо в моей голове. — Но первая попытка засчитана — нет ничего ценнее в этом мире, чем жертва во имя спасения чужой жизни! — Что ты такое? — просипел я, чувствуя, как стремительно покидают меня силы. — Какая попытка? Почему первая? Но ответа не было. Меня подхватил на руки тот самый приезжий мент, что стоял рядом с девушкой, и бережно опустил на пожелтевшую и вытоптанную траву. — Ти-и-имка-а-а! — Тягуче и словно сквозь уши, забитые ватой донесся до меня все отдаляющийся голос Валька. А когда надо мной склонился прекрасный, но встревоженный лик ангела, я нашел в себе силы улыбнуться и выдохнуть с облегчением: — Слава Богу… жива… А после этого мир для меня в очередной раз перестал существовать… [1] Зачушить — унизить (уголовный жаргон). [2]Дать по ушам — 1. обвинить; 2. изгнать из воровской среды; 3. принизить авторитет (уголовный жаргон). Глава 26 Сколько времени я провел в беспамятстве, мне было сложно определить. Но очнулся я, скорее всего, в больнице. В меру жесткая кровать, белые стены и потолок, капельница в руке. Боль в груди немного притихла, но болело еще вполне себе чувствительно. Похоже, гребаный Бульдозер мне легкое повредил! Я осторожно кашлянул, грудь вновь прострелило острой болью. — Господи, он очнулся! Доктора, позовите доктора! — воскликнул знакомый мне дрожащий женский голос с истерическими нотками — Тимкина мать. — Уймись, Глашка! — сурово прикрикнул на нее другой, тоже знакомый мне голос. Валек, отец занятого мною тела, узнал я его. Вернее, уже мой отец и моя мать. Да, я теперь Тимка, и никто иной! — Я же говорил, что все с ним будет нормуль! — Третий голос я тоже опознал безо всякого труда — Иваныч, крестный. Значит, вся моя родня, кроме старого Махмуда, в сборе. И я рад, просто счастлив, что с ними все в порядке! Только узнать бы, чем все закончилось? Я осторожно повернул голову, чтобы лишний раз не тревожить рану, и попытался охватить взглядом всех, находящихся со мной в одной палате и тут же «утонул» словно в глубоком омуте её темных глаз… Да-да, она, та девушка-следачка тоже была в больничной палате вместе с моей родней. Она сидела у изголовья кровати и, заметив, что я очнулся, взяла меня за руку. От прикосновения её тонких изящных пальчиков к моей ладони, меня даже в жар кинуло и потом прошибло, а по всему телу пробежали предательские мурашки. Кровь волной прилила к моему лицу… И не только к лицу… Такой мощной реакции от своего организма я точно не ожидал. Но, по правде признать, мне это понравилось. Давно я не чувствовал себя настолько живым, что хотелось бы вскочить с кровати и горы свернуть. — Как вы себя чувствуете? — тихо поинтересовалась следачка, продолжая поглаживать мою руку. — Ты… — просипел я, не понимая, за что мне выпало такое счастье. — Давай… те на «ты»… — Хорошо, — лучезарно улыбнувшись, легко согласилась девушка, — как ты себя чувствуешь? Гребаный Экибастуз! Да за такую улыбку я был готов легко шагнуть под пулю еще раз. — Просто великолепно! — выдавил я в ответ. — Когда у твоей постели обнаруживается такая красавица, любые болячки проходят сами собой! — Ну, а что я еще должен был сказать? Давненько я девушкам комплименты не говорил. Вот и подзабыл немного, как это делается. Однако девушка неожиданно зарделась, а её рука дрогнула. — Да все с ним в порядке! — хохотнул Иваныч. — Если на девчонок заглядывается — на поправку идет! Слышь, Глашка, не реви! — А что вообще произошло? — поинтересовался я, не отрывая взгляда от лица Светланы. — У-у-у, Тимка! Да ты все самое интересное пропустил! — разговорился крестный. — Там у нас самый настоящий боевик приключился, что хоть кино про него снимай… * * * — Не советую! Я весь наш разговор снимаю на телефон! Запись сразу сливается в облако! Одно движение — и она окажется в соцсетях! Лучше сразу сложите оружие, пока не случилось непоправимого! — Светлана, конечно, блефовала: никуда слить записанную информацию она не могла в принципе — не работала в Нахаловке мобильная сеть. Но уголовник Бульдозер этого толи этого не знал, толи не запамятовал — на него это заявление очень подействовало. Светлана видела, как его мясистая морда налилась дурной кровью. Да, для депутата госдумы подобная инфа в сети означала полный крах дальнейшей карьеры, судебное разбирательство, которое, не факт, что удастся замять. Похерить дело просто не дадут всякие социальные и общественные движения типа «Народного фронта», созданные как раз для этого. После небольшой ругани с майором Поликарповым и Махмудом, уголовник, давно и успешно маскирующийся под законопослушного гражданина и даже законодателя, окончательно вылез наружу. Бульдозер засветил свою истинную сущность, едва не пристрелив из пистолета старого таджика. И если бы не своевременное вмешательство его подельника — первым под удар бы попал именно Али-Баба. Светлана исправно продолжала все снимать на камеру мобильного телефона и, похоже, это обстоятельство и сыграло с ней дурную шутку — чтобы выпустить пар, депутат Тихорецкий выстрелил именно в нее. И лежать бы ей с простреленной головой, если бы не внук хозяина поместья — Тимоха, который каким-то неимоверным образом сумел угадать намерения Бульдозера. Он, не жалея себя, оттолкнул девушку в сторону, загораживая её своим телом. Пуля ударила парня в грудь и отбросила его на Светлану, которая сразу все поняла. — Игорь, помоги! — воскликнула девушка, пытаясь удержать раненого парня, решившего спасти её ценой собственной жизни. Но ответа от мужа не было, как и его самого в поле зрения девушки. Размышлять, куда пропал её благоверный, времени не было. Девушка с трудом уложила тяжелое тело на землю и бросила взгляд на стремительно бледнеющее лицо парня. — Слава Богу… жива… — паренек неожиданно улыбнулся, в уголках его рта показалась пузырящаяся кровь, и только после этого он потерял сознание. — Черт! Черт! Черт! — выругалась Дроздова, разрывая футболку на его груди, чтобы осмотреть ранение. В районе пулевого отверстия так же обнаружилась пузырящаяся кровь и, если прислушаться, можно было явственно различить, как подсасывается в рану воздух при дыхании. А это могло обозначать только одно — повреждено легкое! Забыв обо всем на свете, Светлана лихорадочно принялась вспоминать, что нужно делать именно в этом случае. Ведь она это проходила, как на уроках ОБЖ еще в школе, так и на практических занятиях по оказанию первой помощи уже в институте. Самое первое, вспомнила она, при отсутствии в ране инородного предмета надо прижать ладонь к пулевому отверстию и закрыть в него доступ воздуха. Если рана сквозная, нужно закрыть и входное, и выходное раневые отверстия. Недолго думая, она приложила ладонь к груди парня, закрывая рану и одновременно ощупывая второй рукой его спину — нет ли выходного отверстия с другой стороны. К счастью, или к несчастью (Света не помнила) рана оказалась не сквозной. Следующим этапом нужно было закрыть рану воздухонепроницаемым материалом — загерметизировать, а после зафиксировать этот материал повязкой или пластырем. Девушка сдернула со спинки стула свою сумочку, с которой пришла на вечеринку и безжалостно высыпала её содержимое на траву. Действовать одной рукой было неудобно — рану она продолжала зажимать, но Света нашла в содержимом небольшой целлофановый пакетик и небольшой рулончик пластыря, которым время от времени заклеивала стертые жесткими туфлями до мозолей пальцы на ногах. Упаковка влажных салфеток тоже пошла в ход — нужно было чем-то отереть с груди парня кровь. Её было немного, но прилепить пластырь не получилось бы. Работала она быстро и четко, как опытная полевая санитарка, хотя подобным в реальности ей раньше заниматься не приходилось. Её не сбивали даже продолжающие раздаваться выстрелы, крики и какая-то нездоровая суета вокруг. Однако, у нее все получилось, словно кто-то невидимый стоял рядом и направлял её руки. Дальше следовало придать пострадавшему положение «полусидя» и приложить холод к ране. И если с холодом были определенные проблемы, то положением «полусидя» она тоже прекрасно справилась, подтянув раненного поближе к себе, приподняв его плечи. И только после этого она крикнула: — Помогите! Но можно было уже не кричать — рядом уже оказался отец Тимохи — Валентин Петрович: — Сейчас, дочка… Сейчас помогу… Пока она оказывала первую медицинскую помощь парню, возможно, спасшему ей жизнь, но однозначно сохранившему здоровье, события в саду развивались не менее стремительно и трагично — едва только грохнул выстрел, Хорька, стоявшего за спиной Бульдозера, в тот же момент обдало горячей кровавой кашей. Не разобравшись в первый момент, в чем же тут дело, он заторможено наблюдал, как непотопляемый даже в девяностые Витя Бульдозер с раздолбанной в хламину башкой, в которой не осталось даже мозгов, словно куль с дерьмом рухнул на землю. — Бах! Бах! — Раздалась еще пара быстрых выстрелов, и бошки бойцов, стоявших рядом с автоматами наизготовку, тоже разлетелись по сторонам кровавыми рубиновыми водопадами, красиво подсвеченными уличной светильниками. Мгновенно припомнив бурную молодость, Хорек рухнул на землю, несмотря на травищу, заляпанную мозгами и сгустками крови — он и без этого уже был вымазан в кровавом дерьмище с ног до головы. Разжав сведенную судорогой руку Бульдозера, Хорек вырвал из нее ствол. — Бах! Бах! Бах! Бах! — Трупы сыпались на траву, словно перезревшие груши в ночном саду. Хорек понял, что из его бойцов, вошедших в сад, в живых не осталось никого. Уцелел в этой бойне только он один. — Ну ты даешь, Филимон Митрофаныч! — нервно сглотнув и качая головой, произнес майор Поликарпов. — Никогда такого не видел… — Опыт не пропьешь, — откашлявшись от едкого порохового дыма, ответил участковый, так и не достав свою пушку из-под стола. — А Митрофаныч у нас в Нахаловке вместо Терминатора! — выкрикнул Серега, веселье которого взлетело до каких-то невиданных высот. — Вот подумываю, может тоже себе башку разбить и титановую пластину вставить? — Да помолчи уже, хохмач! — Недовольно произнесла Катерина, отвешивая балдому лесорубу тяжелую затрещину. — Такими делами не шутят! Филимон Митрофанович у нас настоящий герой! И не надо над его ранением зубоскалить! Понял, дебил⁈ — Молчу-молчу! — потирая затылок, безропотно стерпел экзекуцию Серый. — Только это, ребятки, — вновь подал голос Сильнягин, — у меня еще пуля осталась. Семерых я заземлил, а их восемь было! Покопайтесь там, в кучке, еще живой должен кто-то остаться, ежели только я двоих одной пулей не приласкал… Серый, Борис и еще пара мужиков-лесорубов подорвались из-за стола и подошли к еще подергивающимся телам. — Есть, падла! Живой! — Распихав трупы со сплошь простреленными головами, Серый обнаружил затаившегося Гошу. — Под жмура закосить хотел, мля? — Он выбил пинком ствол из руки Хорька, а затем основательно прошелся грубыми ботинками по его ребрам. — Самый хитрый здесь, сука! — Давай, подъем! — Борис поднял уголовника за шиворот и поставил на ноги. — Вы чё творите, отморозки? — Неожиданно тонко заверещал Хорек. — Вы знаете, кого завалили, утырки? — А то нет! — В голос заржал Серый. — Ты про Витю Бульдозера, штоль? Так ему на том свете давно прогулы ставят — вот, наконец, и сподобился! А ты что за гусь? — Лесоруб крепко встряхнул щуплого авторитета за грудки. — А это — уголовный положенец по области, — произнес вместо бандита майор Поликарпов. Убедившись, что его подчиненная в полном порядке, а вокруг раненного паренька суетятся родственники, оказывая первую помощь, он вновь нырнул в стремительный круговорот событий. — Кличка — Хорек, Хорьков Георгий Валерьевич… — А! Хорек, значит? — Хищно усмехнулся Борис, заглядывая авторитету прямо в глаза. — Так вот, значит, кто нам палки в колеса вставлял, когда мы с китайцами мутить начинали… — И он с оттяжечкой пробил уголовнику в солнышко. Гошан сдавленно выпустил воздух и «сложился», но устоял на ногах только лишь потому, что бригадир лесорубов продолжал удерживать его за грудки. — Вы тут… все сдохнете, суки… — просипел он, хватая распахнутым ртом воздух. — У меня за оградой больше двух десятков торговцев мясом[1]! И все с волынами… Не выпустят без меня никог… — Бах! — И башка Хорька тоже разлетелась кровавыми брызгами, как раньше у его подельников, слегка замарав кровью лесорубов. — Митрофаныч, совсем с дуба рухнул? — возмутился Борис. — Так-то новая совсем рубашка была! А ты её в конец заговнял! — Пардоньте, парни! — невозмутимо произнес старикан, вынимая винтовку из-под стола. — Мой косяк — палец дрогнул на спусковом крючке… — Он отщелкнул магазхин и принялся набивать его патронами, которые вынимал из кармана своего потертого кожаного плаща. — Староват я уже для таких вот фокусов. — Хм, а удачно палец дрогнул! — рассматривая четкую дырку посередине лба Хорька, с завистью произнес Борис. — У меня бы так всегда дрожал… — Ну, а вы чего встали? — Неожиданно рявкнул на лесорубов участковый. — Оружие разобрали, дятлы — за забором еще два десятка головорезов! Баб с детьми увести подальше и спрятать… — А куда их? — Почесал пятерней затылок Борис. — К дому палево вести — наткнемся на кого… — В сад идите! — неожиданно подал голос старый таджик, отвлекшись на мгновение от раненного внука. Все, что было можно, уже сделано — а, чтобы доставить его в больницу, нужно было разобраться с уголовниками, оцепившими поместье Махмуда. — Вон, по той тропинке идите, — он указал пальцем, — там у меня капитальный сарай для садового инструмента. В нем погреб. Все ясно? — Понял, Ибрагимыч! — Кивнул Борис и, засунув пистолет Хорька за пояс. — Кать, давай, уводи девок и мелюзгу! А мы с остальными разберемся! Дальше события понеслись еще более стремительно: едва женщины с детьми, и раненным парнем, которого под руководством Катерины утащили двое деревенских мужиков, исчезли в темноте ночного сада, на освещенный пятачок возле столов выскочили с территории двора двое бойцов из бригады Бульдозера. — Чё так нашумели, пахан? — бросил один из них, сразу не разобравшись в ситуации. — Бакланы совсем не догоняют… Тля! — Едва его взгляд пробежался по окровавленным телам подельников, как он все понял и вскинул автомат, но выстрелить не успел, получив в висок рукояткой пистолета от резко подскочившего к нему Бориса. Зато второй успел полоснуть неприцельной очередью по противнику и резко дать стрекача. Он ломанулся в сторону от света — только кусты затрещали. — Все целы? — осведомился Сильнягин, передергивая затвор своего карабина. — Вроде, целы… — Обежав глазами всех оставшихся, подытожил Борис. — Никого, сука, не зацепил. — Значит так, — Сильнягин положил карабин на стол перед собой, — у кого нет ствола — уё к бабам и детя́м, чтобы под ногами не путаться! Майор? — Повернулся он к Поликарпову. — У тебя с этим как? — Табельное, — Степан Николаевич показал старику пистолет. — Добро! — кивнул участковый. — Значит, повоюем! Не думал, что еще придется… Ан, нет! — И он ласково провел пальцами по деревянному ложу винтовки. Бой вышел дерзким, жестким, но скоротечным. Пришлые уголовники, не знакомые с территорией, да еще и прибывшие в поселок в сумерках, откровенно терялись на местности. Тогда как Махмуд знал каждую кочку на своем участке и вокруг него. Потребовалось буквально полчаса, чтобы выжившие бандюки, которых основательно попотчевали огнем, поджав позорно хвосты и бросив раненных на произвол судьбы рванули из этого ада. Но их судьба тоже была незавидной — ведь из Нахаловки до трассы вела только одна дорога, которую перекрыли полицейские наряды по звонку майора Поликарпова — проводная связь в доме Махмуда исправно работала. Так же майор строчно запросил несколько машин Скорой Помощи — раненных тоже хватало, как с одной, так и с другой стороны. — Да уж, натворили мы с тобой делов, Светлана Батьковна… — произнес Степан Николаевич, после того, как машина с раненным внуком старого Махмуда отчалила к городу. Валек решил, что быстрее перехватить Скорую по дороге. — Настоящая бойня! — И он сокрушенно покачал головой при виде кучи трупов. — И все из-за чего, Степан Николаевич? Из-за какого общака? Ну, не должны же люди так… — Да, Света, люди не должны… Но ты уверена, что это — люди? — А у меня Игорешка пропал, — наконец, не выдержав, девушка расплакалась и пожаловалась начальнику. — А вдруг его убили? — Ну, что ты расклеилась, Светлана Батьковна? — Поликарпов обнял её за плечи. — Тела нет? Нет! Значит, все с ним в порядке! — Жизнеутверждающе заявил майор. — И машины тоже нет! — Еще сильнее зарыдала девушка. — Он что, бросил меня в опасности? Сбежал в самый ответственный момент? — Ну, красавица, чего это тебя из одной крайности в другую заносит? А? Разберемся! Мы же с тобой следователи! А теперь, давай посмотрим, из-за чего вся эта кровавая вакханалия и развернулась… Махмуд Ибрагимыч, — заметив старого таджика, окликнул его Поликарпов, — можно вас на минутку? Али-Баба подошел к майору в сопровождении участкового Сильнягина. — Ну что, майор, весело у нас тут, в Нахаловке? — Довольно ощерился Митрофаныч, лихо сдвинув на самую макушку свою ковбойскую шляпу с ментовской кокардой. — Ничего веселее в жизни не видел, — в тон ему ответил Степан Николаевич. — Только еще одно хотелось бы посмотреть, так сказать для полноты картинки… — А? — понятливо кивнул Сильнягин, двинув Махмуда локтем в бок. — Где общак? Давай, колись, старый урка! Хватит уже — и так тридцать лет шифровался! Партизан, млять, нендоделанный! — Будь проклят этот общак! — Сжав кулаки, произнес старик. — Если с Тимкой что-то случиться — я себе этого никогда не прощу… Поехали! УАЗик Сильгина скрипнув тормозами остановился у ворот свинофермы Хлыстовых. Сильнягин посигналил, но громкий звук клаксона никто не отозвался. Он посигналил еще раз — вновь тишина. — Раздолбайство у тебя на объекте, Ибрагимыч! — произнес участковый, выходя на улицу. — Странно… — отозвался Махмуд, тоже вылезая из машины. — У Прокопьича, вообще-то, бессонница… Следом за ним вышли и полицейские — Светлана с майором Поликарповым. Махмуд подошел к калитке и толкнул её. Дверка оказалась не запертой и легко распахнулась. Старик бодро рванул к зданию конторы, где ночью обитал сторож. Дверь в помещение тоже оказалась открытой Сторож лежал на раскладном кресле, обмотанный скотчем с головы до ног, словно гигантская куколка и лупал глазами. На его блестящей лысине отчетливо была видна ссадина от удара чем-то тяжелым. — Как же ты так, Порокопьич? — сокрушенно произнес Махмуд, освобождая рот сторожа. Поток брани, который полился из старичка, стоило только освободиться его рту, заставил полыхать кончики ушей молодой следачки. А остальные только подивились настолько накрученным оборотам речи. — Подловил меня, черт! — наконец произнес сторож, отведя душу. — Кто? — Тут же встал «на дыбки» Сильнягин. — Да кабы знать? — пожал плечами Прокопьич. — Он крикнул: Прокопьич, помоги, Махмуда убивают… Ну, правда, чего бы я подумал — там у вас реальная такая стрельба стояла. Вот и высунулся… И получил… — Он, сморщившись, приложил пальцы к еще кровоточащей ране. — Филимон Митрофанович, у вас аптечка в машине имеется? — спросила Света. — Зачем же в машине? — произнес Махмуд, винимая из шкафа пластиковый белый ящик с красным крестом. — У нас на ферме технику безопасности соблюдают! Света выхватила аптечку из рук таджика и быстро обработала сторожу ссадину. — Что, даже ни одним глазком его не видел? — продолжал допытываться Сильнягин. — Не видел… — со вздохом подтвердил Прокопьич. — Ловкий, как черт, оказался! Хорошо, хоть до смерти не пришиб… К заброшенному свинарнику вся компания подходила с дурными предчувствиями — сквозь заросли сорной травы к строению вела явно пробитая автомобилем колея. Так оно и оказалось: разобранные полы, сброшенная дерюга и отброшенная в сторону крышка пустого ящика из-под снарядов. Ну, разве что немного «мелочевки» застряло в углах, да было рассыпано по земле… ЭПИЛОГ Некоторое время спустя на побережье Адриатического моря — Жить — хорошо! — отхлебнув из трубочки алкогольного коктейля, томно произнес загорелый до черноты парень, откинувшись на спинку пляжного шезлонга. — А хорошо жить — еще лучше! — логическим окончанием добил фразу такой же загорелый, но полный мужик. — Не правда ли, Игореша? И кто был прав, подписывая тебя на все это? — Толямба, ты, как всегда, оказался прав! — согласился с приятелем и подельником Дроздов. — Вот! — Собакин отсалютовал Игорю стаканом дорого виски со льдом и залпом проглотил горючую, но охлажденную жидкость. — Уф! Здорово! — сдавлено произнес он, отправляя в рот ломтик сочного ананаса. — Меня чуйка еще ни разу не подводила! Если бы Стас со своими дебилами меня в точности слушали, катались бы, как сыр в масле! Но зато, теперь мы с тобой, Игорешка, шикуем не по-детски! И ничего нам за это не будет! Еще бы способ отыскать, как за кордон основную массу цацок перекинуть… Ну, ничего — пусть отлежатся… до поры, до времени… КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ [1] Торговец мясом — убийца (уголовный жаргон) Nota bene Книга предоставлена Цокольным этажом , где можно скачать и другие книги. Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом . У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах . * * * Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом: Нахаловка#2