Товарищ «Чума»#9



Пролог

Октябрь 1942 г.
Третий рейх
Земля Анхальт[1]
г. Вернигероде

На небольшой открытой террасе — Biergarten[2], принадлежащей маленькому семейному кафе на окраине старинного городского квартала, в уютном дубовом кресле удобно расположился весьма пожилой господин. В ожидании официанта он лениво просмотрел небогатое меню, которое обнаружил тут же на столе.
Затем пожилой джентльмен всё так же неторопливо достал небольшую плоскую флягу, которая легко помещалась во внутреннем кармане его слегка устаревшего прогулочного костюма, и с откровенным удовольствием приложился к её прохладному металлическому горлышку.
Густая и тягучая жидкость, которую он с таким удовольствием смаковал, тоже явственно отдавала металлом, поскольку содержала большое количество железа. Да, во фляжке посетителя летнего биргартена плескалось отнюдь не старое вино и даже не выдержанный благородный коньяк — там была кровь.
Самая настоящая, человеческая, и весьма свежая к тому же. Самое примечательное, чтобы добыть эту, пусть и небольшую дозу живительной субстанции, старику не пришлось даже пальцем о палец ударить. Но доставили её по первому требованию, как и обещали. И именно той группы и резус-фактора, который он предпочитал больше всего. И даже учли пожелания насчёт национальной принадлежности донора, и того, что он должен был съесть перед тем, как «поделиться» своей кровью.
Пожилой господин сделал еще глоток, ощутив терпкий аромат выдержанного коньяка с нотками ванили, и откинулся в кресле, пробегая взглядом по окрестностям города. Он уже давно, лет, наверное, двести, не был в этом примечательном немецком городишке, носившем странное имя — Вернигероде. Местные германские умники-лингвисты до сих пор утверждали, что этимология названия города ясна не до конца.
Самой большой проблемой для них стал корень слова — «Wernige», который они никак не могли обосновать. Зато с окончанием –reuth, -roth, -rode, -rade проблем не возникало — слова Rod, Rodung, что означало «вырубка (леса)». Город был возведён в густой лесистой местности — вот и ответ.
Самое смешное, что сидевший за столиком старик точно знал ответ на этот вопрос — и никакой вырубкой леса там совсем и не пахло. Просто крепость, из которой выросли нынешний замок и город Вернигероде, начал строить в начале 12-го века некий граф Адальберт, который был славянином по происхождению.
И это «непереводимое» для немцев «Wernige», означало не что иное, как «Верный». Просто слегка трансформировавшееся за сотни лет. А в нынешней безумной Германии признать что-то изначально славянским, означало подписать себе, может быть, и не смертный приговор, но длительное заключение — уж наверняка.
— Извините за ожидание, уважаемый! Господин что-то желает заказать? — Наконец-то к старику подошел один из официантов.
А скорее всего, он был единственным официантом в этом маленьком кафе. Вполне возможно, что он же еще являлся и хозяином — держать большой штат во время войны такое заведение просто не могло себе позволить. Именно поэтому официанта и пришлось так долго ждать на открытом воздухе. Он сначала обслужил посетителей внутри кафе, а затем вышел на улицу. Лето уже минуло, да и осень подобралась уже к своей середине, так что люди на открытой террасе были редкостью.
— Бифштекс с кровью, пожалуйста, — ответил пожилой господин. — Очень обяжете, если прожарка будет минимальной.
— Сделаем, — понятливо кивнул официант, удаляясь.
А его пожилой клиент вновь вернулся к неспешному созерцанию окружающих красот древнего города. Первое письменное упоминание о городе Вернигероде встречается в документах 1121-го года, когда граф Адальберт из Хаймара под Хильдесхаймом выбрал место для своей резиденции.
Одновременно он начал строить низинную крепость — предшественник нынешнего замка. Но в те далёкие времена это малолюдное германское захолустье совершенно не интересовало пожилого джентльмена, правда, тогда еще не бывшего настолько пожилым.
Впервые он появился в этом городе где-то в середине 15-го века, когда род графов Вернигероде пресёкся. Тогда графство Вернигероде, а соответственно и его замок перешли в собственность графов фон Штольберг, являющихся старинным одарённым родом, представители которого возглавляли один из многочисленных ведьмовских ковенов средневековой Европы.
И именно с этого момента началось возвышение этого колдовского объединения ведьм, оставшегося на сегодняшний день единственным Европейским ковеном ведьм, навязывающим свои правила всем остальным малефикам Старого света. А могуществу и возвышению в среде одарённых, фон Штольберги обязаны самой высокой точке, расположенной в их владениях — горе Броккен.
Именно эта гора на многие столетия стала местом главного шабаша немецких, а позже и всех Европейских ведьм. А расстояние от вершины горы Броккен до центра Вернигероде составляло чуть больше десяти километров. И властители замка по полной использовали эту близость, особенно во время Вальпургиевой[3] ночи.
Кто из фон Штольбергов первым открыл секрет горы Броккен, старик не знал. Но то, что эта гора являлась сосредоточием неких сил, подчинить которые в разное время пытались многие одарённые, было ему известно еще за несколько столетий до основания города и замка.
И только новым хозяевам графства Вернигероде удалось воспользоваться этими силами и открыть настоящий портал в иное измерение, а точнее — в Ад. Правда, всего лишь на один день в году. Говорили, что на вершину горы мог проникать сам владыка темных сил — Сатана, и принимать «ежегодный отчет» у ведьм, колдунов, нечисти и нежити. Когда же на шабаш случайно забредал какой-нибудь зевака из местных жителей — участь его была плачевна.
Близость к своему повелителю, пусть и весьма недолгая — день в году (но у других ведьм и такого не было), возможность фильтровать доступ к его телу, и обладание местом силы, позволило фон Штольбергам возвыситься в весьма кратчайшие сроки и подмять под себя большую часть сначала немецких, а затем и все остальные ковены ведьм Европы.
Некоторое время Старый свет сотрясали колдовские войны, но фон Штольберги не сдали своих позиций, возвысившись еще больше. Их враги либо погибали, либо бежали за море — в Америку, либо подчинялись правилам, установленным новыми хозяевами жизни.
Лишь единожды хозяева Вернигероде были вынуждены покинуть свои владения, когда едва не пали от рук инквизиции, сумевшей взбунтовать целый город во время тридцатилетней войны[4]. Почти полвека фон Штольцы были лишены доступа к горе Броккен и вынуждены обитать в Ильзенбурге.
За это время они едва не растеряли все свои ранее завоеванные позиции на «колдовском Олимпе». Но, вернувшись назад в 1710-ом году, они сумели вновь укрепить своё пошатнувшееся могущество. Сумеречный мир темных сил потрясла еще одна, наверное, самая кровавая война ведьм, в которой фон Штольберги доказали, что они по праву являются сильнейшими малефиками Европы.
Из многочисленных ведьмовских ковенов остался лишь один, который возглавляли хозяева Вернигероде. И с того времени по сегодняшний день вся «магическая политика» была сосредоточена в их руках. И именно по этой причине пожилой господин и появился в этом городе — ему нужно было решить с ведьмами кое-какие вопросы, появившиеся за его длительное отсутствие.
— Приятного аппетита! — Вновь появившийся официант поставил перед клиентом тарелку с большим куском слегка обжаренного мяса, сочившегося красной жидкостью.
— Данке! — произнёс старик, берясь за нож с вилкой.
Если бы имелась возможность, пожилой господин с удовольствием бы хлебнул свежей и еще горячей крови, вонзив клыки в шею официанта. Но господин был весьма стар, опытен и умел сдерживать свои желания. К тому же запас крови во фляге еще имелся.
Он неторопливо отрезал кусочек мяса, истекающий кровавым соком, полюбовался на практически не прожаренное красное нутро, и с удовольствием отправил отрезанную порцию в рот. Радоваться даже таким маленьким удовольствиям он научился уже давно. Тем, кто живёт долго, даже очень и очень долго, что невозможно даже вспомнить насколько долго — это весьма необходимый навык.
Иначе, очень быстро можно потерять вкус к жизни, погрузиться в уныние или, в конце концов попросту сдохнуть от скуки. Господин знал немалое количество «долгожителей», кто именно подобным способом и закончил свои дни. Как сказал лет триста назад один поэт из смертных, переосмысливая еще более древнее изречение:
'Ничто не ново под луною:
Что есть, то было, будет ввек.
И прежде кровь лилась рекою,
И прежде плакал человек…'[5]
Неторопливо отрезав второй кусочек мяса, пожилой господин не успел отправить его в рот, когда к нему за столик подсел довольно моложавый мужчина в строгой, но элегантной форме гауптштурмфюрера СС.
— Гутен абент, герр Костич! — вежливо поприветствовал он пожилого господина, с удовольствием поглощающего кровавый бифштекс. — Приятного аппетита!
Эсэсовец прекрасно понимал, что с еще большим удовольствием этот господин присосался бы сейчас к чьей-нибудь шее, но не стал акцентироваться на этой мысли. Иначе, можно было бы и немного двинуться умом. После всего увиденного и пережитого в недавней экспедиции в Сербию, гауптштурмфюрер СС иногда сомневался в собственной адекватности.
— Присоединишься ко мне, Матиас? — поинтересовался у Грейса вурдалак, отправляя в рот очередной истекающий кровью кусочек. — Мясо свежее, — сообщил он, — еще с утра бегало по лужайке. Можешь поверить — уж я в этом разбираюсь, — ехидно прищурясь, заверил он археолога.
— Нет, спасибо! — Мотнул головой Грейс, перед глазами которого промелькнули алебастровые лица его мертвых подчиненных, высушенные досуха этим милым старичком-вурдалаком. — Я плотно пообедал и еще не проголодался. А вот от чашечки кофе не откажусь… — произнёс он, подзывая к себе официанта, выглянувшего на уличную площадку. — Я привёз вам новые документы, герр Костич, — произнёс профессор, после того как, сделал заказ. — Теперь вы настоящий ариец…
— Ты думаешь, Матиас, — усмехнувшись, произнёс старик, — такому, как я, нужны какие-то документы?
— Ну, а как же без них? — Оторопел гауптштурмфюрер СС.
— Как обычно… — Пожал плечами вурдалак, вынул из кармана картонную карточку и протянул её Грейсу. — Легко и непринужденно.
— «Führer Ausweis»⁈ — Лицо Грейса вытянулось, когда он взглянул на «удостоверение личности лидера».
Стандартная карточка размером 12 × 9 см имела все необходимые атрибуты идентификации члена СС с офицерским званием: содержала штампованную фотографию Костича, его имя, звание, подразделение, дату рождения и идентификационный номер.
Правда, дата рождения была указаны в нескольких тысячелетиях, да еще и до « н.э.»! Так же имелся учетный партийный номер НСДАП, как будто старый вампир был её членом. Чернильные штампы и выпуклые печати выглядели абсолютно настоящими! Такими же, как и на документе, принесенном самим Матиасом. На оборотной стороне карты была указана дата выдачи документа, факсимильная подпись рейхсфюрера СС Гиммлера, подпись уполномоченного подразделения и подтверждающий штамп.
— Но как? Как⁈
— А так! — Старый упырь прищелкнул пальцами и предъявленный стариком «аусвайс» превратился в потрепанный обрывок старой газеты. — Самая примитивнейшая магия, мой юный друг.
— А зачем мы здесь, в Вернигероде, герр Костич? — поинтересовался Матиас, которого куратором прикрепил к вурдалаку лично рейхсфюрер СС.
— Зови меня лучше Мастером, мой юный друг, — неожиданно попросил вампир. — Личность старого серба мне весьма приелась. А прибыли мы в этот весьма примечательный город по одной лишь простой причине — хочу встретиться с одной своей старой приятельницей…
— Приятельницей? — не поверил в услышанное профессор. — Но при чем здесь какая-то баба?
— Баба? — громогласно расхохотался Мастер. — Да это баба держит в своём сухом морщинистом кулачке яйца всех колдунишек Старого света, хоть что-нибудь представляющих из себя! А на остальных она просто плюёт. Эта баба — Верховная ведьма Европейского ковена! И никто из одарённых не смеет без её приказа или одобрения даже воздух испортить, нажравшись квашенной капусты, а не то что пальчиком активировать простейший конструкт…
— И⁈ — Гауптштурмфюрер СС подвинулся поближе к старику, чтобы не упустить ни единого его слова.
— И сдаётся мне, Матиас, — забросив в рот еще кусочек мяса и лениво жуя, продолжил вурдалак, — что весь этот балаган с неожиданным обретением магии ущербным потомком Вилиготенов, с раскрытием тайн дивного мира обычным простакам, с неожиданным открытием так называемой сыворотки Левина, и прочего-прочего-прочего не обошлось без участия этой беспринципной старой стервы. Не удивлюсь, что и весь ваш нынешний «дранг нах остен» — всецело какая-то её хитрая игра, а не заслуга этого вашего фюрера…

[1] Название Анхальт (нем. Anhalt) впервые упоминается в 1212 году во времена правления асканийских князей. Единое название «Саксония-Анхальт» появилось только в 1947 году.
[2] Летом в городах и селах германии открываются биргартен (Biergarten). Чаще всего эти «пивные на пленере». Первоначально в биргартенах подавали лишь пиво, закуску гости всегда приносили с собой. В современных «пивных садах» и накормят, и напоят, и со своей едой не выгоняют.
[3] Своим названием Вальпургиева ночь обязана монахине Вальбурге, причисленной к лику святых 1 мая. В Средние Века люди верили, что в ночь с 30 апреля на 1 мая ведьмы всего мира слетаются на вершины лысых гор, пируют и хвалятся, сколько пакостей они успели натворить за прошедший год.
[4] «Тридцатилетняя война» — историографическое название ряда военных конфликтов в Священной Римской империи германской нации и Европе вообще, продолжавшихся с 1618 года по 1648 год, и затронувших в той или иной степени практически все европейские страны (регионы) и государства.
[5] Из стихотворения «Опытная Соломонова мудрость, или Выбранные мысли из Екклесиаста» (1797) Николая Михайловича Карамзина (1766— 1826). В первой строке Карамзин использовал крылатое латинское выражение, хорошо известное в России и в русском переводе, и на языке оригинала: Nil novi sub luna (ниль нови суб люна| — ничего нового под луной.
Само же произведение Карамзина представляет собой стихотворное подражание известному библейскому тексту (Книга Екклесиаста, или Проповедника, гл. 1, ст. 9—10): «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: „смотри, вот это новое“, но это было уже в веках, бывших прежде нас…»



Глава 1

К счастью, пока я с Глорией пребывал в беспамятстве, мы не расшиблись насмерть, падая с обрывистого берега реки, и не утонули в быстром речном потоке. Да и не так долго я был без сознания, но связь с собственным телом я утратил. Когда способность мыслить ко мне вернулось, я осознал себя немного странно — висевшим в воздухе рядом с бешено несущимся под откос автомобиле.
А в салоне скачущего по камням и ухабам «Опеля» я разглядел четверых: матерящегося деда Маркея, попа с выпученными глазами, уткнувшуюся в баранку Глорию и себя собственной персоной, планомерно прикладывающегося лбом к торпеде, при каждом подпрыгивании автомобиля.
Поначалу даже показалось, что это у меня глюки — как-то не привык я видеть себя со стороны, если это, конечно, не сон, либо я физически «не в себе», как это со мной уже бывало… Черт! А я ведь действительно не в себе! Осознание этого факта пришло как-то внезапно, и тут же поставило всё на свои места.
Да, моё сознание, астральное тело, душу, энергетическую оболочку (называйте как хотите, для меня большой разницы нет) попросту вышибло из моего физического тела. Вот так, на раз, словно хорошим волшебным пенделем! И догадаться о том, кто был виновником сего вопиющего безобразия, не представляло проблем.
Конечно же, это батюшка постарался. Не скажу, что он это специально, либо по злому умыслу, но то, что это точно он — неоспоримый факт! Он и сейчас светился таким неестественно ярким и белым светом, который причинял мне страдания даже на расстоянии, и даже в образе бесплотного духа-привидения.
И в этом свечении была заключена настолько глобальная сила, оценить которую я сейчас был совершенно не в состоянии. А ведь отец Евлампий даже не одарённый — он обычный простак, смертный, ничем не отличающийся от других людей. Ну, разве только своим монашеским чином.
У него нет никакого дара, источника, резерва, развитых меридианов (так-то зачатки энергетических каналов есть у каждого обычного человека) и прочей магической начинки, которая отличает одарённых от простых людей. Но те силы, что сейчас пронизывали всё его естество, невольно вызывали настоящий трепет.
То, что я сейчас лицезрел, ни что иное, как проявление Божьей Благодати — неожиданно осенившей батюшку Евлампия в самый неподходящий для нас момент. Эти Божественной силы как раз и помогали простым людям противостоять злу.
Так-то священника понять вполне можно: когда какая-то богопротивная тварь, какой я несомненно являлся в его глазах, начинает по-настоящему гнать хулу на самое святое, можно и не сдержаться. Похоже, что эта самая «благодать» накрывает нашего инквизитора, так сказать, в моменты боевого экстаза при наличии соответствующего раздражителя — ведьм, колдунов, и прочих зловредных тварей.
И вообще похоже, что эта фича у него активизируется автоматически. Думаю, что таким образом специально натаскивают монахов-инквизиторов, специализирующихся на борьбе с нашим братом. И накрытие мракоборца Божественной Благодатью, ни что иное, как условный рефлекс, вырабатываемый долгими и сложными тренировками. Но от понимая проблемы мне легче, к сожалению, не стало.
— Ты чего натворил, морда поповская⁈ — продолжал неистовствовать в салоне дед Маркей, каким-то образом догадавшись, кто является виновником случившегося несчастья. — На фрицев работаешь, вредитель?
Если бы он мог, он бы, наверное, пристрелил батюшку из своей любимой снайперской «берданы». Но в салоне автомобиля с длинной винтовкой, ствол которой даже торчал из открытого окна, старикану было не развернуться. Да еще и машина необъезженной лошадью скакала на камнях, виляя из стороны в сторону.
Дед Маркей ёрзал на сиденье, пытаясь развернуть оружие в сторону вредителя, и крыл священника трёхэтажными матами. Но винтовка всё время застревала, то упираясь в потолок салона, то во впереди стоящие спинки кресел. Я понял, что если у него получится провернуть этот непростой фокус, отцу Евлампию явно не поздоровится! Нужно было срочно купировать на корню эту проблему.
Стремительным энергетическим сгустком я подлетел к «Опелю» и попытался с разгону ввернуться в собственное тело. А вот хрен там! Ослепительный свет, всё еще исходящий от отца Евлампия, болезненно стеганул меня, словно плетью, и резко отбросил назад. Невзирая на боль (она, оказывается, вполне себе реально может терзать не только физическое тело, но и астральную оболочку), я попытался еще пару раз прорваться хотя бы в салон авто, но всё безрезультатно.
— На каких фрицев⁈ — А ссора между стариком и священником всё набирала обороты. — Ты башкой-то своей подумай, дед! Тоже мне, вредителя нашёл…
— Нет, ты не вредитель! Ты — враг, морда поповская! — продолжал бушевать старикан, дергая винтовку, пытаясь развернуть её и так, и этак. — Надо было вас всех в семнадцатом к стенке поставить!
— А вам только дай воли, столько невинных душ загуб… — Договорить отец Еслампий не успел.
Так и не сумевший развернуть винтовку в салоне, дед Маркей, не придумав ничего лучшего, со всей дури саданул священника прикладом «Маузера», окованным с торца металлом, прямиком в лоб. Опыта старикану было не занимать — две войны за плечами, так что он с первого удара ловко вышиб дух из куда более крепкого и массивного батюшки.
Отец Евлампий мгновенно потерял дар речи, его глаза закатились, и он мешком навалился на дверь «Опеля», дергая головой на расслабленной шее в такт подпрыгивающей машине. Конечно, подобная грызня среди будущих соратников мной приветствоваться не могла, но потеря сознания священником, «выключила» и нестерпимый свет Божественной Благодати — словно рубильник повернули.
Больше никаких преград передо мной не было, и я в мгновение ока запрыгнул в собственное расслабленное и неподвижное тело. Благо, что мне не впервой покидать его и возвращаться назад — поэтому взять вновь контроль над своей бренной оболочкой, особого труда не составило.
Миг — и я уже открыл глаза, протянул руки, цепко хватаясь за баранку. Откинув плечом бессознательное тело Глории на спинку кресла, чтобы она не мешалась, я громко крикнул:
— Дед, держи её за плечи! Крепко! Иначе убьёмся все, к хренам!
— Очнулся, Холера такая! — Радостно завопил дед Маркей, отпуская из рук свою раритетную пукалку, и судорожно вцепляясь пальцами в плечи ведьмы. — А я уже нас всех похоронил… — честно признался старикан.
— Рано ты нас со счетов сбросил, дедуля! — Бросил я, перекидывая рычаг переключения передач на первую скорость.
Торможение двигателем сработало — машина замедлилась, но не настолько, чтобы полностью остановиться. Но я этого и не ожидал, быстро просунув свои ноги между ног Глории, я ударом сбросил её ступню с педали акселератора, а второй резко вдавил «в пол» тугой тормоз. Машину занесло, она пошла юзом, а затем, подпрыгнув на каком-то камне, встала на два боковых колеса.
— Тля, Холера, — истошно завопил дед Маркей, — сейчас точно разобьёмся!
Я бросил взгляд за стекло — наш агрегат несло прямо на толстое дерево, росшее на самом краю обрывистого берега реки, до которого мы всё-таки долетели. Если мы продолжим движение по предыдущей траектории, мы обязательно врежемся в дерево.
И что там от нас останется после мощного удара — хрен его знает! Скорее всего, кровавая кашица в искорёженной консервной банке. Если вырулим в одну из сторон — «неправильную», то слетим с обрыва (пусть и небольшого) в реку. В этом случае шансы спастись у нас выше, но, как вариант, кто-то из нас может утонуть.
Ведь двое моих спутников — Глория и отец Евлампий продолжали пребывать в бессознательном состоянии. И возвращаться «обратно» чего-то совершенно не спешили. Оставался лишь один выход — вырулить в «правильную» сторону, что я и попытался сделать.
Я резко крутанул рулевым колесом, сбрасывая ногу с тормоза. По-хорошему надо было еще поддать газку, чтобы выбраться из заноса и покатить в нужном направлении. Но вы бы попробовали это сделать, сидя на соседнем, а не на водительском сиденье, да еще когда кроме твоих ног у педалей имеются чьи-то еще!
В общем, я запутался в своих и чужих ногах и не смог вовремя притопить гашетку. Машину развернуло еще раз, но, черт побери, совершенно не в нужную нам сторону. Вновь встав на все четыре колеса, она понеслась к обрыву. Но и дерево из зоны столкновения так и не вышло. Мы всё равно столкнемся с ним, но уже не лоб в лоб, а по касательной.
— А теперь точно утонем… — выдохнул мне в ухо старик, продолжая прижимать к спинке бессознательное тело Глории. — Я плавать не умею…
— А ну, держись, старый! — Я резко придвинулся к ведьме, сталкивая её задом к двери — в «Opel Kapitän», как и в большинстве машин этого времени, переднее сиденье не делилось собственно, на водительское и пассажирское, а представляло собой этакий диванчик на двоих-троих человек.
Едва я утвердился поудобнее, сразу перекинул КПП на повышенную передачу и, загнав педаль газа «тапком в пол», дернул рулём. Двигатель громко заревел, словно его насилуют, а сам автомобиль сделал новый кульбит, разворачиваясь в нужную строну — прочь от обрыва.
Однако полностью избежать столкновения с деревом нам не удалось — мы основательно долбанулись о ствол задней частью «Опеля» и, потеряв все стекла в багажном отделении, завалились на бок. Приехали, наконец-то! Но, самое главное, все остались живы — я ощущал это своим колдовским даром. Ну, может быть, получив небольшую дозу ушибов и порезов, совершенно не смертельную.
— Едрит перевертит! — ворчал по-стариковски дед Маркей, покуда мы доставали из лежащей на боку машины так и не пришедших в себя ведьму и попа. — Староват я стал для таких покатушек! Чуть душа из грудёв не выскочила, и к товарищу Ленину, да Марксу на небо не улетела.
— Ох, дед… — Покачал я головой, не желая указывать старику на явные несоответствия в его мировоззрении. — Ты еще у нас огурцом! Рано тебе к товарищам на небо. Вот как немцев прогоним, а до того — ни-ни! Мне такие сотрудники во как нужны! — И я чиркнул себя большим пальцем по горлу. — Пойдешь ко мне, Онисимович? — Отвлекая старикана от ненужных мыслей, спросил я.
— А на кой я тебе? — присев на большой валун, с интересом прищурился дед, забыв обо всех болячках. — Ты ж, Холера-Чума, совсем непростой товарищ! Наш единственный красный чародей… — выкупил он меня. — Али я не прав?
— Прав, дед! Только не чародей, а ведьмак, — улыбнувшись, поправил я его.
— А хрен редьки не слаще! — привычно отмахнулся от меня дед Маркей. — Ведьмак ли, колдун, аль окудник, как бабка моя, покойница, таких как ты обзывала. — Главное — шо ты наш, советский! Жаль, только, что один такой на весь Союз. Я ить это сразу понял, когда ты нашим командирам ухи засирал новым секретным оружием. Никакое оно не новое.
— А новое, дед — это хорошо забытое старое, — напомнил я старику известную пословицу. — Так что всё по-честному, без обмана, у волшебника Сулеймана!
— А эта стерлядь заморская тоже с тобой? — Старик указал пальцем на Глорию, мирно лежащую по соседству с инквизитором. — Хоть и по-нашему она балакает, словно усю жизню где-нить под Рязанью прожила, но не наш это человечек, товарищ Чума, чужой! — предупредил он меня. — Вот те крест — вражина она, заморская!
А деда Маркея, оказывается, хрен проведешь! Вот кого надо ставить на проверки –диверсантов вычислять. СМЕРШ только через полгода появится, а у меня уже готовый сотрудник имеется. Глаз — алмаз, и не только для снайперского дела приспособленный.
— Я знаю, дед, — похлопав старика по плечу, согласно кивнул я. — Не наша она, не советская. Француженка. Но не враг, а союзник в этой войне.
— Хранцуженка, говоришь? — переспросил старик, наклонившись над телом Глории. — Красивая, лядь! Но опасная, тля, как гадина ядовитая — смертью от неё аж за версту разит! Точно так же, как и от тебя, паря, — весело добавил дед Маркей, как будто говорил о чём-то обыденном и естественном, а не о тёмном колдовстве, замешанном на людской крови и смерти.
Я было усомнился, что дед Маркей из простаков, и внимательно проверил старика на наличие задатка. А вдруг проглядел? Ведь с ним тоже странностей хватает, начиная от удивительного зрения, и заканчивая звериным нюхом. Надо же, смерть он почуял! Но, нет, очередная проверка старика никакого задатка не выявила.
Простак простаком, но странностей с ним хватает. Ладно, спишем на уникальность, ведь хватает же в мире обычных людей с необычными способностями. Вот и дед Маркей, похоже, что из таких. И всё-таки есть в нём какая-то загадка, которую я пока так и не смог разгадать.
— А с этим вредителем что делать будем? — Старик поддал носком сапога крепкое тело священника, тоже продолжающего пребывать без сознания. — Ведь это он, падла поповская, всех нас чуть к своему богу не отправил! — возмущенно добавил он.
Так-то врезал дед отцу Евлампию нехило — вон какая шишка надувается, да еще и с огромным кровоподтёком на весь лоб. Но если бы он этого вовремя не сотворил — хрен его знает, чем бы всё это приключение закончилось? Разбились бы все к хренам! Вот и весь сказ. И это учитывая, что ничего такого священник даже не предполагал. По большому счету, нет в этой аварии злого умысла — неудачное стечение обстоятельств, не более.
Я быстренько попотчевал его малым лечебным заклинанием, и с удовлетворением отметил, что никакого отторжения оно не получило. Хотя ожидал любой, даже самой негативной реакции. Но выходило так, что пока батюшка был лишен Божественной Благодати, он вполне подходил под определение обычного простака.
Я не знаю, каков «режим доступа» отца Евлампия к этой силе, но в бессознательном состоянии он её точно лишён. Иначе моя печать на него бы не подействовала. А так — шишка начала стремительно сдуваться, а кровоподтёк уменьшаться в размерах. Еще немного — и батюшка будет в полном порядке.
— Ты знаешь, Онисимович, не руби с плеча, — постарался я снять негатив старика по отношению к священнику. — Я тебе могу с уверенностью сказать, что поп в том, что случилось с нами не виноват… Вернее, виноват, — поправился я, — но он даже не предполагал, что так выйдет… В общем, дед, поверь мне, и зла на него не держи. Просто он служит иным силам, нежели мы с Глорией…
— Хочешь сказать, что Бог всё-таки есть? — Понял, но по-своему, мои объяснения дед Маркей. — А как же научный матерьялизьм, а? — ехидно прищурился он.
— Ты знаешь, старый, я с самим Создателем за руку не здоровался, — хохотнул я, — но тот опыт, который я приобрел, как бы подтверждает его существование. А что до науки… Все мы, люди, время от времени ошибаемся, и забредаем не туда. Думаю, что когда-нибудь советские ученые сумеют объяснить и существование Высших Сил. Нужно просто немного подождать…
— Это вам, молодым, легко подождать, — покачал головой дед, — а мне смертушка уже в затылок дышит. Я даже звон её косы слышу временами, когда она приходит за теми, кого я подстрелил…
— Он, — поправил я старика. — Когда он приходит, — пояснил я, заметив недоумение в глазах стрика. — Смерть — это он.
— Мужик, что ль? — Неизвестно чему обрадовался дед Маркей. — Так это ж совсем другое дело! А ты откуда знаешь?
— Да так, — неопределённо пожал я плечами, — доводилось встречаться пару раз.
— Так ты это, товарищ Чума, — заговорщически зашептал мне на ухо старик, словно нас мог кто-то подслушать, — может поговоришь с приятелем, чтобы меня на тот свет с красавицей моей пустили… — И он похлопал рукой по ложу винтовки, с которой теперь не расставался ни на минуту. — Привык я к ней дюже…
— Конечно, нет проблем, Онисимович! — как само собой разумеющееся ответил я. — Обязательно скажу при следующей встрече.
Взглянув в блёклые от старости глаза деда Маркея, я подумал: но вот как может уживаться в людях убеждение в научной материальности окружающего мира и одновременная вера в посмертную жизнь? А одновременная вера в науку и Бога? А ведь множество людей на земле делает именно это, совершенно по разному интерпретируя понимание веры и науки, осознавая, что они могут не быть взаимоисключающими. А уж я-то знаю, что так оно и есть на самом деле.



Глава 2

Нам еще повезло, что нашу маленькую неприятность с разбитым в хлам автомобилем не увидели фашисты. Мы слетели с дороги уже за пределами Покровки, как раз в тот момент, когда никого из немцев поблизости не было. Поэтому я быстренько набросил морок на нас и лежащий на боку «Опель».
Как бы это было не прискорбно, но машину придется оставить здесь. И идти дальше ножками. Благо, что недалеко — несколько километров до ближайшей «зелёнки», где уже должна работать волшебная тропинка лешего. Но до того, как её открыть, я должен был сделать самое главное — показательно наказать грёбаных гитлеровских утырков! И наказать так, чтобы весь их грёбаный Третий рейх ужаснулся до усрачки!
Первым в себя начал приходить отец Евлампий. Последствия от удара прикладом в лоб уже полностью рассосались, их теперь и с лупой не найти. Да и остальные болячки моя печать ему хорошенько подлечила — так что он теперь настоящим огурцом будет… Если так глупо не подставится во второй раз.
Но провести воспитательную беседу с батюшкой было просто необходимо. Либо отправить его подальше, чтобы он в самый ответственный момент ничего не смог испортить, как это произошло несколькими минутами ранее. Сдаётся мне, что мы с Глорией являемся для священника очень сильным триггером, на который он реагирует, как собака Павлова на включенную лампочку.
Это у него выработанный условный рефлекс, справиться с которым вот так — запросто, он сам не сможет. Как бы сильно батюшка этого бы не хотел. Ведь рефлекс — это бессознательная, стереотипная реакция организма на определённый раздражитель, осуществляемая с участием рецепторов и нервной системы, и не требующая сознательного участия.
Поэтому, придётся нашему другу-священнику погулять подальше от места, где мы со старой ведьмой будем творить убийственную для фрицев волшбу. А присмотрит за священником всё тот же дед Маркей, которому я уже успел дать соответствующие инструкции на этот счёт. И я думаю, что старик меня не подведёт — сделает всё по высшему разряду!
— Что со мной случилось? — Открыв глаза, наконец произнес отец Евлампий, полностью оклемавшись. Он покрутил головой, даже пробежался пальцами по лбу, видимо в поисках повреждений от удара. — Мне показалось, дед, — прогудел он, так ничего и не обнаружив, — или ты меня действительно прикладом по лбу от души приложил?
— Совсем с глузду съехали, батюшка Евлампий? — возмущенно произнёс старикан, натянув на лицо маску полного недоумения. А, каков актер? Ну, хоть сейчас в большой театр. — Ты мой приклад-то хоть видел? — И старикан резко сунул священнику под самый нос окованный металлом торец «Маузера». Священник предусмотрительно отпрянул, а дед Маркей продолжил, но теперь уже с абсолютно невозмутимым выражением лица:
— Да если б я тя прикладом шибанул, батюшка, то бестолковку твою, поповскую, точно бы в кровь расшиб! А у тя — вон, даже царапки не имеется!
Отец Евлампий вновь потрогал лоб и, вновь ничего не обнаружив, смущено произнёс:
— Но… Я же помню…
— Апосля того, как мы в дерево воткнулись, и не такое привидиться могёт! — парировал старикан, тыча в лежащую на боку машину, с продолжающими вращаться колёсами.
Священник посмотрел на изуродованный автомобиль, на содранную с дерева кору и размочаленную в щепки древесину, после задумчиво пригладил растрёпанную бороду. А я легко читал в его голове судорожно скачущие мысли. Он, вроде бы, и не верил деду Маркею, но факты говорили об обратном. Действительно ведь — не было раны на голове.
— Ты лучше скажи, мил человек, — неожиданно спросил старик, перекинув свою берданку со спины на грудь и, как бы невзначай, нащупав пальцем спусковой крючок, — ты для чего эту диверсию устроил? Фрицам продался за обещание свечного заводика, нового прихода и церкви? А? Говори, тля! — вдруг зычно, не хуже самого батюшки, рявкнул старик, технично передёргивая затвор и беря священника на мушку.
— Тихо, дед, не бузи! — Я хлопнул ладонью по стволу, опуская дуло к земле. — Отец Евлампий не предатель!
— А чего он тогда с вами двоими сотворил? — продолжал, как мы и договорились, разыгрывать спектакль для одного зрителя дед Маркей. — Чуть всех нас здесь не угробил, паразит этакий! Пусть и не предатель, но вредитель — однозначно!
Мне обязательно нужно было вызвать инквизитора на откровенный разговор, чтобы поточнее узнать об этой его весьма любопытной «ачивке»[1]. Я хотел знать хотя бы о примерном механизме её включения, чтобы с максимальной пользой использовать для нашего же блага его поистине выдающиеся способности.
— Да ничего я специально не творил! — Ага, вот и батюшка наконец-то начал заводиться. — Просто осеняет меня Господь в особо тяжелых и сложных случаях Бла… — неожиданно заткнулся он на полуслове. Видимо, для посторонних, не являющихся членами его «монашеского ордена» инквизиторов, это была секретная информация.
— Да говори уже, чего там, святой отец? — нарочито устало произнёс я, чтобы еще больше пронять попа. — Мне надо знать, что с моей помощницей? Она до сих пор не пришла в себя, и никакие заклинания на неё не действуют! — А вот тут я попросту слукавил — никаких заклинаний на старой ведьме я пока еще не пробовал.
— Подождать надо, — через силу выдавил батюшка, — пока Божественная Благодать из неё выветрится… Иначе душа её проклятая, черная, не сможет в это тело вернуться…
— Так, а вот с этого места поподробнее, отец Евлампий! Как ты эту Божественную Благодать получать умудряешься?
В общем, удалось мне в конце концов дожать батюшку, но ничего нового я так и не узнал. Всё, о чём он мне поведал, я и сам уже вычислил с поразительной правдоподобностью, как будто в воду глядел.
Да, на территории СССР до сих пор существовала тайная организация — преемник средневекового «Приказа инквизиторских дел» при Священном Правительствующем Синоде. Нечто вроде тайного монашествующего ордена, взращивающего в своих стенах борцов со всевозможными проявлениями Зла: ведьмами, колдунами, разного рода нечистью и наследием древних языческих времён.
Существовали в этом ордене и свои специалисты, в должностные обязанности которых входил подбор монахов, чья железная вера могла при определенных условиях подключаться к так называемой Божьей Благодати. Таких людей учили, тренировали, доводя процесс получения могущественной силы до настоящего автоматизма.
После обучения им определяли место службы в каком-нибудь приходе, в районе которого имелись некие «подозрения» в богохульной и вредоносной колдовской деятельности. Именно под таким «подозрением» в Тарасовке находилась Степанида — ведьма, передавшая мне при смерти свой ведьмовской дар.
Однако, за всё время слежки монах-инквизитор Евлампий так и не сумел уличить старую чертовку в применении вредоносного колдовства и схватить её за руку. А после начала войны и оккупации деревни немцами, и вовсе прекратил свою охоту на ведьм — на первое место вышли патриотические чувства русского священника и борьба с супостатами-оккупантами.
Особой теоретической подготовкой отец Евлампий, как оказалось, не обладал. Он был скорее «оперативником»-силовиком, но кое-что ему, конечно, было тоже известно. Основной его подготовкой было противодействие силам тьмы и уничтожение так называемых «эмиссаров ада» на земле.
Самое смешное (для меня), что к этим «эмиссарам» монахи причисляли даже леших и водяных, которые, по своей сути, являлись скорее одушевлёнными силами природы, нежели зловредными магическими существами. Но церковные догматы не делали большой разницы между ними и демонами преисподней.
Не делали они так же разницы между бывшими языческими богами, якобы ставшими впоследствии бесами, привидениями, заложными покойниками, упырями, мавками и прочей магической шушерой — всё, что не осенялось Божественной Благодатью, автоматически стало считаться вселенским злом и подлежало уничтожению.
Честно говоря, у меня были большие сомнения, что это постанова самого Творца. Конечно, каждой твари надо воздавать по делам её, но грести всех под одну гребенку… Нет, на каком-то этапе развития магического сообщества и дивного народа, похоже, произошел «информационный сбой».
Я отчего-то был в этом уверен. Ведь в сказках (а как мне уже стало понятно, многие сказки имеют под собой реальную основу) существовали же и мудрые чародеи-волшебники, помогающие людям, и добрые феи, а не только злые и мерзопакостные колдуньи, поедающие младенцев на завтрак.
Куда подевались все эти одарённые? Ведь не может так быть, чтобы все они разом вымерли? Отчего ведьмовской дар стал считаться проклятым, если используемая сила не имеет «окраски»? Почему мои чины и веды растут только от причинения вреда обычным людям, и никак не реагирую на условное добро?
Но к моему большому разочарованию, ответить ни на один из этих вопросов по существу, а не «на всё воля Господа», отец Евлампий не смог. Он просто не знал ответов на все эти вопросы, это я без труда читал у него в голове. Хотя кое-какие пустоты в моём «магическом образовании» он всё-таки сумел заполнить. Но это были почти несущественные мелочи, типа методов борьбы против тех или иных тварей.
— Послушай, батюшка, а как ты объяснишь тот момент, что я после твоего удара Благодатью сумел вернуться в собственное тело, а она — нет? — поинтересовался я.
— Если честно, то у меня нет ответа и на этот вопрос, — прогудел священник. — Но я могу сказать одно — ты не такой, как все остальные ведьмы, с которыми мне довелось встречаться в жизни, товарищ Чума…
«И которых я уничтожил», — добавил мысленно инквизитор. А вот что делать со мной, он так до конца и не сумел определиться. Слишком уж его взволновали мои слова, что я владею Гневом Господним. Никто, кроме самых приближенных к Создателю Серафимов и самого Творца, никогда не использовал это страшное оружие. Даже сама такая мысль была для него кощунственной…
— Э-э-э! Батюшка! — воскликнул я, заметив, как монах вновь стал постепенно «накаляться» как яркая операционная лампочка. — Охолони, родной! Так мы с тобой каши не сварим!
Я глянул краем глаза в сторону деда Маркея, который незаметно для попа скинул с плеча ремень винтовки. Если что-то опять пойдет не так, не миновать батюшке очередного прилета в лоб приклада «красавицы» старика. Быстро же дед учится на ошибках! Такого ценного кадра нельзя упускать! Вернемся на базу, я ему еще и устрою полный техосмотр с ремонтом — еще лет двадцать будет у меня бодрым зайчиком скакать!
— Сейчас… пройдет… — Священник запустил руку за ворот рясы, выудив откуда-то изнутри массивный перстень с большим прозрачным камнем изумительной чистоты.
И куда он его заныкать умудрился, что даже фрицы при обыске не нашли? Отец Евлампий поспешно нацепил перстень на указательный палец правой руки, и тут же перестал светиться, как новогодняя ёлка. Зато вместо него ярким светом полыхнул камешек в перстне.
Да, не, серьёзно? Это же натуральный кристалл-накопитель! Только собирает он не магическую силу, а Божью Благодать? Что по сути тоже сила. Энергия. Ведьмовская, стало быть, чёрная, а Божественная — белая? Свет и Тьма? Вот, значит, как реально проявляются эти философские понятия…
— Всё, пока не сниму перстень, либо пока не переполнится кристалл — Божья Благодать будет собираться в нём, — пояснил священник, пряча руку с кольцом за спину.
— И вынимать оттуда эту Благодать ты тоже умеешь? — тут же поинтересовался я.
— Да, я могу использовать накопленную силу в отсутствие потока Божественной Благодати, — не стал скрывать батюшка, одновременно показывая, что и у него теперь имеется для нас сюрприз.
— Отлично! — Но меня, наоборот, порадовал такой запас сил. — Для вражеских колдунов — самое оно будет! Так, а что ты там обо мне говорил? — Вернул я священника к предыдущей теме разговора. — Что со мной не так?
— Точно не скажу, — неопределённо пожал мощными плечами батюшка, — но в тебе что-то есть…
— В смысле? — переспросил я священника. — Дар во мне ведовской.
— Проклятую силу я и так ощущаю, — мотнул головой монах, — даже не приобщаясь к потоку Благодати. А вот то, что внутри тебя еще что-то имеется, я вижу только под влиянием Божественной силы… Словно в тебе есть еще какая-то неведомая мне ипостась… — Батюшка пытался облечь свои мысли и ощущения в понятные мне слова, но у него не очень-то выходило.
Не знай я о первом всаднике, пока еще запертом в моём подсознании, я бы и не догадался, вообще о чём идёт речь. Но сейчас я понял, что находясь в своей «боевой трансформации» и заряженный Божественной силой, отец Евлампий способен каким-то образом чувствовать присутствие моего «соседа». Но не более того. Распознать Чуму он так и не смог.
— Ладно, замнём пока, — решил я не барражировать больше этот вопрос.
Меня сейчас больше всего беспокоило состояние Глории, которая всё никак не могла прийти в себя. По моему разумению, её тело уже должно было «проветриться», а сознание вернуться в покинутую оболочку. Время шло, а этого почему-то не происходило.
Я уже нервно скурил с дедом Маркеем по паре самокруток, а тело старой ведьмы так и не подавало признаков жизни. Так-то оно было живо, но существовало в виде этакого овоща. Я понимал в чем здесь проблема, поскольку не так давно пребывал в точно таком же состоянии.
Я перешел на магическое зрение и скрупулёзно обследовал лежащую на земле бренную оболочку Глории. Её тело уже «не фонило» остаточными проявлениями Благодати — и в него вполне можно было возвращаться, но этого отчего-то не происходило. Сдаётся мне, что что-то здесь пошло не так, и моей помощнице требуется помощь…
— Значит так, Онисимович, — отбросив в сторону очередной дымящийся окурок, произнёс я, — слушай меня внимательно! Я сейчас немного «отойду по делам», а ты охраняй моё тело…
— Кого охранять-то, лять-перемать? — Старикан сразу не сообразил, что я имею ввиду. — Ты ж сказал, что отойдёшь?
— Отойду, — с усмешкой подтвердил я, указав на Глорию, — только не весь…
— А… — понятливо кивнул старик. — За подружкой?
— За ней, — ответил я. — Ты же знаешь, старый, мы своих не бросаем! И это, — шепнул я ему на ухо, дождавшись, когда отец Евлампий отвернётся, — за батюшкой присматривай. Мало ли, что ему в голову взбредет, пока меня не будет.
— Не сумлевайся, командир, — так же тихо произнёс дед Маркей, — глаз с него не спущу. А если что, есть испытанный метод… — И он качнул винтовкой, привычно болтающейся на его плече.
— Хорошо, — произнёс я, укладываясь рядом с телом Глории, и беря её за руку. — Поехали!
Я закрыл глаза и постарался максимально расслабиться, вспоминая необходимы навык, чтобы самостоятельно отделиться от тела. Дыхание постепенно выравнивалось и замедлялось, точно так же, как и биение моего сердца. Недавняя практика медитаций стала неплохим подспорьем, и уже буквально через считанные секунды я сумел воспарить над собственным бренным телом.

[1] «Ачивка» — сокращение от слова «достижение» (или «achievement» на английском), используемое в сленге, особенно в молодежной среде и среди геймеров. Оно означает любое достижение, будь то в играх или в жизни.

  Друзья! Товарищи! Если понравилось, не забывайте ставить лайк — это сердечко на странице книги рядом с обложкой! Для книги на старте это важно! А еще это мотивирует автора работать быстрее и продуктивнее)))  
  Всех Благ и приятного чтения!  



Глава 3

Почувствовав уже привычную легкость, я выскользнул из тела и осмотрелся в поисках астрального тела Глории. Но ни с первой, ни со второй попытки мне не удалось его обнаружить. Пока я терпел фиаско, как и в случае с магическим зрением, с помощью которого ведьму я тоже не сумел найти.
А ведь и в магическом зрении я тоже могу видеть бесплотных духов и разного рода энергетическую «псевдо-» или «квазижизнь», как любили выражаться ученые и писатели фантастики в моём времени. Однако, сам пребывая в образе подобного духа, все «потустороннее» виделось не в пример четче и на более дальнем расстоянии.
Облетев по кругу место нашей катастрофы, я завис над физическим телом французской колдуньи. Теперь, когда я отринул всё земное, наведенный на колдунью качественный морок, совершенно перестал действовать. Я-то и в магическом зрении, которое тоже пробивает морок, если он не наведен колдуном выше меня чином, старался не смотреть на ведьму даже случайно — уж больно неприглядная и жуткая картинка открывалась.
Я помню свою реакцию, когда впервые удостоился лицезреть премерзкий лик ведьмы Степаниды. Но её красно личико не шло ни в какое сравнение с отвратительной монструозной харей Глории. Так-то понятно, большая разница в чинах и сроках жизни накладывает свои отпечатки на ведьм и колдунов.
Проклятый дар уродует не только душу, но и физическую оболочку, и тем больше, чем больше чин, и чем дольше ведьма небо на земле коптит. С каждой ступенькой колдовской иерархии, с каждым прожитым годом, десятилетием, веком, приближается ведьма к уродливому демоническому облику своих боссов из Преисподней, что когда-то тоже были прекрасными ангелами Небес.
А Глория и по чину выше Степаниды, да и прожила на свете куда дольше — вот вам и результат. После первой нашей встречи я с трудом, но сумел выкинуть из головы эту уродливую старуху, чтобы не ассоциировать её с Глорией. Я сумел, опять же с большим-большим трудом, заставить себя считать ведьму той девчушкой из охваченной чумой Марселя, которая повзрослев, превратилась в прекрасную женщину… И теперь вот — снова здорова!
Ладно, переживу как-нибудь и на этот раз… Мне бы теперь эту старушку отыскать. Куда же она могла подеваться? Стоп! Вот я болван! Ведь вышибло её из тела не здесь, а еще на дороге. Это уже потом мы сюда на машине прискакали. Значит, надо вернуться назад. Может её чёрная пречёрная душа висит себе спокойненько, зацепившись за ветку дерева, и не знает, что же делать дальше?
Всё-всё, никаких больше шуток! На самом деле, всё серьёзнее некуда. Ведь практически всегда, даже при выходе из собственного тела должна присутствовать некая связь между физической оболочкой и астральной проекцией личности — душой. Как я уже говорил, можно называть сознание как угодно — хоть горшком, главное, чтобы в печь не толкали.
Так вот, связь должна присутствовать всегда. Связь между телом и душой человека существует даже после его смерти. Она постепенно ослабевает, но все-таки остаётся в течение определенного периода времени — сорока дней после смерти. А вот затем эта связь между душой и телом исчезает — душа покидает бренный мир и отправляется «согласно купленным билетам». Ну, а нас с Глорией Перевозчик доставит на своём утлом челне прямиком в Пекло.
Но я сейчас о другом — никакой связи души с телом я у Глории не обнаружил! Вот не было её, словно кто ножом отмахнул! Как бы я не напрягал свои «потусторонние органы чувств». А вот интересно, чем реально я в таком состоянии все вижу-слышу-ощущаю?
Ведь никаких органов у меня и в помине нет — я сейчас представляю собой лишь некий сгусток ментальной энергии… А ведь это очень интересный вопрос, и не только в философском, но вполне себе и в практическом плане. Надо будет обсудить его со своим мёртвым дедулей.
Похоже, что из всей нашей компании он самый «подкованный» в таких вопросах, да и опыта пребывания в виде духа у него куда больше. Есть еще братишка Лихорук, но у него всё иначе происходит — он просто трансформируется из одной своей ипостаси — злобного бесплотного духа, в другую — этакого одноглазого монстра из какого-нибудь ужастика. Ну, так-то он божественный отпрыск, ему по должности положено.
В общем, добраться до астрального тела Глории, используя его связь с телом физическим, не вышло. Тогда я решил просто «прогуляться» до того места, где нас вырубил Божественной Благодатью отец Евлампий. Благо, что не так уж и далеко это произошло — и пары сотен метров не будет.
Я взлетел повыше, чтобы оказаться вровень с дорогой, откуда мы так опрометчиво слетели. Место, откуда мы покатились под откос, тоже было несложно найти — изломанные и измочаленные кусты, росшие вдоль дороги, были немыми свидетелями произошедшей аварии. Во к ним-то я и направился.
Но не успев добраться до поломанных кустов, я увидел призрачную фигуру старой ведьмы, неподвижно зависшую в воздухе буквально в десятке метров от дороги. Сейчас она выглядела точной копией той маленькой девочки, с которой я познакомился благодаря кусочку памяти первого всадника.
Естественно, всё это была лишь иллюзия, стремление энергетической оболочки воспроизвести утерянное физическое тело. И воспроизводится оно таким, каким человек подсознательно себя видит или чувствует. Похоже, что первый всадник очень сильно запал в душу старой ведьмы, раз она неосознанно приняла эту форму.
На самом деле никакой особой формы у астрального тела нет — ведь это в первую очередь энергия, малая… Да что там — очень малая, просто микроскопическая частица Огня Творения — Искра. А определённой формы у энергии нет. Хочешь быть круглым, типа шаровой молнии — будь им! Хочешь квадратным — да нет проблем! Хочешь выглядеть так же, каким довелось быть при жизни — и это легко!
Будь хоть молодым, хоть старым — не важно! Ведь это всё ты! И всё в твоих руках, за исключением одной малости — ты должен в это верить! Если вера твоя крепче гранита ты можешь принять любой облик! Но, это — «на воле», для тех, кто не пожелал отправиться дальше… Вернее, для тех, чья вера и воля сумела нарушить правила, установленные Высшими Силами…
«Так, стоп! О чем это я сейчас? — прервал я поток мощный информации, едва не поглотивший меня целиком. — И откуда в моей „голове“ ответы на вопросы, которые я не задавал, а лишь мельком их коснулся? Неужели первый всадник вырвался из моей ловушки?»
Вроде бы нет — проверив созданную мной виртуальную стену в собственном подсознании, я нашел её всё такой же незыблемой, как и раньше. Однако, в некоторых местах она покрылась внушительной сеткой мелких трещин. Я надеялся, что моя ментальная защита продержится еще какое-то время. Хотя бы до тех пор, пока я не вернусь в Пескоройку. Только мне неясно, откуда тогда инфа появилась. Не через эти же трещины пролезла?
Больше терять время на информацию, безусловно полезную, но пришедшуюся абсолютно не к месту, я был больше не намерен. Нужно было разобраться, что случилось с Глорией, и какого хрена она там застряла? На первый взгляд, ей ничего не мешало самостоятельно добраться до собственного тела, и вновь взять над ним контроль.
Меня немного напрягала утраченная связь между телом и душой, словно её кто-то специально разорвал. Только вот нужного кандидата во вредители я пока не наблюдал. Если только связь не обрезало потоком Благодати… Но у меня-то с этим всё было в порядке, а под удар отца Евлампия мы вместе попали.
Я подлетел поближе к Глории, продолжающей висеть этаким воздушным шариком чуть в стороне от дороги. Сначала я пытался достучаться до неё ментально. Ведь должны же мы были (ну, это я так думал) спокойно общаться между собой. Мы же сейчас с ней в одной форме — бесплотных духов. И должны друг друга понимать.
А вот фиг там! Никакой ответной реакции от старой ведьмы, пребывающей в энергетической форме ребенка, так и не последовало. Словно она меня совершенно не замечала. Блин! Да я же сейчас просто сгусток «эктоплазмы»[1] неопределённой формы, типа грёбаного зеленого Лизуна[2]. Ну, как она меня узнает-то в таком виде?
Трансформироваться в своё собственное подобие мне не составило никакого труда. Просто стало уходить чуть больше сил на поддержание заданных рамок энергетической оболочки, и всё. Но и это действие не вызвало узнавание со стороны Глории. Она как будто меня совсем не замечала, да и всё остальное, похоже, её тоже не слишком парило. Старая ведьма словно находилась в какой-то прострации.
Почуяв какой-то подвох, я резко снизил «подлётную скорость». Ведь здесь явно что-то не так! Вот только что? Я остановился, не долетая десятка метров до зависшей в воздухе души старой колдуньи, и принялся внимательнейшим образом обследовать окружающее её пространство.
Ну, что-то же должно было на неё так повлиять? С первой попытки ничего подозрительного мне обнаружить не удалось. Не мог же на неё так сильно повлиять поток Благодати? Вроде бы Глория в чинах немалых и её сопротивляемости должно было хватить, чтобы выдержать кратковременную проекцию Божественной силы, которой прошелся по нам отец Евлампий.
Не приближаясь, я облетел ведьму по кругу, пытаясь зацепиться за любую мелочь, которая выбивалась бы из нормального положения вещей. Я кружил вокруг старухи, пребывающей в образе маленькой девочки, круг за кругом, круг за кругом, пока все окружающее не слилось у меня в сплошную серую полосу.
И вот только после этого я обратил внимание себе «под ноги» — чахлая трава на крутом откосе росла очень уж странным образом, образуя некое подобие силового конструкта. Явственно прослеживались какие-то незнакомые мне знаки и символы, образующие сложную вязь заклинания.
Я резко взмыл повыше, стараясь охватить взглядом всю картинку. Черт возьми! Это была действительно гигантская печать, начертанная на земле посредством трав и растений. Мне посчастливилось — я прошел по самому её краешку, а вот Глории не повезло в неё вляпаться.
Я боялся ошибиться, но по всему выходило так, что это ловушка! Только, что это за печать, и кто её тут так хитроумно выставил? И вообще, что это за хрень такая? Максимально сконцентрировавшись, я почувствовал, как из астрального тела Глории постепенно утекает сила, медленно, но планомерно поглощаемая «растительной» печатью.
Взмыв повыше, я попытался окинуть взглядом более обширную площадь. Может быть это мне поможет понять, что же здесь происходит? И это помогло. С высоты птичьего полета стало заметно, что на берегу реки когда-то, в незапамятные времена, располагалась обширная курганная группа.
С земли эти оплывшие за бесконечную череду лет древние могильники были практически незаметны. Со временем их даже распахали под поля местные крестьяне, не подозревающие, что растят свои овощи-фрукты на древнем кладбище, памяти о котором не осталось даже в сказках и песнях.
И если остальные могильники, как им и положено, не подавали признаков «жизни», то в кургане, над которым зависла Глория, что-то явно «теплилось», пожирая энергию, накопленную ведьмой годами и десятилетиями упорного труда. Похоже, что специально для этого и была устроена настолько хитроумная ловушка, собирающая, пусть и нечастую, но какую-никакую, а добычу.
Осталось придумать, как выдернуть Глорию из этой паутины и не вляпаться в неё самому. Возможно, я и сумею из неё вырваться, но не хотелось бы рисковать понапрасну. Хрен его знает, что там за неведомую хтонь прикопали? А вдруг она окажется уровня найденной мною недавно мамашки Лихорука? Пробудишь её внезапно, а потом расхлебывать заманаешься! Нет уж, пусть себе покоится с миром! У меня на сегодня совершенно другие планы.
Вот только как мне вытащить одурманенную душу Глории из этой ловушки. Мысли стремительно скакали, пытаясь найти какой-нибудь способ. Но ничего путного в голову не приходило — душа же не воздушный шарик, чтобы её ветром выдуть. Тут хоть ураган замути, всё толку не будет.
А если так? Я сформировал нечто вроде шара из сырой силы, и попытался как в кегельбане аккуратно вышибить им Глорию из сковывающей её печати. Но едва мой шарик пересёк черту магического конструкта, как был тут же поглощен, даже не долетев до астральной оболочки старой ведьмы.
Ладно… После этого я некоторое время пробовал различные варианты вытащить Глорию из магической западни. Бросал скрученные из силы 'веревки с крючками), надеясь зацепить ими душу ведьмы. Посылал магический ветер, накачанный силой до состояния микро-урагана. Увеличивал плотность потока магии, надеясь, что она не успеет рассосаться, за время подлета.
Но дьявольская печать засасывала любое количество энергии, как структурированной, так и сырой со скоростью взбесившегося электронасоса. Так что ничего путного у меня не получилось. Я обессиленно опустился на землю возле границы печати-ловушки, израсходовав практически все варианты, которые только пришли мне в голову.
Оставался еще один вариант, последний — попытаться уничтожить саму печать, раз её конструкт воплощен на земле в виде «растительной росписи». Не мудрствуя лукаво, я попытался создать большой магический нож, как у бульдозера. А уже с его помощью срезать нахрен эту чертову печать.
Вот здесь мне пришлось повозиться и потратить изрядное количество времени, чтобы как следует насытить магией сотворенное мной колдовство. Я уже примерно понял, с какой скоростью печать-ловушка поглощает силу. Корпеть пришлось долго — проводимость меридианов до сих пор оставляло желать лучшего. Хотя магия из резерва бежала по ним куда быстрее, чем в первое время после «лихорадки Сен-Жермена».
Если и этот вариант у меня не прокатит, тогда уже и не знаю, что делать… Но биться за Глорию до последнего я не перестану! Она — член моей команды, мой товарищ и соратник. А я своих не бросаю, если будет нужно, и черта, и Бога притащу… Кстати, а это идея! Ведь у меня еще батюшка имеется с «неограниченным» доступом к Божественной Благодати! Что будет с этой дрянью (печатью, а не Глорией, разумеется) если отец Евлампий вдарит по ней со всей дури?
Сотворенный мною нож, насыщенный «спрессованной» до умопомрачения (моего, конечно) магией, легко выдержал соприкосновение с растительной печатью и в одно мгновение отправил её в отвал вместе с верхним слоем земли. Только радоваться было нечему — обнаженный мною слой мелких камешков и песка с ювелирной точностью явил моему взору точную копию печати.
— Вот же тля! — выругался я, как только понял всю тщетность моих попыток.
Похоже, что сама оригинальная печать начертана где-то глубоко-глубоко, в самом кургане. Но её «проекция» за сотни и тысячи лет умудрилась просочиться на поверхность. И сколько бы я не срезал слой земли за слоем — уничтожить её у меня не получится.
Ну, что ж, пора подключать тяжелую артиллерию. Это я об отце Евлампии, если кто не понял. Ведь сумел же он нас с Глорией выбить из собственных тел, и даже отбросить на некоторое расстояние от автомобиля. Значит, есть большая вероятность, что еще один удар Благодати вынесет старую ведьму из магической ловушки. Главное, чтобы он её насмерть не пришиб.
Перед тем, как возвратиться к разбитой машине, деду Маркею и отцу Евлампию, я еще раз бросил внимательный взгляд на ведьму. Черт! А ведь её резерв постепенно убывает! А что произойдёт после того, как он полностью закончится. Есть у меня подозрение, что эта печать начнёт поглощать саму её сущность — Искру…
— Держись, старушка милая моя! — произнёс я «вслух», хотя меня никто не слышал, а Глория продолжала пребывать в невменяемом состояние.
Дальше события поскакали настоящим галопом. Вернувшись назад в своё тело, я не стал объяснять оставшимся членам команды, где я пропадал столько времени. Я лишь поинтересовался у батюшки, сможет ли он целенаправленно управлять потоком Благодати?
Получив утвердительный ответ, я забросил на плечо безвольное тело колдуньи, и попросил старика и монаха быстро идти за мной. Возле границы печати я аккуратно положил тело ведьмы на землю, и в двух словах объяснил отцу Евлампию, что произошло. А самое главное — что от него сейчас требуется.
— Поспешите, батюшка! — попросил я священника, после чего обошел ловушку, заняв место напротив инквизитора. — Онисимович, а ты в сторонку отойди, а то зацепит ненароком! — предупредил я деда Маркея.
Перейдя на магическое зрение, я приготовился ловить душу старой ведьмы, развернув за своей спиной обширную сеть, сплетённую из силовых нитей. Пока я суетился, священник внимательно изучал открывшиеся ему «демонические фигуры и символы», а затем вдруг сдёрнул с пальца перстень с накопителем.
Вот, мля! Батюшка полыхнул так, что меня вновь едва не вынесло из тела, в глазах заплясали «зайчики» (магические, разумеется). Однако, я просчитался в направлении удара потоком Божественной Благодати — священник направил всю эту силу себе под ноги, выжигая дотла в земле проклятую ворожбу.
И то, что не получилось у меня, вполне себе вышло у отца Евлампия! И сдаётся мне, что поток этой силы дошёл-таки до самого ада, вернее до самого дна этого древнего могильника, начисто «испаряя» даже самые стойкие элементы этого конструкта. Мы, конечно, договаривались совершенно о другом, но так тоже пойдет.
Едва поток Благодати иссяк, я накинул на Глорию магическую сеть и подтащил астральное тело к телу физическому. Как только эти две родственные половинки соприкоснулись, как возникшая между ними новая устойчивая связь, объединила их вновь в единое целое.
Я уже собрался вздохнуть с облегчением, но не тут-то было: земля под ногами неожиданно затряслась мелкой противной дрожью, от которой даже зубы заныли. Черт побери, что это за дерьмо сейчас происходит? Неужели мы всё-таки умудрились разбудить этого дохляка из кургана? Ну, вот почему мне так в последнее время везет на мертвяков? Я чё, рыжий что ли?
— Что это за хрень? — крикнул дед Маркей, срывая с плеча любимую винтовку. Вот только думаю, что она нам сегодня не поможет.
— Похоже, что кто-то очень хочет с нами познакомиться, — ответил я, набрасывая на каждого члена нашей команды слабенький защитный доспех.
На большее у меня просто не хватало производительности, хотя сил в резерве еще было достаточно. Лишь на отце Евлампие скастованный мною доспех расползся на клочки — слишком небольшой промежуток прошел после его контакта с Божественной силой. Благодать его еще буквально переполняла.
— Отец Евлампий, ты готов к встрече? — ради проформы уточнил я.
Хотя мог бы и не спрашивать — монах вновь начал раскаляться добела, хоть прикуривай от него. Дрожание почвы нарастало с каждой секундой. Я чувствовал, что где-то там, под толщей земли, ворочается «спросонья» что-то огромное и могучее. И эта монструозная тварь неторопливо ползет к поверхности.
Земля неподалеку от бывшего места расположения печати сначала пошла трещинами, а затем резко вспучилась горбом, выпуская «на свободу» металлический остроконечный купол, так похожий на готовую к взлёту гигантскую боеголовку…

[1] Эктоплазма — в оккультизме и парапсихологии — вязкая субстанция загадочного происхождения, которая якобы выделяется организмом медиума и служит затем основой для дальнейшего процесса материализации. Иногда упоминается как вещество, из которого состоят призраки.
[2] Лизун (Slimer, он же — Репоголовый) — навязчивый шматок эктоплазмы, бродячее видение класса V, не особенно злобное, первый призрак, успешно пойманный Охотниками.



Глава 4

Металлическая хреновина, основательно поеденная ржавчиной, оказалась весьма внушительных размеров. Острый наконечник был лишь началом гигантской конструкции, постепенно выпирающей из-под земли, словно грёбаный гриб переросток после дождя.
Земля вспучивалась, осыпаясь по сторонам от непонятной железяки, а нам приходилось шаг за шагом отступать назад, задирая головы всё выше и выше. Неведомая хрень уже давно превысила рост человека, но продолжала расти в высоту все выше и выше.
Диаметр её тоже увеличивался, так что мне пришлось подхватить на руки Глорию, всё так и не пришедшую в себя, и унести подальше от выползающей из земли железяки. Чувствую, если нам придется (а нам придётся — к бабке не ходи) схлестнуться с этим монстром, лучше ей полежать где-нибудь в безопасном месте, пока мы будем разбираться с неожиданно нарисовавшимися на голом месте проблемами.
Прикрыв на всякий случай неподвижную ведьму чарами отвода глаз, я еще и набросил на неё энергетический доспех. Пусть он и слабенький (надо срочно что-то делать с моими меридианами!), но от случайно разлетающихся по сторонам камней и обломков, которых, чувствую, будет еще немало, защитит.
Взглянув издали на продолжающую выпирать из земли железяку, я неожиданно понял, что же она мне напоминает. Твою же медь! Это хрень похожа на огромный… Да что там огромный! Это просто немыслимых размеров богатырский шлем! И когда он вылез из земли практически полностью, я понял, что действительно угадал.
Шлем представлял собой типичную древнюю «норманку»[1] с накладным венцом и налобником. Декор шлема был весьма богатым и искусно украшенным, отливающим на солнце золотом. Но я весьма сомневаюсь, что это всё настоящий драгметалл, учитывая размеры самого шлема. Скорее всего, это просто позолота.
Хотя какая мне к хренамразница, сколько там золота, когда из земли лезет такая лютая и огромная хрень? Если хозяин этой металлической кастрюльки будет под стать своему доспеху, мы для него будем не больше муравья — раздавит и не заметит. Это же какого здесь великана закопали в незапамятные времена? Похоже, что сказки о титанах тоже не выдумки, а реальность?
Ладно, где наша не пропадала? Сначала посмотрим на этого подземного деятеля — пусть сначала до конца из земли вылезет. Кто его знает, может и удастся с ним полюбовно договориться? Ну, а если нет — замочим его к хренам! Делов-то? Только начать и кончить…
Ну, на самом деле это я себя так перед схваткой накручиваю, бравирую перед лицом опасности. Так-то оно весьма волнительно — уж больно велик в самом прямом смысле слова оказался наш враг. Вот такую бы каланчу на фрицев натравить — настоящая была бы потеха! Да он их танки, словно детские игрушки бы потоптал-разрушил… Мечтать, конечно, не вредно… Вредно не мечтать…
А гигантский шлем постепенно полностью вылез из земли. Теперь уже я точно понял, что не ошибся в своих предположениях. Это был открытый боевой шлем с невысокой тульёй, верхняя часть которой образовывала небольшое заострение. Спереди на шлеме был прикреплен массивный металлический наносник, который, впрочем, еще полностью не вылез из земли.
Прошло еще немного времени, и над поверхность начала появляться и гигантская голова неведомого великана: клочковатые остатки седых бровей на массивных надбровных дугах, обтянутых растрескавшейся мумифицированной кожей, сквозь прорехи в которой проглядывали желтые кости толстенной черепушки.
Такую кость, пожалуй, и с пушки не пробьешь. Зияющие чернотой пустые глазницы, частично забитые землей и камнями, набившимися при подъеме из глубины кургана. Уже сейчас мне, да и моим спутникам тоже, стало понятно, что из земли лезет мертвяк неимоверных размеров. Ну, вот, скажите на милость, отчего мне на них так везёт в последнее время? Это ж не по моей части — я ж не всадник по имени Смерть!
Дед Маркей, запрокинув голову и открыв рот, наблюдал за появлением из недр земли этого древнего сказочного витязя. Так-то, оказывается, сказки про Святогора-богатыря сложены не на пустом месте, если такие страхолюды-великаны когда-то водились в этих краях. Что и говорить — жуть, да и только! Особенно с такой-то рожей!
После того, как показался провал на месте носа, так же забитый свежей землей, и гнилые черные зубы в дырявой коже на щеках, вид у мертвеца стал еще более грозен и ужасающ. Седые усы мертвого витязя с толщиной волоса с пруток арматуры, воинственно топорщились по сторонам.
А вот когда из-под земли вылезла и густая борода, тоже забитая камнями, землёй и мусором, движение великана неожиданно замедлилось, а после и вовсе остановилось. Гигант оскалился, растянув в ехидной усмешке остатки лохмотьев, заменяющих ему губы.
— Ох, лять-перемать! — громко выдохнул дед Маркей, ошеломленно пялясь на громадные зубы великана и раззявленную пасть, в которую легко на полуторке заскочить, даже особо не напрягаясь. — Вот таким хлебальником, да медку бы черпануть… — задумчиво выдал он, но винтовочку свою со спины на грудь, таки технично перекинул,
Дедуля, конечно, в своём репертуаре — всё хохмит. Сдаётся мне, что он не унывал бы, если вокруг разыгрался самый настоящий Апокалипсис. Молодец Онисимович, не дрогнул перед лицом опасности, а даже умудрился своей хохмой обстановку разрядить. Вон, и батюшка, наконец собрался, да и мне куда легче стало.
— Батюшка, не спеши! — Остановил я отца Евлампия, уже готового вломить Благодатью по этой высунувшейся из-под земли гигантской мертвой голове.
— Так это заложный покойник! — резко остановив поток Божественной силы, готовый вот-вот сорваться с его сияющих ладоней, возмущенно произнёс батюшка. — Упокоить его надобно побыстрей, а место проклятое — освятить со всем прилежанием…
— Подожди, отец Евлампий! — Я продолжал стоять на своём. — Послушаем, может, скажет чего? Требования какие выдвинет. Он же непросто так здесь нарисовался, что хрен сотрёшь!
— Неможно мне с демонами так обходиться… — Попытался продавить свою линию священник, но я его перебил:
— Но со мною-то ты как-то общий язык нашел? Так что потерпи пять минут, батюшка! Может, мы сейчас всё порешаем к нашей обоюдной выгоде. Слышь, дядя, — немного усилив голос магией, крикнул я, обращаясь к великану, — тебе чего спокойно не лежалось? Чего вдруг из могилы выперся после стольких-то лет забвения?
Хрен его знает, понимает ли эта тварь по-русски? И понимает ли он что-нибудь вообще? Ведь, судя по внешнему состоянию, мозги у него тоже давно и успешно превратились самое настоящее тухлое дерьмо. А соображать с таким дерьмом в голове весьма и весьма проблематично.
Хотя, если вспомнить состояние Вольги Богдановича, то оно нисколько не повлияло на его умственные способности. Магия — штука тонкая! И я не ошибся, эта полуразложившаяся страхолюдина понимала по-русски. Скорее всего, конечно, не по-русски, а по старо- или древнеславянски.
В бытность своего увлечения языками (которое не прошло и к нынешнему моменту, просто не до того мне сейчас), я пытался разобраться и с таким интересным вопросом: а понял бы современный русский человек язык древнего славянина? Сразу уточню — древнеславянский, он же — праславянский язык — это не древнерусский. Это его предшественник, папа, так сказать.
Развился он где-то в начале нашей эры из общего балто-славянского языка, отпочковавшегося из единого индоевропейского. Пользовали славянский язык примерно около пары тысяч лет на современных южно- и западнорусских землях.
Именно из праславянского развились все без исключения современные славянские языки: русский, его малороссийский и белорусский диалекты, болгарский, польский, чешский, сербохорватский и другие.
Большинство общих слов древнего праславянского языка было б современному русскому человеку легко понятно. Такие слова как vьlkъ — «волк», kon’ь — «конь», synъ — «сын», gostь — «гость», duša — «душа», kostь — «кость», mati — «мать», kamy — «камень», lěto — «лето, год», pol’e — «поле», jьmę — «имя», slovo — «слово», žena — «женщина, жена».
Ну и основные глаголы — byti — «быть», jěsti — «есть», věděti — «знать», dati — «дать», jьměti — «иметь», viděti — «видеть», gorěti — «гореть», nesti — «нести», dvignǫti — «двигать», nositi — «носить».
Более того, праславянский язык был бы нам намного понятнее, чем те же болгарский, чешский или польский. Потому что он еще не успел обзавестись теми раздражающими русский слух ржэканьями-пшеканьями, и не нахватался чужой немецкой и тюркской лексики.
В общем-то праславянский язык был бы нам довольно понятен. Намного понятнее многих современных славянских языков. Современный русский человек, при случае, освоил его б в считанные месяцы. А уж когда на меня свалилась поразительная способность настоящего Чумы понимать любую разумную речь, любой язык, я еще больше уверился в правильности предположений тех ученых-лингвистов, которые придерживались этой же теории.
Торчащая из земли уродливая голова как-то вяло шевельнула нижней челюстью и проревела что-то типа:
— Кто меня будити посметь от вековечного сна? Кто печати рушити, и доброй добычи витязя лишати?
Причём, мне показалось, что его голос прозвучал как-то натужно и странно для такого массивного тела — словно принадлежал совершенно другому существу, куда меньших размеров, хоть и был усилен магически.
— Чего он там прокаркал, тащ Холера? — переспросил меня дед Маркей. — Я не все слова разобрал… Хотя, в общем понятно, чего это страховидле от нас нужно.
Ага, выходит, что точный перевод слов этого здоровяка мне обеспечила именно способность Чумы — дед-то не всё из сказанного понял.
— Ругается он, Онисимович, — усмехнулся я. — Во всех грехах нас с вами обвиняет: от смертного сна его пробудили, да ещё и всех вкусняшек лишили.
— А ты скажи ему, — фыркнул дед, так и не потеряв самообладания, — будет ерепениться — мы его обратно закопаем!
— Силу изначальную чую! — вновь проревела голова. — Ею печати чародейные рушити! Откуда она у вас, смерды?
— Много будешь знать, — ответил я на том же языке, — скоро состаришься! Сам-то чьих будешь?
Мой простой ответ, лишь повторяющий известную всем поговорку, и последующий вопрос, отчего-то поставили великана в тупик. Он натужно заскрипел, словно пытаясь выбраться на поверхность повыше, но лишь еще немного вытащил из-под земли клочковатые седые волосы неопрятной густой бороды.
— Каки не ведети, кто я ести? — прогудел великан, а я продолжил пристально наблюдать за его поведением.
Ну, вот как-то неестественно он рот разевал при разговоре. Да и звук из него шел, как из пустой бочки… Понимаю, что это мертвяк, и его «жизнедеятельность» существенно отличается от настоящей жизни. Но тот небольшой опыт, который я получил, общаясь с Вольгой Богдановичем, тоже являющимся настоящим ходячим мертвяком, просто кричал, что этот монструозный тип не тот, за кого пытается себя выдать. Не соответствует «начинка» внешнему содержанию.
Сделав знак батюшке, чтобы пока продолжал сдерживать распирающую его Божественную силу, я мучительно соображал, чего бы мне дальше предпринять. То, что это чучело было разумным, понимало человеческую речь, и шло на какой-никакой контакт, не могло не радовать.
С ним можно было о чём-нибудь договориться. Вот только что ему предложить взамен разрушенной печати, и души Глории, которую он считал своей законной добычей? Ввязываться в бой с этой великанской нежитью отчего-то не хотелось. Сил на него придется потратить — мама не горюй! А мне после этого еще фрицев мочить…
Я попытался проникнуть в мысли этой гигантской головы, но, к своему удивлению никаких мыслей не обнаружил. Ноль! Зеро! Такое ощущение, что она натурально пустая, эта голова. Как такое может быть? Она же с нами общается? Значит, и мыслить должна…
Но додумать эту мысль мне не дал дед Маркей. Технично закинув свою винтовочку за спину, он залез в карман своих широких штанов, заправленных в пыльные сапоги, и выудил оттуда зеленое металлическое яйцо — стандартную немецкую гранату М-39, именуемую в вермахте Eihandgranaten 39. И когда он только умудрился слямзить её у фрицев — ума не приложу?
Ведь он мог это всё провернуть только по пути из камеры к автомобилю, и всё время находился у меня на глазах. Вот же фокусник, едрит в коромысло — ловкость рук и никакого мошенничества! Глаз да глаз за ним нужен! Но сейчас-то чего? Уже поздно…
Старикан зажал гранату в кулаке, принимаясь второй рукой быстро отвинчивать колпачок в верхней части рукоятки. Я сначала не понял, чего это он делает — ведь есть же кольцо… А затем вспомнил: этот тип гранат был из той серии, где на конце противоположном запалу имелась припаянная дужка, в которую было просунуто кольцо, позволяющее носить гранату, подвешенной к амуниции.
Эти колечки не раз и не два сыграли злую шутку с солдатами и с нашей, да и со стороны фрицев тоже. На этой гранате кольцо было предназначено именно для ношения на амуниции, но на очень многих гранатах других типов и других стран колечки были предназначены совсем для иных целей, а именно — выдергивать боевую чеку.
И сколько невнимательных, да и просто не знающих правил обращения с такими гранатами бойцов погибло, когда подвешивали к поясному ремню, скажем советскую гранату Ф-1 или РГ-42, одному Богу известно. Но старикан был явно подкован в этом вопросе — вон, как он ловко выкрутил колпачок.
После этого дед Маркей энергично выдернул шнурок, прикрепленный к колпачку, и быстро бросил гранату в цель — целясь прямиком в носовой провал гигантской мёртвой головы. Я вспомнил, что существенным недостатком этого типа гранат, как, собственно, и всех гранат с запалами терочного типа, было то, что после выдергивания запального шнура гранату в обязательном порядке надо было бросать.
Иначе через четыре секунды следовал неотвратимый взрыв. Советские же гранаты после выдергивания чеки можно было держать в руке неограниченно долго, выбирая момент и цель для броска, а при отмене решения на бросок чеку, все же, хоть и с трудом, но можно было поставить на место.
Я не стал ни останавливать, ни отчитывать лихого старика за этот спонтанный поступок, только поинтересовался, как бы между прочим:
— И зачем, дед?
— А чего он выперся, словно пуп земли? — Пожал плечами старикан. — Вот и проверим его на прочность!
Ну, так-то мне и самому было интересно, что сейчас произойдёт? А приемлемого решения я так и не придумал. Через положенное время граната глухо взорвалась где-то внутри башки этого гиганта, выплюнув из пустых глазниц, носа и приоткрытого рта клубы дыма с горстями земли и камней, забивших некоторые естественные отверстия великана.
Раздавшийся вслед за взрывом тонкий писклявый вой, был совсем не похож на громогласный голос гигантского древнего витязя. А когда из его распахнутого рта выпал на землю маленький уродливый и лысый, а вдобавок еще и горбатый карлик с длинной седой бородой и, явно оглушенный взрывом гранаты, завертелся юлой у наших ног, мы все немного приху… удивились, одним словом.



[1] Норма́ннский шлем, или Шлем с наносником — тип средневекового открытого шлема конической, «яйцевидной» или сфероконической формы. Как правило, спереди крепилась металлическая назальная пластина — наносник. Могли изготавливаться как с бармицей, так и без неё. По Европе подобные шлемы начинают распространяться примерно с IX века. Древнейшие образцы их относятся к X веку — это и чешский сферо-конический шлем короля Чехии св. Вацлава с наносником, и русский конический шлем из Гнёздова без наносника, но с петлями для бармицы.



Глава 5

Карлик что-то верещал, зажимая ладонями уши, а из-под его коротеньких пальцев просачивалась кровь. Похоже, контузило его знатно. Это ему еще повезло — разрыв гранаты в замкнутом пространстве, каким несомненно являлась гигантская (но пустая) голова, мог обернуться куда большими неприятностями. Могло основательно и осколками посечь, но пронесло.
После того, как этот грёбанный горбатый лилипут вывалился из огромной дохлой головы, та совершенно утратила всякую функциональность и подобие жизни, превратившись в натуральный «предмет мебели». Похоже, что этот карлик ею и управлял, как чертов кукольник своими марионетками.
Да и я тоже хорош, надо было сразу догадаться, а не пытаться залезть в мозги этому чудовищу, которых там и в помине не было. А вот мысли горбатого карлы я почему-то не уловил. Похоже, что этот говнюк умеет искусно маскироваться, либо тоже обладает ментальным даром, превосходящим мои скромные возможности. Ну, ничего, об этом мы тоже предметно поговорим, когда это бедолага немного оклемается.
— Это что еще за явление Христа народу? — изумленно произнёс дед Митяй, наблюдая за верещащим во всю глотку карликом.
— Не кощунствуй, дед! — рыкнул на него священник, с пальцев которого еда не пролилась бурным потоком Божественная сила.
А батюшка-то весь на нервах! Да, не сладко ему сейчас приходится, это точно — то ведьмак с ведьмой ему всё жилы вытянули, то заложные покойники величиной с пожарную каланчу, то карлики неведомого происхождения. И все как один — заряжены проклятой силой, с которой ему по чину бороться положено.
Как он еще сдерживается? Я бы на его месте уже давно бы «полыхнул»… Вот что значит монастырское воспитание! Терпение и послушание! Реально железные нервы у отца Евлампия. Мне бы такие. Но я над собой усиленно работаю, хотя временами иду вразнос. Есть у меня, конечно, и отмазка: физиология стремительно возвышающегося ведьмака постоянно кидает моё психическое состояние из одной крайности в другую. Да еще и в подсознании заперт целый первый всадник Апокалипсиса!
— Ладно тебе, Евлапич — не рычи! — Отмахнулся от попа старикан. — Знаешь же, что не со зла я… — Старик не договорил — его глаза неожиданно закрылись, и он, как подрубленный, рухнул на землю, даже не пытаясь предохраниться от удара о камни — только винтовка клацнула металлическими частями.
Еще в падении он огласил окрестности громогласным храпом. Я едва успел выдохнуть с облегчением — живой, как на землю свалился еще и батюшка Евлампий. Монах мгновенно потерял подключение к Божественному «кранику» с Благодатью и почти перестал светиться. Теперь они храпели на пару с дедом Маркеем, совершенно позабыв обо всём на свете.
Мои веки неожиданно тоже стали наливаться свинцовой тяжестью, а челюсть от пробившей меня широчайшей зевоты едва не заклинило напрочь. Догадаться в чём тут дело, не составило большого труда — это чёртов карла начал колдовать! Так я и знал, что к этому придёт. И мне стало понятно, что коротышка не так слаб, как кажется на первый взгляд…
Мои глаза сомкнулись, я покачнулся, едва не присоединившись к моей похрапывающей команде. Стоп… Так дело не пойдет… Мысли путались, тягуче перекатываясь в моей отупевшей вдруг голове. Но, буквально секундой раньше я уже понял, что мне надо делать, и как бороться с этим магическим сном, явно насланным этим грёбаным карликом.
Еще до переноса в прошлое, я знал, что бодрствование происходит путем сложного взаимодействия нескольких нейромедиаторных систем, возникающего в стволе мозга и проходящего через мозг, гипоталамус, таламус и базальный отдел переднего мозга.
Так же мне было известно (честно говоря, всё это я когда-то читал в Интернете, но моя нынешняя феноменальная память позволила всё это вытащить в считанные мгновения), что задний гипоталамус играет ключевую роль в поддержании корковой активации, лежащей в основе бодрствования.
Я не представлял, как мне возбудить гистаминовые нейроны, имеющиеся в некоторых отделах заднего гипоталамуса, и проецирующие на весь мозг пробуждение ото сна, но мне удалось это сделать. Хрен его знает как, но подозреваю, что это сработали плюшки переданного мне Вольгой Богдановичем дара кровезнатца.
Резкое повышение гормонов кортизола и адреналина, унесло уровень моей физической энергии буквально в небеса, не оставив и следа от навалившейся сонливости. Но я не стал явно это демонстрировать лысому горбуну, а аккуратно пристроился на земельке радом с посапывающим дедом Маркеем, и что-то бормочущим во сне священником.
Продолжая наблюдая за карликом сквозь прикрытые веки, я заметил, как он перестал скулить от боли, и отнял руки от ушей. Я догадался, что этот бородатый коротышка использовал на себе целительские чары. В магическом зрении я их разглядеть не смог, поскольку никакого выхода магии в окружающее пространство не происходило.
Но, судя по тому, как стремительно он очухался от контузии, я был прав. Коротышка поднялся с земли на ноги, громко сморкнулся через пальцы кровавыми соплями, а затем слегка покачиваясь подошел к нашей мирно спящей компашке. Пару мгновений он сверлил нас злобным и ненавистным взглядом, после чего пнул батюшку в необъятный живот носком красного сапога с загнутым носом.
— Шаврик[1], сука! — прогундосил карла тонким голоском, абсолютно не похожим на тот, которым он вещал из-под «купола» огромной мертвой головы. — Чтобы вы все сдохли, смерды! — прошипел он свистящим змеиным шёпотом. — Владыка полнощных гор не прощает обид!
Ага, не понравился ему, значит, наш душевный приём. Но это только цветочки, ягодки чуть позже будут! Я незаметно скастовал простенькое проклятие, так сказать, вспомнил начало своей карьеры ведьмака. Это было некое слабое подобие кровавой дрисни, только не доводящее «клиента» до скоропостижной смерти.
Я опасался только одного, что чёртов карла заметит мои трепыхания и сумеет защититься от моего проклятия. Именно поэтому я практически не вкладывал в печать силу, надеясь, что фон так и не используемой батюшкой Благодати, сумеет заглушить тот мизерный выплеск магии, напитавшей моё заклинание банального поноса.
Но чёртов коротышка, видимо уверенный, что сумел усыпить всех своих врагов, ничего не заметил. А проклятие, пустив корни в его тщедушном теле, начало свою подрывную деятельность. В животе коротышки громко забурчало, да так, что даже я умудрился это услышать. Работает моё проклятие!
Коротышка, суетливо начал оглядываться по сторонам, словно в поисках чего-то очень и очень необходимого. Но когда в его пузе забулькало еще громче, как в старой канализационной системе, он произнёс «ой, мамочки» и, сорвав ближайший лист лопуха, забежал за огромную голову, из которой его выколупал дед Маркей с помощью подрыва гранаты.
Когда карлик смылся, а до моих ушей донеслись весьма неблагопристойные звуки, жуткая вонь и громкие ругательства, я понял, что моё время пришло! Что может быть лучше, чем застать врага врасплох, да еще со спущенными штанами? Только стоило поспешить — противник может и догадаться, что это «ж-ж-ж» неспроста.
К этому моменту я уже подготовил к применению еще одну нашу с Глафирой «разработку» под названием «морская фигура». При применении этого новейшего конструкта у «пациента» наступает полный паралич — абсолютная утрата мышечного движения во всех частях тела.
От этого заклинания страдает двигательная функция в целом, но не в отдельных мышцах. А парализованные мышцы при этом судорожно напряжены. Весьма и весьма неприятные ощущения гарантированы. Я знаю, на мне же эту печать и обкатывали, чтобы проверить правильность теории Глаши о взаимодействия рун, фигур и знаков, а также о последовательности их расположения.
Я на цыпочках обошел гигантское мумифицированное чудовище, рыская взглядом в поисках уродского бородатого карлика. И едва его сгорбленная фигура, сидящая на корточках, появилась перед моими глазами, я запустил в него сформированным и напитанным силой конструктом, попутно произнося:
— Раз, два, три — морская фигура на месте замри!
Эту детскую считалочку в виде активации печати Глаша и предложила. Она после нашей встречи постепенно раскрывалась для меня совершенно с иной стороны, о которой я даже не подозревал поначалу. Ведь какой она была в тот момент, когда я перенёсся во времени, да еще и в чужое тело молодого красноармейца Романа Перовского?
Угрюмой, склочной и визгливой бабой, с которой дело иметь — себе дороже обойдётся! Но стоило только ей только обрести новую любовь, как тут же появился и новый смысл в её нерадостной и серой жизни. И Глаша по-настоящему расцвела, в прямом смысле этого слова.
И куда только подевались её кислый вид, постоянное ворчание и недовольство? Испарились, как утренний туман под ярким полуденным солнцем. Мужчины, любите своих женщин! Жарко, страстно и без оглядки на других представительниц женского пола — и будет вам счастье! А я своё счастье уже нашел! И приложу все усилия, чтобы его не потерять.
В общем, после произнесенной мною фразы из детской игры, карлик вздрогнул, потому что все его мышцы натурально «встали колом» — одновременно спазмировались до каменного состояния. Вот у вас когда-нибудь сводило судорогой ногу? Думаю, что с каждым такое случается. С кем-то чаще, с кем-то реже, но бывает со всеми. А теперь представьте, что у вас таким Макаром свело не только ногу, а всё тело.
А? Представили? Не могу не посочувствовать, если с кем-то действительно случалась такая проблема. Тут, как говорится, впору благим матом орать. Но карлику я не оставил даже такой малости — паралич у него был действительно полным.
Уже не таясь, я вышел из-за огромной головы, немного пованивающей слегка протухшей сушеной рыбой, и неторопливо приблизился к сидящему на корточках недомерку с выпученными глазами. На его лице, обезображенном недовольной и злобной гримасой, легко читались охватившие его чувства ненависти и страха.
Я попытался прочитать его мысли, но к своему расстройству, вновь не сумел ничего уловить. Такое ощущение, что передо мной никого нет, либо в голове лилипута не происходило никакой мыслительной деятельности.
Но ведь так не бывает. Похоже, что коротышка весьма преуспел в ментальной магии, и обгоняет меня в развитии этого дара, как минимум на целую голову, а то и на две. Но сейчас этот фокус ему без надобности, но на всякий случай я закрыл и свои мысли «непробиваемой стеной».
Хотя, как оценить её непробиваемость? Не знаю. Но запертый в моей голове первый всадник еще не сумел разбить некое подобие точно такого же препятствия. Так что буду надеяться, что у этого гнома тоже силёнок не хватит. Вдруг, он не только усыплять умеет, а ещё и гипнотизировать заодно.
Да, картинка, конечно, весьма неприглядная получилась — карлик, сидящий на корточках, с напряженной рожей и спущенными штанами. Но, как бы мне не противно было, но этот гребаный полурослик хотел меня и моих друзей банально убить во сне, который сам же на нас и напустил.
Тоже, как бы, не верх благородства. Так что мы вполне квиты! Сейчас попытаюсь выяснить, что это за фрукт такой? И какого хрена ему вообще нужно? Ведь лежал же себе спокойно тыщи лет и горя не знал. Ну, как говорится, звиняй, дядя — не надо было на меня буром переть, да еще и грозя убить ни за что, ни про что!
— Ну что, владыка полнощных гор, — вспомнив, как карлик сам себя величал, произнёс я, присаживаясь на большой камень, вывернутый из земли при подъеме страхолюдной титанической головы, — поговорим по душам? Постой, а полнощные горы, это где? Если я ничего не путаю, то так в древности назывались Рипейские горы[2]. Так ты, выходит, с Урала, зёма? — хохотнул я, свернув самокрутку и пустив в воздух терпкую струйку дыма. — Ну, и чего молчишь, словно рыба об лёд? Прошу пардону — ты же говорить не могёшь… — Нарочито, словно действительно обо всём позабыл, хлопнул я себя ладошкой по лбу.
Магическое зрение я и не отключал, поэтому быстро нашел взглядом две печати проклятий, завязанных на карлу. Одну, отвечающую за расстройство желудка, я милостиво приостановил, чтобы злобный недомерок совсем уж не изошёл на дерьмо.
Но запустить её мне вообще не составит никакого труда. Пусть только рыпнется! Ах, да — ведь он не в силах даже разговаривать. Во второй печати я кое-что изменил в формуле конструкта, после чего карлик надсадно заорал, словно его живьём сжигали на костре. У меня даже ухи заложило и звон в них пошел. Нет, ну нельзя же так орать! Я быстро вернул формулу в исходный вид, и крик прекратился.
— Ну, и стоило так орать? — ехидно прищурившись, поинтересовался я у коротышки. — Понимаю, неприятные ощущения, но не смертельно. А вот ты нас убить хотел! Сейчас вновь сможешь говорить, только прошу тебя — не ори. Не люблю громких звуков. Я от них зверею, поэтому за себя не ручаюсь! — Я решил нагнать жути на карлика, вновь возвращая ему способность разговаривать.
На этот раз коротышка только закряхтел, но благоразумно не стал орать. Он лишь шумно и часто задышал, словно бык, перед носом которого помахали красной тряпкой. Его сморщенное лицо побагровело и пошло крупными белыми пятнами. Он злобно оскалился, и выплюнул сквозь стиснутые зубы:
— Жалкий ведьмак!
— Кто бы говорил! — Я вновь усмехнулся, только очень криво и нехорошо. — Или это я сижу сейчас на корточках со спущенными штанами и не могу даже пальцем пошевелить? Предлагаю перевести беседу в более конструктивное русло: ты кто такой, паря? И что это чудо-юдо за моей спиной? — И я указал на гигантскую голову.
Все, что я произнёс, звучало, конечно, совсем не так, а на весьма архаичной форме славянского языка. Но способность первого всадника изъясняться на любом языке, вполне себе справлялась со всеми трудностями. Так что никаких проблем с общением я не испытывал.
А вот у карлика с этим было как-то туговато — ну, никак этот грёбаный полурослик не хотел со мной нормально общаться. Я неторопливо докурил свою цигарку, и уже совсем было решил не делать себе нервы, а просто пришибить злобное насекомое, как бородатый карла кашлянул:
— Что знати хочешь, ведьмак?
— Ну, хотя бы имя для начала, — пожал я плечами. Похоже, что карлик сдался, или задумал чего.
— У меня было много имён, ведьмак… Слушай, друже, расколдуй меня, а? Мочи больше нет, так сидеть! — Коротышка попытался увести разговор в сторону. — Просто дай надеть штаны и свяжи веревкой…
А я почувствовал, как мне под черепную коробку полезли какие-то «липкие черные щупальца». Наткнувшись на стену, они попытались расползтись в разные стороны в поисках бреши, но я не собирался позволять им хозяйничать в моей голове. Я и Чуме-то не позволил, а ведь первый всадник не в пример мощнее какого-то жалкого бородатого недомерка.
Но моя голова — это моя крепость! И я здесь буду творить, что захочу! Ярко представив, как эта гадость, что пыталась хозяйничать у меня в голове вспыхивает ярким пламенем, я заметил, как жутко перекосилась физиономия коротышки, а один из его глаз задёргался в нервном тике. Что, съел, гадёныш? В следующий раз на десять раз подумаешь, прежде чем соваться ко мне в башку.
— Извини, старичок, — язвительно улыбнувшись, произнёс я, — но я тебя совсем не знаю. А вдруг ты чего плохое удумал? А я жуть как не люблю, когда мне делают плохо… После этого такие деятели обычно умирают в жутких мучениях, а у меня чин растёт. — Теперь уже я злобно оскалился, демонстрируя карлику серьёзность своих намерений. — От тебя, правда, толку немного будет, но с паршивой овцы хоть шести клок…
— Я понял… — проскрипел коротышка, болезненно поморщившись. — В этих земля меня знали под именем Черная смерть…
Это так мой встроенный переводчик от первого всадника перевёл. На самом же деле карлик произнёс Черный мор.

[1] Шаврик (устаревшее) — по Далю — кучка дерьма, кала, нечистоты. На Руси использовалось, как ругательство.
[2] Рипейские горы (Рифейские горы, Рипы, Рифы, Рипеи, Рифеи)– соответствуют Уральским горам нашей реальности. В силу ряда причин в мире, куда забросило Резникова, прижилось именно скифское название Уральской возвышенности. Этимология: по оценке лингвистов, «Липа-» в имени Липоксай должно соответствовать форме «Рипа» в других, более архаичных скифских диалектах. Это слово можно связать с названием Рипейских гор греко-скифской традиции (Рипа у более ранних, Рипеи у более поздних античных авторов: Гекатей Милетский, Геланик, Гиппократ, Аристотель, Аполоний Родосский). Это хорошо согласуется со скифской концепцией о трех сферах космоса: верхней — небесно-солнечной, нижней — водной или подземной и средней — надземной (символическое название — «Гора»). По мнению ученых, имя Липоксай должно означать «Владыка горы». Тем самым подтверждается скифское происхождение не только представлений о Рипейских горах, но и самого их названия.



Глава 6

Черный мор? Где-то я уже это слышал… Вот крутится в голове, а сложить два плюс два не могу. Ведь явно что-то знакомое, близкое и такое родное, что словами не передать…
— Вот же тля! — пораженно прошептал я, когда до меня наконец-то дошел весь комизм сложившейся ситуации. — Вот же Пушкин! Вот же сукин сын! Черномор, конечно же! — Я обернулся назад, окидывая взглядом гигантскую голову. — Братишка твой? — на автомате спросил я у карлы.
— Был когда-то… — С ненавистью сверкнул глазами коротышка, а я прямо кожей почувствовал идущий от карлика поток злобы и презрения. И что самое интересное, в этот раз он был направлен не на меня.
— А ты его, значит, того? Бритвой по горлу и в колодец? — Не удержался я от повторения известной цитаты.
— Волшебным мечом и по шее, — процедил сквозь зубы коротышка, в очередной раз подтверждая мою догадку. — Начисто срубил его тупую башку!
Ну, вот скажите на милость, откуда Александр Сергеевич мог всё это знать? Какими легендами и былинами вдохновлялся, чтобы так точно описать события, произошедшие черт его знает когда? Есть, конечно, еще один вариант — просто товарищ Пушкин принадлежал к нашему тайному магическому сообществу, скрытому от глаз простаков.
Либо имел на него выход. А ведь у многих древних родов, владеющих колдовским даром на протяжении сотен, а то и тысяч лет, как у моего мёртвого дедули Вольги Богдановича, так и у старого чёрта Вилигута, имеются впечатляющие семейные библиотеки с весьма занимательными книжками, рукописями, свитками, а то и глиняными табличками времен шумеров и аккадцев.
— И чего не поделили? — поинтересовался я между делом.
Ну, должна же быть какая-то веская причина для того, чтобы отчекрыжить башку единокровному братцу без всяких угрызений совести? А после еще и превратить то, что от него осталось, в реальную такую «голову профессора Доуэля»[1]. Одним словом, Беляев нервно курит в сторонке.
— Моя мать была из рода славных волотов[2], — нехотя ответил Черномор, — а отец — презренный карлик-дварф, что рыщет в темноте подземных пещер. Я не знаю, как он сумел очаровать мою мать, но магия была ему подвластна, — погрузился в воспоминания коротышка.
История его семейки действительно оказалась нетривиальной и весьма трагичной, реально достойной пера гениального поэта. Недаром же Пушкин использовал её в своем произведении. Жаль только, что не так подробно, как об этом мне поведал сам Черномор.
В общем, очень странным образом, словно в насмешку, свела судьба уродливого коротышку-дварфа и прекрасную ликом и статную телом великаншу. И от этого союза, как бывает не только в сказках, но и в обычной жизни, появились дети. Двое: старший — великан-красавец, полностью пошедший в мать, и младший — страшный телом карлик, получивший не слишком желанное «наследство» от своего родного отца.
Да, братья никогда не любили друг друга и не были близки — старший, здоровый лоб, постоянно третировал младшего братишку, которому и так-то не досталось никаких плюшек при рождении. Скорее наоборот — он нажил массу проблем, поскольку проживать ему приходилось среди великанов.
Как в будущем сказали бы мои ученики, буллинг и абьюз в среде великанов маленький карлик отхватил в полной мере. В итоге — физическое и психологическое насилие, издевательства, оскорбления, угрозы и отказ от общения весьма негативно отразились на подрастающем Черноморе.
Низкая самооценка, депрессия, тревожность, изоляция потащили за собой ряд психосоматических и психических заболеваний. Ну, это я в переводе с древнего на современный. В общем, к моменту взросления из бедолаги карлика получился откровенный такой асоциальный тип, предпочитающий уединение, и желающийжестокой смерти всем встречным-поперечным.
И вот тут ему первый раз подфартило — в нём пробудился магический дар, как-никак, а папаша-дварф владел серьёзными колдовскими силами. Но судьбе, видимо, было неинтересно просто пробудить дар. Нет, она и в этот раз подкинула Черномору (впрочем, тогда его называли совсем по-другому) очередной сюрприз, сосредоточив магическую силу в его бороде.
Да-да, всё, как в сказке Пушкина — сила Черномора заключена в его бороде. И чем длиннее она отрастала, тем могущественнее становился злобный карла. Я понимаю, что не его вина, что он вырос таким отморозком, но ведь этого уже не изменить. А борода…
Я внимательно присмотрелся в магическом зрении к его солидной растительности на лице, которой он, сидя на корточках, подметал землю. И знаете, что я увидел? Силовой резерв Черномора находился именно в его бороде! И целиком зависел от её величины!
Похоже на какую-то странную аномалию, ведь не должна же энергетическая система мага, частью которой является и резерв, находиться в такой жесткой зависимости от физического тела, к которому, несомненно, принадлежит борода. Но прямо передо мной яркий пример этого нереального взаимодействия.
Ражи досужего интереса я подпитал Черномора сырой силой, ни разу не заключённой в жесткие рамки магического конструкта, и с удивлением заметил, как его борода удлинилась на несколько сантиметров буквально на моих глазах. Да и сам Черномор немного офонарел от того, насколько легко у меня получилось поделиться с ним силой.
Но этот рост бороды относительно имеющейся силы действительно, очень интересный феномен. Его бы к моему мертвому дедуле доставить, для опытов, и изучить, как следует, эффект «бороды Черномора». Ведь я раньше о таком и слыхом не слыхивал.
Ну, разве что в истории старика Хоттабыча нечто подобное встречалось. У него тоже вся сила в бороде была. Помните, как она промокла, и он не смог сотворить ничего волшебного. Но он, вроде бы, даже не человек совсем, а джин. А дивный народ у нас совсем по другим принципам функционирует.
Хотя, и Черномора тоже назвать человеком нельзя. Он — сын велета и дварфа, и явно по другому «ведомству» проходит. Вот только что мне сейчас с этим злобным засранцем-коротышкой делать? Думаю, что я не без труда, но сумею завалить его сейчас. Пойманный в ловушку он ничего не сможет мне противопоставить. Да и борода его не слишком длинна.
Но будет ли это правильно? Так-то, действительно, у него было тяжелое детство. И после всех издевательств, навряд ли из него бы вырос вменяемый человек. Или дварф… Или велет… Метис, одним словом. Ну, и натворил он дерьма в своей жизни тоже немало, если верить сказкам.
Убить — это самое простое средство для избавления от проблем. Иосиф Виссарионович, конечно прав, утверждая, что смерть решает все проблемы. Нет человека — нет проблем. Но я с таким методом согласиться не могу. Взять того же братишку Лихорука: ну кто мне мешал от него избавиться?
И что в итоге из него получилось? Верный товарищ и соратник, который готов в любую секунду отдать за тебя жизнь! А надо было всего-то отнестись к нему по-человечески, проявить немного участия, искренности и любви. У него в жизни тоже было всё непросто, как и у Черномора.
В общем, я взял небольшую паузу, чтобы обдумать дальнейшую судьбу карлика и дослушать его прямо-таки Шекспировскую историю. После обретения дара, прохождения инициации и отращивания бороды до неимоверных размеров, карлик пустился во все тяжкие.
Он подчинил себе при помощи темного колдовства несколько горных племен, обитающих где-то на северной стороне полнощных гор (где это точно находится, мне так и не удалось разобраться) и заставил их выстроить для себя величественный изысканный дворец.
Окружив дворец вечно цветущими садами (и это на заснеженных вершинах, где снег не тает круглый год), Черномор, впервые в жизни, почувствовал себя счастливым. Но незабываемая обида и жажда мести сжигали его изнутри. И он не придумал ничего лучшего, как отомстить всем своим обидчикам.
Он многих убил с помощь своих чар, за что и его и прозвали Черная смерть или Черный мор. Ну, а самому главному обидчику — своему старшему брату, он приготовил и вовсе жуткую кару. Об этом весьма подробно написал и Пушкин в своей поэме.
Сначала коротышка убил ненавистного великана-братца, отрубив ему голову мечом, а затем оживил её, заставив стеречь это оружие убийства. Ведь только им можно было отсечь волшебную бороду уродливого карлы, лишив его возможности колдовать.
Разобравшись с недругами Черномор внезапно загрустил, но очень быстро придумал себе новое развлечение — воровать прекрасных женщин и девушек, утаскивая их прямо из-под венца. Это со временем превратилось у него просто в маниакальную тягу.
Так вот с Русланом (а по версии Черномора — Ерусланом) и познакомился, только невесту богатыря не Людмилой кликали, а её отца князя совсем не Владимиром Красно Солнышко — его тогда и вовсе на свете еще не было. Но то совсем не суть, а вот остальное — один в один как у Александра свет Сергеевича.
После того, как могучий витязь победил злого карлу путем усекновения его неимоверно длинной бороды артефактным мечом, вся магическая сила вмиг оставила коротышку. Отрубленная голова его старшего брата, оживленная черной магией карлика, померла.
Сам же плененный Ерусланом Черномор был доставлен во дворец князя-отца, где под строгим надзором могучих волхвов должен был до самой смерти изображать жалкого и презренного всеми шута. Представляете, каково это для бывшего-то властелина полнощных гор?
А вот о дальнейшей судьбе Черномора поэма Пушкина умалчивает, но история поверженного карлы-колдуна на этом не заканчивается. Долгое время он стремился казаться всем паинькой, надеясь, что его борода постепенно отрастёт, и он вновь сможет колдовать.
Но, как оказалось, для роста бороды, как и для увеличения самого резерва нужна не только магия, но и ежедневные упражнения и тренировки — прокачка, одним словом. А даже на то мизерное количество энергии, которое ему удавалось поглотить из окружающего эфира при помощи источника, мгновенно «возбуждались» прикрепленные к коротышке волхвы, которые мгновенно обривали наголо слегка отросшую бороду тем самым мечом.
В общем, шансы хоть немного восстановить былую силу у него полностью отсутствовали. Оставался лишь один путь — побег. Только вот куда бежать? Замок в горах надежно зачарован от чужого вторжения, и без утраченных магических сил в него не попасть. Значит, предварительно Черномор должен был добыть эти силы.
И тогда он вспомнил о громадной голове своего братца-великана. Карла столько лет вливал в эту голову свои собственные силы, поддерживая в ней жизнь, что эта пустая черепушка должна была волей-неволей ими пропитаться. А имея хоть немного магии, можно было уже и строить планы на будущее.
Выждав удачный момент, карла смылся из княжеского дворца, и тайно, передвигаясь лишь по ночам и заметая следы, с большим трудом добрался до громадного кургана-могильника, в котором по приказу князя похоронили мертвую голову великана. Как Черномор пробирался вглубь захоронения — это тоже отдельная история. Но ему это удалось.
А вот в подгнивающей голове братца магии оказалось не так уж и много. Её хватило лишь для прекращения процесса гниения, начертания той самой печати-ловушки для «отвязанных» душ — призраков и привидений, свободных духов, и прочих энергетических сущностей, не имеющих физического воплощения.
За счет поглощения их энергии Черномор и пытался восстановить свои силы. К тому же, высовываться было опасно, а так — всё пройдет само собой. Остатки сил карлик потратил, чтобы сохранить своё собственное тело. Ведь он собирался проспать до тех пор, когда его резерв ощутимо пополнится.
Однако, что-то явно пошло не так, и за пробежавшую прорву лет Черномор так и не сумел собрать достаточно магии, если судить по его бороде. То ли волшебных бестелесных сущностей с того далёкого времени стало намного меньше, то ли они вообще перевелись.
Только мощный поток Божественной Благодати, с помощью которого священник начисто выжег печать Черномора, сумел пробудить коротышку. Поскольку какое-то количество силы он всё-таки сумел накопить, хитрый древний ублюдок решил попросту взять нас на понт. Но, сука, он не на тех нарвался. Что, в общем-то, я и постарался пояснить ему буквально на пальцах.
— Что ж мне с тобой делать-то, борода ты многогрешная? — задумчиво скручивая очередную папироску, тихо рассуждал я.
Но слух у карлика оказался отличным, и он тут же среагировал на мои слова:
— А может…
— Только не говори мне, что тебя надо понять, простить и отпустить! — не дал я ему раскрыть рта, поскольку уловил кусочки именно этих мыслей… вернее, даже не мыслей — мой ментальный дар до сих пор пасовал перед защитой карлика, а обрывки его желаний, подкрашенные розоватым цветом надежды. Это уже сработали мои эмпатические способности.
Чувства карлика враз посерели — да, именно так сдуваются надежды и мечты. Ну, что ж, вот теперь можно и озвучить моё единственно предложение, при котором у него остаётся какой-никакой, а шанс.
— Слышь, старичок-боровичок, — я глубоко затянулся и, чувствуя, как начинает першить в горле — слишком крепкий мне попался табачок, выпустил струю дыма, — ты жить хочешь?
— А кто не хочет? — Карлик нашёл в себе силы, чтобы едко усмехнуться.
— Тогда у тебя есть лишь один вариант, — продолжил я, — принести мне клятву абсолютной верности. Скажем, на сто лет…
— Да пошёл ты! — заскрипел зубами горбун. — Чтобы повелитель…
— Ну, не хочешь, как хочешь… — Я равнодушно пожал плечами, выкинул в сторону догоревший окурок и поправил пару знаков в конструкте «морской фигуры».
Так-то, сердце — это тоже мышца, а я пока еще не пытался её парализовать. Моторчик Черномора дернулся в последний раз и затих.
— Вот и всё, что было, — голосом Вахтага Кикабидзе пропел я, — вот и всё, что было — ты как хочешь это назови…
Хитрые глазки Черномора забегали, когда он понял, что с ним что-то не так. На осознание того, что его сердце не бьётся, ему потребовалось одно мгновение. Я видел в магическом зрении, как он пытается скастовать внутри самого себя целебное заклинание, не понимая, отчего оно не работает.
А не работало оно по одной простой причине конструкт моей печати был намного прогрессивнее и жрал куда меньше энергии, чем его целительское волшебство. Я просто выигрывал у него «по очкам». Я смотрел, как сгорают его последние силы, и вместе с ними укорачивается его борода.
Ха, прям как у Пиноккио с носом, когда он врал. Только его сердце, скованное моим колдовством, так ни разу и не шелохнулось.
— Я согласен… — выдавил Черномор, синея прямо на глазах. — Пощади, умираю…
— Ну, вот и ладушки! — Я по-доброму улыбнулся, возвращая конструкт к исходному виду. — Слушаю тебя внимательно, товарищ Черномор!

[1] «Голова профессора Доуэля» — научно-фантастический роман русского советского писателя-фантаста Александра Беляева, одно из наиболее известных произведений писателя. Первый вариант в виде рассказа был опубликован в «Рабочей газете» в 1925 году. Роман был впервые опубликован в том же году в журнале «Всемирный следопыт».
[2] Волот (велет) — великан в славянской народной культуре, в том числе в славянской мифологии и фольклоре — мифоэпический персонаж, антропоморфное существо, отличающееся от человека большим ростом и силой. Часто связан с рельефом определённой местности. Славянские предания о великанах имеют связь со сменой мифологического времени на историческое. Великаны могут рассматриваться как первые люди, первопредки, участвовавшие в устройстве мироздания.



Глава 7

Эта была уже не первая клятва абсолютной верности, которую я заполучил. Поэтому появлению на запястье слабо светящейся в магическом зрении «энергетической нити», я совершенно не удивился. Теперь с Черномором нас связывали похожие узы, как и в случае с братишкой Лихоруком.
Больше злобный карлик мне не сможет причинить никакого вреда в ближайшие сто лет. Он даже подумать об этом не сможет! И будет беспрекословно исполнять все мои распоряжения, какими бы сумасбродными и убийственными они не были. Но я особо не переживал на этот счет — моего доверия Черномор пока еще не заслужил. И не факт, что заслужит.
А вот использовать его магические умения и возможности против врага, я могу начать прямо сейчас. И у меня имеется одна идея, для чего может понадобиться его, по сути, безразмерный резерв. Только для начала нужно провести с Черномором небольшую политинформацию, кто нам сейчас друг, а кого надо со всем усердием в сортире мочить.
Тому, что по прошествии стольких лет люди продолжают убивать друг друга, карла совершенно не удивился. Для него это вообще было в порядке вещей. Так что эту часть служения мне, как своему господину, он принял легко. Я почувствовал, что он даже рвётся пустить кому-нибудь кровь — соскучился, бедолага. Ну, этого добра у меня вволю, а правильный вектор я ему задам.
Да, уж, команда, которую я умудрился собрать вокруг себя, кого угодно в дрожь вгонит. Сплошь маньяки, убийцы и кровопускатели, злые волшебники, ведьмы и колдуны, место которым в Геене Огненной. Но возмущаться нечего, как говорится, по Сеньке и шапка. И нехрен на зеркало пенять, коли рожа крива.
Но одного у этой команды не отнять — для эффективного уничтожения врагов, так сказать в промышленных масштабах, она подходит как нельзя лучше. А врагов у Советского Союза не меряно! Вот и проредим их «маленько» — чтобы помнили, падлы, и детям своим завещали, что с ними будет, если они это забудут в один прекрасный момент.
А я постараюсь, очень-очень хорошо постараюсь, чтобы они не забыли! Ведь жить я собрался долго. Да и кое-кто из моей команды тоже еще те долгожители. Так что я наделся постоять на защите Отечества ближайшие пору-тройку сотен лет, а то и дольше.
Ведь та же Глория за три сотни перевалилась «играючи», а Вольга Богданович даже после смерти до сих пор в строю. И никакого маразма я за ним не заметил! Размечтался я, конечно, не по-детски. А чтобы все мои долгосрочные планы воплотились в жизнь, нужно было еще как следует постараться и не помереть раньше времени.
— Это чего с нами случилось, товарищ Чума? — послышался за спиной дребезжащий старческий голос — дед Маркей первым скинул с себя сонное оцепенение, насланное Черномором. — Я чегось, заснул с устатка? Прямо на ходу? — продолжая зевать, сыпал вопросами старикан. — А эта морда поповская до сих пор храпит?
Должного уважения к священнику у деда так и не появилось. Это было заметно даже невооруженным глазом — он на дух не переносил любых представителей этой профессии. Уж не знаю, с чем это было связано. Похоже, как любил говаривать товарищ Ленин — классовая ненависть в действии.
— Э! Хорош пролёживать бока! Родина-мать зовёт! — Громогласно, едва ли не в ухо попу, прокричал шебутной старик. Отец Евлампий мощно всхрапнул, но не проснулся. — Здоров он поспать! — Даже с каким-то уважением произнёс дед Маркей, поднимаясь на ноги, и подходя к нам с Черномором.
— Это не простой сон, Онисимович, — пояснил я старику, — магический.
— Ты что ль, мелкий, всё это устроил? — ехидно, но безобидно, поинтересовался у карлика дед Маркей. — Хорошая штука, этот твой сон, — продолжил старик, присаживаясь рядом на кучку камней. — Спал-то всего-ничего, а проснулся бодрячком…
— А мог бы и вообще не проснуться, дед! — Слегка подколол я старика. — Но мы уже устранили все наши разногласия, — поспешно произнёс я, когда заметил, что старикан схватился за свою винтовку. — Познакомься — это Черномор! И он теперь полноценный член нашей команды, которому можно доверять, — пояснил я, не вдаваясь в подробности, что моим доверием он будет пользоваться всего-то сотню лет. Да и зачем старику эта лишняя информация?
— Ну, Черноморд, так Черноморд, — покладисто согласился дед, хотя, вроде, на арапа не сильно похож. Так может ты, паря, мне и старческую бессонницу вылечишь, раз уж мы таперича в одной команде? — Старик тут же успокоился, вернув карабин за спину.
— Сие просто делати, — произнёс карла, — только сила мал-мало нужна. А нету ея… — И он виновато развёл своими коротенькими ручками.
— Будет тебе сила, — пообещал я, пуская небольшую порцию магии по связующей нас энергетической нити.
Можно было и обычным способом сырую силу передать, но слишком уж у него низкий КПД. Минимум треть энергии потеряется. И хоть было у меня её более, чем достаточно, разбрасываться особо ценными ресурсами я не привык. Когда я еще столько соберу?
— Вот так просто? — Брови Черномора изумленно подпрыгнули, собрав морщинами кожу на лбу и лысой голове.
— А почему нет? — спросил я его. — Теперь я твой командир (я уже успел предварительно переговорить с карликом, как меня стоит называть, а также, как вести себя с остальными), а первая обязанность командира — заботиться о своих подчинённых. Ну, и заодно опробуем этот способ передачи магических сил…
— А чего это с ним, товарищ Чума? — изумлённо воскликнул старик, когда на его глазах борода Черномора начала стремительно отрастать.
— Привыкай, Онисимович, — похлопал я по плечу деда Маркея, — борода у Черномора — волшебная. Чем она длиннее, тем он и сильнее…
— И чего только на свете не бывает, — философски подошел к вопросу старик. — И как он с таким добром ходить-то будет, если бородища до земли отрастёт? И так мелкий, так ещё и о бороду постоянно будет спотыкаться! — «пожалел» он коротышку.
— Это уже не твоя забота, дед! — произнёс я, внимательно следя за «индикатором содержания магии» Черномора — за его бородой, поскольку почувствовал легкую волшбу, идущую в сторону деда Маркея.
— Всё старик, спати будешь как молодой! — пообещал коротышка, а растительность на его лице если и уменьшилась, то совсем ненамного.
— Благодарствую! — степенно произнёс дед. — Ты не думай, паря, если не обманул старика — за мной не заржавеет! Должен буду, — заметив недопонимание в глазах карлика, добавил дед. — Сочтёмся, как-нибудь.
— А что здесь происходит? — раздался тягучий, как потока, бас отца Евлампия, который тоже наконец-то пришел в себя.
— Онисимович, объясни батюшке текущую диспозицию, — распорядился я, а сам поднялся на ноги и пошел проведать Глорию, которую отнёс подальше от предполагаемого столкновения с Черномором.
Со старой ведьмой не случилось ничего страшного, она всё так же и лежала в беспамятстве на том самом месте, где я её и оставил. Целительская печать, которую я активировал в её теле перед уходом, уже поправила всё, что можно в её теле, но возвращения в сознание отчего-то не происходило.
С помощью ментального дара я проник в сознание Глории, постаравшись найти её в нескончаемом потоке образов, мест, событий и времен. Вся эта жуткая смесь была замешана в такой крышесносный коктейль, что я, признаюсь, даже в нём потерялся. В какой-то момент меня едва не охватила паника, что я не смогу найти обратную дорогу, и вечно останусь бродить в этой красочной фантасмагории[1]. Однако, собравшись, я решительно принялся наводить порядок в окружающем меня хаосе, обильно подпитывая ментальный дар магической силой.
И дело пошло, пусть и с трудом, но в окружающих старую ведьму кошмарах начало прослеживаться хоть какое-то подобие порядка. В конце концов я добился, чтобы в её голове осталась только одна локация — уютный деревенский домик, окруженный цветущими деревьями.
Покой, безмятежность и умиротворение — вот что я старался транслировать в сознание Глории, постепенно увеличивая их «градус». Я прошел по саду, источающему непередаваемые ароматы весны, и подошел к распахнутому окну в спальню.
На кровати спала обнаженная Глория, пребывающая в самом своём неотразимом облике. Я помимо воли загляделся на её бархатную кожу, крепкую сочную грудь, шикарные волосы, рассыпанные настоящим золотом по атласной подушке… А затем, я и сам не понял как, я оказался абсолютно нагим в её жарких объятиях.
Ведьма томно открыла глаза и обожгла меня таким неистовым желанием, буквально пронизывающим всю эту призрачную спальню, что я едва было совсем не потерял голову. Не буду скрывать, от шага «в пропасть» меня отделял буквально один шаг. И пусть это всё было не наяву, а «во сне» (но я-то прекрасно осознавал, что делаю), я не желал изменять Глаше с другой женщиной.
Ну, нет, ведьмочка хорошая моя, так дело не пойдет! Хоть я и нахожусь у тебя в голове, но управлять собой не позволю даже здесь! Ведь это я обладаю ментальным даром, а не ты. Однако, одного желания разорвать «контакт» оказалось недостаточно. Мне пришлось приложить массу усилий, чтобы развеять столь сладостный морок вожделения и вырваться в реальный мир.
Я поначалу даже не понял, что сумел вырваться из грёз колдуньи, потому что опять мы смотрели глаза в глаза, не отводя их друг от друга. Черт побери! Я едва не заорал от радости, когда понял, что мы с Глорией лежим на земле полностью одетыми, а неподалёку возвышается огромная мертвая голова Черноморова братца.
— Какой я сейчас видела сон, Месер… — томно и с придыханием произнесла она, грациозно потягиваясь всем телом, словно кошка. — Будь моя воля, так и не просыпалась бы вовсе!
— Очнулась, наконец! — облегченно произнёс, крепко сжимая ведьму в объятиях. Не подумайте ничего скабрезного — в дружеских. Хотя, где-то внутри у меня всё дрожало от «напряжения». Но я держался, хотя гормоны в моём молодом и здоровом теле натурально сходили с ума. — Ну и напугала же ты всех нас… — хрипло произнёс, отстраняясь от Глории, поднимаясь на ноги и помогая подняться наконец-то пришедшей в себя ведьме.
— А что вообще произошло, Месер? — спросила Глория, пока еще не обращая внимания на гигантскую голову, находящуюся у неё за спиной.
— А что ты помнишь?
— Последнее воспоминание, это как мы выехали из села и… — Она наконец обернулась, и её зрачки расширились от изумления. Ведьма даже отступила на шаг, хотя до головы была пара десятков метров — Что это за гигантский мертвяк⁈ Это вы его так, Месер?
— К счастью, он стал таким до моего вмешательства, — неумело пошутил я, в очередной раз испытав облегчение, что не пришлось сражаться с этой монструозной головой.
— Как я могла всё это пропустить⁈ — Продолжала фонтанировать эмоциями Глория, даже позабыв о своём влечении ко мне, которое буквально сжигало её еще минуту назад. — Что со мной случилось, Месер⁈ Не томите, прошу! За всю мою жизнь я не встречалась ни с чем подобным этому… этому… Неужели когда-то на земле жили столь огромные существа?
— Увы и ах, товарищ Глория, но они действительно существовали…
После этого мне пришлось подробно рассказать старой ведьме, что случилось с ней после покидания душой её бренного тела. Она слушала меня с широко раскрытыми глазами. Таких приключений с ней не случалось за всю её трёхсотлетнюю колдовскую практику. Всё произошедшее действительно напоминало страшную сказку, а когда я рассказал ей про карлика и отрубленную голову его брата-великана, она сама назвала мне имя коротышки.
— Но это же Черномор из гениальной поэмы Пушкина «Руслан и Людмила». Признайтесь честно, вы решили разыграть бедную девушку, Месер? Вы верно забыли, что я долго жила в России? Дольше, чем многие исконно русские простаки. И я прекрасно разбираюсь в русской поэзии. А это — Пушкин! — воскликнула она с победным видом, как будто действительно уличила меня в чем-то постыдном.
— А с этой чудо-головой что делать будем, душа моя? — перейдя на высокий штиль петербургских аристократических салонов начала двадцатого века (ну, как я сам его себе представлял), поинтересовался я. — Не желаете её пощупать ручками? А вдруг это оптический обман зрения?
— Простите, Месер… — неожиданно потупилась старая ведьма, видимо вспомнив, кто я. — Простите, что усомнилась в вашей искренности… Примите мои глубочайшие извинения, Месер! Я готова принять на себя любую заслуженную кару… — Но её глаза при этом как странно сверкнули.
А я легко уловил ей мимолётную мысль, какую «кару» на самом деле она хотела от меня принять и какие «глубочайшие извинения» готова была принести. Только вот я не хотел принимать ни одного, ни другого, хотя мой молодой организм просто кричал: одумайся, дурак, пока ещё не поздно! Но для меня, как уже несвободного в отношениях человека было поздно!
Видимо, эти размышления как-то отразились на моём лице (я знал, что ментальным даром Глория не обладала), и ведьма их сумела-таки расшифровать. Думаю, что за прожитые три столетия она научилась многому, и физиогномика[2], несомненно, входила в перечень её умений.
Но я не собирался давать ей никакого шанса. Поэтому, чтобы отвлечь её от этой пикантной темы, подозвал к себе Черномора. Причём, не задумываясь и действуя по привычке, я позвал его мысленно, используя нашу с ним энергетическую связь. Именно таким образом мы часто общались с моим одноглазым братишкой, вот рефлекс и выработался.
Я спохватился лишь тогда, когда увидел, как вздрогнул карлик и резко развернулся в мою сторону. Видимо, этот способ общения был ему тоже в диковинку. Я махнул рукой, дублируя мысленный призыв, и через короткий промежуток времени Черномор уже стоял передо мной.
— Звал, господарь… командир? — поправился коротышка, вспомнив мои установки,
Он явно был еще не в себе после всего произошедшего, но старался как-то сдерживать свои людоедские порывы, даже мысленные. Иначе, магическая клятва могла его жестко наказать. Даже жестоко.
Могу только догадываться, как это происходит. Но ничего хорошего с карликом не произойдет, если он не научится следовать пунктам этого уникального соглашения. Судя по болезненным гримасам на лице коротышки и «потешным» шевелениям густыми бровями, кое-какие нехорошие мыслишки на мой счёт нет-нет, да проскакивали у него в голове. Но прочитать их мне так и не удавалось.
— Да, звал, — кивнул я. — Благодаря сковавшей нас связи, мы можем общаться между собой, не раскрывая рта.
— Я понимати, — ровно ответил Черномор, видимо сумевший приструнить приступы ненависти.
Что меня весьма удивило — его речь из архаичной славянской речи, которую я разбирал с помощью способности к языкам, полученной в наследство от первого всадника, очень быстро приближалась к современной. Такой скорости обучения можно было только позавидовать. О чем я его тут же и спросил.
— Ты же сам умеешь проникать в чужие мысли и головы, командир, — ответил коротышка с лёгким удивлением. — У нас схожий дар. А с таким даром можно перенять из чужой головы что угодно, даже чужую речь. А наши языки очень схожи.
— Я так и думал, — не стал я открывать Черномору свою собственную несостоятельность в ментальном даре. — Но я сейчас не об этом. Познакомься — это Глория. Знаешь, кто она?
— Я же не слепой, командир, она — ведьма.
— Вот и отлично, что не слепой. Глория — это Черномор, — представил я карлика своей добровольной помощнице. Ведь у неё, в отличие от коротышки, никакой связывающей нас клятвы не было. — В общем так, товарищи, никто не против, если мы с вами сейчас пустим «под нож» несколько тысяч врагов-ублюдков и немножко возвысимся в чинах? — Я решил больше не тянуть и заняться, наконец, уничтожением живой силы противника.
Глория на это заявление отреагировала вполне спокойно — она-то прекрасно была осведомлена о моих планах. А вот Черномор от такого заявления даже подпрыгнул на месте, а его нижняя челюсть изумленно отпала.
— Несколько тысяч — это же «тьма»? — всё еще не веря, переспросил он.
— Скорее, это «тьма тьма»[3]! — ответил я, заметив, как загорелись рубиновые огоньки в его глазах.
— Тьма-тьмущая… — пораженно прошептал коротышка, во времена которого таких армий даже не встречалось. — А ты, оказывается, страшный человек, ведьмак… Но я рад, что именно ты мой господарь…

[1] Фантасмагория (от французского «phantasmagorie») — это слово имеет несколько значений в зависимости от контекста, но в целом подразумевает нечто странное, призрачное, нереальное, похожее на видение или яркий сон.
[2] Физиогномика — это псевдонаучный метод, который утверждает, что можно определить характер и особенности человека, а иногда и предсказать его судьбу, по чертам его лица и другим физическим признакам, таким как осанка, жестикуляция и мимика. Слово происходит от греческих «physis» (природа) и «gnomon» (тот, кто знает или истолковывает).
[3] В древнеславянском языке слово «тысяча» будет звучать как «тьма» (тьма — тьмь, тьмѧ). Также, 10 тысяч называлось «тьма тьма», что можно перевести как «тьма тьмущая».



Глава 8

Я не люблю насилие. В любой форме его проявления. И не важно, на кого оно будет направлено. Да и вообще, я человек мирный, как и выбранная мною профессия — школьный учитель. И выбирал я её по зову души и сердца. Я никогда не хотел быть, например, ни военным, ни милиционером!
Я — школьный учитель, понимаете? Именно школьные учителя играют важную роль в воспитании доброты у детей. Ведь он может сформировать у учеников позитивное отношение к окружающим, привить навыки сострадания, уважения и взаимопомощи. И самое важное, он должен научить своих учеников, что доброта не может быть навязана, иначе она превратится в насилие. Доброта должна исходить изнутри.
Но, если опасность будет угрожать моей семье, близким мне людям и друзьям, а также моему дому и моей стране, школьный учитель сможет овладеть и таким непривычным ему инструментом, как насилие. И овладеть им хорошо, и даже научить этому других. Ведь он же учитель, и его задача — учить. Но как при этом не сорваться в ту бездонную пропасть, на краю которой, так или иначе, придётся оказаться?
Такие вот мысли бродили у меня в голове на момент начала операции, которой я, не мудрствуя лукаво, дал название «Гнев Господень». Пусть я и не Господь, но должна же когда-то обрушиться с Небес на головы фрицев настоящая Божественная кара. А я буду лишь её скромным проводником, раз уж сложилась такая ситуация.
Только вот как эту кару на фашистов обрушить? Тот еще вопрос. Проблем с применением этого поистине ужасающего оружия хватало с лихвой. Хоть пальцы загибай. Во-первых — я не могу запустить этот «Гнев» самостоятельно. Он требует для активации выброса в окружающее пространство мощного потока энергии, который я просто «физически» не могу выдать. Мои меридианы всё еще в хреновом состоянии, чёрт побери!
Во-вторых — мне нужно решить вопрос как передать этот убийственный конструкт ведьме, чтобы именно она его активировала с помощью собственных энергетических каналов. Ведь тогда «откат» в виде непомерного количества «тёмной» силы от одновременного уничтожения такого количества врагов, прольётся именно на Глорию, существенно повысив её ведьмовской чин.
То, что «поощрение» обязательно последует после нашей «акции возмездия», я совершенно не сомневался. Как говорится, плавали — знаем! Но я не знал точно, получится ли у меня провернуть этот хитрый финт ушами. Еще и для старой ведьмы существовала большая опасность подхватить «лихорадку Сен-Жермена» от критического переизбытка полученной силы.
По первоначальному плану я собирался задействовать кристалл-накопитель, который использовал леший, для слива избыточной энергии, чтобы я не сгорел и не переродился в лича, страдая от магической лихорадки. При помощи энергии, заключенной в артефакте, Глория должна была запустить конструкт ГГ — «Гнева Господня» на полную катушку, а затем залить в него уже собственные излишки силы, когда её резерв будет разрывать на куски.
Конечно, существовала высокая вероятность того, что остаточных сил будет куда больше, чем сможет вместить в себя накопитель и тогда старая ведьма с точность повторит мою судьбу, подхватив «лихорадку» и спалив дотла и свои меридианы. А может быть, и вообще — того… Не выживет старушка…
Да и сама ведьма прекрасно понимала всю опасность такой затеи. Мы много об этом говорили, планируя нашу совместную акцию. Но она сознательно шла на смертельный риск. Ведь другого шанса существенно и стремительно возвыситься ей может не представиться за всю оставшуюся жизнь. А собирать «объедки» для подкормки дара после войны она больше не хотела.
А вот неожиданное появление Черномора в нашей схеме, можно было реально считать настоящим подарком судьбы. Ведь его «безразмерная» борода была куда как лучше, пусть и весьма энергоёмкого кристалла-накопителя, но всё-таки имеющего ограниченную вместимость. Так что по поводу слива излишков магии можно было вообще не переживать.
К тому же нахождение древнего карлика под абсолютной клятвой верности, не позволит Черномору повернуть вкачанную в него силу против нас. И против меня лично, и против членов моей команды. Кто есть кто в этих раскладах, я ему уже пояснил и все необходимые распоряжения отдал.
А противиться моей воле он будет не в состоянии еще сотню лет. А за это столетие я постараюсь приложить все усилия, чтобы его перевоспитать. Ведь получилось же у меня провернуть подобное с братишкой Лихоруком? Вполне! А этот злобный дух поначалу был куда кровожаднее коротышки.
Да и Глория на мирную бабульку божий
одуванчик совершенно непохожа. Скольких простаков она за свою весьма немалую жизнь замучила? Может, их и было за что… Не знаю… Вот и посмотрим, как моя метода перевоспитания работает на настоящих кровавых злодеях — тёмных колдунах и ведьмах. Может, я по этому поводу еще и «магистерскую диссертацию» напишу.
И еще один вопрос меня беспокоил, ведь кроме фрицев на оккупированной территории имелись еще и наши граждане. Насквозь советские. Ведь фашисты, эти натуральные монстры в человечьей шкуре, не всех вывезли в Германию. Ведь фрицам было необходимо, чтобы кто-нибудь продолжал работать на них и здесь.
Вот за жизнь этих людей я реально переживал, постоянно думая, как бы вывести их из-под удара «Гнева». Но никакого приемлемого решения не существовало в принципе. И поэтому моё чёрное сердце ведьмака болезненно ныло, а моя проклятая душа ежесекундно обливалась кровью. Вот она — оборотная сторона медали…
Если у меня всё получится, я одним мощным ударом смогу уничтожить огромную вражескую группировку с оружием и техникой, не оставив от неё и камня на камне. Это будет огромным вкладом в общее дело, способным очень сильно ослабить врага и существенно ускорить нашу победу, но…
Я уже успел прочитать в голове Глории примерное количество наших людей, оставшихся в Покровке. Их было на порядок меньше гитлеровцев в селе, но они всё равно были. И как их спасти у меня не было ни малейшего понятия. Но и оставить в живых врагов я тоже не имел права. Ведь вступление их в бой может обернуться для нас куда большими жертвами… Намного большими…
Это было страшно… Это было немыслимо для того меня — человека из куда более «мягкотелого» будущего. Но я должен был обязательно принять это нелегкое решение… Через душевную боль и кровавые слёзы, но должен! Во теперь я прекрасно понимал тех командиров, которые отправляли своих бойцов на смерть, заведомо зная, что они уже не вернутся назад живыми…
Оправдывает ли малая жертва большие потери? Или как там у незабвенного классика? Счастье всего мира не стоит одной слезинки на щеке невинного ребёнка? За точность не ручаюсь, но как-то так, вроде бы звучала эта фраза[1]. Может, и не совсем к месту, но отчего-то именно она вспомнилась мне в этот момент.
Однако, и еще одна цитата из того же произведения неожиданно пришла мне на память: «Я всю Россию ненавижу… В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки».
И ведь сколько лет после нашествия Наполеона прошло, а так ничего и не изменилось… И мне подобные речи приходилось слышать от всяких-разных либерастов, только уже по отношению к Гитлеру. Вот для того, чтобы такие мысли не появились в будущем даже в зародыше, я готов и жизнь собственную положить, и муки в аду терпеть…
— Месер? — заметив отобразившиеся на моём лице мучительные размышления, произнесла Глория. — Могу я чем-то помочь?
— Нам надо как-то объединить наши усилия, а вот нормального способа придумать не могу, — ответил я, не желая озвучивать вслух обуревающие меня мысли.
Не известно, как их сейчас воспримут мои новоявленные помощники? Не посчитают ли это проявлением постыдной слабости? Они ведь уже давно не находят человеческую жизнь ценностью (если вообще когда-нибудь находили). Что старая ведьма, что Черномор легко пустят «под нож» любого простака, если это потребуется для выполнения какого-нибудь хитрого плана или сложного колдовства.
В открытую они мне, конечно, противиться не будут. Черномору магическая клятва не позволит, а у Глории свои тараканы в головы. Не знаю, как бы она отреагировала, если бы узнала, что я не даю возродиться во плоти настоящему первому всаднику Чуме, и держу его в заточении в собственном сознании.
В общем, меньше знаешь крепче спишь — тема рабочая. К каким последствиям эта «маленькая» ложь может привести, я тоже пока не хотел загружаться. Вот уработаем фрицев, выберемся на относительно безопасную территорию, тогда и раскину мозгами, как со всем этим быть.
— А что если использовать магический связующий круг? — немного подумав, предложила Глория. — Некое подобие ковена ведьм. Мне приходилось одно время состоять в одном из них, и кое-что о его структуре мне известно. Связующую ковен сигиллу[2] я смогу повторить, да и для трёх участников магического круга она не будет такой уж сложной, как для полноценного ковена в чертову дюжину участников…
— И в чем же преимущество ковена ведьм перед другими способами? — поинтересовался я. — Ну, и не все здесь присутствующие — ведьмы, — напомнил я.
— По большому счёту это не важно, ведьма ты или нет, — мотнула головой Глория. — Я читала в своей веде о ковенах, в которые входили даже упыри и нечисть. Главное — быть одарённым, и иметь хотя бы начальный ранг. С новиками такое не проходит, а с простаками — тем более.
— Сколько времени понадобится для подготовки этой… сигиллы?
— Немного, Месир. Нужна относительно ровная площадка для её начертания, — начала перечислять Глория. — Не так давно я присмотрела для этого подходящее место — здесь недалеко. Затем, жертва. Для нас троих будет достаточно одного здорового мужика… Это я тоже возьму на себя, — тут же заявила она. — Остальные инструменты остались в машине. Ну, и начать сможем только после захода солнца, — предупредила она, — днём сигилла не работает.
— Что ж, — я бросил взгляд на небосвод, — не так уж и много осталось подождать.
После всех выпавших на нашу долю приключений, до конца дня оставалось не так уж и много времени. Солнце постепенно клонилось к земле.
— Так я пойду, Месер? — уточнила старая ведьма. — Еще жертву надо отловить…
— Как самочувствие? — поинтересовался я. — Сама точно справишься?
— Не беспокойтесь, всё со мной в порядке. Я отлично справлюсь.
— Хорошо. Где встречаемся?
— Видите вон тот небольшой холм? — Глория указала на небольшое каменное плато, расположенное километрах в пяти ниже по течению. — Вот там я всё и приготовлю, Месер. Жду вас там с наступлением сумерек. — И ведьма грациозно удалилась в сторону перевёрнутой машины.
— Вах, какая пава! — восхищенно цокнув языком и поцеловав сложенные щепотью пальцы, произнёс ей вслед Черномор. — Ашалеть можно! Да, командир?
— Ах, ты, старый развратник! — Осуждающе покачал я головой,-
Хотя, в принципе, тоже был согласен с коротышкой — выглядела ведьма просто шикарно, если на магическое зрение не переходить. Но таким зрением, как оказалось, владеет не каждый продвинутый маг. Просто у меня смешались в кучу способности первого всадника, эмпатическо-синестетическое восприятие мира и обычное магическое зрение. И получилась весьма убойная и креативная солянка, очень меня выручающая в сложных ситуациях.
— Ещё какой! — приосанился Черномор, пытаясь казаться выше ростом. — Таких строптивых красоток, как в моём замке, ни у одного князя в округе не было! — похвастался коротышка, а его черные хитрые глазёнки похотливо затуманились. — И когда теперь удастся такое повторить?
— В ближайшие сто лет можешь не рассчитывать — я разврат не жалую! — честно предупредил я сладострастного карлика. — А если без взаимного согласия, тогда вообще прибью! Я тебе не добряк Еруслан — мигом башку отчекрыжу, как ты своему братцу-великану…
— Командир, какое без согласия? — возмущенно завопил Черномор. — Да там чуть не каждая против своей воли замуж выходила! Я их, можно сказать, спасал от постылого брака…
— Ты мне зубы не заговаривай, спасатель! — Я криво усмехнулся, почувствовав через нашу энергетическую связь, что сказанное Черномором не совсем правда. Однако, и не совсем ложь. Значит, кое-кто из похищенных красавиц, действительно «по согласию». — Я ведь могу тебе приказать… И на будущее — не вздумай мне больше врать! Это — приказ! Теперь любая ложь будет восприниматься незначительным нарушением клятвы. Сильно не пострадаешь, но несколько весьма неприятных мгновений будет обеспечено. Я понятно объясняю?
— Да, понятно-понятно… — ворчливо отозвался Черномор. — И в мыслях не было тебе врать.
Однако, никакой злобы или ненависти я в ни в его голосе, ни в его чувствах (а его мысли до сих пор были для меня закрыты) не распознал. Как же он быстро ко всему приспосабливается! Мне бы такую пластичность. И часа не прошло, а он уже по-русски спокойно болтает и на врагов зла не держит. Может и затаил чего, но это должно быть настолько глубоко спрятано, чтобы никакая клятва (или какая там Высшая Сущность следит за её исполнением) не докопалась.
— Вот и отлично! Ты пока закопай голову своего братана куда поглубже, чтобы она никому глаза не мозолила. Сил на это хватит?
— Вполне, — кивнул карла, огладив ладонью свою небольшую бородёнку.
— Тогда действуй! — распорядился я, оставив карлика «прощаться» с ненавистным братцем.
Можно было, конечно, и оставить всё так, как есть — ничем, кроме огромного размера, эта башка больше не примечательна. В ней не осталось ни капли магии. Но мне нужно было чем-то занять Черномора — до вечера-то еще время имелось. Мне же хотелось переговорить с отцом Евлампием и, желательно, с глазу на глаз.
Старика со священником я нашел на том же месте, где их и оставил — «спрятавшимися» за гигантской отрубленной головой. Дед Маркей сидел на нагретом солнцем камне, расслабленно покуривая очередную самокрутку. Но вся его мнимая расслабленность была кажущейся — цепкий взгляд старика не переставал внимательно сканировать окружающее пространство, а винтовка, лежащая на коленях, была как всегда в полной боеготовности.
Священник же, расположившийся чуть поодаль от старика, в этот момент смиренно стоял на коленях и истово молился, беззвучно шевеля губами и крепко сжимая в ладонях наперсный крест. На его пальце полыхало неземным светом кольцо с кристаллом-накопителем. Видимо, всё, что окружало батюшку, являлось для него мощнейшим триггером, постоянно возбуждающим поток Божественной Благодати.
— Отец Евлампий… — Подойдя поближе, оторвал я священника от молитв.
— Чего тебе, ведьмак? — произнёс вслух батюшка, слегка поморщившись от лицезрения моей проклятой хари.
Понимаю и принимаю, как ему неприятно с нами общаться, но ничего поделать с этим не могу. Перемирие у нас, пусть и временное. Вот закончится война, вновь окажемся по разные стороны баррикад… Но мне бы очень этого не хотелось…
— Хочу с вами, отец Евлампий, с глазу на глаз переговорить, — озвучил я своё желание.
— Ты? Со мной? — Удивленно встопорщил бороду монах. — Мы же, вроде бы, всё обсудили?
— Это другое, батюшка… — Я слегка замялся, не зная, с чего лучше начать.
— Да что ты мнёшься, как впервые согрешившая девица на исповеди? — хохотнул баском священник. Но наткнувшись на каменное выражение моего лица, тоже осёкся. — Или действительно исповедаться решил?
— Да на мне столько грехов, батюшка, что никакая исповедь их не отпустит…
— Покаяться перед Господом нашим никогда не поздно! — наставительно прогудел священник, еще крепче сжав крест в своих могучих руках. — Искренне раскаявшиеся в грехах, всегда получают прощение…
— Покаяться — не покаяться, — пожал я плечами, — но совета твоего хочу спросить…

[1] «От высшей гармонии отказываюсь! Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре неискупленными слезами своими к боженьке». Данная цитата, принадлежащая герою романа «Братья Карамазовы», возможно, краеугольная мысль творчества Ф. М. Достоевского.
[2] Си́гил или сиги́лла (от лат. sigillum, «печать») — символ (или комбинация нескольких конкретных символов или геометрических фигур), обладающий магической силой. Сигилы широко использовались магами, алхимиками и прочими «учёными средневековья» для вызова и управления духа или демона. Таким образом, сигил наряду с именем и формулой вызова играл немаловажную роль в гримуаре. Самые известные сигилы представлены в средневековых магических и алхимических книгах (в основном по демонологии): «Малый Ключ царя Соломона», «Печати 6-й и 7-й Книги Моисея», «Сигилы Чёрной и Белой магии» и других. Самым известным сигилом является пентаграмма. Также сигилы использовались в качестве эмблем различных сообществ.



Глава 9

Мою «исповедь» священник выслушал, ни разу меня не перебив, и ни разу не дрогнув ни единым мускулом на лице. Да и не сказать, чтобы она была продолжительной по времени. Просто мне нужно было выговориться. Всё равно кому, только не ведьме с Черномором. Хотя, именно отец Евлампий совершенно не выглядел как тот, кому можно выплакаться в жилетку.
Этот благообразный батюшка только прикидывался таковым. На самом деле это был жесткий и суровый боец-силовик, натасканный в монастыре на выслеживание и уничтожение проклятых исчадий ада: демонов-бесов, нежить, разнообразную нечисть и, конечно же ведьм. Ну, это уже сам отец Евлампий всех нас под одну гребёнку стриг
Что-что, а батюшка в былые годы без всяких угрызений совести открутил бы мне башку, разрубил на кусочки, а после сжег дотла моё тело, развеяв пепел над текущей водой, чтобы я никогда не возродился вновь. И я с удивлением прочитал у него в мыслях, что и такое уже бывало в его обширной практике инквизитора.
Однако, вместе со всем перечисленным выше, он всё-таки был настоящим священником, истово верующим в Бога, Сына и Святого Духа. Да еще и длительный опыт настоятеля в маленькой Тарасовской церкви, где кроме отца Евлампия других священников и не было, научил боевика-инквизитора прислушиваться к своей пастве. Исповедовать, причащать, отпевать… В общем, слушать он умел, как никто другой.
— Не думал я, что в тебе так много светлого осталось, товарищ Чума, — после небольшой паузы, произнёс священник. — Вижу, что по-настоящему переживаешь за совершенно чужих тебе людей, которых ты никогда не видел, и ничего о них не знаешь.
— Пусть и не знаю, пусть чужие, но это наши люди! — возразил я монаху, хотя читал у него в голове, что это такая практика, чтобы вывести меня еще на наиболее откровенные признания. — И они совершенно не виноваты, что так сложилась ситуация…
— Господь воздаст каждому…
— А я не хочу, чтобы он воздавал раньше времени! — прервал я отца Евлампия. — Им еще жить и жить! Ты не разглагольствуй, отче, а лучше посоветуй, как их спасти можно!
— Ты меня, похоже, не за того принимаешь, — удивлённо прогудел священник. — Я не Господь, а лишь Его смиренный служитель.
— Ну, насчёт смиренности это ты хватил! — не удержался я от колкости в адрес батюшки. — Сомневаюсь, чтобы смиренных служителей держали в инквизиторах.
— Много ты понимаешь! — фыркнул монах. — Но таки да — в схимники[1] мне рановато. На старости лет возможно… если доживу, конечно, — добавил, подумав инквизитор. — Не знаю, ведьмак, чем могу тебе помочь… Хоть и богоугодное дело спасать невинные души…
— Ну, погоди, отец Евлампий! — не собирался я отставать от монаха. — Ты подумай хорошенько. Ведь тебя же сам Создатель настоящей Благодатью осеняет! Значит, не простой ты церковный клирик, что только и может, что псалмы для паствы читать! Может, сумеешь как-нибудь этих несчастных Божьей Благодатью от «Гнева Господнего» прикрыть?
— Вот ты задал мне задачку, ведьмак! — взволнованно ответил святой отец. — От кого — от кого, а от тебя я такого и услышать-то не ожидал. Божьей Благодатью от Гнева Господнего прикрыть… Немыслимо! Как ты вообще себе это представляешь?
В голове батюшки на данный момент царил настоящий сумбур. Ведь он всегда использовал Божественную силу не иначе как мощное оружие и «последний довод» против демонов и приспешников Сатаны. Так его учили. А вот чтобы этой силой кого-то спасть… Да еще и от «Гнева Господнего», невесть каким образом оказавшегося в руках ведьмака…
Такого в его практике, да и во всех анналах Инквизиторского Приказа даже не упоминалось. Хотя отдельные братья, канонизированные впоследствии, могли исцелять Благодатью. И даже после смерти их нетленные мощи, напитанные Божественной силой, могли творить настоящие чудеса.
Но отец Евлампий не умел так распоряжаться Благодатью. То ли способностей к исцелению не было, то ли специальных знаний. В первую очередь его учили уничтожать любые проявления Зла, и Божественная сила была в этом деле незаменимым подспорьем.
Давно, когда юношеские романтические настроения его еще не покинули, он пробовал использовать сохранённую в накопителе Благодать по-иному, не как оружие, но как настоящее Чудо. Но все его усилия на этом поприще потерпели настоящее фиаско. И больше отец Евлампий никогда этого не делал, даже не пытался. Значит, решил он, у Господа для него совершенно другое предназначение…
Но этот чёртов ведьмак сумел заронить в его душу зерно сомнения… А вдруг он действительно сможет спасти тех несчастных? Может быть, действительно отринуть «догмы», намертво вбитые ему во время обучения, и попробовать еще раз. Ведь с того момента, когда он пробовал использовать Божественную Благодать каким-либо иным способом, прошли десятилетия.
— Как я себе это представляю? — На этот раз ехидно фыркнул уже я. — Да никак не представляю! Я не священник, я — ведьмак!
— Но ведь ты как-то сумел заполучить в свои руки «Гнев Господень»? И даже научился его применять! Как тебе вообще это удалось? Тебе, проклятому ведьмаку?
Ага, а батюшка-то в конце концов мне поверил. И не пытается больше катить на меня бочку. А это уже что-то, да значит! Расшевелить священника мне удалось. Теперь бы сподвигнуть его придумать способ для спасения людей. Ведь Божественная Благодать — это настоящее чудо, как я понимаю…
— Может, не такой уж я и проклятый? — Я криво усмехнулся, пристально взглянув в глаза монаха. — И где-то в ваших расчетах закралась глобальная ошибка?
— Иди отсюда, ведьмак! — Мотнул головой батюшка, натурально набычившись. — Не доводи до очередного греха! А я Господу помолюсь… со всей своей Верой…
— За упокой невинных душ? — Ядовито поинтересовался я напоследок.
— Откровения Божественного просить буду, — не стал лезть в бутылку отец Евлампий, совершенно не реагируя на мой сарказм. — А ты подальше отойди, товарищ Чума, а то зацеплю ненароком! — И священник дал мне понять, что хочет снять сверкающий перстень с пальца.
— Спасибо, что не отказал, отец Евлампий! — искренне поблагодарил я священника, приложив руку к груди.
— Я не сказал, что у меня получится…
— Главное, что ты решил попытаться, а не замкнулся в убеждениях, кажущихся незыблемыми. Благодарю, святой отец!
После этих слов я развернулся и оставил монаха в одиночестве. Пусть наша беседа и была не очень долгой, но она была весьма продуктивной. Кто его знает, а вдруг у него что-то, да получится? Уходя, я почувствовал, как батюшка стянул с пальца кольцо, и его вновь накрыло настоящим потоком Божественной силы.
Меня словно морозом со спины осыпало, а кожу знакомо закололи мелкие иголочки. Так действует на расстоянии на ведьм ненаправленная Божественная Благодать. Я прибавил ходу, стараясь выбраться из ореола её действия. Так-то терпеть можно, но весьма неприятное чувство. Да и общее состояние становится каким-то хреновым, словно я разом постарел лет на пятьдесят.
А батюшка уже раскочегарился, хоть прикуривай от него. У меня даже глаза заломило, словно от электросварки, хотя я даже и не подумал оборачиваться — выжжет нахрен! Сколько потом их растить — одному Создателю известно. Но над такой мелочью он заморачиваться не будет. Поэтому лучше не рисковать, глаза мне еще пригодятся.
Я подхватил под руку деда Маркея, во все глаза пялящегося на батюшку, непрестанно пускающего лучики Божественной Благодати, и потащил старика за собой. Старикана же от распространяющейся вокруг священника ауры Божественной силы неслабо так вштырило.
Он, можно сказать, выхватил хорошую дозу «экстаза верующего», как я для себя назвал это состояние. Я читал у него в голове, что он сейчас был готов опуститься на колени, и реально расшибить себе лоб в поклонах. Весь его крепкий, но старческий организм, был настолько возбуждён происходящим действом, что он плохо осознавал, что происходит вокруг. Эйфория затопила его, поглотив без остатка.
Как же так? Ведь в предыдущий раз — в автомобиле, такого эффекта совершенно не наблюдалось. Если бы Божественная Благодать и в прошлый раз так подействовала на старика, он не сумел вышибить из батюшки дух ударом приклада.
Видимо, отец Евлампий по моей просьбе что-то существенно изменил в этом таинстве. Вот и результат получился совершенно иным. Понять бы только, что он сделал на этот раз? Мысли непрестанно крутились в моей голове, прикидывая разнообразные варианты. И один из них показался мне вполне достойным своего существования.
В прошлый раз священник использовал проливающуюся на него Благодать как оружие против Зла. И она никоим образом не затрагивала обычных простаков, концентрируясь именно на таких тварях, как я и Глория. Думаю, что находись в тот момент рядом с нами Черномор, либо любой другой колдун, маг, нежить или нечисть — их бы точно так же вынесло из собственного физического тела.
А вот что последовало бы дальше, если бы дед Маркей не утихомирил священника, я не знал, поскольку батюшка не касался этого сокровенного момента в своих мыслях. Но по моим скромным предположениям, наши, на тот момент совершенно неприкаянные души, потерявшие связь с собственным телом, он бы просто размазал в сопли! В таком мощном потоке Божественной силы можно было запросто сгореть!
— Лять-перемать! — с облегчением выдохнул дед Маркей, когда я оттащил его на значительное расстояние от ореола силы Господней, и его вдруг резко отпустило. — Что это было, Ромка? Я ведь реально чуть Бога-отца и Бога-матерь во всём их величии не узрел!
Старик трясущейся рукой вытащил откуда-то кисет с махрой и попробовал скрутить самокрутку. Но он только рассыпа̀л табак и рвал бумагу. Я забрал у старика курительные принадлежности и сам свернул ему козью ногу. Прикурив, я вставил цигарку в побледневшие губы деда Маркея. Старик шумно затянулся, поблескивая повлажневшими глазами с полопавшимися сосудиками, а затем мощно выдохнул едкий махорочный дым.
— Ну, вот, Онисимович, и тебя Божья Благодать в этой жизни стороной не минула! — Я ободряюще хлопнул старика по плечу.
— Чур меня! Чур! — отмахнулся дед. — До сих пор поджилки мелкой дрожью трусят, — признался он. — Настолько жалким и никчемным я себя неожиданно ощутил… по сравнению с… Теперь-то можешь мне честно сказать, товарищ Чума… Он, — старикан ткнул пальцем в небо, — действительно есть?
— А ты, старый, после всего, что с нами случилось, до сих пор не уверовал? — вопросом на вопрос ответил я.
— Б-р-р! — старик помотал головой, словно хотел выбраться из окружающего его бреда. — И то правда… — Окончательно приняв изменившуюся реальность, старикан, наконец-то, вновь повеселел. — Глядишь, и увижу Его вскорости, — и он лукаво улыбнулся, — ну, и что сказать при встрече, думаю, найдётся.
Да уж, боюсь представить себе такую картинку. Вот зачем-зачем, а за словом дед Маркей в карман не полезет. Только боюсь, что в рай ему, как и нам всем, дорога заказана — слишком много на нас всякого… тёмного… Уж больно в неспокойные времена нам жить довелось…
— Дед, ты к батюшке пока не приближайся на всякий случай, — посоветовал я. — По крайней мере, пока он светится (или святится) не перестанет. Лучше вон, пригляди за нашим «меньшим браткой», — я указал на карлика, который что-то там химичил с гигантской головой, — чтобы он тут как следует «прибрался». Нафиг нам лишние байки о великанах?
— Сделаю, командир! — отчеканил старик, полностью вернувший себе прежнее расположение духа.
— А я пойду, погляжу как там у нашей француженки дела…
— Давай-давай, за бабами всегда пригляд нужон! — Подмигнул мне острый на язык дед.
К моему приходу Глория уже серьёзно развернулась: на практически плоской поверхности большого камня уже была вычерчена (а на деле выжжена магией в камне) большая и сложная печать ведьмовского взаимодействия — сигилла. Если отбросить россыпь символов и знаков, составляющих «математическую основу» (именно так выразился профессор Трефилов) — формулу конструкта, то она была похожа на известную всем пентаграмму.
Только звезда, заключённая в основной круг, превратилась в треугольник. Три луча — по числу входящих магов в этот «малый ковен»: меня, Глории и Черномора. То есть это — триаграмма, если следовать греческой логике. На камне возле сигиллы уже неподвижно лежала одурманенная тушка какого-то эсэсовца, приготовленная к закланию. И когда она только успела?
— Повезло! Попался отличный экземпляр! — Слегка толкнув носком сапога тело фрица, поспешила похвалиться старая ведьма. — Удивительный грешник! Настоящий маньяк-убийца — клейма ставить негде! Его кровь для нашего обряда просто находка, Месер!
— Так у тебя уже все готово?
— Осталось еще нанести пару штрихов, — сообщила Глория. — И дождаться заката…
Солнце медленно приближалось к горизонту, заходя за ближайшую гряду уцелевшего в пожаре лесного массива. Длинные тени деревьев расчертили каменистую землю, предвещая скорое наступление сумерек, а затем и тьмы. Но светило еще не успело окончательно закатиться, как я увидел приближающуюся к нам группу моих соратников: деда, карлу и священника.
Вот только отец Евлампий едва передвигал ноги, буквально повиснув на своих спутниках. А если учесть, что размер Черномора и старика существенно разнился, то эти двое тащили священника как-то боком. А учитывая вес монаха, то и вовсе непонятно, как у них это получалось.
А батюшка уже не светился. Да и вообще он как-то весь посерел, а под его глазами залегли черные круги. Я бросился к ним на выручку, машинально отметив, что перстень на его руке тоже пуст, и не источает даже капли Божественной Благодати — священник использовал все свои силы. Без остатка. Подбежав, я подставил плечо, сменив карлика.
— Всё вышло, ведьмак… Всё вышло… — едва слышно просипел инквизитор, повиснув на мне всем своим немалым весом.
— Что вышло, святой отец? — Я незаметно кастанул целительское заклинание и попытался «пропихнуть» его в истощенное тело священника.
Но не тут-то было, мой безотказный конструкт как будто ветром смело. Он рассыпался, едва соприкоснувшись с телом отца Евлампия. Оно оказалось настолько пропитано Благодатью, что едва само не излучало Божественную силу.
И тут до меня дошло, каким образом в миру появлялись чудотворные мощи разнообразных святых, источающие Благодать, и творящие настоящие Чудеса. Те, кто всю жизнь работает с потоком энергии, волей-неволей пропитывается ей настолько, что сам начинает «фонить». Батюшке до этого еще далеко, но, чувствую, что после смерти и его нетленные мощи станут объектом поклонения верующих.
Но сейчас мне было не до этого — мысли промелькнули, я их не забыл, но задвинул в дальний уголок сознания, чтобы не мешали. Обдумаю позже. А вот священнику я теперь помочь ничем не могу — его физическое тело не принимает моей проклятой силы, оформленной в виде печати.
Так что надежда остаётся только на одно — что он здоровый мужик и сумеет сам выкарабкаться. И ведь его состояние чем-то похоже на «лихорадку Сен-Жермена», только «передозировка» наступила от Божественной силы. По всей видимости не может обычный простак выдержать такую нагрузку. А батюшка явно прыгнул выше головы.
— Я их вывел из-под удара… — прошелестел монах, а его голова повисла на расслабленной шее. Ему даже её удерживать не хватало сил. — Переместил… подальше отсюда… — продолжал шептать он словно в бреду.
Ох, нихрена же себе! Я даже представить не мог, как ему удалось справиться с этим невыполнимым заданием. Ведь это надо как-то найти и отфильтровать целую кучу народу, а потом еще и скопом перенести её куда-то… подальше…
Но уточнять я не стал, да и батюшка не в силах был на это ответить. Его глаза закатились, и он окончательно потерял сознание. Мы со стариком аккуратно положили его на землю неподалеку от выжженной в камне сигиллы, подсунув под голову скатанный в рулон мундир пленного эсэсовца.
— Приглядывай за ним, дед! — попросил я старика. — Сейчас нарисуем фрицам козью морду, и эвакуируемся всем отрядом!
Да-да, отрядом! И никак иначе! Несмотря на все недостатки я считал нашу группу настоящим боевым отрядом, действующим в тылу врага. Пока мы возились со священником, на улице основательно стемнело.
— Можно начинать, Месер? — спросила ведьма, вооружившись каким-то жутко старинным медным ножом, полностью покрытым зеленой патиной.
— Начинай! — Дал я отмашку, после чего Глория сноровисто перерезала глотку пленённому эсэсовцу.

[1] Схимник, или схимонах, — это монах, принявший высшую степень монашества, называемую схимой. Схима предписывает затвор и соблюдение строгих правил, связанных с аскетическим образом жизни.



Глава 10

Ловкости старой ведьме было не занимать, и темная густая струя из перерезанного горла оросила запыленный камень, нагретый заходящим солнцем. Тугой поток крови хлынул ровно туда, куда и должен был — в специальный желоб, выжженный колдуньей прямо в каменном валуне. Глория держала за шиворот на весу вяло трепыхающееся тело эсэсовца, не испытывая при этом никакого напряжения, словно чёртов ублюдок ничего не весил.
Но я-то знал, что это не так — грёбаный фашист был весомым «кабанчиком», и не всякий крепкий мужик удержал бы такой груз на одной руке. Но Глория была трёхсотлетней ведьмой шестого чина, а физические кондиции одарённых подобного ранга не идут ни в какое сравнение с обычными простаками, будь они хоть олимпийскими чемпионами, хоть чемпионами мира.
Губы ведьмы почти беззвучно шевелились (но я со своими способностями прекрасно слышал каждое слово), начитывая неизвестное мне вербальное заклинание. Мне пока делать было нечего, и я с интересом наблюдал за её волшбой. Словесная магия, не использующая печати, меня весьма привлекала. Но в веде, доставшейся мне по наследству от Степаниды, такой волшбы практически не было.
Похоже, что Афанасий Никитин специализировался именно на магических конструктах и формулах, требующих визуального начертания. Пускай, даже и мысленного. Основой его магического наследия были сложные сочетания рун, знаков и всевозможных геометрических фигур.
А в той волшбе, которую сейчас демонстрировала Глория (и я видел это в магическом зрении), никакой «геометрии» не было в принципе. Здесь особую роль играли сами слова и их темпоритм, а также какой-то древний и неизвестный мне (а вот первому всаднику Чуме хорошо знакомый) древний язык.
Согласно доступной мне памяти первого всадника, ведьма использовала какой-то весьма искаженный вариант «Енохианского языка»[1] — единого праязыка, существовавшего еще до вавилонского столпотворения[2]. Причём, он был искажен намеренно князьями ада, и «заточен» именно для использования в колдовских обрядах.
А вообще я поставил себе мысленную зарубочку — поточнее разобраться с языками, при помощи которых можно создавать сильные заклинания. Ведь недаром же первая строка «Нового завета» гласит: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».
Слово! Вот где истинное Чудо! Вот где истинная Магия! Ведь именно с помощью этого самого начального Слова осознал себя сам Создатель. И не только осознал, но еще и отождествил — «и Слово было Бог». Может быть, я чего-то и недопонимаю, но именно такая интерпретация мне отчего-то мнится.
И вообще Слово, а после и сам Изначальный язык, на котором говорил Творец со своими ангелами, а позже и с первыми людьми — сильнейшая штука, которая должна была проникать в самую суть вещей. И это будет куда посильнее банальной магии! В религиозных текстах, в частности в исламе, утверждается, что Бог научил Адама именам всех вещей.
В Библии же, в книге Бытия, также описывается, как Бог приводил к Адаму животных и птиц, чтобы тот дал им имена. И Адам давал имена всему живому, что он видел. А это могло означать только одно, что Адам получил знания не только о названиях и классификации всего сущего, но и должен был проникнуть в саму его суть. И выходит так, что с помощью Изначальной речи можно изменять эту самую суть, буквально превращая одно в другое.
Вся проблема в том, что Изначального языка на сегодняшний день не знал никто. Ну, если не считать самого Творца, ангелов или демонов, которые не спешили делиться своими секретами с людьми. В последний раз этот язык использовался во времена Еноха[3] (поэтому и назван енохианским), а после Всемирного потопа был «утерян», либо банально забыт.
Даже первый всадник Апокалипсиса, запертый у меня в башке, не знал Изначального языка. Он в совершенстве владел множеством его производных, диалектов и эрративов[4], применяемых магами и прочими «дивными существами» для создания определённых заклинаний. Но самого «Ангельского языка» он не знал, что для меня показалось весьма странным. Ведь я считал его одной из Высших Сил, стоящей чуть ли не на одной ступеньке с Божьими вестниками.
В своём недавнем прошлом, а ныне — будущем, я нет-нет, да почитывал ради досужего интереса разные статейки в Интернете о «всяком-разном необычном». Что поделать, наша человеческая тяга ко всему непознанному порой бывает весьма велика. Вот и меня она не минула. Не до фанатизма, как у отдельных личностей, но порой накрывало приступами досужего любопытства.
Так вот, если я правильно помнил, енохианский язык был заново «открыт» в конце XVI века английскими оккультистами Джоном Ди[5] и Эдвардом Келли. Келли участвовал в изысканиях Ди как медиум; на енохианском языке будто бы говорили сверхъестественные существа — «ангелы» — с которыми оккультисты якобы вступали в контакт в ходе спиритических сеансов.
С другой стороны, многочисленные исследователи, а Ди и Келли оставили в своих дневниках некоторое количество текстов на енохианском языке и даже с переводом на английский, утверждали, что это — искусственный язык, созданный средневековыми мистификаторами. И никакого «ангельского» языка на самом деле не существует.
Мне стало интересно, а был ли магом сам Джон Ди? Или он просто выдавал себя за колдуна и алхимика, являясь обычным простаком? В то далекое время (да и в наше тоже) всевозможных проходимцев, утверждавших, что они обладают сверхъестественными силами, всегда хватало с лихвой.
А если он действительно был одарённым, то на кой хрен, простите, ему делиться с обычными смертными своим открытием? Да и с собратьями по колдовскому ремеслу тоже? Ведь с помощью настоящей Изначальной речи, на которой было поименовано всё, что нас окружает, можно реально стать круче любых варёных яиц!
В общем, пока Глория заполняла сигиллу кровью фрица, я уже наметил себе небольшой план «научных изысканий» на будущее. Просто так стоять и наблюдать, как ведьма при помощи магии невозмутимо сцеживает остатки крови из трупа, было как-то тупо и скучно. Вот я и изощрялся, устроив некое подобие мозгового штурма.
Когда жертва опустела, Глория легким и изящным движением руки отбросила её в сторону, словно выжатую тряпку. Свое дело фриц сделал, а его бренное тело ведьму не интересовало. Она поднесла к губам окровавленное лезвие ножа, шумно втянула воздух раздувшимися «крыльями» носа и с удовольствием слизнула кровь языком.
— Годно! Очень годно! — довольно воскликнула она, направив небольшой поток силы в центр рунической формулы, символизирующей адский огонь.
И негорючая в принципе кровь послушно вспыхнула по всему периметру круговой связующей печати, подсветив так же лепестками огня и вписанный в него треугольник.
Черномор даже шею вытянул, внимательно наблюдая за действиями ведьмы. Никто из нас, одарённых, никогда не откажется от новых знаний и умений в колдовском ремесле. К тому же, если за это даже платы не просят. Дед Маркей и вовсе сидел в отдалении ни жив, ни мертв, присматривая за впавшим в забытье батюшкой.
Старику временами казалось, что он либо совсем сбрендил, либо попал в очень страшную сказку, либо прямиком в ад. Это я мимоходом читал у него в голове. Однако внешне дед выглядел бравым огурцом, ничем не выдавая обуревавшие его чувства. Двум смертям не бывать, а одной не миновать, — просквозило в голове старика. А я на это лишь криво усмехнулся: как же ты ошибаешься, старый!
— Месер! — торжественно произнесла ведьма. — Сигилла готова к применению! Прошу вас, займите ваше место! — И она указала на вершину треугольника, направленную на запад.
Сама же она заняла место по левую руку от меня. Черномору же ничего не оставалось, как занять оставшееся место. Едва заняли приготовленные Глорией места у сигиллы, как она начала свою волшбу, по завязыванию нас всех в один крепкий «узелок» — этакий ведьмовской микроковен.
Пламя в треугольнике резко прибавило мощности, поднявшись мне едва ли не до пояса. А Черномору, так и вовсе, языки огня лизали временами лицо. Однако, никакого жара я не чувствовал, словно огонь в сигилле был не настоящим, а иллюзорным. Либо он вообще был не способен причинить нам вред.
Вспыхнули багровыми угольками руны, выстрелив в воздух тёмными клубами дыма, копирующими сложные формулы активированной печати. Неожиданно из этих черных клубов к каждому из нас, стоящих на острых углах треугольника, метнулись черные «паутинки», мгновенно опутав нас с головы до ног.
Я слегка напрягся, но никаких негативных ощущений после этого не наступило. Дым же, в свою очередь, неожиданно начал раскручиваться над сигиллой против часовой стрелки, превращаясь в этакое веретено, на которое и намоталась призрачная паутина, опутывавшая нас мгновением назад.
Дымные «нити» тянулись, стягивались, переплетаясь между собой в единое целое.Теперь уже невозможно было определить принадлежность каждой из них. Движение «веретена» замедлилось, когда все нити оказались намотаны на него. А затем оно вновь рассыпалось чёрным дымом.
Пламя заревело, словно в него плеснули горючки, а затем поднялось выше наших голов, на мгновение полностью поглотив всех участников процесса. Но этот огонь не обжигал, он лишь дарил приятное тепло. Неожиданно я почувствовал, что в моей энергетической системе что-то изменилось кардинальным образом, как будто ко мне подключили «дополнительные мощности», которых у меня раньше не было!
Причём, я точно так же ощущал свою индивидуальность, но точно знал, что в любой момент могу распорядиться дополнительной проводимостью меридианов, задействовать какой-то до безобразия безразмерный резерв и перегонять энергию из одного хранилища в другое, делиться и запрашивать силу у других членов малого магического круга…
Чёрт побери, похоже, что у нас всё получилось!
— У нас всё получилась, Месер! — когда огонь опал, радостно продублировала мои мысли Глория.
— И как всё это работает? — Так-то кое-что я уже понял, но немного разъяснений тоже не помешает.
— Мы трое, Месер, сейчас представляем собой магическую триаду, объединенную в единую цепь. Вы считаетесь Верховным жрецом в нашем энергетическом объединении, и вправе распределять общие возможности и свойства, как вам угодно. Мало того, когда мы в единой цепи или спайке, мы не просто объединяем силы, мы их приумножаем! Принцип даже самого простейшего ковена ведьм: один плюс один равно три. Мы работаем на усиление потока магии, и чем больше нас собирается, тем сильнее наш поток становится…
— Ты хочешь сказать, что у ведьм, собранных в ковен, мощность суммарного потока увеличивается минимум в полтора раза? И за счет каких же ресурсов? — не поверил я.
— Она права, командир, — подал голос Черномор. — Имел я однажды одну красную ведьму из аланов… — Черномор осёкся, встретившись со взглядом Глории в котором плясали огоньки пламени сигиллы. — Да у нас полюбовно всё было! — неожиданно заявил коротышка. — Делать мне было нехрен, чтобы со всем их ковеном бодаться! А силу ковен действительно приумножает.
— Отлично! — Одобрительно произнёс я.
Пылающая печать тем временем потухла, оставив нас в полнейшей темноте. Глория тут же наколдовала магический светляк, хотя каждый из нас отлично видел в темноте. Но для деда Маркея это светляк стал настоящим подспорьем, он как раз «кошачьим» зрением не обладал.
— Что дальше, Месер? — поинтересовалась ведьма.
— А дальше будем веселиться, товарищи ведьмаки, колдуны и злодеи! Только для начала давайте переместимся на вершину вон той сопки! — Я указал направление на заросшую зеленкой возвышенность, с которой будет сподручно наблюдать за результатом совместных действий нашего свежеиспечённого ковена.
И еще одно существенное преимущество было у этого холма — уцелевший от пожара лес, в котором можно будет открыть чудесную тропу лешего, которая обязательно приведет нас домой. После утраты сгинувшей в огне Ведьминой балки, которую я считал своим пристанищем все время нахождения в этом мире, это почетное звание однозначно перешло к Пескоройке. И теперь древнее поместье князей Перовских стало моей малой родиной — отчим домом.
Дело оставалось за малым — перетащить на холм бессознательную тушу отца Евлампия. А поскольку монах-инквизитор был «зело тяжёл», как заявил мне коротышка, то «тащи его сам, командир, а то у меня пупок развяжется!»
Пообещав, что «пупок надрывать» никто не будет, я визуализировал в своем внутреннем взоре одну весьма интересную печать, которою заметил еще во времена первого ознакомления с ведой. Печать называлась «одуванчик». И она, по сути, заставляла невесомо парить в воздухе предмет, как летучки вызревшего растения, на который её проецировала ведьма.
По сути, это заклинание делало вес предмета легче воздуха. Однако, я не понимал, почему этот эффект не используется повсеместно среди колдовского сообщества — в бизнесе, в логистике, да и просто в быту? Да мало ли где бы эти свойства пригодились. Но, об этом я позже подумаю… Хотя, таких думок у меня уже накопилось с целый вагон и маленькую тележку. Когда бы всё это разгрести?
Я подёргал за ниточки активации нашей свеженькой ведьмовской связи, открывая Глории доступ к визуализированному «одуванчику». Если сейчас у меня получится провернуть этот фокус, то и с «Гневом» всё должно пройти как по нотам. Принцип-то здесь один: я выдаю «формулу», Глория с помощью своих сил и меридианов проецирует её в реальность, а мощный обратный поток аккумулирует Черномор в своём безразмерном резерве.
Ведьма быстро разобралась, что мне от неё было надо, и влепила в массивную фигуру монаха уже наполненную силой печать. Мне-то всё было прекрасно видно, а вот дед Маркей реально так обалдел, когда плотная фигура монаха оторвалась от земли и начала медленно и плавно левитировать.
— Дед! Лови батюшку! — крикнул я. — Лови, а не то ветром отца Евлампия унесёт!
Старик не растерялся и крепко ухватил священника за руку.
— Вот же лять-перемать! — привычно выдал он. — Опять твои штучки, товарищ Чума? — скорее утвердительно, чем вопросительно произнес дед.
— Да! — кивнул я. — Это чтобы не надрываться. Он теперь не тяжелее воздушного пузыря.
— Прямо-таки натуральный еростат! — усмехнулся старик. — Такой же большой и пузатый. Главное, чтоб газы горючие не испускал, а то на воздух все вместе ужо взлетим!
С такими шуточками-прибауточками мы прибыли на примеченное мной место. Предварительно я открыл чудесную тропинку лешего. Для чего? А так, на всякий случай. Я не представлял, чем закончится для всей моей команды использование такого чудовищного оружия, как «Гнев Господень».
Мало ли, а вдруг я не выживу? А из моих соратников кто-нибудь, да уцелеет? Как ему выбираться? А вот тропинка до самой пескоройки доведёт. В общем, перед началом операции я довел до личного состава (кроме отца Евлампия, который до сей поры пребывал в полной отключке) основную диспозицию.
Убедившись, что тупых вопросов не последовало, а присутствующие бойцы, особенно дед Маркей, приняли на веру возможности тропинки лешего, я скомандовал:
— Давай уже, Глория, заряжай!
Уже отработанным на «одуванчике» способом я выдернул из памяти первого всадника охренительно сложнейшую печать «Гнева», а старая ведьма технично вдохнула в неё жизнь…

[1] В различных оккультных и эзотерических учениях существует понятие «языка ангелов», часто называемого енохианским языком. Этот язык, согласно легендам, был ниспослан ангелами и является изначальным языком, на котором говорили первые люди. Его приписывают английскому математику и астрологу Джону Ди и его соратнику Эдварду Келли, которые якобы получили его в результате общения с ангелами в конце XVI века.
[2] Вавило́нское столпотворе́ние, именуемое творением столпа (строительство башни), согласно библейскому тексту, было прервано Богом, который заставил людей заговорить на разных языках, из-за чего они перестали понимать друг друга, не могли продолжать строительство города и башни, разделились на различные народы и рассеялись по всей земле. Так история о Вавилонской башне объясняет появление различных языков после Всемирного потопа.
[3] Ено́х (др.-евр. Хано́х, Эно́х — посвящённый) — ветхозаветный персонаж, живший до Всемирного потопа, седьмой патриарх, начиная от Адама. Потомок Сифа, сын Иареда и отец Мафусаила, дед Ламеха, прадед Ноя (Быт. 5:18—28). В награду за благочестие и веру Бог «взял его» с земли, освободив от вызванной грехами прародителей смерти.
[4] Эрратив — (от лат. errare — «ошибаться») или какография (от греч. «плохой» и «пишу») — это намеренное искажение слов или выражений, используемое для создания определенного эффекта, например, комического или удивления. При этом носитель языка понимает, что слово написано или произнесено неверно.
[5] Джон Ди, реже — Дии (англ. John Dee; 1527–1609) — английский натурфилософ, математик, географ, астроном, алхимик и астролог валлийского происхождения. Особую популярность Джон Ди получил за интерес к проблеме существования адамического (енохианского) языка, для изучения которого он привлекал медиумов и других провидцев и прорицателей (в частности, Эдварда Келли и др.).



Глава 11

Печать легко воплотилась в окружающем нас эфире, вынесенная вовне на волнах силы, прогоняемой Глорией по своим меридианам. Но её энергоёмкость оказалась настолько чудовищна, что все запасы магии старой ведьмы ухнули в этот поистине Божественный конструкт, словно в бездонную пропасть.
Следом в ход пошла энергия, хранившая в моём резерве. Запасов у меня было существенно больше, чем у Глории, а недавно образованные связи ковена позволяли мне с легкостью перебрасывать энергию в «хранилище» ведьмы, словно это был мой собственный резерв.
Печать росла, набухала, медленно «разворачивалась» во всём своём великолепии и продолжала пожирать прорву магической энергии. Она еще даже не начала свое разрушительное действие, а окружающий нас эфир уже стонал, трещал и искажался от обилия исторгаемой силы.
Я только на мгновение попытался представить себе последствия применения этого чудовищного оружия и сразу же ужаснулся. Этот удар будет сопоставим по масштабам с применением ядерной бомбы, а то и покруче. Но об этом лучше было не думать, иначе можно и с катушек сорваться…
Энергия продолжала хлестать из постепенно накаляющихся меридианов старой ведьмы — прохождение такого количества энергии за столь ограниченное время не могло остаться без последствий для астрального тела Глории. Главное, чтобы она не сожгла свои энергетические каналы, как я в своё время.
— Не спеши! — тихо предупредил я Глорию, стараясь не сбить её концентрацию на процессе. — Береги меридианы!
Ведьма не ответила, лишь скупо кивнула. Было заметно, что эта процедура насыщения Божественной печати даётся ей с большим трудом. Её лицо раскраснелось, а на лбу выступили крупные капли пота. Я видел, как в магическом плане все сильнее «накаляется» её астральное тело.
Но на деле никто из нас не знал, сколько времени и сил потребуется для полной активации «Гнева». Имеющаяся у меня в наличии память Чумы тоже не содержала ответа на мой вопрос. То ли первый всадник никогда не применял доверенный ему инструмент «божественного внушения», то ли этот пласт его памяти был мне недоступен.
А печать всё пухла, полностью заполняя собой темное ночное небо, заставляя содрогаться от ужаса даже само пространство-время. Мне казалось, что «ткань бытия» (не знаю отчего, но именно такой термин пришёл в мою перевозбужденную голову) местами расползалась словно прогнившая дерюга, открывая моему взору уже слегка забытые картины прошлого… Или будущего, смотря что принимать за точку отсчёта.
Неожиданно я почувствовал терпкие нотки усилившегося волнения и страха, идущие ко мне со стороны Глории. Нет, она и без того волновалась, когда начала понимать, насколько же глобальное воздействие на реальность мы должны сотворить. Но здесь было нечто другое — она каким-то образом сумела разглядеть то, что видел я…
Мы сейчас находились там, где в будущем (которое моё прошлое) тоже развернутся тяжелые бои. Перед глазами старой ведьмы проплывали юркие беспилотники, разносящие в хлам укрытия врага. В небе стремительно проносились современные самолёты и вертолёты, хищные обводы которых реально поражали воображение. А огненные росчерки в небесах, оставленные баллистическими и крылатыми ракетами, а также оперативно-тактическими ракетными комплексами вызывали у ведьмы настоящий ступор.
— Что это, Месер? — хрипло выдавила Глория.
— «Калибр», «Искандер», «Сармат», «Циркон», «Орешник» или «Солнцепёк». Не скажу что, но точно что-то из перечисленного… — Не знаю, зачем я решил так сказать, но что-то меня к этому явно подтолкнуло. — Это оружие будущих войн, — по глазам ведьмы, расширившимся еще больше, я понял, что она вот-вот уйдет в ступор. И тогда плакал наш «Гнев Господень».
— Мы реально видим будущее, командир? — подал голос коротышка, молчавший до этого.
— Да, это случится через восемьдесят три года… — не стал я скрывать. — Вернее, может случиться с большой долей вероятности…
— А почему мы все это видим? — задала Глория мучающий её вопрос, продолжая тем временем накачивать силой печать. Если поток магии и сбился, то лишь на мгновение.
— Похоже, что это влияние «Гнева» на ткань бытия, — озвучил я собственные мысли. — Там тоже война… Страдания. Кровь. Смерть.
— Выбросы тёмной энергии притягивают, — выдал свою версию Черномор.
— И тяжесть грехов… — прошептала Глория. — Месер, мои резерв пуст, и ваш тоже приближается к концу! — предупредила ведьма. — А печать еще не наполнена…
— Зато какое влияние на реальность! — восхищенно заметил карлик. — С такой мощью я даже рядом никогда не стоял!
— Сейчас… — Я вытащил из кармана кристалл-накопитель, и сжал его в ладонях.
Сила, заключенная в черном камне, мгновенно отозвалась и без промедления начала пополнять мой практически опустевший резерв. Никакого отторжения магии не происходило — это была именно моя сила, излишки которой я в своё время слил в этот накопитель, чтобы окончательно не распрощаться с жизнь.
Глория мгновенно переключилась на новый источник и продолжила планомерно насыщать «Гнев» магией. Сила улетала как в трубу, а Божественная печать всё никак не хотела насытиться и начать активацию. Вот теперь и я постепенно начал мандражировать: если накопитель опустеет до того, как «Гнев» активируется, будет весьма весело.
Что случится с Божественной печатью в этом случае, я не мог даже и предположить. Да всё что угодно может произойти! Мы уже вкачали в неё столько силы, что даже дрожь берёт. И если всё это «несанкционированно» бахнет, да еще и не в предусмотренном месте… Нам всем точно придёт хана!
А если из-за многочисленных, пусть и мелких разрывов пространственно-временного континуума, она переместится в будущее и рванёт там? В принципе, я не мог исключить и этого варианта. Однако, я зря переживал, приближение скорого насыщения я почувствовал заранее, как и все члены моего ковена.
Правда, силы в кристалле к тому моменту оставалось едва ли не на треть объёма. Но того, что осталось, должно было реально хватить на активацию. В магическом зрении визуализация «Гнева Господня» уже расползлась на всё ночное небо. Словно громадная дождевая туча заслонила собой и луну, и звёзды, и редкие облака. Разрывы пространства-времени схлопнулись как-то одномоментно, словно их и не было.
— Всё! — устало выдохнула ведьма, когда формула наконец-то насытилась, оставив у меня на руках практически опустевший накопитель. Силы там осталось совсем на донышке, разве что на небольшую «бытовую» волшбу хватит. Чтобы полностью освободить накопитель, я слил остатки силы в свой резерв.
И вот тот момент, которого мы с нетерпением ждали, наконец наступил — «Гнев Господень» начал свою активацию. Но каким способом это должно произойти, никто из нас даже не представлял. Рычаги управления конструктом пока для нас были недоступны.
А ведь надо было как-то направить эту чудовищную силу именно на наших заклятых врагов, а не тупо пройтись огнём и серой по какой-то территории. Хотя, судя по мощности — и этого тоже хватило бы с лихвой. Пусть и не каждого, но основную массу фрицев мы бы выжгли.
В грозовых облаках «Господнего Гнева» что-то сверкнуло, и раздалось глухое ворчание далёкого грома, словно неведомый могучий великан был чем-то весьма недоволен. Тучи озарились сверкающей молнией еще раз, еще и еще. Это продолжалось до тех пор, пока одна из них не прошила своим ослепительным разрядом стоящую рядом со мной ведьму, лупанув ей прямо в макушку.
К моему (да и не только моему) великому изумлению с Глорией ничего страшного не произошло. Она не забилась в конвульсиях, не упала на землю с горящей и разможженной в кровавую прожаренную кашу головой. Нет, она спокойно продолжала стоять на своих двоих, видимо даже не почувствовав сего удара.
Лишь её глаза с расширившимися до непомерных размеров зрачками сигнализировали, что с ней что-то не так. Сначала я хотел кинуться к Глории, а затем понял (словно кто в ухо шепнул) — нет, не надо к ней даже прикасаться! Я толкнул рукой коротышку, принудив его отступить подальше, потому что с ведьмой начали происходить странные вещи.
Её силуэт как-то странно смазался, а после и вовсе — раздвоился. Один из двойников вдруг резко «постарел». Вернее, не постарел, а принял реальную сумеречную форму старой ведьмы. Именно так она выглядела на самом деле, без всяких там маскирующих мороков и заклинаний доппельгангеров.
Дед Маркей, сидевший на трухлявом поваленном дереве, от неожиданно-чудовищного вида старухи-двойника, даже на землю сверзился и отпустил руку так и не пришедшего в себя священника. Пришлось мне проявить чудеса гибкости и эквилибристики, чтобы не дать батюшке натурально так вознестись на небеса. Хрен его знает, как бы мы его тогда вылавливали?
— Дед, ты чего? — окликнул я старого партизана.
— Да… лять… не ожидал… такого светопреставления… — не стал отнекиваться дед Маркей. — Свят-свят-свят! — Занёс он было руку, чтобы перекреститься, но вовремя её одёрнул. — Не любит же нечистая сила святого знамения…
— Держи крепче, старый! — Я протянул старику руку священника. — И больше не упускай! А крест твой ей ничего не сделает, — как бы между прочим произнёс я, — чин у нашей подружки такой, что её и святой водой не пронять!
Вернув старику едва не улетевшего в небеса батюшку, я вновь вернулся к созерцанию метаморфоз, происходящих со старой ведьмой. Её двойник, как оказалось, не имел материального воплощения, хоть и был виден невооруженным взглядом даже простакам. Умудрился же заметить его дед Маркей, не обладавший никакими талантами.
Призрачная копия Глории начала стремительно увеличиваться в размерах. Временами, так и вовсе скачкообразно — одно мгновение и она возвышается над нами на добрые десятки метров. Причем, эта титаническое страшилище полностью копировало движение реальной ведьмы.
Что происходит, мне было совершенно непонятно — подобная информация в доступной мне памяти первого всадника отсутствовала. А призрачная ведьма продолжала расти, не думая останавливаться ни на мгновение. Такими темпами она скоро дорастёт до стратосферы[1], преодолев тропосферу как на дрожжах.
Однако, достигнув высоты напитанной магией грозовой облачности «Гнева», рост призрачной Глории замедлился, а после и вовсе остановился. Ведьма подняла руки над головой — её нематериальный и огромный двойник повторил за ней в точности все движения.
Небо словно заклокотало, темные облака забурлили, а вокруг призрачных рук по всему облачному фронту начали разливаться огненные всполохи и отсветы. Небо словно медленно разгоралось, превращаясь в подобие кипящей лавы. Глория, немигающим взглядом смотревшая до этого куда-то «в пустоту», прикрыла глаза. А когда распахнула их опять — в них горел тот же самый неугасимый огонь, который мы сейчас наблюдали и в облаках.
Наконец ночное небо превратилось в настоящий огонь, готовый в любой момент пролиться на головы настоящих грешников. Признаюсь, что существовала и небольшая вариация, что «Гнев» может зацепить и своих создателей. Тоже ни разу не святош, а конкретных таких грешников. Место которым именно в таком вот огненном аду, что бушевал пока еще только в небесах.
Я видел, как морозно поёжился карлик, которого разворачивающаяся картинка над головой проняла до самых печёнок. Дед Маркей, придавивший ногой невесомое тело отца Евлампия, тоже наблюдал за нашим волшебством со священным ужасом в глазах.
Он бы никогда не подумал, что может стать свидетелем поистине библейской истории. Ведь именно таким же способом и были стёрты с лица земли погрязшие в грехе города Содом и Гоморра. И точно таким же способом мы надеемся стереть с лица земли фашистские полчища, окопавшиеся в этом районе.
А если и нам тоже суждено попасть под раздачу — я готов к смерти. Главное, чтобы не зря! А так-то разменять пару-тройку жизней на несколько тысяч жизней врагов, да еще с техникой и боеприпасами. Жаль только деда Маркея, да отца Евлампия. А старая ведьма с коротышкой Черномором уже пожили в своё удовольствие.
Так что от них не убудет, да и твари они еще те — их перевоспитывать и перевоспитывать… Но помирать я сегодня совсем не собирался — это так, досужие размышления над возможными вероятностями. Привычка у меня такая, при рассмотрении всех сценариев развития событий в первую очередь учитывать самый хреновый…
Кстати, а в воздухе ощутимо запахло серой. А это вам не какое-нибудь «благоухание святости» — это очень едкий запах. Эта символика связана со смертью: сера в некоторых химических сочетаниях, в которых она встречается в природе, испускает раздражающее и отталкивающее зловоние, напоминающее разложение трупов.
Запах серы — это запах ада, запах погибели и ощущения ужаса перед лицом смертельного и окончательного распада. Не зря, ох, не зря «Гнев Господень» сопровождается подобным запахом. Каждый грешник, который не отвертится от заслуженной кары, должен был принять еще и тот факт, что с окончанием земного пути ничего для него не закончится.
Ад с радостью распахнёт перед ним свои объятия, да еще и бесплатно снабдит котлом с кипящим маслицем, либо раскаленной сковородой. Вон, как дед Маркей сморщился, когда хватанул этого «чудесного аромата». Никто не хочет по своей воле в гости к чертям и демонам. К слову, и я туда тоже не спешу.
И в этот момент чудовищный «призрак» Глории взмахнул поднятыми руками, и горящие небеса пролились на нашу грешную землю настоящим огненным дождём. И на какое-то мгновение на земле разверзся огненный ад. Стена упавшего с небес огня превратила ночь в день, настолько ярким было магическое пламя.
Сразу становилось ясно, что в этом буйстве Божественной кары не сможет выжить никто — ни одарённые, ни простаки. Разве что демоны преисподней, низвергнутые в ад со своим предводителем, поднявшим бунт против самого Создателя, смогли бы существовать в этом огненном кошмаре. Да и то, это лишь мои предположения — какой в аду микроклимат, мне пока узнать не довелось.
— И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба! — услышал я сквозь гудение огня, охватившего всю округу, знакомый низкий голос. — Похоже, батюшка пришел наконец-то в себя, и тоже ужаснулся увиденному. — И ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и все произрастания земли[2], — цитировал строчки книги Бытия отец Евлампий.
Я поспешил заглушить заклинание, заставляющее инквизитора летать, словно накачанный гелием воздушный шарик. И монах тяжело осел на землю возле продолжающего удерживать его за руку старика. До нашего местоположения этот жуткий всепожирающий Божественный огонь не доходил, но все мы чувствовали на своих лицах его горячие отблески.
Прошла буквально минута после начала экзекуции, как резерв старой ведьмы начал стремительно распухать от могучего потока силы, стремительно ворвавшегося в её энергетическую систему. Фрицы начали дохнуть — и колдовской дар, по каким-то там неизвестным мне правилам, установленным неизвестно кем и неизвестно когда, начал собирать свою обильную жатву.
Но на этот раз я был отлично подготовлен к этому «нежданчику» и мгновенно перебросил основную часть поступающих в резерв Глории сил в резерв коротышки Черномора, за счет чего его борода начала стремительно увеличиваться в размерах. Она становилась всё длиннее, шире и гуще. Достигла груди, затем пояса, и через пару-тройку минут уже зазмеилась по земле.
— Моя хорошая! Моя прелесть! — шептал карлик, поглаживая короткими ручками свою буйную растительность. И не было в этот момент в мире никого, кто был бы счастливее.
А вот мне в этот момент отчего-то было тревожно, как никогда. Такое ощущение, что мне кто-то за шиворот насыпал целую горсть холодного колючего колотого льда. И я никак не мог понять, в чем собственно дело? Нервозность не отпускала, она накатывала волнами, с каждым мгновением становясь всё невыносимее и невыносимее.
Неожиданно едкую вонь серы, пропитавшую всю округу, перебил удивительный непередаваемый аромат. Я затруднился определить его с первой попытки, но в голове сама собой родилась ассоциация с чистейшим озером, расположенным где-нибудь в недоступном высокогорье с окружающим его морозным ночным воздухом.
А еще этот запах словно бы подчеркивал неземное происхождение его обладателя. Я сосредоточился, пытаясь задействовать все чувствительные рецепторы собственного тела, как физического, так и духовного плана. И они однозначно подсказали, где находится носитель столь изящного запаха. Мне не надо даже было оборачиваться, я и так чувствовал его буквально спиной…
Но я обернулся, чтобы встретиться взглядом с глазами, пылающими неземным светом. Буквально в ста метрах от нашей команды я обнаружил настоящего ангела, развернувшего свои ослепительно-белые крылья…

[1] Тропосфера — самый нижний слой, начинающийся от поверхности Земли и простирающийся до высоты 7–20 км. В этом слое формируется погода, и он содержит около 80% массы атмосферы. Следом идёт стратосфера.
[2] Бытие 19:24–25



Глава 12

Октябрь 1942 г.
Третий рейх
Земля Анхальт
г. Вернигероде

Старик-серб, в итоге оказавшийся не стариком, не сербом, и, в общем, даже не человеком, наконец закончил трапезу и отодвинул в сторону опустевшую тарелку, залитую розовым мясным соком, вытекшим из абсолютно непрожаренного куска мяса.
Сам же Матиас предпочитал блюда с куда большей степенью готовности, вкус сырого мяса ему не очень нравился. Но глупо было бы ожидать от древнего вурдалака, вообще предпочитающего пить кровь живых людей, любви к баварским колбаскам и пиву. Но обсуждать собственные кулинарные пристрастия с вампиром гауптштурмфюрер СС не собирался.
Благодушно настроенный вурдалак откинулся на спинку кресла и вновь вынул из кармана знакомую Матиасу фляжку. Неторопливо свинтив колпачок, старик приложился к горлышку и сделал пару мелких глотков. Грейсу увидел, как на мгновение глазные зубы старика резко удлинились, высунувшись из-под верхней губы.
Но только на короткое мгновение. Если бы Матиас не знал, кто сидит с ним за одним столиком, он подумал бы, что ему просто показалось. Но старикан заметил его реакцию и добродушно произнёс:
— Прошу извинить меня, мой юный друг — я задумался…
— И о чём же вы задумались, Мастер? — чтобы поддержать беседу с этим легендарным и загадочным существом, о котором в Старом свете ходила целая масса страшилок, сказок и баек всевозможных пошибов, поинтересовался Грейс.
Да ему и самому было страсть как интересно беседовать с возможным современником древних цивилизаций: Рима, Греции и Египта, а то и Шумеров с Аккадийцами. Ведь как ни крути, а история была настоящей страстью профессора с самого детства. И прикоснуться к любым её проявлениям, а особенно живым, Матиас почитал за настоящее чудо.
— Как бы это тебе не показалось странным в отношении такого существа как я… Практически бессмертного, — самодовольно пояснил Каин. — Но я задумался о быстротечности жизни… Не моей, нет! Вашей жизни — простаков, не владеющих магическими талантами… Да и бо̀льшая часть одарённых, не желающая прилагать никаких усилий для роста в чинах и рангах, тоже не далеко ушла от обычных смертных.
Профессор Грейс внимательно слушал разглагольствования сытого вурдалака, стараясь не пропускать мимо своих ушей ни одного его слова. И это не было связано с тем, что по возвращению в родные пенаты «Аненербе», с него спросит подробнейший отчет обо всём происходящем сам рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер.
Нет, Матиас не был дураком. И он точно не собирался профукать столь редкую возможность вызнать как можно больше у этого старого упыря о всех магических тайнах и закулисных играх могущественных малефиков, оказавшихся совсем не сказочными персонажами. А уж потом он найдет варианты, каким образом использовать полученные сведения к своей вящей выгоде. А как иначе?
— Видишь вон тот высокий шпиль, Матиас? — Продолжал разглагольствовать кровопивец, указав эсэсовцу на торчащую над городом башню кирхи святого Сильвестра. — Первая часовня на этом месте была построена еще в девятом веке монахами-бенедектинцами. Часовня стояла в центре древнего поселения на холме Клинт, которое в дальнейшем выросло в город Вернигероде.
Грейс не понимал, куда так витиевато выруливает мысль древнего существа, возраст которого заставлял профессора трепетать от восхищения, но он всё равно продолжал внимательно его слушать. К тому же, все, о чём он говорил, однозначно относилось к истории. А история, как мы знаем, была его страстью.
— В десятом веке на месте часовни была построена романская базилика — от нее сейчас остались только колонны, — неторопливо продолжил свой рассказ вампир.
«Конечно, — недовольно подумал про себя гауптштурмфюрер СС, — куда спешить бессмертному существу? Но я буду внимать любой хрени из его уст — ведь порой даже в откровенном дерьме можно обнаружить настоящий бриллиант!»
— А в 13-ом веке церковь была перестроена в готическом стиле и получила новое посвящение в честь Папы Римского Сильвестра I… Так, а к чему же это я веду? — Задумался старик, вероятно, потерявший нить повествования.
«Похоже, — вновь подумал профессор, — что с возрастом у упырей тоже появляются проблемы с башкой».
— Ах, да! Вспомнил! — довольно произнёс Мастер. — Возле церкви находится небольшой двор с чересчур длинным названием — Oberpfarrkirchhoff. Так вот, прежде чем расположиться здесь, я прошел через этот дворик. И знаешь, что я увидел, мой очень юный друг?
— И что же вы увидели, Мастер? — Грейсу неожиданно тоже стало весьма интересно услышать ответ на этот вопрос.
— А я увидел, что именно это место сохранило свой первоначальный облик со времен средневековья! С 15-го века — как раз, когда я впервые здесь появился. Дома, окружающие этот дворик, дорожка, да и вся аллея в целом выглядят точно также, как и 600 лет назад, когда я по ним прогуливался в ожидании встречи с Главой Ковена!
— Той же самой, с которой мы будем встречаться сегодня? — Живо среагировал Матиас.
— Нет, — мотнул головой упырь, — нынешняя Верховная сука хоть и стара, но не настолько. В те времена Вернигеродским ковеном управлял Великий жрец и глава графского рода фон Штольбергов. И скажу тебе, общий язык с ним мне удавалось найти куда как проще, чем с этой сморщенной стервой. Но я хотел сказать о другом, — вновь вернулся к предыдущей теме старик, — двор остался точно таким же, я остался точно таким же… А вот сколько простаков, да и не только простаков, промелькнуло и сгинуло за это время в веках? И ты сгинешь точно так же, мой короткоживущий друг, — добавил в качестве заключения упырь, вновь прикладываясь к фляге с кровью, — и через пару-тройку сотен лет я о тебе даже не вспомню…
— Простите, Мастер… — заикнулся было Матиас, но неожиданно закашлялся и сбился на полуслове, взглянув в тёмные бездонные глаза вампира, лишенные белков. Хотя мгновение назад они были обычными человеческими глазами.
— Ну же, Матиас, о чём ты хотел меня спросить? — Глаза старика словно затягивали гауптштурмфюрера СС в глубокий холодный омут. — Ну, же — смелее!
— А если я не хочу…
— Чего ты не хочешь, мой юный друг?
— Не хочу, что вы меня забыли через пару-тройку сотен лет, Мастер! — набравшись смелости выпалил профессор.
— Хорошо, Матиас, — вампир осклабился, — именно тебя я постараюсь не забыть. Мне нравится твоя тяга к истории, и твоё рвение…
— Простите, герр Мастер… Но я не об этом… Я не хочу умирать, как обычные простаки…
— А что же ты хочешь? Ну же, смелее! Смелее! — расхохотался старик.
— Я… хочу… жить… вечно! — выдохнул эсэсовец. — Может быть, сказки не врут… Вы можете сделать меня вурдалаком? — не отводя взгляда от страшных глаз, «в лоб» спросил Матиас.
— А почему ты думаешь, что мне подвластно это таинство?
— Ну, как же?.. — Немного нервно произнёс Матиас. — Ведь вы же — Мастер[1]! Да и те люди… вурдалаки из горного селения в Сербии, — поправился он, — они тоже называли вас прародителем, мастер Каин…
Перед глазами профессора промелькнул тот самый день, когда в ледяной пещере неподалеку от горного сербского поселения Крчняга древний упырь уничтожил всю научную группу профессора Грейса. Его же самого старый серб не стал убивать — гауптштурмфюреру СС было что предложить древнему как мир упырю. Он не знал, на что «повелся» первый в мире кровосос. Может быть, просто решил развеять свою тысячелетнюю скуку.
Но в глубине души Матиас опасался, что Каин решил оставить его «на сладенькое». Однако старик, успевший основательно насытиться кровью убитых сотрудников и охранников экспедиции, заверил, что самому Грейсу ничего не грозит. Он, оказывается, отчего-то пришелся по нраву этому ужасному и могущественному существу.
Вместе с ним они и вернулись обратно в деревню, где от оставшихся солдат тоже никого не осталось в живых — все жители Крчняги оказались вампирами. Все, до единого, даже женщины и дети. Правда, жителей… Хотя, какие они жители? Они мертвецы! Вернее, немёртвые, если быть уж совершенно точным.
Так вот, немертвых в деревне оказалось не так-то уж и много — всего-то чуть больше десятка. Но все они, как оказалось, тоже были весьма и весьма стары. Не такими старыми, конечно, как Мастер Каин (так с огромным почтением они называли старика-серба), но успевшими разменять не одно столетие.
Ночь, проведенная среди вампирской «семьи», была весьма насыщенной и информационной. Никто не покушался на Грейса — распоряжение Каина на этот счет вампиры Крчняги считали чуть ли священным. Да и вообще, они относились к Каину, как к некоему божеству, называя его не иначе, как прародителем, либо первым Патриархом.
Так что Матиас, находясь в пещере, не ошибся в своих предположениях — Каин был первым на земле вампиром, если не считать его мать — демоноподобную Лилит. И именно Каин был прародителем всех вурдалаков. Лилит же, после наставления на «Путь крови» своего сына, упырей больше не плодила, занимаясь какими-то одной ей известными делами.
После возвращения в Рейх, Матиас представил найденного упыря своему руководству: рейхсфюреру СС Гиммлеру, бригадефюреру СС Вайстору (он же Вилигут) и оберштурмбаннфюреру СС Левину. Самое интересное, что Каин запретил Матиасу называть своему начальству его настоящее имя, представившись мадьярским графом Варгоши.
Грейс не знал, на самом ли деле Каин когда-то выдавал себя за этого графа-вампира, но он был знаком с мадьярскими хрониками 13-го века, повествующими о похождениях этого, не столь известного вампира, как валашский господарь — граф Дракула.
Согласно все тем же хроникам, граф Варгоши был чудовищным садистом и прелюбодеем, спровадившим на тот свет около полутора тысяч несовершеннолетних девиц и покончившего с жизнью самоубийством во время разнузданной ночной оргии в собственном замке.
Мертвого графа отлучили от церкви, предали анафеме, а все упоминания о нем подлежали немедленному уничтожению. Его труп, покрытый уродливыми пунцовыми язвами, проевшими насквозь позеленевшую кожу, связали серебряными цепями, звенья которых намертво запаяли.
Поместив труп в дубовую бочку, залили ее до верху кипящей смолой. Бочку оббили листовой медью, склепали швы, и еще раз окрутили уже железными цепями толщиной в руку взрослого мужчины. И всю эту «конструкцию» бросили на дно сорокаметрового каменного колодца.
Колодец был значительно глубже, но во время эпидемии чумы, свирепствовавшей за два десятилетия до описываемых событий, в него бросали трупы умерших, заливая их кислотами и щелочью. Так что к моменту «захоронения» в колодце графа Вароши глубина колодца значительно уменьшилась.
Сверху на кованную бочку вылили два чана расплавленного олова, заполнили доверху колодец водой, а каменную кладку намертво забили чугунной заглушкой. В радиусе до семисот метров через каждые два шага вбили в землю на глубину от полуметра до метра острые осиновые колья. Чтобы, значит, не вылез гадёныш!
Но не тут-то было! Уже на сороковой день после кончины графа во дворе местной сельской церквушки прихожане обнаружили семь изуродованных женских трупов со следами насилия на теле и пунцовыми язвами на позеленевшей коже. А шеи у мертвых были прокушены насквозь.
Церковная ограда была согнута и сломана чудовищной силой, а кресты сбиты и повалены. Поселяне, бросившиеся к колодцу, обнаружили, что земля вокруг него будто пропорота гигантским плугом по спирали на многие сотни метров. А вбитые колья расщеплены.
Когда сняли заглушку, выяснилось, что вода полностью ушла вниз, в образовавшиеся пустоты, брызги и ошметки застывшего олова еще долго находили по всей округе. Часом позже в собственном доме обнаружили местного священника. Он был мертв. Его горло сдавливала тяжелая железная цепь, та самая, которой обматывали бочку с трупом графа.
Крест на груди священника был расплавлен и представлял из себя сгусток стекавшего по груди серебра. Еще через семь дней во время небывалой грозы треснул от удара молнии, а затем рассыпался на каменья старый замок. В течение сорока дней люди видели голубое свечение над ним. По заверениям очевидцев — это воспаряли к небесам души невинно убиенных в замке.
И все же проклятье висело надо всей округой еще целых четыре столетия — не проходило ночи, чтобы из близлежащих селений и городков не исчезал кто-либо. Колодец уже давно провалился, на его месте образовалась уродливая глубокая трещина. Со временем она заросла мхом, кустарником — место стало неузнаваемым. Но страшные дела все еще продолжались…
Так, по крайней мере, повествовала древняя хроника, копию которой по приказу Гиммлера срочно разыскали в архивах «Аненербе». После внимательнейшего ознакомления с ней, рейхсфюререр СС, явно не до конца поверивший во всю это поистине фантастическую историю, как бы между прочим поинтересовался у Каина:
— А что, уважаемый граф Варгоши, неужели всё было именно так? Может быть средневековый автор немного приукрасил события?
— А у вас есть какие-то сомнения, герр Гиммлер? — вежливо, но со сталью в голосе произнёс упырь.
— Не буду скрывать — есть! И мне хотелось бы получить реальные доказательства ваших возможностей…
— Вы хотите сковать меня серебряными цепями, засунуть в бочку и залить её кипящей смолой? — Насмешливо приподнял одну бровь древний вурдалак. — Если у вас появились такие мысли, герр Гиммлер, — неторопливо продолжил Каин, — я вам настоятельно советую гнать их подальше! Я на своем веку пережил столько правителей и «потрясателей мира», столько вы себе и представить не можете…
После этих слов присутствующий на встрече Вилигут, настойчиво взяв под руку Грейса вывел его из кабинета рейхсфюрера СС. Видимо всесильный шеф «Черного ордена» не желал терять лицо перед своими подчинёнными. О чём дальше шёл разговор «сильных мира сего» — обычного и мистического, профессор мог только догадываться.
Но о чём-то они всё-таки договорились. Через три дня Матиаса вновь вызвали к Гиммлеру, из рук которого он получил свеженький «аусвайс» для упыря, а также распоряжение постоянно находиться подле него. Фиксируя всё происходящее дословно и «с фотографической четкостью».
Матиасу надлежало явиться в город Вернигероде в назначенные день, время и место, где его будет поджидать «старый знакомый» старик-серб, являющийся самым первым и могущественным вампиром в мире. К тому же, практически неубиваемым и почти бессмертным существом. А Грейс тоже хотел жить «долго и счастливо». Поэтому и рискнул… спросить… А там — будь, что будет!
— Об этом мы поговорим с тобой позже, мой юный друг. — Глаза старика вновь стали обычными. — А сейчас нам пора в замок — близится назначенное время встречи с Верховной ведьмой. А эта чертова сука не любит ждать. Так что нам стоит поспешить… — Упырь поднялся со своего места, когда из здания кафе выскочил официант с заказанной Матиасом кружечкой кофе.
— Простите, господа! — извинился он за задержку заказа. — Кофе только что сварился…
— Ах, да, Матиас, ты же еще не выпил свой кофе, — произнёс старик, опускаясь обратно.
— Ничего страшного, герр Мастер! Выпью в следующий раз…
— Знаешь, что я хочу тебе сказать, мой юный друг? Следующего раза может и не быть! Так что наслаждайся вкусом этого чудесного напитка… Пока можешь чувствовать его вкус и аромат…

[1] Именно мастер-вампир может создавать свою собственную линию крови, то есть «семью» вампиров.



Глава 13

Каин добродушно улыбался, наблюдая за Матиасом, торопливо глотающим горячий кофе.
— Не спеши, мой юный друг! Не спеши! — посоветовал упырь профессору. — Как следует насладись этим маленьким удовольствием! Мне же подобное недоступно… — в голосе старого упыря сквозило сожаление, которое он и не собирался скрывать, а даже выставлял напоказ. — Я успел забыть вкус даже самой обыкновенной воды…
— Так она же, вроде бы, безвкусная[1]? — оторвавшись от чашки, удивлённо произнёс Грейс.
        — Да, я знаю об этом, — с неожиданной печалью произнес вурдалак. — Но я помню с каким наслаждением я припадал к маленькому роднику после тяжелого трудового дня в поле[2]… И этот непередаваемый вкус абсолютно безвкусной воды… А сейчас меня постоянно мучает одна лишь жажда — жажда крови! Скажи, Матиас, ты действительно хочешь         этого        ? — неожиданно резко спросил он, вновь впившись взглядом в профессора.      
— Да, хочу! — твердо ответил Грейс. — Простите, Мастер, но через каких-то лет двадцать-тридцать меня не станет. И я не уверен, что через еще два десятка лет, а не через две сотни, как сказали мне вы, обо мне вообще кто-то вспомнит.
        — Быть проклятым кровососом тоже не просто, мой юный друг, — криво усмехнулся Каин. — Ты даже не представляешь, на какие муки и лишения обречёшь сам себя. Чудовищная         жажда         будет преследовать тебя всю жизнь! А утолить её, — упырь побулькал остатками крови во фляге, которую продолжал держать в руках, — ты сможешь лишь на какие-то сущие мгновения…      
Грейс с тоской посмотрел на кровавую лужицу в тарелке Патриарха — вкус сырого мяса, а тем более свежей крови, отдающей отчетливым вкусом железа, он на дух не переносил.
— К тому же, первые десятилетия после обращения тебе будет причинять боль даже солнечный свет! Он будет столь губителен, что сможет обратить тебя в пепел за считанные мгновения. Ты будешь вынужден скитаться во тьме, презираемый всеми, — продолжал стращать Грейса вампирский Патриарх, — даже твоими новыми сородичами. И это будет продолжаться до тех пор, пока ты не возвысишься, либо не сгинешь, как заканчивают свои дни тысячи новообращенных братьев.
Этим профессора истории и археологии было не напугать. В своих многочисленных археологических экспедициях, подчас не совсем законных, он мог неделями торчать в какой-нибудь пыльной гробнице, или сыром могильнике, совсем не выходя на свежий воздух.
И ему это несомненно нравилось. Да, черт побери! Ведь находясь «под землей» в окружении древних мертвецов, он чувствовал себя куда лучше и уверенней, чем в собственном кабинете одного из исследовательских институтов «Наследия предков». Да он даже сладко спал в пустых саркофагах в гробницах египетских царей.
— И да, чтобы приобщиться к нашим таинствам, ты должен умереть. Не через двадцать-тридцать лет, а прямо сейчас! Сию же минуту! И у меня нет никаких гарантий, что обращение пройдёт как по нотам — организмы большей половины простаков не способны принять мой тёмный дар.
— Я готов, Мастер! — решительно ответил Матиас. — Если уж помру — так тому и быть! — Обреченно дернул он рукой, едва не расплескав остатки кофе. — Хотя… не хотелось бы сдохнуть так рано и бездарно…
— А ты мне действительно нравишься, Матиас! — расхохотался Каин. — Ты был бы отличным птенцом… Но нам действительно пора. Ты допил свой кофе?
— Да, Мастер! — глотком осушив чашку, произнёс гауптштурмфюрер СС. — Готов!
Вампир небрежно придавил чашкой крупную банкноту, намного превышающую сумму заказа и вышел на булыжную мостовую. Пройдя через два уютных дворика, застроенных традиционными фахверками, некоторым из которых насчитывалось по несколько столетий, древний вурдалак и Матиас Грейс вышли на достаточно оживлённую улицу Бургштрассе, которая вела из центра города в замок Вернигероде-Штольбергов.
— Знаешь, Матиас, — когда они подошли к уцелевшему участку древней крепостной стены, произнёс Каин, — первые укрепления Вернигероде появились в 13-ом веке. Я не был здесь во времена их возведения, но в полной мере оценил их значение в своё первое посещение города.
— И в чём же их уникальность? — поинтересовался профессор, которому было интересно услышать мнение столь умудрённого долгой жизнью существа.
— Эти городские стены служили не только для защиты горожан от нападения врагов, — ответил старый упырь, — но и как действенная экономическая мера. С помощью них город собирал пошлины с торговцев, которые торговали в городе, проезжали через него или останавливались на постой. Когда-то Вернигероде был окружен тремя десятками сторожевых башен, а в городе было трое ворот. Сейчас же почти вся стена и башни снесены… Знаешь, сколько раз я видел подобное? Не счесть! — Вурдалак не сталь дожидаться ответа Грейса. — И каждый раз мне становится немного грустно, что время так неумолимо…
Матиас с интересом взглянул на Каина. Его до сих пор не отпускало чувство, что всё произошедшее ему только кажется. Ведь рядом с ним сейчас неспешно шествовал человек (ну, по крайней мере он им когда-то был), имя которого не знал только совсем уж конченный идиот. Его имя стало нарицательным для обозначения злодея, убийцы и предателя.
Однако, впечатление Грейса о этом проклятом библейском персонаже, отчего-то разнилось с «официальной» церковной версией. Ну, совершенно не так Матиас представлял себе этого персонажа. Да, он, бесспорно, неисправимый злодей, проклятый не только людьми, но и самим Господом. Именно он стал первым убийцей, поднявшим руку на своего родного брата.
На его счету тысячи, а возможно, десятки и сотни тысяч жертв, учитывая его возраст. Однако то, как он попытался удержать Матиаса от непоправимой «ошибки» последствий обращения в упыря, очень сильно подействовало на профессора. Было заметно, что это древнее существо не настолько ужасно, как это принято было считать.
Однако, он знал Патриарха Каина слишком короткое время, чтобы сделать какие-то далеко идущие выводы. Однако это не отвратило его от желания стать вампиром. Матиас был уже не особо молод, а основная часть жизни уже была позади. Он, конечно, пока еще хорохорился и молодился, но кое-какие возрастные болезни его уже вовсю напрягали.
Сказывалась бурная молодость, проведенная во многочисленных археологических экспедициях, где порою приходилось ночевать на холодной голой земле, вдыхать едкие испарения болотистых джунглей, жариться в горячих пустынях, форсировать стремительные горные речушки…
Да много всего было, и здоровья эти путешествия профессору не прибавили. Он уже начал чувствовать, как потихоньку, мелкими шажками начала подкрадываться к нему неумолимая старость. Он уже был не так «бодр и весел», как еще какой-то десяток лет назад. Как начали давали о себе знать прежде незаметные органы, и как время от времени начали «сбоить» ранее безотказные функции организма.
Он понимал, что смертен, но не хотел мириться с этой мыслью. А встреча с самим Мастером Каином была расценена Матиасом, как настоящий подарок судьбы. Конечно, для кого-то этот «подарок» оказался последним в жизни, но для гауптштурмфюрера СС это было сравнимо с настоящим чудом.
Да и сам Мастер не отказал ему в просьбе, предупредив, что для профессора всё может закончиться не самым благополучным образом. Однако, если всё получится, Матиас обретет настоящее бессмертие. Поэтому игра однозначно стоила свеч, и Грейс был готов сделать свою единственную ставку.
По мере приближения к замковой горе, древняя вотчина колдовского рода предстала перед путниками во всей своей неподражаемой монументальности. Профессор даже залюбовался её кажущейся неприступностью.
— Я не перестаю удивляться человеческой непостоянности, — неутомимо поднимаясь в гору, продолжал делиться своими впечатлениями с Матиасом древний упырь. На самом деле все эти суровые постройки, как правило, никакие не средневековые. Я помню, как выглядел этот замок в моё прошлое посещение Вернигероде.
— Да, Мастер, — согласился с ним профессор. В своих экспедициях он тоже часто видел нечто подобное. — Очень многие сказочные и средневековые на вид замки на самом деле построены во второй половине 19-го века, когда пошла мода на всякую романтичную готичность. Чем сказочнее и уникальнее замок, тем скорее он новодел. Думается мне, что этот замок — по большей части ровесник Эйфелевой башни. Не старше.
— Согласен с тобой, мой юный друг, — согласился с его доводами упырь. — К тому же я видел, что это строение представляло собой в изначальном виде.
Так, перекидываясь ни к чему не обязывающими фразами попутчики наконец преодолели затяжной подъём и оказались у самых стен замка, где располагалась шикарная обзорная площадка. С этого ракурса легко можно было рассмотреть Старый город с высоты птичьего полёта. Древний упырь не стал спешить, а сполна насладился развернувшейся потрясающей картиной Вернигероде.
Грейс тоже присоединился к упырю, с удовольствием окидывая взглядом красные крыши, утопающие в зелени гор, предгорий и холмов. Справа возвышался острый шпиль Либфрауэнкирхе, слева башни церкви святого Сильвестра. А посередине — большая черная крыша — знаменитая Ратуша древнего города.
— Да, — хрипло произнёс вампирский Патриарх, остановившись взглядом на высоком шпиле церкви святого Сильвестра, украшенном позолоченным крестом, — после обращения тебе будет закрыть доступ в любую церковь и в освященные церковью земли. Ты не сможешь зайти на такие погосты и кладбища. А святая вода в первые годы твоей новообращенной жизни вообще тебя убьёт.
— Я постараюсь этого не допускать, Мастер Каин, — произнёс Грейс. — Я понимаю всю опасность существования новообращенного вампира.
— Птенца, — поправил его Каин, — или неоната[3]. Так принято называть «новорожденных» в нашей среде.
— Я понял, Мастер!
— Хорошо, — по-доброму улыбнулся вампир, но от этой улыбки у Матиса пробежали крупные мурашки по спине. — Расцвет замка пришелся на конец 19-го века, — вернулся к прерванной теме Каин. — Я, хоть и давно не посещал эти края, но и не выпускал из внимания ведьмовской ковен. На тот момент один из представителей рода Штольбергов — граф Отто достиг небывалых высот в кайзеровской Германии. Он фактически стал третьим лицом в государстве после кайзера и канцлера Бисмарка… Я, грешным делом, подумал, что Европейский ковен решил порвать со своим устоявшимся в веках правилом — не вмешиваться в дела простаков и хранить тайну одарённых…
— И? — Матиас не выдержал паузы, устроенной вурдалаком.
— В итоге я ошибся — Штольберг мощно и показательно разругался и с Бисмарком, и с кайзером, а также порвал всяческие отношения. Думаю, что Верховная ведьма накрутила хвост графу, а противиться это старой суке он не мог. Тем не менее граф дослужился до княжеского титула, т.е. выше уже некуда по иерархии простаков. Так что теперь семейка Штольбергов — стали князьями в глазах простых смертных. А князю Отто фон Штольбергу хотелось иметь и резиденцию себе под стать. Так в конце 19-го века замок Вернигероде обрел свой современный неоготический облик. Хотя мне больше нравился его дикий и средневековый вид, — добавил вурдалак. — Как по мне, сейчас он выглядит слишком беззубо и слащаво… Но Верховная ведьма одобрила преображение своей резиденции. А командует парадом здесь именно она. — Больше Каин нигде не задерживался, и сосредоточенно прошёл сквозь распахнутые ворота, выглядевшие так же монументально, как и сам замок.
Для чего древний вампир рассказывал всё это, Грейс так и не понял. Возможно, это древнейшее существо просто соскучилось по общению. Хотя, профессор полагал, что это не так. Но какая-то цель в этом потоке никчемной информации о заштатном немецком городишке явно присутствовала, и кое-какие интересные моменты гауптштурмфюрер СС запомнил.
Матиас послушно следовал за своим проводником, ничего больше не спрашивая. Во дворе их уже поджидали — двое угрюмого вида мужчин остановили Каина у самых ступеней, ведущих к парадному входу во дворец. Матиас тоже остановился за спиной Патриарха, размышляя над тем, что последует далее.
— Смертельные артефакты имеются? — прорычал один из охранников, делая странные пассы руками в опасной близости от Каина.
Если бы профессор наяву не сталкивался бы с проявлениями волшбы и колдовства, он бы подумал, что этот великовозрастный идиот просто сошел с ума. Но в движении его рук прослеживалась определённая «логика». Приглядевшись внимательнее, Грейс понял, что охранник рисует в воздухе сложную фигуру, отдалённо напоминающую магическую печать, вручённую ему бригадефюрером СС Вилигутом. И эту печать он весьма успешно использовал для защиты от вампира в ледяной пещере.
— Какие смертельные артефакты, ущербный? — натурально изумился упырь. — Чего-то я тебя раньше не видел… Похоже, новик? Если не хочешь проблем, — миролюбиво подытожил вампирский патриарх, — заканчивай этот балаган!
Но мужичок, похоже, не внял глазу разума, и продолжал формировать магическую печать. С каждым пасом и с каждым движением руки, с каждым непонятным для профессора словом, что скороговоркой бормотал этот суетливый маг, колдун или ведьмак (профессор пока не мог разграничить эти понятия) лицо Каина становилось всё смурнее и смурнее.
То хорошее настроение, с которым древний вурдалак прибыл в замок Верховной ведьмы, похоже, надолго его покинуло. А будь Матиас на месте этих охранников, он бы поостерегся злить прародителя всей вампирской братии на земле. Ведь участвовать в подобных противостояниях за его непередаваемо долгую жизнь Каину, скорее всего, приходилось неоднократно.
А раз он до сих пор цел и невредим, то поверженными приходилось быть противной стороне. И если бы сейчас можно было делать ставки, профессор, не задумываясь, поставил бы на Каина. Чего-чего, а опыта древнему упырю не занимать.
— Прости, родной, — тихо произнёс родоначальник кровососов, — я предупреждал…
Матиас не успел даже глазом моргнуть, как колдун, выделывающийся напротив них, потерял голову. Причем потерял он её не в переносном, а в самом прямом смысле этого слова. Его безголовое тело еще какое-то время размахивало руками, фонтанируя кровью из разорванных вен и артерий, а затем нелепо завалилось набок.
— Сколько добра пропадает… — недовольно произнес Каин, покачивая в руках двумя оторванными головами охранников. — И всё зря! С этой старой суки станется — она и кровь отравит! — злобно прошипел он, на мгновение выпустив клыки.
Обернувшись, гауптштурмфюрер СС увидел бьющееся в посмертных конвульсиях на брусчатке замкового двора второе обезглавленное тело. Когда Каин успел оторвать ему голову, профессор так и не заметил. Это произошло настолько быстро, что невозможно было даже представить.
— Ну, вот, — неожиданно прозвучал откуда-то сверху тонкий женский голосок, — теперь я точно узнаю дорогого и уважаемого владыку Варгоши! Добро пожаловать в мой замок, господа!
— И зачем тебе нужна была вся это лютая хрень, Изобель? — не стесняясь в выражениях, поинтересовался Каин у миниатюрной молодой и прекрасной девушки, стоявшей на балконе второго этажа.
— Я хотела проверить, насколько ты изменился после очередного затворничества, — без какого-либо сожаления по обезглавленным слугам, произнесла девица. — В прошлый раз мне не понравился твой «духовный настрой» — ты слишком размяк, Владыка…
— А ты у меня теперь навроде исповедника, Верховная? — рассмеялся упырь, сверкнув угольками в глазах. — А не боишься, что я и тебе башку оторву?

[1] У чистой воды нет ни вкуса, ни запаха, потому что она состоит из молекул воды (H₂O), которые не вызывают вкусовых или обонятельных ощущений при контакте с нашими органами чувств. Вкус и запах воды, которые мы часто ощущаем, обусловлены наличием примесей и растворенных веществ, таких как минералы, соли, органические соединения и газы.
[2] В Книге Бытия говорится, что Каин был земледельцем, то есть занимался обработкой земли и выращиванием растений.
[3] Неонат — это новорожденный или младенец, обычно в контексте ветеринарии, относится к щенкам и котятам в первые дни и недели жизни. В этот период у них происходит интенсивное развитие и адаптация к самостоятельной жизни. В более широком смысле, термин «неонат» может относиться к любому новорожденному животному или человеку.



Глава 14

Но девушка, стоявшая на балконе, совершенно не испугалась угроз Каина.
— Вот за это я тебя ценю и уважаю, владыка! И должна же была я как-то проверить своё новое оружие — весьма убойный конструкт против упырей? — ничуть не смущаясь, поведала девица о своих планах по устранению Каина.
Так же профессор обратил внимание на тот факт, что ведьма называла патриарха кровососов владыкой Варгоши, а не Каином. Видимо, настоящее имя первого вампира было ей неизвестно. И руководству Рейха Каин представился именем именно этого мадьярского персонажа.
А вот упыри из горной сербской деревушки называли своего прародителя его истинным именем — Каин. От них у вампирского патриарха никаких секретов не было. Похоже, что всё население этой деревушки являлось неонатами Мастера.
— Новое оружие? — Древний вампир даже не напрягся, обсуждая с ведьмой её неудачную попытку себя убить. — Боюсь, что тебя бессовестно обманули, — ядовито сообщил он девице с балкона, — эта магическая формула стара как мир! Я научился ей противостоять, когда тебя, да и всего вашего рода еще и в помине не было, девочка моя, глупенькая!
— Вот за что я тебя люблю, кровосос ты мой, зубастенький, так это за твоё непрошибаемое спокойствие!
Матиас, конечно, не назвал бы спокойствием откручивание одновременно двух человеческих голов с их законных мест. Но старые «друзья-приятели», наверное, знают о повадках друг друга куда больше, чем сторонний наблюдатель. А какой Каин в гневе Грейс старался не думать и не представлять.
А вот та молодая и весьма соблазнительная особа, стоящая на резном балконе в легком ситцевом платьице, похоже, знала Мастера Каина (только под именем господаря Варгоши) куда лучше остальных. Да и то, как относился к ней сам упырячий патриарх, тоже могло сказать о многом.
— Но, может, всё-таки признаешь, — продолжила ведьма, игриво подкручивая локон вокруг пальца, — что мой «устаревший» конструкт всё-таки слегка опалил твои драгоценные ресницы и поджарил твою мраморную кожу?
Каин медленно провёл рукой по лицу, словно проверяя, целы ли его черты. Затем его губы дрогнули в едва уловимой усмешке:
— Опалил? Дитя, ты даже не представляешь, насколько сильно обманываешься в своих предположениях. Но, увы… — Упырь сделал шаг вперёд, а его фигура вдруг «размазалась», словно скрываясь в неизвестно откуда взявшемся сером тумане.
Матиасу показалось, что тени балкона, на котором стояла ведьма, будто притянулись к вурдалаку, соединяясь с его «расфокусировавшейся» фигурой. Рядом с тенью ведьмы появилась и тень Мастера. Профессор почувствовал, как его обдало стылым ветром и сырым ароматом свежей земли — запахом открытой могилы. Помимо воли по его спине крупными мурашками пробежала дрожь.
— Если бы ты действительно знала нужную формулу, а не её жалкую пародию, — прошептал на ухо Верховной ведьме упырь, появившийся рядом с ней на балконе, — я бы уже пылал, как факел. Но берегись, Изабель, — «эротично» продолжал нашептывать Каин, — если я пойму, что ты действительно что-то задумала против меня… Тебе не повезёт так, как этим двоим шутам, — патриарх упырей поднес одну из оторванных голов, которую продолжал держать за волосы к самому лицу Верховной ведьмы. — Ты будешь умирать долго и мучительно… Поверь, я знаю, как продлять вечно такие удовольствия…
Ведьма знала, что древний упырь не блефует. Но она лишь рассмеялась — звонко и беззаботно, будто они обсуждали не попытку его убийства, а какую-то светскую сплетню, не стоящую особого внимания. Этим она пыталась отвлечь внимание кровососа от основной проблемы. Но, видимо, у неё не очень-то получилось.
— Ну же, Варгоша! — Ангельским голоском произнесла она, погладив вампира по бледной ледяной щеке, на которой отчетливо выделялись чёрные вены. — Разве тебе не скучно жить целую вечность, когда никто не может бросить тебе вызов?
— Ты играешь с огнём, Изабель!
Матиас видел, как глаза вампира, чёрные и бездонные, вспыхнули алым, а выдвинувшиеся клыки чудовищно преобразили черты патриарха.
— А мне нравится его тепло, Владыка! — Ведьма распахнула руки, будто готовая обнять весь мир.
И в этот момент Грейс понял, что Каин не тронет её. А если и тронет, то, по крайней мере, не сейчас. Профессор перевёл взгляд на патриарха, пытаясь понять, что связывало этих двоих? Старая дружба? Враги? Или что-то куда более тёмное и проклятое?
— Ладно-ладно, не сердись! Тебе не к лицу боевая трансформация, Варгоша! — Изабель махнула рукой перед оскаленной мордой вампира, словно отмахиваясь от назойливой мухи. — Фу таким быть! Оставим наконец, наши разногласия и поговорим конструктивно…
— Конструктивно? — Утробное рычание вурдалака сменилось на ледяной смешок, и его черты медленно, словно растекающаяся тень, вернулись к человеческим. Каин провел ладонью по лицу, словно стирая остатки звериной ярости. — Помоему, ты просишь невозможного, Изабель. Где ты, а где конструктив? Хотя, красных дней у тебя нет уже лет триста-четыреста…
Верховная ведьма искоса бросила быстрый взгляд на вампира, а потом вдруг рассмеялась — звонко, будто сорвавшаяся струна:
— А может просто признаем, наконец, что мы оба упрямы как черти, Варгош?
— Что есть, то есть, Изабель! — Упырь наконец открыто улыбнулся, а Матиас вдруг почувствовал, как в воздухе что-то неуловимо изменилось.
Воздух, ранее густой и тяжелый, давивший всё это время на профессора тяжелый грузом, неожиданно «развеялся», став лёгким и прозрачным, словно после только что отгремевшей грозы. Грейс незаметно перевёл дыхание.
В воздухе все еще висело напряжение, но теперь оно приобрело иной оттенок — не угрозы, а чего-то… добродушно-приятельского, что ли. Если, конечно, это определение можно применить к двум древним монстрам из страшных сказок, для которых лить чужую кровь так же просто, как обычную воду.
Но на данный момент их общение незаметно перешло в область дружеских подшучиваний или взаимных подколов. А это было куда лучше открытого противостояния в самом начале встречи.
— Ох уж эти ваши вампирские штучки, — Изабель покачала головой, притворно вздыхая. — Вечно сначала рычание, клыки, драматичные паузы… А потом вдруг — бац! — и улыбочка до ушей. Как будто ничего и не было.

Каин приподнял бровь, медленно вращая в руках оторванную голову.
— Ты хочешь сказать, что мне стоит быть предсказуемее? — Он прищурился, и в его взгляде промелькнула опасная искорка. — Изобель, дорогая, если бы я был предсказуем, тебя бы уже давно не было в живых.
— Ой, ну вот, опять начинаешь! — Ведьма притворно надула губы. — Хорошо, признаю — ты страшный и непредсказуемый. Доволен?
Упырь хрипло рассмеялся, и его смех, казалось, исходил не только из его горла, но и откуда-то из «глубины веков» — глухой, тёмный, будто эхо из забытой гробницы.
— Очень, — прошипел он, на мгновение вновь выпустив клыки. — Но всё равно не настолько, чтобы забыть, что ты в очередной раз пыталась меня «поджарить» на медленном огне.
— Поджарить? — Ведьма притворно приложила руку к груди, изображая шокированную невинность. — Я просто хотела… осветить твою вечность.
— Осветить? — Каин склонил голову набок, его губы растянулись в медленной, хищной ухмылке. — Ты уверена, что правильно понимаешь значение этого слова?
— Ну… это незначительные детали! — Она беззаботно махнула рукой.
— Кстати, не пора ли нам поговорить об этих незначительных деталях?
— Куда же без них? — притворно вздохнула ведьма. — Эй там, — громко крикнула она, — приберитесь во дворе! И проводите нашего гостя в трапезную! — Не забыла она и про оставшегося во дворе профессора.
Во дворе тут же засуетились многочисленные слуги из простаков, прислуживающие колдовской семейке уже не одно поколение. Матиасу же с большим почтением предложили пройти в замок.
— По старой привычке таскаешь за собой пищу из простаков? — поинтересовалась ведьма, когда профессор скрылся в замке. — Редкая группа крови, или просто особый вкус?
— Это другое… — ответил упырь. — И его присутствие касается нашего предстоящего разговора.
— Умеешь ты заинтриговать, Варгоша, — вновь беззаботно рассмеялась Верховная ведьма. — Ну, пойдём, поговорим по душам, раз такое дело…
— А она у тебя имеется, эта душа? — хрипло рассмеялся владыка, тоже не упустив шанса «по-дружески» подколоть ведьму. — Как говорят простаки — ты её давно продала своему павшему господину.
— Пусть мелят, пустобрёхи, — отмахнулась от его слов Изабель, — может мука получится.
Они вышли с балкона, оказавшись в богато обставленном каминном зале, выполненном в «рыцарском» стиле. Грубые морёные балки, расшитые золотом цветные стяги с гербами, и многочисленные рыцарские доспехи в каменных нишах. История графского рода Штольбергов уходило корнями в глубину веков.
В каминном зале пахло дымом, воском и чем-то старинным — словно сама история пропитала эти стены. Огромный камин пожирал поленья, отбрасывая на стены танцующие тени, а в углу стоял массивный дубовый стол, заваленный пергаментами, склянками и загадочными артефактами.
Огромные дубовые кресла с резными подлокотниками в виде львиных голов окружали камин, их обивка из тёмно-бордового бархата местами была потерта от времени, но от этого выглядела ещё благороднее. На каменном полу лежали шкуры медведей и волков, их когти и зубы поблёскивали в свете пламени, будто напоминая о былых охотах и битвах.
Над грубым каминным порталом из дикого камня висел огромный меч в золочёных ножнах — семейная реликвия, овеянная легендами, как увещевала всех Верховная ведьма. Чуть выдвинутый из ножен клинок был испещрён загадочными рунами, а рукоять украшена крупным рубином, в глубине которого, казалось, пульсировал собственный огонь.
Когда-то давно Изабель с помощью этого загадочного клинка, о происхождении которого Мастеру было ничего не известно, пыталась отрубить ему голову. Но, как обычно, в этом не преуспела. А со временем попытки разделаться с патриархом упырей превратилось у них в этакую «эротическую» игру, после которой ведьма с упоением отдавалась горячему сладострастному сексу с хладнокровным древним вурдалаком.
У противоположной стены возвышался книжный шкаф с тяжёлыми фолиантами в кожаных переплётах. Некоторые из них были скованы цепями, словно содержали знания, слишком опасные для чужих глаз. Между ними стояли бюсты достославных предков Изабель– великих колдунов и ведьм, а их каменные взгляды, казалось, следили за каждым, кто осмеливался нарушить покой этого зала.
Тени, рожденные пламенем очага, будто оживали на стенах — их извилистые очертания напоминали то силуэты древних драконов, то причудливые узоры забытых рун. Время здесь текло иначе: массивные часы с позолоченным маятником, стоявшие в углу, отсчитывали секунды с неторопливым, почти церемонным достоинством. Их тихий перезвон сливался с шепотом страниц, когда внезапный порыв ветра заставлял дрогнуть пламя и колыхал занавеси у высоких окон.
Войдя в каминный зал в сопровождении слуг, Матиас как будто почувствовал всем своим естеством царившую здесь атмосферу древней таинственности. А она была такой, будто само время здесь застыло — негромкий шепот пламени смешивался с тихим скрипом старых балок, словно сам замок вздыхал, вспоминая былые времена.
И окружающая обстановка весьма импонировала профессору истории и археологии, словно он сам родился и вырос в этом замке. Ведь именно так он и представлял то идеальное место, в котором сам бы хотел жить и, в конце концов, умереть. Он уселся в одно из трех кресел у камина — туда, куда ему указала хозяйка замка.
— Так о чём же этот таинственный разговор, Варгоша? — Изобель элегантно уселась в центральное кресло с высокой резной спинкой, лениво поправляя складки своего несерьёзного и лёгкого ситцевого платья. — Или ты решил наконец признаться, что просто скучал по моему непередаваемому очарованию?
Упырь хрипло кашлянул, присаживаясь по правую руку от ведьмы в единственное оставшееся свободным кресло. Закинув ногу на ногу, он сцепил в замок на колене свои длинные, но крепкие пальцы.
— Ты знаешь, Изобель, что я не из тех, кто тратит слова на пустые любезности, — неторопливо проскрипел он. — Поэтому буду говорить прямо…
— Подожди! — остановила его Верховная ведьма. — Я, как радушная хозяйка, не могу не предложить вам угощение и выпивку! Как зовут твоего спутника, владыка Варгоши?
— Его зовут Матиас, — ответил вампир, но профессор уже и сам вскочил с кресла и, прищелкнув каблуками, произнёс:
— Гауптштурмфюрес СС Матиас Грейс, доктор исторических наук и профессор археологии Берлинского университета, фройляйн[1] Изабель!
— Фройляйн? — Изобель приподняла бровь, её губы искривились в лёгкой усмешке. — Спасибо, милый мальчик. Я действительно так хорошо и молодо выгляжу? — Её взгляд стал чуть острее, будто перед ней внезапно развернули любопытный манускрипт с двойным дном.
— Я не встречал никого прекраснее вас, фройляйн Изабель! — не покривив душой, ответил Матиас.
Он до сих пор не понимал, почему Каин называл Верховную ведьму старой сморщенной сукой, когда она была так хороша собой и едва ли выглядела старше двадцати пяти лет. Умом он понимал, что, скорее всего, тут замешана настоящая магия. И, на самом деле Верховная ведьма уродливая старая карга с длинным загнутым носом с огромной волосатой бородавкой. Однако глаза говорили ему совершенно обратное.
— Берлинский университет? — Голос Изобель прозвучал сладко, как старый коньяк. Слова Матиаса ей пришлись по нутру — лесть она любила. Но также в её голосе явственно читались и острые нотки. — Неужто там до сих пор преподают «истинную» историю… Или только ту, что удобна нынешнему Рейху?
— Фройляйн Изобель, — Матиас слегка наклонил голову, стараясь сохранить учтивый тон, — вы совершенно правы. Наука должна быть вне политики…
— Должна? — Ведьма рассмеялась, и этот звук напомнил звон хрустальных бокалов. — Милый мальчик, разве хоть что-то в этом мире должно быть тем, чем оно не является?
Ответить на это Матиас не успел — ведьма позвонила в колокольчик, и тут же возле камина материализовался вышколенный слуга в золоченой ливрее, поставив на столике перед ними большой серебряный поднос с двумя графинами, заполненными тёмно-рубиновой жидкостью и тремя хрустальными бокалами.
— Гауптштурмфюрер СС… — задумчиво произнесла ведьма, беря наполненный слугой один из бокалов. — Мальчик из птенцов рейхсфюререра СС Генриха Гиммлера? Не так ли, Владыка?
— Так, Изабель, — кивнул Каин. — И именно об этом я и хотел с тобой переговорить…
— Попробуй это вино, мальчик, — протянула она второй бокал Матиасу. — Владыка Варгоши не сумеет оценить его по достоинству — а оно особенное… Сделано по специальному рецепту, с добавлением магических трав и ингредиентов… Выдержано в течении нескольких столетий — как раз с тех пор, когда люди ещё не пытались переписывать историю, а просто… умирали за неё.
Каин хрипло засмеялся, протягивая руку к оставшемуся бокалу, наполненному из другого графина. По источаемому резкому запаху железа, Матиас понял, что там свежая кровь.
— Всё как ты любишь, милый! — произнесла ведьма, наблюдая как вампирский патриарх прикладывается к темной густой жидкости. — С нотками огненного дара…
Матиас тоже медленно поднёс бокал к губам, ощущая тяжёлый аромат вина — смесь тёмных ягод, дыма и чего-то неуловимо древнего, словно сам воздух из забытых эпох. Первый глоток обжёг ему горло, но не огнём алкоголя, а странной, почти мистической жгучестью, будто в вине растворились искры магии.
— Оно… меняется во рту… — пробормотал он, удивлённый. Вкус переливался от терпкой горечи к сладости, затем к чему-то металлическому, словно кровь, но без отвращения — скорее, как слабое воспоминание о ней.
— Потому что оно живое, — улыбнулась Изобель, её глаза вспыхнули алым в отблесках камина. — Вино для тех, кто помнит. А ты помнишь что-нибудь, гауптштурмфюрер? — Вопрос прозвучал невинно, но Матиас почувствовал, как на его шее затягивается незримая петля. Похоже, что ведьма как-то его проверяет. Вот только непонятно для чего?
Голова профессора неожиданно пошла кругом, и он, неожиданно, сказал совершенно не то, что собирался:
— Я помню, что истина не принадлежит никому: ни рейху, ни церкви, ни даже вам, фройляйн Изабель.
Ведьма рассмеялась, и её смех на этот раз зазвенел, как разбивающееся стекло.
А он несомненно умён! — воскликнула она, обращаясь к Каину. — Ты всегда находишь такие интересные игрушки, Владыка…
— Матиас не игрушка! — рыкнул Каин, отставляя пустой бокал в сторону. Его пальцы сжались так, что тонкий хрусталь треснул, оставляя на ладони кровавые порезы, которые мгновенно затянулись. — Он здесь, потому что устроил мне встречу с Гиммлером! Что ты творишь, Изабель? Зачем ты помогла этому никчемному потомку Вилиготенов вновь обрести силу? Думаешь, я не узнал тот конструкт, который ты опробовала на мне сегодня? Ведь это его наследие! Ты хочешь опять ввергнуть нас в жернова магических войн? Или возродить жуткие времена инквизиции? Ну же, не молчи! Иначе я могу спросить по-другому!
— Ты будешь угрожать мне в моём же собственном доме? — Ведьма неторопливо допила вино и прищелкнула пальцами.
Стены зала вдруг ожили — гербовые стяги зашевелились, а рыцарские доспехи в нишах повернули шлемы, словно наблюдая за происходящим. Даже тени от камина перестали двигаться и замерли в неестественных формах.

[1] Еще 50 лет назад в Германии обращаться к женщинам следовало с учетом их статуса: «фрау» — для замужних женщин и вдов, а «фройляйн» (Fräulein) — для молодых незамужних девушек.



Глава 15

Октябрь 1942 г.
СССР
Окрестности с. Покровка
Зона оккупации войсками вермахта

— Ангел Господень? — хрипло прошептал отец Евлампий, впившись скрюченными пальцами одной руки в рясу, а второй сжимая наперсный крест. Его пальцы дрожали, но взгляд не отрывался от сияющей фигуры.
— Ля, какая херувима… — Ахнул дед Маркей, даже выпустив любимую винтовку из своих рук.
Я почувствовал, как по спине пробежал холодный пот, несмотря на адский жар вокруг. Да, это был настоящий ангел, огромный, метра под три ростом, но не тот, с церковных фресок — мягколицый и златокудрый, с добрым и всепрощающим лицом. Нет! Он был самим олицетворением гнева.
Его сверкающие доспехи, отражающие буйство огня, казалось, и выкованы из языков пламени, а развёрнутые крылья — отнюдь не банальные птичьи перья, а стальные лезвия, сложенные в бесконечные ряды. С их разворотом в воздухе звенело тихое пение стали.
— Оберегись, Месер! — прошипела Глория, которую уже покинул сформированный и сжигающий округу конструкт. Она схватила меня за рукав, а её длинные ногти впились в мою кожу, раня её даже через грубую ткань. — Это не посланник… Это — наш приговор!
Ангел медленно поднял руку, и земля «взвыла», задрожав натуральным образом. От его пальцев в воздухе потянулись изломанные «трещины», заполненные тем же ослепительным светом, что и его крылья. Похоже, что само пространство не выдерживало выплескивающейся из его рук силы. Трещины бежали к нам, как змеи, жаждущие укуса.
— Ты это, крылатый, не балуй! — закричал старик, подхватывая с земли карабин.
Но слова деда не подействовали на Божьего посланника, как и пули, метко выпущенные в ангела из снайперской винтовки. Он их попросту не заметил, что весьма раздосадовало старика.
— Ну уж, нет — со мной этот фокус не пройдёт! — Черномор вдруг рванулся вперёд, а его борода взметнулась, как живая, сплетаясь в «круглый» гигантский щит, источающей концентрированную тьму.
Мрак встретился со светом — и мир «взорвался» вокруг нас, а потом завис в «белом» молчании. Я зажмурился, но даже сквозь закрытые веки видел, как тьма внутри меня «зашевелилась». Однако, к моему глубокому удивлению, щит из бороды Черномора выдержал неистовый удар Божьего вестника.
Огненный свет, вспыхнувший при столкновении щита Черномора и силы архангела, частично поглощенный тьмой, стал медленно рассеиваться, оставляя после себя выжженную землю и дрожащий воздух. Но ничто не могло сравниться с тем холодом, что исходил от самого крылатого посланника.
— Сам архистратиг Михаил снизошёл к нам, грешным… — прошептал отец Евлампий, и его голос дрогнул от благоговейного ужаса.
А Ангел продолжал стоять там же, в свете падающего с небес огня, словно воплощение самой чистоты и неотвратимости Божьего гнева. Его доспехи сверкали, как отполированные алмазы, а взгляд… этот взгляд был холоднее ледников, древнее звёзд и острее любого меча.
Я почувствовал, как ноги стали ватными, но хрен-то он познает мой страх! Если мне суждено сегодня погибнуть, я сделаю это с честью. А уничтожение такого количества врагов по-любому поможет нашим парням быстрее погнать фашистов с нашей земли!
Архангел медленно шагнул вперёд, прямо по языкам огня под его ногами. Земля под его поступью дрогнула, и потухла, покрываясь инеем там, где ступала его нога.
— Покайтесь, грешники! — Его голос не гремел — он натурально «резал» без всякого ножа — тихий, чистый, абсолютный. Как будто сама реальность содрогалась от его приказа.
Михаил повернул голову и поймал мой взгляд, и я увидел в его глазах всё — каждый грех, даже его малозначительную «тень», каждую каплю пролитой мною крови… И тогда я понял, почему мне было так страшно. Это был не просто ангел — это был судья. А мы… Мы все были виновны!
Я взглянул на колдуна и показал карлику оттопыренный большой палец. Не знаю, понял ли меня коротышка, но то, что сегодня он спас нас всех — бесспорно. Его неимоверно длинная борода после могучего удара, нанесенного ангелом, основательно укоротилась.
Черномор откашлялся, плюнув в сторону комком чёрной слизи. В его маленьких глазках всё ещё горела искра боевой ярости. Борода карлика была обожжена, а концы её тлели, как угли, постреливая в воздух небольшими клубами едкого дыма. Однако, энергия от погибающих тысяч и тысяч врагов продолжала поступать, потихоньку наполняя безразмерный резерв коротышки, вновь удлиняя его бороду.
— Покаяние — ваш последний шанс! — вновь громыхнул Михаил, и его слова вонзились в разум, как лезвия.
Отец Евлампий упал на колени. При этом крест в его руке треснул пополам. Губы монаха шептали молитвы, а глаза были полны отчаяния. Он четко понимал — здесь нет места прощению. И его земные дни сочтены. Глория сжала мою руку ещё сильнее, её ногти уже проткнули ткань, и я почувствовал, как тёплая кровь стекает по моему запястью.
— Он не остановится, — прошептала она. — Он пришёл за всеми нами: за тобой, за мной… За каждым, кто прикоснулся к этой силе…
— Да ну тебя в пень, пернатый! — неожиданно рявкнул коротышка, расправляя плечи и выпячивая вперед бочкообразную грудь. — Ты думаешь, твоё грёбаное сияние меня пугает? Я видел таких, как ты — блестящих, самоуверенных донельзя… Но все они падали, когда моя тьма добиралась до их сердец!
А карлик, оказывается, еще тот боец! Похоже, недаром он вырос в среде отбитых и отмороженных на всю голову инеистых[1] великанов. Не боится ничего и никого! Михаил ничего не ответил на этот презрительный выпад коротышки. Он лишь поднял руку, и на этот раз свет в его ладони собрался в сияющий меч — тот самый, что некогда изгнал Люцифера из рая. Лезвие горело так ярко, что на него было больно смотреть.
— Держись, ведьмак! — Я почувствовал, как «тень», запертая внутри меня, дёрнулась в ответ. — Или ты позволишь ему решить всё за тебя? — прошептал голос первого всадника в моей голове.
Но ничего предпринять я не успел, потому что в этот момент земля под ногами Михаила «взорвалась». Но не огнём, а зелёным «гнилушечным» свечением. Из трещин выползли изумрудные щупальца, обвивая ноги вестника, а из-под земли поднялась фигура в рваном плаще, с лицом, скрытым под капюшоном и изогнутой медной косой в правой руке.
— Тю-ю-ю, — изумлённо выдохнул старикан, — вот и саму смертушку сегодня лицезреть довелось… Не к добру это, не к добру! Надеюсь, что ты не за мной?
— Кажется, я опоздал к раздаче? — раздался шелестящий хриплый смех — братишка Смерть стоял между нами и архангелом. И впервые за всё время Михаил замер, не зная, что предпринять.
— Ты?.. — Архангел сжал меч так, что свет от него ослепил нас на мгновение.
        — Да, я, — спокойно произнёс четвёртый всадник. — Лучше опусти свою сияющую игрушку, иначе я напомню тебе, что даже ангелы — смертны! Ведь ты здесь без         Его         дозволения, Михаил…      
Архистратиг не ответил, лишь засверкал еще интенсивнее, развеивая «пеплом», сковавшие его путы. А затем он вновь шагнул к нам, вновь сотрясая землю и угрожающе размахивая своим сияющим мечом.
— Ты не пройдешь! — произнёс Смерть, а лезвие его «инструмента» полыхнуло изумрудом. — Возвращайся на Небеса — там твоё место!
Но архангел не внял гласу четвертого всадника, продолжая буром на него переть, шумно дыша, словно разгневанный бык на красную тряпку. Земля продолжала вздрагивать от его мерной поступи.
— Ты не пройдешь! — повторно выкрикнул всадник Апокалипсиса, ударив рукоятью своей косы в каменную поверхность с уже затухшей печатью.
Земля от удара тоже взбрыкнула, свалив с меня и Глорию с ног. Но Ангел устоял, продолжая медленно приближаться. А когда он вскинул над головой пылающий меч, Смерть резко обернулся к нам и крикнул:
— Бегите, глупцы!
Глория резко дёрнула меня за рукав, выводя из какого-то ступора, в который меня на мгновение погрузило сияние архистратига. Бодаться с такой силой у нас не хватило бы никаких резервов.
— Бежим! — Голос старой ведьмы был полон животного ужаса.
— Бежим… — согласно выдохнул я, толкая Глорию на заблаговременно открытую чудесную тропинку лешего.
Пока я бежал к батюшке, абсолютно потерявшему голову от всего происходящего, я накачал свои мышцы магической энергией. Достигнув монаха, я без слов ухватил его за рясу в районе шиворота и поясницы, а затем с треском ткани оторвал дородного священника от земли и буквально забросил его в заросли.
Дед Маркей, наблюдающий за всем с ехидным прищуром, похоже свыкся с бредовостью происходящих вокруг него событий.
— Силен, Холера! — только и покачал он головой, проследив за полетом священника в кусты, направляясь следом. — Тады я тоже пошел?
— Приведи его в порядок, дед! — прокричал я, хватая в охапку карлика и забрасывая его себе на закорки. С такими короткими ножками — бегун из него совершенно аховый.
Я залетел на тропу лесного владыки, даже не обернувшись посмотреть, что творится за моей спиной. Неужели две столь могучие силы сойдутся в смертельной схватке за обладание нашими никчёмными душами и телами? Но земля продолжала трястись, а затянутое черными тучами небо грохотало и изрыгало молнии.
Когда ветки деревьев и кустов сомкнулись и за моей спиной, а впереди я обнаружил широкую спину монаха, улепетывающего следом за ведьмой и дедом Маркеем во все лопатки, я немного смог перевести дух. Теперь надо оторваться как можно дальше — ведь чудесная тропа лешего пролегала в «ином» пространственном измерении. У меня тлела надежда, что сошедшему с Небес ангелу недоступны такие умения.
Чудесная тропа извивалась перед нами, как живая, то сужаясь до узкой звериной тропки, то расширяясь до размеров просеки. Воздух здесь был густым, наполненным запахом прелых листьев и древней магией лесных хозяев. Ветви деревьев смыкались над головой, будто пытаясь скрыть нас от небесного гнева.
Глория бежала впереди, мелькая между стволов, как путеводная звезда. За ней виднелась сухая фигура неунывающего старика. Отец Евлампий, тяжело дыша, тащился за дедом, крепко сжимая в руках обломки своего креста. Его глаза были широко раскрыты, но не от страха, а от потрясения. Он видел архангела. Видел Смерть. Видел, как два вечных служителя Божьей воли сошлись в схватке… И теперь его вера трещала по швам. И я легко читал его сумбурные мысли.
Черномор на моей спине ёрзал и ругался:
— Чёрт бы побрал эти кусты, командир! Моя борода…
— Заткнись и держись крепче! — процедил я сквозь зубы, чувствуя, как мышцы трещат от напряжения. Карлик был хоть и мелкий, но довольно увесистый. Мне казалось, что дерьма в нем центнера на два. — И бороду свою чертову крепче держи!
Сзади донесся оглушительный грохот — будто небо раскололось пополам. Я рискнул оглянуться и увидел, как «зелень разложения» и свет сплелись в безумном танце, буквально разрывая ткань реальности. Деревья вокруг нас содрогались, а листья осыпались дождём.
— Неужели они дерутся? — изумленно выдохнул я.
— Похоже на то! — Черномор дёрнулся на моей спине, стараясь посмотреть назад. — Беги быстрее, командир, пока нас не стёрло в порошок!
Я рванул вперёд, как свихнувшийся сайгак, едва успевая уворачиваться от низко нависающих веток. Мои лёгкие горели, как раскалённые мехи, а в висках стучали безумные молотобойцы. От идущих по окружающему нас миру волн противостояния могучих Высших Сил, чудесная тропа петляла так, что даже я, знавший её секреты, мог запросто сбиться. Но сейчас она была нашей единственной надеждой.
Я швырнул в забитые мышцы еще силы, ощущая, как магическая энергия пульсирует в каждой клеточке моего тела. Воздух на тропе уже казался густым, словно жидким, и каждый вдох обжигал легкие. Ветви хлестали по лицу, оставляя на коже тонкие порезы, но я даже не чувствовал боли — только адреналин, только ярость бегства.
— Батюшка, добавь! — уткнувшись в маячившую передо мной широкую спину священника, хрипло выдавил я.
Но мои слова утонули в новом оглушительном «взрыве», раздавшемся позади нас. Земля вздыбилась, и стволы древних деревьев затрещали, переламываясь как тонкие спички. Я оглянулся — и холодная дрожь пробежала по спине: Михаил пробивался сквозь «границы миров», разделяющих чудесную тропинку и реальный мир.
Его размытая и слепящая глаза фигура мерцала между деревьями, словно призрак, а его металлические крылья резали пространство, как раскаленные лезвия. Перед ним воздух горел и трескался, образуя мерцающие пространственные разломы.
— Он идет по нашему следу! — завопил Черномор, впиваясь мне в плечи. — Беги, командир, Ящер тебя задери! БЕГИ!!!
Я уже не чувствовал ног. Только бег. Только этот проклятый лес, который вдруг стал казаться бесконечным. Уже и магия не помогала — похоже, что моя физическая составляющая достигла своего предела. Откуда в этом коротышке столько веса? Кость тяжелая, великанская, что ли? Начали меня посещать откровенно дурацкие мысли. Батюшка, по ощущениям, и того меньше весил…
Неожиданно я ощутил, что Черномор как-то подозрительно замер, словно окаменел. Только его всё удлиняющаяся борода, которую он старательно наматывал вокруг себя, продолжала цепляться за ветки. И тут коротышка вздрогнул всем телом, а от него отошла настолько мощная энергетическая волна какого-то убойного заклинания, что едва не сбился с хода, пытаясь посмотреть назад.
— Не оглядывайся! — заверещал карлик, словно его режут. — Беги, командир, иначе нам всем хана!
Прибавить я уже был не в состоянии — карлик для меня уже весил, похоже, целую тонну. А потом позади рвануло так, что ударной волной меня сбило с ног и по воздуху понесло вдоль тропы, как и батюшку с Глорией, и деда Маркея. Весь мир начал для меня вращаться в калейдоскопе веток, земли и клубов дыма.
Мы рухнули в густые заросли, проламываясь сквозь кусты, словно пушечные ядра. Глория, зарычав, вцепилась когтями в ближайший древесный ствол, тормозя полёт, а священник, кувыркаясь, приземлился в какой-то колючий куст с приглушённым стоном. Меня же протащило ещё метров десять, пока я наконец не врезался во что-то твёрдое — похоже, в поваленный дуб.
— Осторожнее, командир! — донесся откуда-то скорбный голос Черномора, но он звучал глухо, будто карлик кричал из-под земли. — Ты меня придавил…
Я попытался встать, но тело не слушалось. В глазах плясали чёрные пятна, а в ушах стоял звон, перекрывающий все остальные звуки.
— Что, чёрт возьми, это было⁈ — Я закашлялся, выплёвывая комок земли и нашел в себе силы перевернуться, освобождая придавленного карлика.
— Вы живы, Месер? — Первой рядом со мной появилась Глория, ухватив меня за плечо.
— А не плохо так бумкнуло, а⁈ — Перестав копошиться, Черномор сумел подняться на ноги. — Будет ему салом по сусалам, как дед Маркей говорит… Так что ль, старик?
— Воистину так… — ответил старик, кое как сумев отдышаться. — С малолетства так не бегал!
Оглядевшись, я понял, что тропа лешего за нами исчезла, и мы вновь выпали в реальный мир. Вместо чудесной дорожки клубился мерцающий туман. Воздух оказался настолько сильно насыщен магическим перегаром, что он натурально жёг кожу, как мороз, и искрился при каждом нашем движении. Дышать тоже было тяжело. Но всё это нас не пугало — ангельская погоня за нашими тушками где-то потерялась.
Туман магического перегара клубился густыми волнами, скрывая лес за плотной пеленой. Деревья вокруг тоже выглядели неестественно — стволы черные, будто обугленные, но листья на них странно шевелились, словно живые. От земли струился слабый, фосфоресцирующий свет.
Черномор отряхнулся, но его борода была изрядно перепачкана грязью, забита сухими листьями, травой и иным мусором.
— Проклятый пернатый! — проворчал он, потирая ноющую поясницу.
— Чем это ты его? — поинтересовался я, указав на туман.
— Да было у меня в запасе одна волшба от родственничков — инеистых великанов. Но у меня на неё никогда не хватало магии… А тут такая оказия! Потом покажу, как эта хрень великанская работает!
Я кивнул и подошел к отцу Евлампию, молча сидевшему на голой земле у расцепленного дерева. Его руки дрожали. В ладонях он сжимал остатки креста, словно пытаясь найти в них утешение.
— Батюшка?.. — Я мягко дотронулся до его плеча.
Отец Евлампий вздрогнул.
— Он… он был настоящий… — прошептал священник. — Архангел Михаил. Сам… Как мне теперь жить с этим грузом?
— Перестать трястись и почувствовать себя настоящим мужиком! — пафосно заявил коротышка, наматывая свою всё еще длинную бороду вокруг пояса.
И самое интересное, что в этот момент я был с ним согласен, хоть и понимал всю трагичность сложившейся ситуации для отца Евлампия. Теперь он изгой — свой, среди чужих, чужой среди своих…

[1] В скандинавской мифологии инеистые великаны (хримтурсы), или ётуны, — это раса древних существ, живших еще до появления асов. Они являются потомками великана Имира, первого живого существа, созданного из льда и огня.



Глава 16

Мы потратили немного времени, чтобы отдышаться, привести себя в порядок и залечить полученные раны. Силы у нас теперь хватало с лихвой, даже с учетом последней волшбы Черномора, на которую он потратил просто неприличное количество энергии.
Ушибы, вывихи, царапины, переломы (дед Маркей, всё-таки, умудрился сломать руку в запястье — старые кости, они такие хрупкие) — всё удалось поправить с помощью моего универсального целительского заклинания. Только вот с отцом Евлампием этот номер так и не прошёл — Благодать его таки не покинула, даже после всего произошедшего.
О чём я и поспешил сообщить донельзя расстроенному батюшке:
— Отец Евлампий, а моя магическая печать на тебя до сих пор не действует. Благодать до сих пор с тобой!
Батюшка судорожно поднес к лицу руку с кольцом-накопителем, которое так и не снял с пальца. Кольцо, пусть слабо, но продолжало излучать свет постепенно накапливающейся Благодати.
— Согласись, — продолжал я увещевать практически упавшего духом монаха, — если бы ты сделал что-то не то — отлучение от Божественной Благодати последовало бы мгновенно! Но этого не произошло. Не так ли?
— Да… — заторможено ответил священник, продолжая вглядываться в светящийся кристалл перстня. — Я читал в монастырских хрониках, как это происходит с предателями-еретиками… Лишение Благодати всегда мгновенное… Но почему же тогда?..
— Вспомни, что сказал Смерть архангелу? — продолжал я подталкивать священника к нужному мне (да и ему) выводу.
— Что архистратиг пришел по собственной инициативе, не получив Его благословения? — С надеждой произнёс монах.
— С точки зрения четвёртого всадника Апокалипсиса, архангел нарушил волю Небес, действуя по своему усмотрению, — продолжал я «ковать железо», наблюдая, как постепенно возвращаются краски жизни в бледное лицо священника. — Значит, его приход не должен был стать для тебя Божьей карой.
Отец Евлампий медленно поднял на меня глаза, в которых мелькнула слабая надежда, что сказанное мной — правда.
— Но… даже если он действовал самовольно… я всё равно стоял на вашей тёмной стороне. И ничего не сделал для того, чтобы остановить массовое истребление людей…
— Ты пытался спасти людей! — резко перебил я святого отца, пока он опять не загнал себя в угол. — Настоящих людей, а не этих… — Я скрипнул зубами, чтобы не сорваться на грязные ругательства. — … фашистов! Подумай над тем, скольких хороших людей ты спас? Настоящих, чистых, верящих в светлое будущее! Разве это грех?
Батюшка задумался, стиснув перстень в кулаке. Свет между его пальцами всё ещё пробивался наружу — слабый, но упрямый.
— Нельзя спасать одних людей за счёт гибели других, — упрямо произнёс священник. — Зло порождает лишь зло[1]! Добро не может быть достигнуто через зло, так как зло, как таковое, всегда остается злом, независимо от того, к чему оно приводит! Как ты не можешь этого понять! — Отец Евлампий говорил с такой жаркой убеждённостью, что его слова, казалось, звенели в воздухе, как тревожный набат. — Это же так просто!
Но и я не отступил, потому что тоже был на сто процентов уверен в собственной правоте.
— А если зло уже совершено? — спросил я тихо. — Если его уже не остановить? По крайней мере, нашими силами? Ты предпочел бы, чтобы погибли все? И те, кто мог бы выжить — тоже?
Священник замер, будто мой вопрос ударил его прямо в сердце.
— Нет… — тихо прошептал он. — Не хотел бы… Именно поэтому я сейчас с вами… Но это не значит, что я прав…
— Прав или не прав — вопрос философский, — тяжело вздохнул я. — Но факт остаётся фактом: ты не потерял Благодать. Значит, Небеса не считают тебя предателем Веры, или еретиком.
Дед Маркей, молчавший до поры, неожиданно хрипло рассмеялся:
— Ха! Вот ведь какая забавная штука выходит — сам Господь тебя простил, батюшка, а ты сам себя простить не можешь!
Священник вздрогнул, как будто его ударили:
— Я не перестану каяться перед Его светлым ликом в своих грехах…
— Да брось ты, Евлампий, — отмахнулся от него старик. — Каяться — это хорошо. Но топтаться на месте, ничего не делая и ныть по любому поводу — грех куда как похуже!
Инквизитор опустил голову. Свет в его кулаке наконец погас — не потому, что иссяк, а потому, что он, сняв кольцо, разжал пальцы. Перстень лежал на ладони, всё ещё теплый от заключенной в нем энергии.
— Может, и правда… — тихо пробормотал он.
Дед Маркей, тем временем, хрустел костяшками здоровой руки, потирая еще недавно сломанное запястье:
— Вот что, батюшка, выбирайся-ка ты из своей «скорлупы»! Раз Благодать не ушла — значит, работа твоя на нашей грешной земле ещё не закончена. А этот крылатый про нас не забыл, — напомнил всем старикан. — Он еще может вернуться — и тогда нам всем крышка!
После его слов тишина повисла над поляной тяжёлым покрывалом. Нам действительно стоило поспешить, иначе «пророчества» деда Маркея могут и сбыться.
Отец Евлампий глубоко вздохнул, надел кольцо обратно на палец и посмотрел на нас твёрдым взглядом:
— Ладно, я всецело принял эту нелёгкую ношу… Что дальше?
— Нам нужно быстро и скрытно пересечь открытую местность и добраться до следующего лесного массива, — ответил я на его вопрос. — Волшебная тропа там продолжается.
Я бросил взгляд на темное небо, озаряемое с одной стороны буйством Божественного огня, сошедшего с небес, а с другой стороны восходящим солнцем, окрашивая горизонт в кроваво-красные тона. Ночь прошла на удивление быстро и незаметно. Но время работало против нас.
— Если выйдем сейчас, — продолжил я, прикидывая расстояние, — возможно, успеем добраться до леса по темноте, до восхода. Но нужно идти быстро и без остановок.
Дед Маркей хмыкнул, поднял прислонённую к дереву винтовку, из которой умудрился даже несколько раз пульнуть в самого архангела Михаила (пусть и без особого результата), и забросил её за спину:
— Ну что, батюшка, готов к очередному марш-броску? Или тебе сначала молитву надо прочитать для ускорения передвижения?
Отец Евлампий лишь укоризненно покачал головой на ехидное замечание старика, но в его глазах вновь появился знакомый огонь — тот самый, что горел в них раньше, когда он шёл в бой со злобной нечистью. Даже в неравный бой.
— Я готов! — рыкнул инквизитор. Вот таким он мне больше нравился.
— А меня больше не надо на закорках тащить! — к моему большому облегчению заявил Черномор — мои мышцы до сих пор ныли. Еще одной такой пробежки я просто не потяну, даже питая свой организм магией. — Сил хватает, я и полететь могу… — И карлик начал постепенно «воспарять» над землёй.
— Э-э-э! Тормози, родной! — Ухватил я его за бороду. — Летать лети, только над самой землёй! Понял?
Мы вновь двинулись цепочкой — я впереди, за мной священник, за ним — Глория, а дед Маркей на этот раз замыкал шествие, постоянно оглядываясь по сторонам. А немного в стороне, едва выставив голову из травы, парил над землёй Черномор. Трава под ногами была высокой, местами по пояс, а местами и вовсе накрывала нас с головой.
Но я опасался, каждую минуту ожидая, что вот-вот и нас обнаружит разгневанный архангел. Но пока — тишина. Никаких здоровяков с крыльями в сверкающих доспехах на нашем пути не наблюдалось. Только ветер шевелил степные травы, да где-то вдали кричали ночные птицы. Темная громада леса, верхушки которого уже вовсю освещались яркими лучами восходящего солнца, уже появилась в поле нашего зрения.
— Смотрите! — вдруг резко остановился отец Евлампий, указывая вперёд.
Я прищурился и потянулся к магии, чтобы с помощью силы приблизить «изображение». На опушке леса, прямо у начала тропы, стояла фигура. Невысокая, прямая, сухощавая, можно даже сказать худая. В треуголке на голове, больше похожей на лысый череп. В расшитом золотом камзоле, и наброшенном на плечи тёмным плащом, развевающимся на слабом ветру.
— Лять-перемать! — тихим шёпотом выругался дед Маркей, сбрасывая с плеча свою неразлучную берданку. — Вот только еще восставших из могил мертвяков нам на сегодня не хватало! Только-только от одной гнилой башки избавились — вторая на подходе!
Елки-палки, я и забыл, что зрение у старика-снайпера — это вообще «из ряда вон»! Просто нечто выдающееся! Он и без всякой магии умудрился рассмотреть впотьмах пергаментную сухую кожу на лице незнакомца, да еще и основательно попорченную неумолимым временем.
Да-да, вы не ошиблись, на опушке леса, к моему несказанному удивлению, нас встречал мой мертвый дедуля — Вольга Богданович Перовский собственной персоной. Мне было не ведомо, за каким чёртом он сюда припёрся. Насчет того, как он это сделал, у меня вопросов не возникало.
Конечно же пришёл по волшебной тропке лешего, открытой мною. Ведь она должна была вести до самой Пескоройки. К тому же, и сам леший находился у дедули в гостях, вместе со всем моим семейством. Знали бы вы, как я мечтал их увидеть… Но, шутки в сторону, пока дед Маркей не начал палить, надо брать ситуацию в свои руки.
— Тихо дед! — Я мягко положил руку на ствол карабина, ненавязчиво наклоняя его к земле. — Это свои! Да и никакого вреда ты ему обычным оружием не причинишь.
— Ну, раз свои, тады совсем другое дело! — Старикан расплылся в улыбке. После всех свалившихся на нашу голову приключений, его теперь и самим чёртом напугать не получится. — А он чьих будет?
— Дедуля это мой, родной, — произнес я. — «Пра-пра-пра» и еще таких «пра» дофига и больше.
Дед Маркей медленно опустил берданку, но его глаза продолжали изучать фигуру на опушке с профессиональной придирчивостью опытного снайпера.
— Гм… Ну и родственничек у тебя, Холера… — пробурчал он. — Видать, долгохонько он «на той стороне»…
— Это… опять нежить? — Отец Евлампий перекрестился, шепча молитву. Его перстень снова замерцал слабым светом:
— Да, — ответил я, пристально всматриваясь в знакомый силуэт, — он — нежить. Но для вас всех — это мой добрый дедушка, гостеприимный хозяин поместья Пескоройка, в которое мы отправляемся прямо сейчас…
— А если тот пернатый вломится к нему домой? — неожиданно поинтересовалась Глория.
— Я сомневаюсь, что пробить защиту поместья дедули под силу даже архангелу, — ответил я. — Конечно, если их соберется целая стая… Но мне отчего-то кажется, что Михаил влез во всё это дерьмо в тайне от Небес.
В этот момент фигура деда Вольги резко повернула голову в нашу сторону. В его темных глазницах посверкивали изумрудные огоньки. Которые, казалось, смотрят прямо сквозь нас. Иссохшие тонкие губы дедули растянулись в гримасе, лишь издали напоминающей счастливую улыбку, хотя так оно и было на самом деле.
Мои спутники замерли на месте, физически ощущая на себе этот проницательный взгляд. Ветер внезапно присмирел, и даже лесные звуки притихли, будто затаив дыхание. Казалось, что потусторонняя магическая сила дедули распугала даже всю живность в округе.
— Господи, помилуй мя грешного… — прошептал отец Евлампий, крестясь, после чего наша маленькая, но уже спаянная боями команда вновь пришла в движение.
— Внучок… — раздался «слегка раздражающий ухо» голос мертвеца, похожий на скрип старых рассохшихся половиц. — Гляжу, у тебя всё получилось?
Я заметил краем глаза, как перстень отца Евлампия вдруг опять замерцал — Благодать в батюшке «разволновалась», среагировав на новый раздражитель. К нам священник уже привык, а вот с дедулей повстречался впервые — трудно сдержать эмоции, если ты всю жизнь только и делал, что упокаивал таких вот восставших мертвяков.
— Сильно, однако, святой отец! — Сухонький старик в треуголке довольно рассмеялся, на этот раз звук был похож на треск сухих веток. — Ты видел, Ромка, что Благодать из него так и хлещет!
— А вы откуда знаете? — опешил отец Евлампий, который не собирался сообщать о своих секретах живому покойнику.
— Поживёшь с моё, святой отец, и тебе тоже откроется! А теперь идёмте же скорее — завтрак стынет! — Мертвец повернулся и сделал несколько шагов к лесу, а его плащ колыхался за его спиной, словно проживал собственной жизнью. Хотя ветер стих, как я это уже отметил. Зрелище, конечно, не для слабонервных.
Вольга Богданович остановился и обернулся к нам снова:
— Ну, так вы идёте, или нет? Я же сказал — завтрак стынет! Мне-то всё равно…
— Вольга Богданович, с тобой всё нормально? Какой завтрак? — Я помнил, как мы пробирались сюда с моим молодым дедом (черт, вокруг меня скопилось столько дедов разнообразного пошиба, что хоть отбавляй) несколько дней. — Или ты открыл секрет портала?
— Нет, не открыл, к сожалению, — мотнул головой покойник. — А вот наш общий знакомый — дедко Большак, под моим чутким руководством свою тропинку-таки доработал, — с гордостью поведал князь Перовский. — Теперь она из начальной точки в конечную без прерываний открывается… И не важно, есть лес посередине, или нет. Главное, чтобы он в начальной и конечной точках присутствовал. Только… — Дедуля замолчал, как будто бы замявшись.
И в этом подозрительном молчании я почувствовал какой-то подвох:
— Что «только», деда? Говори уже — здесь все свои!
— Только эта тропинка стала немножко опасной и слегка непредсказуемой… Но в нужное место очень быстро выводит, — поспешно добавил он. — Не так быстро, конечно, как портал. Но вы не переживайте — со мной вам боятся нечего.
— Слышь, уважаемый, ты нас не пужай! — с важным видом заявил дед Маркей. — Пуганые мы! Надысь тут самого архангела Михаила не убоялись, и жопу ему славно надрали! — Слегка приукрасил неугомонный старикан произошедшие недавно события. — И тропинки твоей уж точно не испужаемси!
— Архангел Михаил? — изумленно переспросил мертвец. — Здесь? На земле? Во плоти?
— Да, деда, во плоти! Поэтому, давай уже поторопимся. Если он очухается, и опять бросится за нами в погоню, просто так мы уже не отобьемся!
— Конечно-конечно! — согласился со мной Вольга Богданович. — После подробно поведаете обо всём! А сейчас идите за мной, и сильно по сторонам не пяльтесь.
Мы двинулись вперед, и с каждым шагом лес вокруг нас словно оживал — ветви шевелились без ветра, в темных зарослях мелькали чьи-то горящие глаза, а под ногами то и дело что-то шуршало, временами даже выпирая из земли. Но что это, понять было невозможно. Перстень на руке отца Евлампия тревожно мерцал, будто пытался нас о чем-то предупредить.
— Не смотрите в воду! — вдруг произнёс мертвец, когда мы подошли к узкому мостику через черную, словно концентрированный мрак, речушку.
Вот вы мне скажите, ну откуда мог взяться мост на волшебной тропинке лешего? Похоже, что здесь всему виной дедулина «доработка». Мост выглядел древним — со скрипучими досками, потрескавшимися от времени, а под ними — абсолютно неподвижная гладь воды. Без ряби, без отражений. Просто черная пустота.
— Почему не смотреть? — спросил дед Маркей, решительно наступив на первую доску.
— Потому что она в ответ посмотрит на тебя, — произнес Вольга Богданович, слегка опоздав с разъяснениями.
Я едва успел схватить старика за руку, когда тот невольно бросил взгляд вниз, а затем резко отпрянул, едва не перевалившись через низенькие перильца.
— Что за черт⁈ — выдохнул дед Маркей — в воде не было его отражения, зато вместо этого в глубине медленно открылся огромный желтый глаз с вертикальным зрачком, как у хищного зверя.
— Не останавливайтесь! — торопливо сказал мертвец, подталкивая нас вперед. — Идем! Быстро! В окрестностях Смородины[2] лучше не задерживаться!
Мы почти бежали по скрипящим доскам, а за спиной слышалось мягкое бульканье — будто что-то огромное, скользкое и большое поднималось из глубины. Тропа вела нас все дальше, лес вокруг становился гуще, деревья — выше, раскидистее и «темнее». Воздух стал плотным и влажным словно мы шли не по обычному русскому лесу, а по какому-нибудь тропическому. А с каждым пройденным шагом перстень отца Евлампия светился все ярче.
— Уже близко, — глухо произнёс мертвец, неожиданно останавливаясь перед древним каменным надгробием, которое словно бы выросло из-под земли.
Я подошел к мертвецу и передо мной распахнулось во всей своей мрачной красоте уже знакомое старое кладбище Пескоройки — волшебная тропинка закончилась. Я — дома! Но к завтраку мы всё равно опоздали…

[1] Фразу «Зло порождает лишь зло» приписывают Михаилу Юрьевичу Лермонтову, и она встречается в его романе «Герой нашего времени».
[2] Сморо́дина (Смородинка, Огненная река, Пучай-река, Несей-река[1]; от др.-рус. смо́род «смрад, сильный, неприятный, удушливый запах») — река в восточнославянских волшебных сказках, былинах и заговорах. Отделяет мир живых от мира мёртвых, ее аналог — древнегреческий Стикс; преграда, которую предстоит преодолеть человеку или его душе по пути на «тот свет».



Глава 17

— Чегой-то, рано мне еще на кладбище! — шутливо возмутился старик, последним ступив с чудесной тропинки и окинув взглядом возвышающиеся вокруг надгробия. — Слышь, товарищ дорогой, — окликнул он старого князя, — ты бы нас лучше к обещанному завтраку вывел, а то который день не жрамши — в животе так и бурчит!
— За мной! — коротко распорядился Вольга Богданович, ведя за собой нашу разношёрстную компанию.
Мертвец двигался меж могил одному ему знакомым маршрутом, но к семейному храму со знаком бесконечности на центральном куполе мы добрались довольно быстро. Затем мимо соснового бора, источающего изумительные смолистые ароматы, по аллее, отсыпанной серо-голубой мраморной крошкой, мы вышли к «тыльной» стороне дворца князей Перовских.
За время моего отсутствия дух-хранитель поместья — Пескоройка неслабо так потрудилась. Дворец при первом моём здесь появлении, находящийся в плачевном состоянии, сейчас просто блистал. Фасад избавился от многочисленных трещин, отсутствующая местами штукатурка полностью восстановилась, а мощеный камнем двор идеально выровнялся.
— Ну и ну! — присвистнул дед Маркей, сдвигая картуз на затылок и ошеломлённо оглядывая величественное здание. — Дорого-богато! Да тут хоть самого царя принимай! А дед-то у тебя, товарищ Холера, выходит из этих… из эксплуататоров?
— Знаешь, Онисимович, социальные классы — понятие весьма условное, когда ты помер лет триста назад, — усмехнулся я. — А так-то он самый настоящий князь, — добавил я, изучая произошедшие за моё отсутствие изменения и попутно купаясь в бездонном океане чувств Пескоройки, буквально захлестнувших меня с головой.
Чего в них только не было: любви, обожания, радости от встречи. Она себя вела как верная псина после долгой разлуки с хозяином, разве только что хвостом не виляла. Да и то, по причине того, что хвоста у неё не было. Но и я, в свою очередь, испытывал те же самые чувства. Я — дома!
— Ради этого стоило вернуться, — мысленно произнёс я, чувствуя, как тёплый ветер играет в моих волосах и разносит по двору аромат сосновой хвои, перемешанный с запахом зрелой осенней травы.
Пескоройка, невидимая для остальных, кружила вокруг меня, касаясь прохладными потоками энергии — то забиралась за воротник, то обвивала запястье, словно боялась, что я снова исчезну. И, скажу честно, мне было дико приятно. И воспрявшему ото сна с моим появлением духу-защитнику тоже.
Возникало такое чувство, что мы были созданы друг для друга. Хотя, так оно и было — Пескоройку создавали мои предки для себя и своих потомков. Так что полное родство наших душ подразумевалось само собой. И я знал, что она будет точно так же заботится и защищать и мою семью — жену и детей. И в обиду их никому не даст.
Резные дубовые двери неожиданно распахнулись передо мной с тихим скрипом и на крыльцо буквально вылетел мой молодой дедуля — Иван Чумаков. Надо, наверное, приучить себя называть его просто Иваном. А то я скоро совсем запутаюсь и проговорюсь. Пусть, никто этого не поймет, но зачем мне эти лишние заморочки?
Чумаков, тем временем, как очумелый кинулся ко мне и заключил в крепкие объятия.
— Ромка, живой! — приговаривал он, чувствительно хлопая меня крепкими ладонями по спине. Пусть, сейчас мы и не были родственниками (хотя я и продолжал считать его таковым), но верными боевыми товарищами несомненно стали. Да еще и подружились — водой не разлить. — Ох, молодца! Да еще и не один… — Он выпустил меня из своих медвежьих объятий, и взглянул на стоявших во дворе людей.
— А ты, паря, никак сомневался? — послышался смешливый дребезжащий голос деда Маркея. — А я еще в другой раз понял — товарищ Чума та еще Холера!
— Маркей Онисимович! — Иван, узнав старика, обрадованно его облапил.
— Да не дави так, зараза! — мягко выругался снайпер, когда звонко захрустели его рёбра.
Чумаков тут же ослабил хватку, но не отпустил старика полностью, а с сияющей улыбкой разглядывал его с ног до головы:
— Смотрю, Онисимыч, жестко потрепали тебя фрицы — седины дюже прибавилось!
— А ты, я вижу, всё такой же — медведь медведём! — хрипловато рассмеялся дед Маркей, потирая бока.
Чумаков расхохотался, и тут же перевёл взгляд на остальных — на незнакомую «фрау» в форме немецкого офицера-медика, которая стояла чуть поодаль и, закусив губу, наблюдая за нашей встречей с лёгкой улыбкой; на странного лысого карлика с длиннющей бородой, намотанной прямо на тело; на отца Евлампия, которого Чумаков видел в партизанском отряде.
— А товарищ Суровый? И товарищ политрук? — спросил Чумаков, кивнув батюшке. На большее священнослужитель мог не рассчитывать, так уж сложилось, не любил мой дедуля попов. — Неужели…
Старик лишь качнул головой:
— Всех фашисты замучили, Вань… Зверско… Я, да отец Евлампий — вот и весь наш партизанский отряд, кого товарищ Чума вытащить сумел…
— Вечная им память! — Чумаков нахмурился, скрипнув зубами и с хрустом сжав кулаки. — Таких людей теряем, Ромка… До последнего вздоха этих тварей бить буду! А это еще что за «фрау доктор»? — насторожился Иван, разглядев совсем немаленькое звание Глории.
А «фрау доктор», между тем, сделала шаг вперёд и представилась:
— Обер-фельдарцт медицинской службы третьего…
— Погоди-ка, — перебил её Иван, — это ж сопоставимо по рангу с целым подполковником! Ты что, Ромка, её в плен взял?
— Это Глория, — назвал я ведьму по имени, — главный врач военного госпиталя в Покровке. Она помогла нам выбраться. Без неё мы бы не справились.
Я не стал говорить, что справился бы и без её помощи, но надо же мне было как-то объяснить её присутствие здесь. А так, хоть немного очков наберет в глазах моих товарищей. Да и уничтожение огромной орды фашистов без её участия так гладко бы не прошло.
— Она что, шпиёнка? — Не унимался Чумаков, пристально рассматривая Глорию.
— Нет, — я покачал головой. — Она не шпионка. Она — ведьма. Вместо того, чтобы фрицев лечить, Глория отправляла их прямиком в ад. К тому же, она француженка, но фашисты считали её своей!
— Ну, если так, — Чумаков расслабился, но всё ещё скептически разглядывал женщину, — добро пожаловать в наш отряд, фрау Глория!
— Кстати, а ты кто такой? — Иван прищурился, в упор разглядывая странного лысого карлика, который до сих пор молча стоял в стороне, обёрнутый вокруг тела собственной подгоревшей бородой, источающей «аромат» паленой шерсти.
— С какой целью интересуешься, малой? — Черномор кашлянул в кулак, начиная неторопливо разматывать бороду.
Тут уже пришла моя очередь нервно закашляться: этому недомерку палец в рот не клади — отгрызёт по самое небалуйся!
— Кто малой? — У Ивана едва глаз не выпал от удивления. Так-то карлик ему едва до груди головой доставал. — Я малой?
— Постой, Вань! Не газуй! Это новый член нашего отряда, — поспешил я встрять, пока карлик не начал душить Чумакова бородищей. Уж очень выразительно он покачивал её кончиком. — Так-то он могучий колдун. И лет ему побольше чем тебе — на тыщу, примерно. А то и на две. Черномором зовут. Будьте знакомы!
— Черномором⁈ — выдавил из себя Иван, глядя то на меня, то на бородатого карлика. — Это как у Пушкина, что ли? Руслан и Людмила, да? Тот, вроде, тоже Черномор, и тоже с бородой.
— Это он и есть, — вполне серьёзно подтвердил я.
— Не, Ром, ты меня разыгрываешь, что ли?
— А ты чё, не веришь? — Черномор сердито тряхнул головой. — Разглядывает он меня, как неведому зверушку!
— Да нет, просто… — Чумаков почесал затылок. За последнее время он уже не раз и не два встречался с такими чудесами, в которые и поверить-то сложно. — Просто в первый раз живого Черномора увидал… Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!
— Ну, теперь увидел? — недовольно буркнул Черномор. — И давай без глупостей! Я здесь не для развлечений!
— Ладно-ладно, извини! — Чумаков махнул рукой, но я видел, как его глаза всё ещё сверкали изумлением и любопытством. — Главное, что ты наш и против фрицев! Значит, вместе будем воевать? А умеешь чего? — сыпанул он напоследок вопросами.
— Наш он, Вань! — подтвердил я. — Можешь даже русским его считать. А вот на что он способен — нам ещё узнать предстоит. Но скажу так: то, что я уже видел — весьма впечатляет!
Черномор хмыкнул и, разматывая последние метры своей бороды, произнес:
— Ну, ежели ты такой любопытный, малец, то гляди!
Он щелкнул пальцами, и его борода внезапно ожила: взлетела над землёй, закрутилась в спираль и вспыхнула голубоватыми искрами. Её стремительное движение мгновенно сформировало вихрь, который поднял в воздух всю нашу разношерстную компанию, да и сам карлик взлетел и завис рядом. Мы неподвижно замерли в воздухе, а затем мягко опустились обратно.
— Это, конечно, баловство, — сказал Черномор, снова обматывая «успокоившуюся» бороду вокруг пояса. — Могу и посерьёзнее…
— А вот этого не надо! — мягко, но твердо запретил я. — В деле покажешь — нечего за просто так силу транжирить!
— А ты, товарищ Черномор, не промах! — Чумаков вдруг озорно засмеялся и хлопнул карлика по плечу. — С такими союзниками и война не страшна!
— Отличная команда собирается! — произнёс я, оглядывая всех присутствующих.
Я чувствовал, как мои бойцы предвкушали грядущие сражения. Даже ведьма, которая наблюдала за всем происходящим с загадочной улыбкой. Про Черномора я вообще промолчу — после длительного заточения он рвался в битву, а в его глазах то и дело мелькали хищные искорки.
— Скоро мы им все покажем, — добавил Иван, сжимая кулаки, а я уловил в его мыслях, что он тоже понял — это будет совсем другая война.
— А кто-то завтрак обещал? Или мне показалось? — неожиданно вспомнил об обещании Вольги Богдановича Черномор. — Мы сегодня жрать будем? В животе бурчит — у меня тыщу лет во рту даже маковой росинки не было.
— Ну, к завтраку вы уже опоздали… — Виновато развёл руками Иван, взглянув на часы. — Время-то к обеду уже!
— Так обед подавай! — мелкий бородач заревел как огромный голодный бегемот, так же широко распахнув свою пасть. — Скорее, а не то я тобой перекушу!
Я конечно,сомневался, что Чумакова напугает подобная угроза. Однако небольшая оторопь, напавшая на дедулю, показала, что он, хоть и не боится, но опасается. А то, хрен его знает, чего от этих «сказочных» персонажей ожидать. Может, действительно, слопает и не подавится?
— Ну… это… — наконец выдавил он. — Проходите, гости дорогие… — И он широко распахнул парадные двери особняка. Тут голос его оборвался, потому что мы вошли в столовую — и замерли.
За тяжёлыми дубовыми вратами, украшенными коваными узорами, нас встретил прохладный полумрак парадного зала. Высоченные потолки, расписанные фресками с сценами охоты, столы из тёмного дерева, уставленные серебряной посудой, и — самое главное — запах. Густой, пряный, манящий аромат жареного мяса, свежего хлеба и терпких ягодных настоев.
— Одним словом — садитесь жрать, пожалуйста! — добавил напоследок Чумаков, вместе с нами подходя к столу.
Длинный дубовый стол ломился от яств: золотистые пироги, дымящиеся миски с щами, маринованные грибы в глиняных горшочках, копчёная рыба и даже — о чудо! — штоф с чем-то мутным и «явно крепким» посредине. Ну и пыльных бутылок с вином, из погреба, найденного Иваном, тоже хватало.
— Ну, раз уж хозяйское гостеприимство выставлено на таком уровне, — Черномор ловко подвинул к себе блюдо с целиком запечённым кабаном, — то и грех отказываться!
Он с хрустом оторвал ногу от кабанчика, которая была размером с его собственную голову и, не церемонясь, впился в неё зубами. Ведьма, сидевшая рядом, лишь укоризненно покачала головой, но её пальцы уже тянулись к грозди винограда, лежащей в серебряной чаше.
— Вот это да! — ошарашенно пробормотал дед Маркей, руки которого сами потянулись к бутылочке горячительного, и даже я не смог сдержать улыбки. — Под такую закуску, да не выпить с устатку? Наливай, Ванька! Всем наливай!
Пока Чумаков разливал умопомрачительно пахнущую настойку по бокалам, я шепнул ему на ухо:
— А Глафира Митрофановна с Акулиной где потерялись? И с лешим всё в порядке?
В общем-то, что с лешим мне всё было понятно — наверное, умотал в леса, осматривать свои новые владения. А вот отсутствие двух моих любимых и родных женщин, одна из которых была беременна моим ребенком, немного напрягало. Хотя, умом я понимал, что ничего страшного с ними на территории поместья произойти не может. Иначе Пескоройка мне бы уже доложила.
— Так это, — так же тихо ответил Ваня, отходя со мной в сторонку, — Глафира Митрофановна как увидела магическую лабораторию твоего немножко мёртвого старичка, так оттуда почти и не выходила! Очень уж её поразило, как там всё устроено! Ну, такой шмон она там взялась наводить, даже меня, боевого офицера-разведчика, припахала! Представляешь?
— А то! — усмехнулся я, представляя, как моя драгоценная разбирает трёхсотлетние «закрутки с волшебными зельями» и упрекает бедного Вольгу Богдановича за общий бардак и плесень в пробирках. — А Акулина?
— Тоже там, — закивал головой Чумаков, — в лаборатории. Чистят, драят, натирают. Я сам насилу вырвался — сказал, что к вашей встрече надо всё подготовить…
— Постой, так им никто не сказал, что я вернулся? — наконец-то начало доходить до меня.
— Э-э-э… Извини, старина, как-то забыл… — виновато произнес Чумаков.
А между тем пиршество набирало обороты. Черномор уже трескал вторую ногу кабана, а дед Маркей, раскрасневшийся от трёх рюмок настойки, что-то горячо доказывал отцу Евлампию.
Ведьма невозмутимо пила вино, но её глаза тревожно блестели — присутствие моего немёртвого дедули, витающий «в воздухе» дух-хранитель, наличие которого она чувствовала своим колдовским чутьём, её слегка напрягало. Она пока не знала, как себя вести и судорожно перебирала модели поведения.
И я всё это легко читал на уровне своих эмпатических способностей, даже не прибегая к ментальному дару. Не откладывая в долгий ящик, я поднялся из-за стола и пошел на выход. Пока не увижу Глашу с Акулиной, мне кусок в голо не полезет. А где находится лаборатория, я прекрасно помнил.
Проходя мимо Вольги Богдановича, восседающего во главе стола, я поинтересовался:
— Откуда такое изобилие, дед? — Я указал на ломящийся от еды стол. — Когда мы с Ваней были у тебя в прошлый раз, с провиантом была настоящая напряжёнка?
— С мясом — так леший расстарался, — ответил Вольга Богданович. — Живности в его новых владениях оказалось видимо-невидимо! А выпивки и в моих погребах, вернее, уже в твоих, — поправился он, — хватает. Ну, а всё остальное — супружница твоя с дочуркой, да Пескоройка приготовили. Ну, и я в меру сил старался…
— Спасибо, дед! — Я приобнял мертвеца одной рукой. — Ты тут пригляди за моими, я в лабораторию…
— Ох, вот я старый дохлый дурак с усохшими мозгами! — выругался князь, хлопнув себя костлявой рукой по лбу. — А про девчушек твоих я и позабыл! Они же без меня оттуда не выйдут! Я сейчас… — Он вскочил на ноги, но я остановил его, усаживая обратно.
— Сам схожу, Вольга Богданович. — Путь до лаборатории был неблизкий, но и гонять по своим надобностям «ветхого» старика-мертвеца тоже не хотелось. — К тому же, и убивать по пути никого не надо. Подустал я как-то от всего этого…
— Только потом мне про всё рассказать не забудь! — потребовал старый князь
Мне опять пришлось возвращаться на кладбище, ведь именно там скрывалась потайная лаборатория рода Перовских. Я долго петлял между могил, украшенных изумительными скульптурами, памятниками и резными надгробиями.
Но, в конце концов, нашёл тот самый невзрачный склеп, верхушку которого украшал приметный знак — символ бесконечности. Распахнув скрипучую и основательно поеденную ржой решетку, я спустился под землю по сырым замшелым ступеням. Массивная плита, перекрывающая вход в лабораторию, при моём приближении мягко и беззвучно открылась — дедуля, похоже, починил её механизм.
Длинный коридор, на этот раз был ярко освещен магическими светильниками. У плиты, перекрывающей дальнейшую дорогу, я остановился. Сейчас, чтобы пройти дальше, мне потребуется оросить кровью каменную чашу, установленную у стены на высоком постаменте. Я снял с пояса охотничий нож, который до сих пор держал при себе, и приготовился порезать запястье. Заодно и потренируюсь раны заращивать без применения печати — только с помощью таланта кровезнатца.
«Не надо резать!» — прошелестел в моей голове бесплотный голос Пескоройки. — Достаточно одной капли!'
«Спасибо, родная!» — поблагодарил я духа-хранителя и, не колеблясь, наколол остриём ножа подушечку указательного пальца. После того, как капля моей крови упала в чашу, проход в магическую лабораторию был открыт.



Глава 18

Когда вторая «зона защиты» была оставлена позади, я, наконец-то, добрался до самой лаборатории. Теперь понятно, почему мои девчонки не смогли самостоятельно прийти на нашу торжественную встречу и последующее застолье — из лаборатории дедули хрен выберешься без сопровождения кого-нибудь из рода Перовских! Дверь во внутренние помещения была приоткрыта. Из-за нее лился теплый желтый свет и доносилось энергичное бряцание стеклянных сосудов.
— Ну, и кто тут у нас скрывает грязные пробирки под столом? — Голос Глафиры Митрофановны звучал так, будто она разговаривала не сама с собой (понятно же, что виновников сего безобразия уже днём с огнём не найти), а с каким-то провинившимся школьником. — Вот, вроде бы, взрослые люди работали, а так всё загадить — это надо постараться!
Я усмехнулся, покачал головой и заглянул внутрь:
— А если я скажу, что уже триста лет никто здесь уборку не делал, у тебя шок не случится?
Глаша вздрогнула и резко обернулась, и её глаза — большие, карие, чуть расширенные от удивления — встретились с моими. В следующее мгновение она уже летела ко мне, забыв про все пробирки и стекляшки.
— Рома! Родненький… Вернулся…
Я поймал её в объятия, ощутив знакомый запах чего-то домашнего, родного, смешанного с пряным запахом трав и… с металлическим запахом свежей крови. Бассейн с гигантской тушей обезьяноподобного Куэридика находился здесь же, неподалёку.
— Ты живой… Живой! — шептала она, прижимаясь ко мне всем телом так крепко, что у меня даже дыхание перехватило.
— Вроде бы живой, — ответно прошептал я ей на ухо. — Но, если ты продолжишь меня так душить, результат может измениться, — пошутил я, немного разряжая обстановку.
— Дурак! — Глафира Митрофановна фыркнула и слегка отстранилась, но её руки продолжали сжимать мои шею, будто она боялась, что я исчезну. — Не шути так больше! — шутливо пригрозила она, но её голос дрогнул.
— Не буду! Честное пионерское! — пообещал я, подхватив её на руки и закружив по древней лаборатории.
В этот момент из соседнего помещения вышла Акулина. В руках она держала тряпку и бутыль с какой-то зловещей фиолетовой жидкостью. Увидев меня, она выронила прозрачную ёмкость, которая со всего маха ударилась об пол. Бутыль, к счастью, не разбилась, но выплеснувшаяся жидкость зашипела, слегка разъедая каменный пол.
— Рома! Живой! — завизжала девушка, тоже бросаясь ко мне на шею.
Я поставил Глафиру Митрофановну на ноги, и мы обнялись все вместе. Глафира Митрофановна вздохнула, а затем украдкой попыталась смахнула слезинки, выкатившиеся из её глаз. Следом за ней зашмыгала носом и Акулина. Да, радость у нас вышла, действительно, как в песне — со слезами на глазах.
После того, как мои девчушки успокоились, они завалили меня вопросами. Пришлось рассказать им вкратце о моих недавних приключениях. При упоминании Глории Глаша как-то насторожилась, словно почуяла всем своим женским нутром возможную соперницу. А ведь так оно и есть, мне ли не знать. Вот вы мне скажите, как у них, у женщин, получается всё чувствовать без всяких там магических талантов?
— Так кто такая эта… Глория? — недовольно проворчала Глафира Митрофановна, перехватив мой взгляд. Она недобро прищурилась, и в её карих глазах заплясали искорки настороженного любопытства и… ревности, конечно же.
Акулина, в этот момент копошившаяся возле пролитой жидкости (теперь уже нейтрализованной каким-то порошком с резким удушливым запахом), вдруг замерла и навострила уши.
Я вздохнул — врать любимой женщине не хотелось:
— Она ведьма… — начал я осторожно.
— Ведьма? — повторила Глаша, медленно, будто пробуя слово на вкус. — И что этой лярв… ведьме от тебя нужно?
И ведь она её еще и в глаза не видела! Что же будет при встрече? И я понял, что все мои проблемы только-только начинаются. И разрулить их будет куда сложнее схватки с архангелом Михаилом.
— Рома… — продолжила она, — не надо юлить. Я чувствую, что ты что-то недоговариваешь. Я понимаю… ты ведьмак… Ты с ней… у вас что-то было? — выпалила Глаша, наконец решившись.
Я вздохнул:
— Это не то, о чём ты думаешь… Она оказала мне услугу. Без помощи этой ведьмы я бы мог не вернуться… Или словил бы очередную лихорадку Сен-Жермена.
Глаша закусила губу, её пальцы нервно сжали край фартука.
— И что теперь? Ты… ей обязан? Я знаю ведьмовской кодекс… Что она требует за оказанную услугу?
Тишина повисла тягучей паутиной — я как-то и не знал что сказать. Я даже об этом «кодексе» слышал сегодня в первый раз.
Акулина, до этого молчавшая, вдруг резко встряла в наш разговор:
— А она красивая?
Глафира Митрофановна взвилась, как ошпаренная.
— Акулина! Да какая разница-то?
— Ну, так… если красивая, значит, опасная!
Я невольно рассмеялся, но тут же осекся под взглядом Глаши:
— Красота для ведьмы не проблема. Особенно для колдуньи седьмого чина (кстати, я так и не посмотрел, насколько она возвысилась). Но я вижу её настоящую суть, Акулина, ей больше трёхсот лет, и её сумеречный облик ужасен. Куда страшнее, чем был у твоей бабки Степаниды. Но простаки этого не видят…
— Значит, красивая, — Глафира резко отвернулась, но я успел заметить, как её глаза блеснули влагой.
— Глаша, — я осторожно взял её за руку, — ты же знаешь, что для меня важнее всего. Чувствуешь, это душой и сердцем. — Она не ответила, но пальцы её дрогнули в моей ладони. — Не буду юлить и скрывать, но с Глорией будет непросто… Очень непросто… Но она нужна нам… Просто верь мне, и всё будет хорошо!
— Обещаешь? — Глаша обернулась и вновь меня обняла, уткнувшись головой мне в грудь.
— Хочешь, я принесу тебе абсолютную магическую клятву верности? — на полном серьёзе предложил я.
— Со мной это не сработает, — рассмеялась Глаша. — Я же обычная простушка.
— Тогда просто верь мне! — И я крепко прижал её к груди.
Глаша прижалась ко мне крепче, её дыхание было тёплым и неровным.
— Ты знаешь, я не из тех, кто ревнует к каждой тени, — прошептала она. — Но, когда я услышала, что она ведьма… Мне стало страшно. Не за себя. За тебя.
Я провёл пальцами по её волосам, ощущая их шелковистую мягкость.
— Тебе нечего бояться, — ответил я тихо. — Ни она, ни кто-либо другой не сможет разлучить нас.
Она подняла на меня глаза, и в них плескалось столько доверия, что моё сердце сжалось. У меня просто камень упал с души, ведь рано или поздно этот вопрос всё равно бы всплыл, и объясниться было бы намного сложнее.
Дальше я без утайки рассказал и про знакомство с Глорией, и про встречу с Черномором и мертвой головой его братца великана, и про уничтожение целой орды фрицев, и про нападение архангела Михаила, и про наше бегство… В общем про всё-всё-всё.
Мои красавицы слушали моё неспешное повествование, буквально раскрыв рты. Ведь в то, что я рассказывал, сложно было даже поверить. И ко всему прочему, произошедшие события заняли буквально какой-то день-два. Мы вместе скорбели о погибших партизанах, а мои девушки плакали. Ведь они знали этих людей куда лучше меня.
Когда мы все, наконец-то успокоились и престали оплакивать мёртвых, Глафира Митрофановна с Акулиной поделились со мной уже своими новостями. А новостей у них тоже хватало.
— Мы тут с Акулинкой нашли столько всего… удивительного, Ром! Ты даже не представляешь! — Глаза моей любимой женщины зажглись настоящим азартом увлеченного любимым делом исследователя. — Вольга Богданович сказал, что пару-тройку веков лаборатория пребывала в запустении.
— Ага, — присоединилась к ней Акулина, — всё здесь покрыто настоящей пылью веков!
— Но вы тут уже неслабо потрудились! — улыбнулся я, оглядывая лабораторию.
С моего последнего посещения, всё здесь действительно преобразилось. Полки были вычищены, банки-склянки с разными компонентами рассортированы и подписаны, а металлические лабораторные столы просто сияли от натирки.
— Но даже учитывая прошедшие столетия, технологичность некоторых процессов просто поражает воображение! В нашей старой лаборатории достичь чего-то подобного было просто невозможно! — Глаша едва сдерживалась от восторга.
Глафира Митрофановна вдруг схватила меня за руку и потащила к дальнему углу лаборатории, где стоял массивный аппарат — этакая сборная солянка из полированного металла (я так понимаю, это мои девчонки его так надраили), дерева и стекла, да еще и изрисованного целой кучей сверкающих загадочных символов, часть из которых мне была незнакома.
— Посмотри! — её голос дрожал от возбуждения. — Это же алхимический преобразователь Пифагора! Прародитель описывал подобный прибор и его действие в лете, но сам никогда не пользовался.
Я присвистнул от удивления, хотя нихрена так и не понял. Да и до указанного Глашей раздела леты я так и не добрался, поскольку никакой практической пользы он не нёс. Просто в нём описывались всевозможные существующие техно-магические прибамбасы, которых в наличие у самого Афанасия не было.
А вот то, что Пифагор, известнейший на весь мир древнегреческий мыслитель и математик, был одарённым, я не знал. А вот его преобразователь действительно выглядел впечатляюще: сложные механизмы, встроенные кристаллы-накопители, даже в эфире чувствовалась лёгкая вибрация магической энергии, идущая от этого непонятного прибора.
— И он… рабочий? — осторожно спросил я, не желая показать, что я совершенно не в теме.
— Рабочий? — Акулина прыгнула вперед, размахивая руками. — Он не просто рабочий! Мы уже провели пару тестов на твоём мертвом дедуле, и…
— Акулина! — Глаша резко перебила её. — Мы же договорились — никаких поспешных выводов! Всё-таки организм немёртвого существенно отличается от организма живого ведьмака.
Девушка надула губы и слегка сникла, умерив пыл:
— Ну, ладно… Но результаты-то были потрясающие!
Я с улыбкой покачал головой, никогда бы не подумал, что Акулина когда-нибудь пойдет по стопам Глафиры Митрофановны и разделит увлеченность матери наукой. Пусть, на данный момент и магической… А ведь у Акулины имеется задел, неожиданно вспомнил я. И из неё вполне может получиться ведьма, только стоит найти того, кто сможет передать ей дар… Или использовать машину профессора Трефилова…
— Покажите, что у вас получилось? –попросил я — моё любопытство тоже зашкаливало. — И вообще, как вы поняли, что что-то получилось?
Глаша немного поколебалась, но затем решительно кивнула:
— Хорошо, смотри!
Она провела рукой над преобразователем, прикоснулась поочередно к нескольким светящимся кристаллам, и аппарат ожил — лёгкое гудение, вспыхнувшие символы сложных формул… А потом — яркая вспышка, на секунду меня ослепившая.
— Ой! Прости, Ром! — запоздало извинилась Глаша. — Это… эээ… побочный эффект! Мы пытались синтезировать эликсир для повышения магической проводимости меридианов…
— И?
Вот тут мне действительно стало весьма интересно, ведь мои энергетические каналы до сих пор находились в плачевном состоянии. И эликсир с подобным свойством, был необходим как воздух. И Глаша это тоже знала. Какая же она у меня всё-таки…
— Но преобразователь выдал «это», — закончила Глаша, нервно кусая губу.
— Подожди… — я медленно моргнул, в глазах еще плавали зеленоватые пятна от вспышки. — А «это» — это что?
Глаша потянулась к стеклянной колбе, стоявшей на выходном патрубке аппарата. Внутри переливалась густая жидкость цвета расплавленного золота, но с явным изумрудным отливом. Какая-то странная, живая рябь пробегала по её поверхности, как будто жидкость «дышала». И еще внутри я заметил какую-то красную «взвесь».
— Видишь эти красные «спирали», Ром? — Глаша поднесла колбу к свету, позволяя рассмотреть крошечные «пылинки» и составляющие эту «взвесь». — Они образуются только при идеальном балансе магических элементов. По теории Пифагора, такой узор — признак…
— Активированного философского камня, — неожиданно закончила за нее Акулина, возбужденно сверкая глазами. — Мам, да ладно тебе тянуть и нагнетать! Роме тоже интересно!
— Философского… — Я осторожно принял колбу из рук Глаши, повертел «пробирку» перед глазами, завороженный мерцающими переливами. Жидкость странно вибрировала в ладонях, словно пыталась сказать что-то на языке, который я не до конца понимал. — Вы это сейчас серьёзно?
— Еще бы! — обрадовано продолжила девушка.
— Это и Вольга Богдангович подтвердил! — добавила Глафира Митрофановна. — Кстати, как он сам признался, за всё время экспериментов ему никогда не удавалось получить настолько чистый и стабильный концентрат!
Внезапно стекло под моими пальцами стало чудовищно ледяным и даже обожгло холодом подушечки пальцев Я не успел выпустить колбу из рук, как она в одно мгновение рассыпалась в сверкающую пыль. Но золотисто-зелёная субстанция с ярко-красными прожилками не пролилась. Она собралась в шар, зависший на уровне моей груди…
По испуганным выражениям лиц своих девчонок, я понял, что в эксперименте что-то пошло не так, как планировалось.
— Что-то не так? — озвучил я свои мысли.
— Странная реакция на твою энергетику, — не теряя самообладания, ответила Глафира Митрофановна. — С твоим дедом такого не происходило. Но он — живой мертвец.
— Глаша, Акулина — медленно отходите подальше! — распорядился я. — Черт его знает, как поведет себя «это»… И ищите за чем укрыться! — После моих слов золотистый шарик резко приблизился и мягко толкнул меня в солнечное сплетение.
— Роман! — Глаша бросилась ко мне, но было поздно — эликсир философского камня просочился «внутрь», оставив после себя лишь лёгкое, но приятное жжение.
Я замер, ожидая боли, взрыва, чего угодно… Но вместо этого по телу разлилась странная «лёгкость». Возникшие ощущения напоминали легкое опьянение и тепло после приема порции хорошего выдержанного коньяка.
— Охренеть… — прошептал я, глядя на ладони, кожа которых начала источать золотистые искры. А после этого пришло и понимание процесса, происходящего внутри моего астрального тела. — Девчонки, знаете, что вы только что сделали?
— Усилили твою связь с эфиром? — предположила Акулина, сияя как начищенный пятак. — Вольга Богданович высказывал предположения на этот счет — твой источник должен сейчас перерабатывать магическую энергию в два раза быстрее!
— Если не в три-четыре… — изумленно произнёс я, чувствуя, как стремительно заполняется резерв.
Глаша впилась в меня тревожным взглядом:
— Ты чувствуешь себя… нормально?
Я медленно развёл ладони — и между ними вспыхнула крошечная молния. Меридианы укрепились, стали толще и разветвлённее, перекачивая сквозь себя куда большее количество магии.
— Даже лучше, чем нормально! — довольно рассмеялся я, эффект от принятия «философского камня» действительно немного пьянил. — Девчонки мои, вы — настоящие гении!
Акулина тут же запрыгала от радости на одной ножке, словно маленькая девочка, получившая в подарок то, о чём всегда мечтала:
— Мам, ты слышишь? Мы — гении!
Глаша прикрыла глаза и покачала головой:
— Не всё так просто, доча… Боюсь, с этим «эликсиром» нам еще придётся основательно поработать…
— А что не так? — спросил я. И ответ неожиданно пришёл, но не так как я ожидал, а взрывом чудовищной боли в моей груди. — Ох, ёп… — Я рухнул на колени, скрипя зубами и сжимая кулаки. Золотистые искры под кожей сменились вкраплениями глубокого «ночного» мрака, а Глаша испуганно вскрикнула:
— Рома! Что происходит⁈
Она бросилась ко мне, но я жестом её остановил. Мой голос звучал хрипло, когда я выдавил:
— Не подходи… Это… внутри меня… какая-то реакция…
Каждая клетка моего тела будто разрывалась на части. Философский камень — он не просто усиливал проводимость магии. Он её «перестраивал». Мой тёмный дар ведьмака, проявившийся визуально вот этими черными прожилками на коже, что разбежались по всему моему телу, бунтовал против такого грубого «надругательства» над собой. Естественно, что без боли тут не обошлось. Да еще такой ослепительной!
Акулина застыла в ужасе, прижав ладони к щекам, а Глаша уже лихорадочно рылась на полках, швыряя склянки направо и налево.
— Мам, что ты ищешь⁈ — Перепугано пискнула девушка, не зная, чем помочь ни мне, ни матери.
— Антагонист[1]! — Голос Глафиры Митрофановны дрожал — она не на шутку за меня испугалась. — Тот, который мы создали для мертвого деда, если что-то пойдёт не так…
Чёрные прожилки расползались по моим рукам, как ядовитые корни. Я сквозь зубы застонал, чувствуя, как талант ведьмака словно выворачивается наизнанку. Лабораторный стол вздрогнул от удара моего кулака — я пытался хоть как-то отвлечься от боли.
— Рома! Держись! — Глаша наконец нашла пузырёк с мутной зеленоватой жидкостью. Её пальцы дрожали, когда она сорвала пробку. — Это должно…
Но закончить фразу ей не удалось, потому что мой истошный крик её заглушил. Я попытался кивнуть, но тело не слушалось. Чернота уже добралась до шеи, и ползла по лицу. И каждый дюйм её продвижения — будто раскалённая игла дрейфовала под моей кожей.
Акулина в ужасе прижалась к стене:
— Мама… Он… Он же не умрёт⁈
— Нет! Я не позволю! — Глаша кинулась ко мне с пузырьком «антидота» наперевес.
Однако именно в этот момент меня скрутило судорогой, и я, падая, неловким движением выбил лекарство из рук Глафира Митрофановны. Стекло разбилось об каменный пол с хрустальным звоном всех разбитых надежд на спасение. А Глаша упала передо мной на колени и прикоснулась к моему почерневшему лицу ледяными от ужаса ладонями.

[1] Лекарственный антагонизм означает, что лекарство прекращает действие или эффект другого вещества, предотвращая биологический ответ. Прекращение действия осуществляется четырьмя основными механизмами, а именно химическим, фармакокинетическим, рецепторным и физиологическим антагонизмом.



Глава 19

Я видел её глаза — широко раскрытые, влажные, полные чистейшего отчаяния. В них отражалось моё искажённое болью лицо, покрытое паутиной чёрных прожилок.
«Интересно, — мелькнула в голове безумная мысль, как обычно происходило со мной в подобных случаях, — если я умру сейчас, останусь ли в её памяти таким — изуродованным до неузнаваемости монстром?»
— Роман… — Глаша прошептала моё имя с такой болью, что даже мои собственные муки на мгновение померкли. — Смотри на меня! — Её голос дрожал, а в глазах — паника, хоть она и старалась держаться. — Не отпускай сознание! Ты слышишь? Держись! Попробуй… контролировать это…
Я закашлялся — и на ладонь упала сгустком капля чёрной, как смоль, крови.
— Не… получается… родная… Сейчас я попробую… уйти в ускоренный режим… Но это… тоже… может не сработать… — В глазах резко потемнело, а дыхание сбилось, и я уже почти ускорился.
И вдруг, словно произошёл щелчок в моём самочувствии. Резко, почти мгновенно, словно кто-то переключил тумблер. Боль исчезла. Полностью. Я вздохнул полной грудью… и осознал, что чёртов философский камень больше не конфликтует с моей природой. Он «адаптировался». Или я, вернее, мой ведьмачий дар.
— Глаша… — Я поднял голову, и она замерла, увидев мои глаза. Их радужка теперь светилась золотым узором, повторяющим те самые красные спирали из колбы. — Вроде бы отпустило…
Глафира Митрофановна осторожно прикоснулась ладонью к моему лицу:
— Но эти чёрные «прожилки»… Они не исчезли…
— Наверное, побочный эффект, — предположил я. — И, надеюсь, что временный… — Я медленно поднялся на ноги, ощущая, как энергия стремительно циркулирует по обновленным путям. — Похоже, что эликсир ещё и очищает каналы, выжигает всё «лишнее»… Только бы знать, что он «считает» лишним?
Акулина, всё ещё напуганная, прошептала:
— А если бы не очистил?
Я встретился с ней взглядом и весело подмигнул:
— Тогда я бы сгорел изнутри…
Глаша вдруг резко выдохнула и больно шлёпнула меня раскрытой ладонью по плечу.
— Дурак! Не смей так больше говорить — беду накаркаешь! — Её голос дрожал от ярости и облегчения. — Ты чуть не… не…
Я обнял её, чувствуя, как она трясётся.
— Прости! Как-то неожиданно всё случилось!
Она всхлипнула, уткнувшись мне в плечо:
— Идиот… Да и я дура! Больше никаких экспериментов без подготовки! Слышишь?
Неожиданно Акулина вдруг хлопнула в ладоши:
— Но… но это же работает, мам! Рома, ты теперь стал в разы сильнее, да?
Я кивнул, вытягивая руку и разжимая кулак. Над ладонью вспыхнул не просто сгусток энергии (я всего-то навсего хотел создать обычный слабенький светляк) — а «плазменный шар», отчего-то пульсирующий в такт моему сердцу.
— Похоже на то… — задумчиво произнёс. — Но нам ещё нужно тщательнее изучить все эффекты. И… — Я взглянул на Глашу, подбирая слова. Надо найти способ контролировать это. Пока, чувствую, что ваш «камень» действует сам по себе.
Глафира Митрофановна стиснула зубы, но после согласно кивнула:
— Ладно. Но никогда больше не пугай меня так, ясно?
Я улыбнулся и поцеловал её в лоб:
— Клянусь!
Итак, еще одно открытие в сфере магических наук было сделано моей ненаглядной. И это, при всём при том, что она ни разу не одарённая — обычная простушка, каких в мире — пруд пруди! Но я чувствовал — это только начало. Глафира Митрофановна еще себя покажет во всей своей красе. И тогда пусть все наши враги трепещут…
Вдруг, без всякого предупреждения, плазменный шар в моей руке дрогнул и погас, будто его кто-то «выключил». Я почувствовал, как золотые узоры в глазах потускнели, а черные прожилки на коже начали быстро бледнеть и исчезать, будто их никогда и не было.
— Что-то не так… — пробормотал я, сжимая ладонь, где ещё секунду назад пульсировал плазменный шар. Теперь там осталась лишь слабая искра, едва заметная в полумраке лаборатории.
— Что… что происходит, мам? — прошептала Акулина, разглядывая моё лицо и руки.
Глаша сразу же схватила меня за запястье, резко закатывая рукав. Заодно проверив мой пульс, она внимательно следила за исчезновением черных прожилок, которые пропадали по всему телу.
— Похоже, что эффект от философского камня исчезает, — сказала она, и в её голосе прозвучало странное сочетание облегчения и разочарования. — Эликсир перестал работать.
Я сжал кулак, ощущая, как сила уходит, словно песок сквозь пальцы. Меридианы больше не горели, а магия — не переливалась по ним с прежней мощью. Я возвращался к своему обычному состоянию «погорельца».
— Ну что ж, девчонки… — Я усмехнулся, стараясь скрыть напряжение в голосе — я уже так размечтался. — Отрицательный результат — тоже результат… Да и какой же он отрицательный? Эликсир работает, просто недолго. Эго с успехом можно использовать, как временное усиление.
Глаша задумалась над моими словами, а потом медленно кивнула.
— Мы не учли стабилизацию… Возможно, сама формула философского камня требует корректировки. Или… — она взглянула на меня с внезапной тревогой, — твой организм сам отторгает его.
— Значит, ты права — нужно больше исследований! Вы у меня настоящие молодцы!
Акулина притворно надула губы:
— Ну, вот! Я уже думала, мы создали что-то грандиозное!
— Так вы и создали! — поспешил я её успокоить. — И это — за столь короткий срок! Просто, надо продолжать — и всё обязательно получится!
Глаша вздохнула, потирая виски.
— Ладно… Мы обязательно всё проверим. Может, удастся понять, почему эффект не постоянный?
Я молча согласился, но в душе шевельнулось странное чувство…
«А что, если это „непостоянство“ не просто эффект или недоработка эликсира? Что, если мой дар на самом деле сопротивляется… или защищает меня? Или этот эффект возникает от присутствия в моем сознании первого всадника»
Но вслух я ничего не сказал. Пока что. А там видно будет.
— Значит, работа продолжается? — вот что вместо этого сказал я.
— Настоящая работа только началась, — подтвердила Глаша, и в её голосе снова зазвучала та самая уверенность, которая заставляла верить — у них всё получится.
— Только, чур, красавицы мои — все работы переносятся на завтра! А сегодня у нас пир горой по поводу нашего возвращения! Собирайтесь скорее, а то я сейчас кого-нибудь из вас точно сожру! — Я сделал страшное лицо и пощелкал зубами.
Однако, после того, что со мной случилось буквально несколько минут назад, испугать моих девчонок не получилось. Но они снизошли к моим нижайшим просьбам и, быстро переодевшись и приведя себя в порядок, покинули лабораторию. Прогулка по старому и слегка неухоженному (однако Пескоройка уже приступила к устранению этого недочёта) кладбищу, как это не покажется странным, очень нравилась и мне и моим девушкам.
Мы вышли во двор, и свежий осенний воздух мягко обнял нас после душной и пропахшей едкими реактивами, кровью и впитавшимся даже в стены запахом магического перегара лаборатории. Резные надгробия, усыпанные облетающей разноцветной листвой, стояли как молчаливые стражи прошлого, напоминая о бренности бытия.
Глядя на них, почему-то, как никогда хотелось жить. Глаша укуталась в теплый платок, но её глаза блестели — она всегда любила эту тишину, этот странный, почти мистический покой. Акулина же, наоборот, громко шаркнула ботинком по опавшим листьям и задрала голову к небу. Деятельная молодая энергия в ней так и бурлила.
— Еще пару месяцев назад я и представить не могла, что окружающий наш мир — такой… большой и такой сказочный! Какой же дурой я была раньше! Мам, прости, я просто не понимала… — Она резко развернулась ко мне. — Рома, а правда, что Ваня родился простаком? А потом с помощью машины какого-то профессора стал одарённым?
Я фыркнул и укоризненно покачал головой, романтические мечты о Чумакове так и не покинули головы Акулинки. Но пока мои воспоминания не изменились — ничего экстраординарного между ними не произошло. Моя будущая версия из этого альтернативного мира, всё еще имела шансы на появление.
— А это, товарищ Красавина, — вспомнил я шпионский псевдоним девушки, который дал ей в первые дни нашего знакомства, — между прочим, государственная тайна! И Ваня, как я понимаю, вам её разболтал…
— Ой! — Акулинка, сообразив, что проговорилась, зажала рот ладошкой. — Только не наказывайте его…
— Я подумаю… — не успел я договорить, как Глаша, смеясь, толкнула меня локтем в бок:
— Прекрати пугать девочку!
Я поднял руки в шутливом жесте капитуляции:
— Ладно-ладно. Но вообще-то, эта информация действительно засекречена… — Мои пальцы скользнули по мшистой поверхности одного из надгробий, мимо которого мы как раз проходили. — Для вас это не страшно — при работе в моей команде вам будет присвоен наивысший допуск. Но вот «на сторону» эта информация попасть не должна! — строго произнёс я. — Враг не дремлет! И усиленно разрабатывает собственное магическое направление. Я расскажу вам чуть позже, что мне удалось узнать.
Ветер шевельнул ветви старых сосен и в их «шепоте» мне почудился чей-то «призрачный голос». Но разобрать, что он там бормочет, я так и не сумел. Возможно, действительно глюк. На мгновение я почувствовал лёгкое покалывание в кончиках пальцев — похоже, остаточный эффект взаимодействия с философским камнем.
Глафира Митрофановна заметила моё напряжение:
— Рома?
Я встряхнул головой:
— Всё в порядке. Просто… какие-то странные ощущения на самой грани восприятия. Пока сам не понимаю, как к этому относиться.
— Чуть что — сказу говори мне! — обеспокоенно произнесла Глаша. — Или хотя бы, Вольге Богдановичу.
Пообещав обращать внимание даже на самые незначительные изменения в собственном организме, мы выбрались с территории кладбища, прошли по примечательной аллее, вдоль поскрипывающих на ветру сосен, и вышли к особняку. Наше появление было встречено радостными возгласами уже основательно поддатых деда Маркея и Черномора.
Дед Маркей, размахивая опустевшим штофом с настойкой, уже расходился не на шутку, а Черномор, сидя рядом с ним, откровенно не замечал, как его борода задорно ползает по полу, словно толстая змея.
— Е-мое, ну наконец-то! — загремел старик, увидев нас. — А я уж думал, вы там в своей лаборатории всю ночь просидите! Эх, молодёжь-молодёжь! Даже выпить с вами нормально не получается…
Так-то, дед Маркей совсем не горький пьяница, просто события последних дней, разгром партизанского отряда, пленение и жестокая казнь боевых соратников и друзей, едва совсем не подорвали дух старика. Хоть он этого и не показывал. Но на душе у него было тяжело и тошно.
Тем временем Пескоройка быстро провела «перемену блюд», забрав и всю использованную посуду. Вскоре на огромном дубовом столе появились новые горячие кушанья. Компания оживилась, и разговоры потекли быстрее. Дед Маркей поднялся из-за стола и шумно расцеловал по очереди моих девчонок, оставив на щеках Глаши и Акулины влажные следы от слез.
— А ну-ка, все ко мне за стол! — рявкнул он, стукнув сухоньким кулаком по дубовой доске, отчего рюмки задрожали, словно испуганные мыши. — Будем пить за старых друзей, за победы… да и просто за то, что мы живы!
Я переглянулся с Глашей, а затем с Вольгой Богдановичем, что с невозмутимым видом продолжал восседать во главе стола в качестве радушного хозяина. И они понимающе кивнули. Ведь старик, конечно, не просто так буянил. Под этим шумным «весельем» скрывалась старая солдатская тоска. Он слишком много и многих потерял за последние дни.
— Маркей Онисимович, — мягко, но твёрдо произнесла Глафира Митрофановна, — давай лучше выпьем за тех, кто не дошёл, за тех, кто уже не услышит наш тост, за тех, кто отдал свои жизни во имя…
Старик на секунду замер, а я увидел, как задрожала его нижняя губа. Потом он резко опять хлопнул ладонью по столу. Бах!
— За них! — прохрипел он. — За героев! Вечная им память! — Он поднялся на ноги и выпил. Не чокаясь
Я поднял рюмку следом за ним:
— За павших…
И не надо больше слов. Черномор вздохнул и тоже выпил, а его борода медленно поползла под стол, словно прячась от чужих взглядов. А дед Маркей вдруг разрыдался — грубо, по-мужски, уткнувшись лицом в ладони. Но это было… правильно, что ли… Всегда должна быть минута, когда все вспоминают, ради чего они ещё живы… Не обязательно за это пить — главное, помнить!
Ты слышишь?
Я вздрогнул. Никто из окружающих не произнёс этих слов — они прозвучали «внутри». Но это был не первый всадник, его мысленный голос я уже научился узнавать. А этот… это было так, будто кто-то что-то шептал в «ментальном диапазоне» — тихо, но настойчиво, а я слышал этот шепот самым краешком сознания. И это было не похоже ни на что слышанное ранее.
Глаша тут же заметила перемену в моём взгляде и вопросительно приподняла бровь. Я едва заметно мотнул головой: «Позже». Она кивнула, но ее пальцы непроизвольно сжали край стола. Глаша всегда переживала, когда что-то было не так.
Тем временем этот… шепот… продолжался. Сейчас он был лишь отдалённо похож на обычные слова — скорее, на навязчивое эхо, которое пульсировало в моих висках, как далекий звон колокола под водой. И я никак не мог разобрать, что же мне пытается сообщить этот невидимый собеседник.
Голос не походил ни на один из тех, что я слышал раньше. Мне почему-то казалось, что он был «слишком» близким, почти родным. Не просто мыслью, пришедшей извне в мою голову, а присутствием кого-то, уже хорошо знающего меня… Понимаю, звучит бредово, но более точного определения я не смог подобрать.
Я замер. Даже дыхание замедлил, будто боялся спугнуть этот странный контакт, будто кто-то приник к самому краю моего черепа и шептал сквозь кость — беззвучно, но ощутимо чтобы я «услышал». Но я мог разобрать лишь какое-то невнятное «па-па-па-па». А затем стихло и оно.
Но оставшееся «послевкусие» было… знакомым. Как будто я знал обладателя этого голос раньше — может, в детстве, во сне, или в забытом воспоминании, стертом временем. Но это не был ни голос матери, ни друга, ни даже первого всадника. Это было нечто глубинное, словно само мое подсознание пыталось мне что-то сказать, но не могло выговорить — как будто язык вдруг стал чужим.
— Ты побледнел, — прошептала Глаша, наклоняясь ко мне так близко, что ее дыхание коснулось моего уха. — Ром, как ты?
— Уже норм… — Я кивнул, не в силах объяснить, что же со мной произошло. Потому что и сам ничего не понимал. Слишком странными и необычными были эти ощущения… Я попытался отмахнуться от них, сглотнув внезапно подступивший к горлу ком, но в глазах неожиданно потемнело, и вдруг…
Кружевная занавеска на окне. Солнечный зайчик на потолке. Вкус теплого молока с пенкой. Я стоял в комнате. В комнате, в которой никогда не был. Лучи солнца падали на половицы, золотя пылинки в воздухе. У окна, спиной ко мне — женщина. Она что-то напевала, гладя детское белье — пелёнки с распашонками.
Её я сразу узнал — это же Глаша! И тут же осознал: этого не может быть — наш ребёнок ещё не родился… А здесь… Это что, предвидение будущего? Но тогда это «па-па-па-па»… Шёпот, наконец, слился в одно понятное слово:
— Папа!
Это что, со мною разговаривает мой еще не рождённый ребёнок?
Похоже, ноги перестали меня держать, пока я пребывал в этом трансе. Я очнулся от боли, упав грудью на стол и сбросив на пол посуду. Лоб был мокрым, а рубашка прилипла к спине. Все повскакивали на ноги и засуетились вокруг меня.
— Выпей водички, командир! — Черномор протянул мне стакан с прохладной водой, которую я выпил буквально в два глотка.
— Ты нас всех напугал, Рома! — произнесла Глаша, придерживая меня за плечи, чтобы я опять не рухнул. — Что с тобой случилось?
А я молчал. Потому что понял, кто пытался со мной поговорить. Но с моей точки зрения это был полнейший бред…



Глава 20

Октябрь 1942 г.
Третий рейх
Земля Анхальт
г. Вернигероде

Но Каина совершенно не испугало колдовство Верховной ведьмы. Он лишь криво усмехнулся, медленно поднимаясь с кресла. Его тень, отброшенная пламенем камина, вытянулась до невозможных размеров, заполнив половину зала, и в её очертаниях заплясал силуэт с выросшими клыками и когтями.
— Ты, похоже, забыла кто я? — прошипел вурдалак, и его голос сейчас напоминал шелест вытаскиваемого из ножен острого металла. Несмотря на клыкастую тень, сам он всё еще оставался в человеческом образе. — Не играй с огнём, Изабель. Или ты думаешь, твои смешные фокусы могут остановить меня? Меня, настоящего Мастера крови?
В воздухе запахло грозой — не метафорически, а по-настоящему. Над потолком сгустились тучи, и в следующее мгновение молния ударила в центр зала, рассыпавшись на тысячи искр, а весь замок основательно встряхнуло. По стенам зазмеились изломанные трещины, а с потолка посыпался какой-то мусор.
Матиас, всё ещё чувствуя головокружение от вина, сжал бокал в руке, пытаясь вернуть себе ясность мыслей. Его взгляд метался между ведьмой и вампиром — он понимал, что стал свидетелем чего-то большего, чем просто давний спор. Похоже, какие-то старые разногласия между этими древними существами сегодня вспыхнули с прежней силой. Но в чём они заключались гауптштурмфюрер СС не понимал.
— Речь не о том, чтобы остановить тебя, владыка, — ведьма устало откинулась в кресле, но её пальцы нервно сжимали подлокотники с такой силой, что дерево возмущенно потрескивало, — а о том, кто держит в своих руках нити власти над этим миром. Мир снова становится интересным, владыка Варгоши! Разве ты этого не почувствовал?
За окном грянул гром, и огни в зале погасли, оставив только багровое сияние камина. Каин замер, но в его глазах всё ещё плясали отблески ярости:
— Объяснись, Верховная!
Изабель тяжело вздохнула:
Я расскажу… Но будь готов, владыка… тебе не понравится то, что ты услышишь. — Ведьма посмотрела на Матиаса, и в её взгляде было что-то почти… жалостливое. — Ты был прав, мальчик: Истина не принадлежит никому. Но она всегда требует больших жертв… — В темноте её шёпот прозвучал как приговор, вот только профессор не знал, чем это всё может закончится.
— И кого же ты собралась принести в жертву, Изабель? — Каин уже успокоился, и грозовые тучи, метающие молнии даже в каминном зале, развеялись.
— Конечно же простаков, владыка! — воскликнула ведьма. — Слишком долгое время весь дивный мир находился в тени, позволяя обычным смертным жить, как им вздумается? И кому от этого стало легче, Варгоши? Они даже без нашего вмешательства уничтожают друг друга десятками и сотнями тысяч, превращая в дерьмо драгоценную энергию, оставшуюся с ними со дня сотворения первого человека! А ведь эта энергия — бесценна!
Каин медленно поднял голову и задумался, словно взвешивая слова ведьмы. В его глазах мерцали искры горького понимания её правоты. Слишком долго он жил на свете и научился разбираться в безумном стремлении смертных к самоуничтожению.
— Ты спрашиваешь, зачем я воскресила древнее наследие Вилиготенов? — продолжила Верховная ведьма и её голос стал мягким, почти ласковым, словно она объясняла что-то непослушному ребёнку. — Потому что этот мир стал для всех нас тусклым, скучным и пресным. А что еще хуже — он стал очень хрупким, Варгоша. Как стекло, готовое треснуть от малейшего удара. А ты знаешь, что происходит, когда стекло разбивается?
Она щёлкнула пальцами, и в воздухе перед ней возникла прозрачная сфера, наполненная клубящимся дымом. Внутри него мелькали обрывки образов: войны, пожары, толпы людей, охваченные безумием. Каин замер, изучая видения. Его глаза, казалось, остекленели, но в них продолжала гореть холодная ярость.
— Так ты пытаешься изменить реальность под себя, создав собственный мир? — наконец произнёс древний упырь. — Ты ведёшь себя так, будто весь мир — это твоя шахматная доска, а люди — лишь пешки на ней. Но ты забываешь одну вещь… — Он хищно усмехнулся. — Ты не богиня, Изабель! И никогда ей не будешь! Не тешь себя такой мыслью!
— Хочешь ты того или нет, но я уже впустила магию в мир обычных простаков! — насмешливо произнесла Верховная ведьма. — Я не хочу больше скрываться в тени! Мне надоело это до чёртиков!
— И ты думаешь, что если дашь им ещё больше магии, ещё больше власти, ещё больше тайных знаний, которые они не в состоянии постичь… они станут лучше? — Его голос звучал тихо, но в нём дрожала ледяная убеждённость. — Они сожгут сами себя, Изабель. А затем и весь этот мир вместе с нами! Неужели ты этого действительно хочешь?
Пространство вокруг них снова исказилось — но теперь не из-за магии ведьмы, а из-за темной энергии, исходящей от Каина. Казалось, сама реальность содрогалась перед его истинным обликом, тем, что он скрывал за маской не настолько уж древнего господаря Варгоши.
Но если Матиас был в курсе его настоящего имени, то Верховная ведьма явно пребывала в недоумении. Она не понимала, отчего окружающий их эфир так «нервно» реагирует, пусть и на могучего, но упыря. Она еще никогда не встречалась с такими проявлениями его силы, хоть и знала его не одну сотню лет.
Однако, Изабель постаралась не выдать своего испуга, хотя проявленная Каином мощь больше соответствовал какому-нибудь древнему языческому богу, а не вампиру. Она лишь покачала головой, улыбаясь в лицо вурдалаку с каким-то странным спокойствием.
— А кто сказал, что мир должен оставаться прежним? — Верховная ведьма медленно поднялась, а её глаза горели всё ярче. — Ты, наверное, забыл, Владыка, что мы — не сторожа этого мира. Мы — его движущая сила!
Матиас почувствовал, как мороз пробежал по его спине. Он вспомнил строчки Святого писания, приписываемые Каину, и удивительным образом перекликающиеся с нынешними словами Верховной ведьмы: «разве я сторож брату моему?»[1]
— Вот и она, истина, — прошептал профессор, глядя на них обоих.
Изабель громко рассмеялась, но в её смехе не было прежней насмешливости:
— О, мой мальчик… ты даже не представляешь, насколько ты прав. Он — прелесть, Варгоши! — воскликнула она, обращаясь к Каину. — Ты уверен, что не хочешь его просто сожрать? А то я бы с удовольствием забрала его у тебя и нашла достойное применение.
Каин не отреагировал на последние слова — он пристально смотрел на Изабель:
— Знай, Верховная: если ты снова разожжёшь огонь магической войны… я не стану её тушить.
— А я тебя об этом и не просила, — ответила ведьма, и её улыбка стала «слишком» широкой. — Я привыкла со всем справляться сама! А если тебе что-то не нравится — убирайся! И не вздумай стоять на моём пути — время дружеских шуток закончилось!
В воздухе повисла гнетущая пауза. Казалось, само время застыло, ожидая, чья же воля или магия перевесит в этом противостоянии древних существ, ведь они уже давно перестали быть обычными людьми. Тени в углах зала вновь начали шевелиться, будто живые, а зажженные слугой свечи вновь погасли одна за другой, оставляя лишь тревожное мерцание языков пламени в камине.
— Ты играешь с силами, которые невозможно контролировать, — Каин сделал шаг вперёд, и пол под ногами Верховной ведьмы слегка дрогнула. Глаза первого вурдалака теперь напоминали две узкие щели, наполненные черным пламенем. — Вилиготены, как могучий колдовской род, были стёрты с лица земли не просто так. Кто-кто, а они получше твоего разбирались в магических искусствах, Изабель! Ты хочешь того же?
Но ведьма лишь рассмеялась ещё громче, но в этот раз её смех был похож на треск ломающегося льда:
— О, глупый, глупый Варгоши… Ты думаешь, что меня остановят твои жалкие россказни? На этот раз ты слишком долго просидел в своей норе. Мир уже изменился, а я прошла точку невозврата.
Она резко подняла руку, и изображение в магической сфере, продолжающей висеть перед ними, изменилось — на этот раз в ней проступили силуэты нескольких десятков, а возможно и сотен людей (лучше рассмотреть было невозможно), стоящих на коленях в магических кругах, связанных между собой. Их глаза были пусты, молитвенно сложенные руки источали тонкие струйки крови, стекающие в единый резервуар, питающий гигантскую печать.
— Смотри, — прошептала она, и её голос звучал почти нежно. — Это всё одарённые! И они все согласились. И они хотят стать частью чего-то большего…
— Ты… ты создала свой культ? — прошипел Каин, но впервые за вечер в его голосе прозвучала не ярость, а что-то другое. Почти уважение.
— Да! — Изабель раскинула руки, словно обнимая весь мир. — Они теперь мои «дети». Мои жрецы. И через них я дам этому миру «новую Истину»!
— Это безумие! И путь в Бездну! — успокоившись, невозмутимо произнёс упырь.
— Кто бы говорил! — презрительно фыркнула ведьма. — Ты сам еще тот безумец!
Каин внезапно замер. Его чёрные глаза, горящие адским пламенем, сузились в подозрительных щелях. Воздух вокруг него сгустился, словно сама тьма сжимала кулаки, готовясь к удару.
— Ты хочешь поговорить о безумии, Изабель? — тихо спросил он, и его голос прозвучал так, будто исходил не из горла, а из самых глубин преисподней. — Тогда давай поговорим…
Он сделал шаг вперёд — и пространство вокруг них исказилось. Пол, стены, даже воздух — всё будто сжалось, покорное его воле. Тени в зале ожили, сплетаясь в знакомые очертания: лица, фигуры, события. Изабель вдруг увидела их — сотни, тысячи проклятых душ, томящихся в вечной тьме, и все они — её жертвы. Те, кого она считала необходимыми потерями в своей великой игре.
— Видишь их? — Каин провёл рукой перед её лицом, и тени зашевелились жутче прежнего. — Они тоже хотели «большего». Они тоже верили, что их жертвы оправданы. Но посмотри, что с ними стало!
Ведьма ощутила ледяное прикосновение на своей щеке — как будто одна из теней дотронулась до неё, шепча проклятия. Изабель резко отпрянула, но тени следовали за ней, словно привязанные невидимыми нитями. Но они не могли, пока, прорвать сдерживающий их барьер.
— И я видел, как такие, как ты, пытались перекроить мир под себя, — продолжал Каин, голос которого звучал похоронным колоколом. — Они все мертвы. И ты знаешь почему? — Он наклонился к ней, и его дыхание было холоднее могильного ветра. — Потому что ни один смертный — даже такой могущественный, как ты — не может заменить собой Бога!
Изабель хотела ответить, но внезапно её собственное дыхание прервалось. Губы онемели, язык отказался повиноваться. Её магия, всегда послушная, будто «застыла», скованная чем-то гораздо более древним, чем все её заклинания.
— Ты думаешь, что полностью контролируешь силу? — Каин улыбнулся, и в его улыбке не было ничего человеческого. — Но ты не понимаешь её глубинной сути. И поэтому… ты уже проиграла. Вот только мне интересно, сколько времени и жизней простаков тебе понадобится, чтобы это осознать? — Каин замолчал, а Верховная ведьма, воспользовалась этим моментом.
— Ты ошибаешься, владыка, — прошептала она, облизывая пересохшие губы и глядя куда-то в пол, — я не собираюсь ничего осознавать… — Она резко выпрямилась, и её голос обрёл прежнюю силу, полную безумной решимости. — Я собираюсь стать чем-то большим!
— Не ты первая, не ты последняя, — раздраженно произнёс упырь. — Но пока ты не поймёшь, что сила — это не… — Он неожиданно замолчал, не желая давать ведьме подсказку. — Ты обречена! Подумай об этом, Изабель. Пока у тебя ещё есть время.
После этого Каин повернулся к выходу, его фигура растаяла в тенях, буквально на мгновение вынырнувших из тёмных углов замка. Вместе с ним в тенях растворился и Матиас — древний упырь о нём не забыл. Мгновением позже хлопнула входная дверь, и каминный зал погрузился в настоящую могильную тишину.
Изабель застыла, будто парализованная исчезновением владыки и его словами. Но когда тени Каина растворились, а ледяной гнет его присутствия ослаб, она резко выдохнула — и её безумный смех прозвучал в пустом зале, как треск ломающегося льда.
— Он думает, что я уже проиграла? — прошептала ведьма, проводя пальцами по щеке, где ещё ощущались прикосновения проклятых душ. — О, Варгоши… Ты всегда видел лишь половину всей картины.
Она щёлкнула пальцами — и в камине с неистовой силой вспыхнуло зелёное пламя. В его отблесках на стенах затанцевали новые тени — на этот раз не жертвы, а союзники. Их фигуры в длинных плащах странно горбатились в районе лопаток, а шепчущие голоса кружили голову и сводили с ума…
Два человека возникли буквально из ничего в одной из тёмных подворотен старого города, на который уже упали вечерние сумерки. Матиас с изумлением огляделся по сторонам, он так и не понял, каким образом неожиданно перенёсся из замка в этот безлюдный закоулок. Единственное, что он почувствовал — это лютый холод, отдающий слабым запахом разложения.
— Мастер, — тихо произнёс Матиас, дрожа и постукивая зубами — он всё никак не мог согреться. — Она же… не остановится? Нет?
— Нет, Матиас, — согласился Каин, и в его глазах вспыхнуло что-то, похожее на предвкушение и давно забытый интерес. — Но это даже занятно, и скрасит несколько лет моей весьма скучной жизни. Игра уже началась, мою юный друг. Игра началась…
Каин медленно шёл по узкой улочке, а следом за ним тянулись тени, как будто длинный чёрный плащ на его плечах колыхался в такт его шагам. Профессор едва поспевал за ним, всё ещё дрожа от пронизывающего холода, который, казалось, исходил не от прохладного вечернего вечернего воздуха, а от самого бессмертного.
— Мастер… — снова начал Матиас, но Каин резко остановился, не оборачиваясь.
— Она уже действует, — произнёс он тихо. — Ты чувствуешь это? — Владыка чувствовал, что эфир действительно изменился — в нём витала тяжёлая, густая дрожь, будто сама ткань реальности истончалась в окрестностях древнего замка.
— Простите, Мастер, — Матиас мотнул головой. Он чувствовал лишь лёгкое головокружение и никак не проходивший озноб. — Я обычный простак, и мне недоступны эти чувства.
— Бешенная сука решила ускорить свой конец, — Каин наконец обернулся, и его глаза пылали бледным холодным огнём.
В тот же миг где-то вдалеке, в стороне замка Верховной ведьмы, небо озарилось зловещим зелёным светом. Упырь видел, что свет не был похож на обычные всполохи магии — это было что-то другое, куда более древнее и глубинное, будто сама преисподняя на мгновение приоткрыла свои врата.
— Она заключила договор, — сказал Каин, и в его голосе впервые за много лет прозвучало… уважение? Нет, скорее, раздражённое восхищение. — Неужели я недооценил её безумие?
Матиас почувствовал, как по спине пробежал ледяной пот.
— Что она сделала?
Каин резко повернулся и шагнул вперёд — тени снова сомкнулись вокруг него, готовые унести его в любое место в мгновение ока.
— Она разбудила то, что спало тысячелетиями.
Древний упырь накрыл гауптштурмфюрера СС своим теневым плащом, и тьма поглотила их обоих. Они появились на краю города, на одной из возвышенностей, откуда открывался отличный вид на замок Верховной ведьмы. Небо над ним теперь было идеально чёрным, но не от наступившей ночи — оно было пустым в прямом смысле этого слова. Как будто оттуда вырвали всё звёзды и украли луну.
Только зелёный свет, пульсирующий, как бьющееся в смертельной агонии живое существо, лился из высоких башен. В воздухе стоял неясный гул, который едва не сводил профессора с ума, порождая в воображении что-то чудовищное, противное даже самой человеческой природе. Когда гул достиг своего апогея, Матиас не сумел сдержать крик ужаса. Каин же стоял неподвижно, смотря вдаль.
— Игра действительно началась, — произнёс он, нахмурившись. — Только ставки стали намного выше.

[1]Бытие 4:9 И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему?



Глава 21

К вечеру меня отпустило — я перестал слышать этот призрачный шёпот, сводящий меня с ума! Ну как так может быть, чтобы ребенок, которому и трёх месяцев не исполнилось, разговаривал? Ну, пусть не разговаривал, но как-то связно мыслил. Да у него все органы едва-едва сформироваться к этому времени успели!
Но, если это не он… то кто же?
Я сидел у раскрытого окна, глядя на темнеющее небо, и пытался найти логичное объяснение происходящим со мной странным событиям. Хотя, о чём это я? Странных событий в моей нынешней жизни — хоть отбавляй! Может, это просто нервное истощение? Стресс? Или перегруженный мозг начал подкидывать мне «весёленькие» галлюцинации?
Но тогда почему они были такими… реальными? Как будто наяву? Словно предвидение будущих событий… Я отчетливо помнил ту комнату — теплую, пропитанную солнечным светом. Запах чистого белья, гладильной доски. Голос Глаши, напевающей колыбельную. И этот шепот — нежный, доверчивый, словно пришедший из другого мира…
— Папа…
Я вздрогнул и резко обернулся. Никого. Комната была пуста.
— Ты опять его слышишь? — Глаша тихо и незаметно подошла сзади, положив руку мне на плечо. — Этот голос?
Я не знал, что ответить. С одной стороны — не хотел ее пугать. С другой — не мог врать. Я ведь так и не сказал, что думаю, что слышу голос нашего неродившегося ребёнка.
— Не знаю, что это, — честно признался я. — Но я… У меня было видение… Я видел тебя… Наш дом… Ты гладила пеленки…
Она замерла, пальцы слегка сжали мою гимнастёрку.
— А еще… — Я замолчал, внезапно осознав, насколько безумно это прозвучит.
— Говори.
— Я думаю, это был… — Я всё-таки решил не юлить и не скрывать правду. — Он. Наш ребенок.
Глаша не рассмеялась. Не назвала меня сумасшедшим. Она просто очень внимательно посмотрела на меня — так, словно пыталась разглядеть что-то в моих глазах.
— Ты уверен?
— Нет. Но… — Я провел рукой по лицу. — Что, если это не просто галлюцинация? Что, если он действительно пытается что-то сказать? Хотя, на таком сроке это просто невозможно.
Глаша медленно кивнула, опустив руку на живот.
— А вдруг… это не просто ребенок? — прошептала она.
Я нахмурился, пока не понимая, куда она клонит:
— Что ты имеешь в виду?
— Мы с тобой оба знаем, что в этом мире есть вещи, которые сложно объяснить. Может, он… особенный? Вся наша нынешняя жизнь похожа на какую-то… сказку, былину, или древнюю легенду: ведьмы, лешие, живые мертвецы, колдуны… — попыталась она донести до меня свою мысль. — Даже ангел с Черномором имеется…
— Да-да, даже целый архангел имеется, — рассмеялся я.
— Так вот, вспомни хотя бы наши русские народные сказки, — продолжила она развивать своё предположение. — Фраза «растёт не по дням, а по часам» ни о чём тебе не говорит?
— А ведь действительно такая фраза очень часто встречается в русских народных сказках, — согласился я со своей любимой женщиной.
— Она означает, что герой растёт необычайно быстро, гораздо быстрее, чем это возможно в обычной жизни. Понимаешь?
— Еще бы! — криво усмехнулся я. — Это один из распространённых сказочных тропов[1], указывающий на чудесное развитие персонажа… Ты серьёзно думаешь, что наш малыш может быть… волшебным? — Мои пальцы судорожно сжали подлокотники кресла.
Глаша пожала плечами, но в её глазах читалась тревожная уверенность.
— А почему бы и нет? — Она с любовью погладила выпирающий живот. Может, он уже не просто «эмбрион», а… кто-то больше?
— То есть, ты считаешь, что он… не просто растёт быстро, а в каком-то смысле уже себя осознает?
— Не знаю, Ром. Но раз уж мы живём в мире, где существует волшебство, почему наш ребёнок не может быть каким-то… особенным? — её голос дрогнул. — Может, он пытается предупредить нас о чём-то?
Я закрыл глаза, пытаясь снова мысленно вернуться в то видение. Солнечная комната, пелёнки, Глаша у окна… И этот голос, мысленно зовущий меня — папа… И опять словно кто-то тихонько тронул моё сознание.
— Вот, опять…- прошептал я, вздрогнув.
Глаша схватила меня за руку:
— Ты слышишь его прямо сейчас?
Я кивнул, не в силах объяснить, как это работает.
— Только разобрать ничего не могу. Чувствую только присутствие… Я не понимаю, как это возможно, но… он здесь. Он будто бы уже знает тебя, меня… Он наблюдает за нами, любимая…
Мы переглянулись. Если это правда, если наш ребёнок действительно развивается не так, как обычные дети, то что это значит?
— Может, это из-за нас? — предположила Глаша. — Мы с тобой оба… особенные. Пусть я и не одарённая, но мой род — ведовской. Твой род, как выяснилось, вообще берет начало от древнерусского князя-чародея и оборотня Вольги Всеславьевича…
— Вот оно — объяснение! — выдохнул я с облегчением. — Может быть, ты и не помнишь эту былину о рождении прародителя моего рода, но мой мертвый дедуля мне об этом все уши прожужжал при первом знакомстве…
— Нет, не помню, — мотнула головой Глаша. — И о чём там?
— Прародитель моего славного рода был сыном Великого Змея — Ящера! Одного из древних языческих божеств. Как утверждает дедуля, во время его рождения само небо вздрогнуло, а земля затряслась, а после и весь мир замер! И даже древние чудовища застыли в ужасе, пораженные мощью нового Властителя силы. Но я сейчас не об этом…
— Да нет, как раз об этом, — улыбнулась моя ненаглядная, продолжая ласково поглаживать свой живот. — Теперь мне многое становится понятно — родство с дивными существами такой ужасающей мощи никогда не проходит бесследно. Даже через много-много-много поколений. Родовая память хранит многие тайны… И что там дальше было в той былине? К чему мне готовиться? — И она весело мне подмигнула.
Какая же она у меня молодчина: ни страха, ни суеты перед неизведанным, ни истерических криков: что нам с этим делать?
— Так вот, родная, — я легко прикоснулся ладонью к животу Глаши, — мой первопредок, как раз и рос не по дням, а по часам! Когда он родился, мать запеленала его в пеленки, перевязав их золотыми поясами, положила в резную колыбель, стала над ним песни петь…
— Я тоже так хочу, Ромочка! — Глаша обняла меня, а я, наклонившись, прижался щекой к её животу. — Пеленать и качать нашего ребенка в колыбели. Я соскучилась по всему этому — Акулинка-то уже давно выросла.
— А вот с этим у нас могут возникнуть проблемы, любовь моя. Если та былина не приукрашивает…
— Как? — ахнула Глаша.
А так — только час проспал Вольга, — продолжил я краткий пересказ древнерусского эпоса, — проснулся, потянулся — лопнули золотые пояса, разорвались пеленки, а у резной колыбели днище выпало. А Вольга на ноги стал, да и говорит матери:
— Сударыня матушка, не пеленай ты меня, не свивай ты меня, а одень меня в латы крепкие, в шлем позолоченный, да дай мне в правую руку палицу, да чтобы весом была палица в сто пудов… Не хилые запросы в первые часы жизни?
Глаша удивленно охнула, не в силах поверить, что и со всеми нами может приключится подобная история.
— Я подозревала, что плод развивается как-то быстро — на таком сроке живот должен быть куда меньших размеров, — призналась она. — Но, чтобы настолько…
Я обхватил голову руками:
— Не по дням, а по часам, по минуточкам…
— Слушай, — Глаша положила обе руки на живот и закрыла глаза. — Я с ним всегда разговариваю, с самого первого дня, как узнала. Если он может говорить с тобой… попробуй еще раз поговорить с ним в ответ, — попросила она.
Я не колебался ни секунды и тоже прикоснулся к её животу:
— Привет, малыш! Это твой папа…
Тишина. Но через пару секунд я ощутил лёгкий ментальный «толчок» — будто кто-то дал понять, что слышит меня. Но четкого ответа на этот раз так и не последовало.
Ты устал? — Я не стал произносить это в слух, а обратился к своему дару. — Не можешь больше отвечать? — Еще толчок. — Как будешь готовь, дай знать! Я люблю тебя, и мама тоже тебя любит! — После этих слов меня накрыло такой волной непередаваемого блаженства и любви, что я понял без лишних слов, наши чувства взаимны.
— Он ответил, Глаша! Ответил! Правда не словами, а чувствами… Он пока еще маленький и слабый, но как только наберётся сил — обязательно даст знать…
Глаша улыбнулась:
— Я же говорила — он у нас самый-самый!
— Но это же… — Я просто не находил слов.
— Волшебство? — закончила она за меня.
— Волшебное безумие, — прошептал я, на этот раз я уже совсем не сомневаясь, что это реально.
Наш ребёнок действительно рос не по дням, а по часам. И кем бы он ни был в будущем: могучим чародеем, былинным богатырем, или тем и другим вместе взятым — нам только предстояло это выяснить. И мне кажется, я знаю, кого надо подробно расспросить на этот счет — моего прародителя, Вольгу Всеславьича.
Воспоминания о дедовых рассказах всплывали обрывками, потому что слышал я их в тот самый день моего представления предкам в родовом храме. И вроде бы бы было в них что-то типа: «Кровь Ящера не дремлет, внук. Она зовёт своих потомков в час нужды…»
— Глаш… — Я осторожно взял руку матери моего ребёнка в свою. — Мы можем попробовать еще кое-что…
— Что-то опасное? — В её глазах мелькнула тень тревоги, но голос остался твёрдым.
— Нет. Просто… древнее… Я хочу пообщаться лично со своим прародителем — тем самым князем-оборотнем-чародеем.
— Но ведь он умер?
— Ну, да, умер, — криво усмехнулся я. — Но, как бы не насовсем. Вспомни Вольгу Богдановича — он ведь тоже, в общем-то, мертвец… — И я вкратце поведал Глафире Митрофановне о «совете предков», пребывающих в некой духовной форме этакого семейного эгрегора. Связаться с которыми можно из родового храма.
— Пойдём! — Тут же загорелась она этой идеей. — Чего откладывать?
Я согласился — действительно, чего тянуть? И мы отправились на поиски Вольги Богдановича, которому были известны все тонкости вызова духов предков. О его нахождении мне с удовольствием поведала Пескоройка. Да я и сам бы догадался, где он проводит всё своё свободное время — ну, конечно же в любимой лаборатории! В этом увлечении они с Глашей были очень похожи.
Мы отправились в путь, не привлекая лишнего внимания — после тяжелой дороги и горячей встречи, все члены моей команды дрыхли без задних ног. Об этом мне тоже отчитался дух-хранитель поместья. Вот ведь как удобно — у Пескоройки «глаза» везде. Ведь, по-сути, она и есть само поместье.
Дорогу до лаборатории мы с Глафирой Митрофановной уже запомнили, и уверенно добрались до искомой локации, практически не плутая средь многочисленных могил. Можно было, конечно, подождать Вольгу Богдановича (Пескоройка его уже предупредила) и у самого святилища князей Перовских, но нервозность последних часов требовала какого-то выхода. А прогулка по тихому родовому кладбищу меня отчего-то умиротворяла. Как и Глашу тоже.
Деда мы встретили на ступенях склепа, служившего прикрытием секретной лаборатории от незваных гостей и врагов рода. Мертвый старикан расплылся в счастливой улыбке (какого-нибудь незнакомца такой улыбкой он мог бы довести до икоты), едва заметив Глафиру Митрофановну.
В ней Вольга Богданович просто души не чаял. Мало того, что она возрождала его прервавшийся род, нося под сердцем моего ребенка, так она еще и в сложных магических конструктах разбиралась, едва ли не лучше его самого. Хотя и была простушкой без каких-нибудь намёков на задаток.
— Молодые, чегой переполошили старика? — с ехидным прищуром спросил покойник. — Я только-только начал изучать ту самую субстанцию философского камня… А тут вы…
По дороге к семейному святилищу я и вывалил на него все наши предположения. Сказать, что старик обрадовался, это вообще ничего не сказать. После такой информации он побежал к храму едва ли не вприпрыжку. Шутка ли, что в его едва не прервавшемся роде скоро появится настолько могучий чародей, что легко всех за пояс заткнёт.
До небольшого, но величественного храма со знаком бесконечности на одном из куполов мы добрались на удивление быстро. Его внутренне убранство, выполненное в кроваво-песчано-голубых тонах, просто очаровало Глашу, прежде здесь не бывавшую.
Мрачная торжественность, массивные саркофаги с белокаменными надгробиями, искусные фрески на стенах, повествующие о славных деяниях моих древних предков, произвели на Глафиру Митрофановну неизгладимое впечатление. Я почувствовал, как под куполами святилища она успокоилась, даже немного расслабилась.
— Ну, давай, князь! — произнёс мертвяк, подходя к большой каменной глыбе с углублением посередине, расположенной у восточной стены храма. Как и в предыдущий раз эта каменюка излучала едва видимый свет. — Ты знаешь, что надо делать — именно ты теперь глава рода!
— А что нужно делать? — спросила Глаша.
— Ты, невестка моя, ненаглядная, просто сиди и слушай, — ответил Вольга Богданович, подвигая к ней небольшую табуреточку, — и не мешай! Авось, тоже что-то, да услышишь… — Многозначительно намекнул он. — А с остальным Ромка сам справится.
Я вытащил из небольшой ниши за алтарём старую деревянную коробку слегка обугленную и с глубокими трещинами вдоль волокон. Именно в ней хранился древнейший родовой артефакт — нож, выточенный кости самого прародителя. Причём, он сотворил его сам, да еще и прижизненно!
А дальше всё просто: нужно было взять этот ножичек, распороть себе ладонь и оросить алтарь собственной кровью. Ну, а потом уже взывать к духу первопредка, надеясь, что он услышит и соблаговолит снизойти к нам, живым. В прошлый раз у меня всё получилось. Надеюсь, что не облажаюсь и на этот раз.
Я ощутил прикосновение костяного ножа к ладони и медленно её разрезал. Боль вспыхнула, острая, но она быстро притупилась. Кровь медленно сбегала на камень, не растекаясь, а впитываясь в поверхность, оставляя за собой тонкие светящиеся прожилки.
Глафира Митрофановна затаила дыхание. Даже дед перестал переминаться с ноги на ногу и замер, будто боялся нарушить этот важный и торжественный момент. Тишина в храме стала густой, почти осязаемой, и вдруг — лёгкий ветерок, которого здесь не должно было быть.
Ветер пробежал по фрескам, заставив тени на стенах шевельнуться, как будто оживляя персонажей древних легенд. Я же закрыл глаза и представил реку времени — тёмную, медленную, несущую в себе голоса почивших предков. Они что-то наперебой зашептали мне «в уши», но это были не те голоса, которые я хотел сейчас услышать. Мне нужны были голоса Хранителей рода, а вернее — один, самого прародителя.
— Вольга Всеславич! — мысленно позвал я древнего чародея. — Ты слышишь меня Отзовись?
Мои ожидания оправдались не сразу. Сначала в воздухе повисла тягучая тишина, словно само время затаило дыхание. Потом камни под ногами слегка дрогнули, а в уголке храма вспыхнул бледный огонёк — холодный, как лунный свет.
— Кто тревожит мой покой? — Голос возник внезапно, будто из ниоткуда, глухой, словно доносящийся сквозь толщу веков.
Я не сразу осознал, что ответить, хотя мысленно неоднократно репетировал эту речь в своей голове. В прошлый раз первопредок явился практически мгновенно, но теперь в его тоне сквозила какая-то отстранённость, словно он был чем-то очень занят. Но моя заготовленная речь не пригодилась.
— Внук… — Наконец прошелестело в воздухе. — Любо! Ты пришёл не один!
Тени у алтаря сгустились, приняв очертания высокого, сгорбленного старика с глазами, словно вырезанными из ночного неба. Сегодня Вольга Всеславич выглядел иначе — не так, как в прошлый раз. Его образ мерцал, колеблясь между реальностью и потусторонним миром.
— Она носит в себе кровь нашего рода! — прогрохотал прародитель, указывая пальцем на Глашу. — Род не прервался! Род жив!
Глафира Митрофановна невольно вжалась в табурет, а дед-мертвец резко выпрямился, вытаращив глаза. И я понял, что они оба видят проявление бессмертного духа древнего чародея.
— Прародитель… — произнёс я уже вслух, — это твой потомок. Мой сын… он… он, как ты… не по дням, а по часам растёт… Помоги нам понять, что с ним происходит?
Дух замолчал, пристально вглядываясь в выпирающий живот Глаши, а затем раздался его глухой смешок:
— Так он уже пытался говорить с вами?
Я судорожно кивнул.
— Быстро… Я думал, что совсем угас этот дар по прошествии стольких-то поколений… — Изумлённо качнул головой первопредок. — Значит, моя кровь в нём сильна как никогда!
— Что это значит? — поспешил я задать следующий вопрос.
— Это значит, что мир снова меняется, — ответил Вольга Всеславьевич. — Когда рождаются такие, как мы, это неспроста. Он пришёл в мир, потому что грядёт буря…
Глаша внезапно вскрикнула — её живот дёрнулся, будто в ответ на слова предка.
О! — воскликнул древний чародей. — Он всё понял! Он будет сильным, — продолжил «пророчествовать» чародей. — Но сначала — уязвимым. Пока его силы не раскроются, берегите его. И… готовьтесь…
— К чему?
— К противостоянию с нашими врагами, конечно же! — Весело хохотнул дух. — А когда на земле было иначе? И, кстати, ваше дитя один раз вас уже спасло, открыв портал. Просто силы его пока малы. Так что берегите малыша — в нём ваше спасение!
Алтарь неожиданно вспыхнул жгучим светом, и на секунду мне показалось, что в храме запахло грозой и, отчего-то, нагретой сталью. И в тот же миг лампады у алтаря погасли. Тьма сомкнулась вокруг нас. Когда свет вспыхнул вновь, первопредок исчез, и связь с ним оборвалась.
Вы это тоже видели? — спросил я, заметив, что Глафира Митрофановна смотрит на меня расширенными зрачками. — Значит, видели…
Я медленно выдохнул. Что ж, многое стало понятно… Единственное, что мне не понравилось в этом — предупреждение первопредка о противостоянии с какими-то непонятными пока врагами. Но, ничего, поживем увидим. А за своего малыша, я любого на фашистский крест порву!

[1] Троп — получившая распространение формула, используемая в произведениях искусства, например, сюжетный ход, амплуа.



Глава 22

После возвращения из родового святилища мы с Глашей попытались заснуть. Но, то ли нервное возбуждение после встречи с прародителем, то ли не столь уж далёкая канонада, всю ночь озарявшая горизонт огненными вспышками, так и не дали нам нормально выспаться.
Правда, временами, сам того не замечая, я проваливался в конкретное забытьё, совершенно не осознавая ничего вокруг. А вот Глаша так и не смогла заснуть ни на минутку. Когда я в очередной раз пришел в себя, луна еще просвечивала сквозь свинцовые тучи, бросая на пол полосы бледного света.
Глаша сидела на краю кровати, прижав голые ступни к холодному паркету. В руках она держала шёлковую мерную ленту, которую где-то нашла в дедовом доме. Я заметил, как подрагивали её пальцы при замере окружности живота. Она раз за разом натягивала ленту, но цифры предательски «ползли вверх».
— Опять вырос… — заметив, что я проснулся, прошептала она, глядя на живот с немым ужасом. — За ночь ещё на три сантиметра. Как так?
Я обнял её за плечи, почувствовав под ладонью её нервную дрожь.
— Может, ошиблась? — Я попытался её успокоить, хотя сам понимал — нет, не ошиблась.
Глаша качнула головой и резко встала, отбросив ленту в сторону.
— И еще он движется. Постоянно. Будто… будто торопится выбраться…
Тут же её живот дёрнулся — под кожей чётко обозначился выпуклый бугорок, будто кулачок или пятка упирались изнутри. Но не с той нежностью, с какой шевелится обычный ребёнок. Словно наш малыш бил в стенку, не соизмеряя своих сил.
— Вольга Всеславич говорил, он сильный… — пробормотал я, глядя, как кожа на животе Глаши натягивается под странными и страшными углами.
Глаша резко охнула, и в её глазах вспыхнуло что-то дикое, почти звериное.
— А если… если он… не поместится?
Мы оба замолчали. В воздухе повис неозвученный страх: что, если это не просто ускоренный рост? Что, если он действительно не остановится?
В эту секунду за окном оглушительно грохнуло — не артиллерия, а настоящий гром. Дождь хлынул стеной, и ветер захлопал распахнутыми оконными рамами с такой силой, что стёкла задрожали. Я подскочил с кровати и побежал их закрывать, а Глаша вновь вскрикнула и схватилась за живот.
— Снова… — она задыхалась от нервного напряжения. — Рома, мне больно!
Я прижал ладонь к её животу и почувствовал, как сильно вращается в её утробе наше дитя, причиняя боль своей матери. Нужно было срочно что-то предпринять, пока не случилось чего-то непоправимого.
Когда Глаша громко застонала, сжимая простыни в кулаках, в углу комнаты что-то тихо прошелестело. Я обернулся. Тень у книжного шкафа сгустилась, приняв неясные очертания крепкого и высокого, но слегка сгорбленного старика с желтыми глазами. Возможно, что мне показалось, но зрачок у нежданного гостя был узкий и вертикальный.
— Не бойся, мой далёкий потомок, — прошелестел знакомый голос, — я пришёл помочь! Вы сами не справитесь.
Глаша не видела его — её глаза были закрыты от боли, но я узнал голос древнего чародея — прародителя моего рода.
— Вольга Всеславич?
— Зови меня дедом. — Тень качнулась в ответ. Лишь теперь я четко разглядел в ней знакомые черты старого князя-волхва — того самого, с кем встречался в родовом святилище всего лишь несколько часов назад. Но на его лице не было ни доброты, ни спокойствия. Только озабоченность.
— Почему он растёт так быстро? — выпалил я. — Он так может убить свою мать!
— Она простая смертная, а ребенок не может ждать, — проскрипел он в ответ. — Кровь Ящера взывает к нему. Торопит. Рядом каждое мгновение умирают люди. Тысячи и тысячи смертей будоражат его силы…
Глаша вскрикнула резче прежнего, а её живот на этот вздулся ещё сильнее, едва не прорывая кожу.
— Нет! — Я бросился к своей любимой, но тень метнулась быстрее. Холодные пальцы духа древнего чародея схватили меня за запястье и буквально отбросили в сторону.
— Не путайся под ногами, внучок! Твоих сил не хватит, чтобы остановить это…
И я понял — не просто так прародитель явился нам в комнату, и не просто так пообещал свою помощь. Мне пришлось вцепиться в комод, чтобы не упасть, когда комната внезапно качнулась, словно палуба корабля в шторм.
— Что… что происходит? — прошептала Глаша, ее лицо было мокрым от слез и пота. Вольга Всеславич не ответил. Он уже склонился над невесткой, а его полупрозрачные руки легли на её раздувшийся живот. От прикосновения древнего волхва кожа жены начала… светиться. Сначала слабым голубоватым отсветом, потом все ярче, пока не стала похожа на пергаментный фонарь с бьющимся внутри пламенем.
— Дед, что ты…
— Тихо! — рявкнул он, не отрывая взгляда от живота. — Не под руку… Сейчас тебе будет очень больно, девочка моя, — предупредил Вольга Всеславич, и в его голосе впервые прозвучало что-то вроде жалости. — Но ты должна сама пережить это…
Глаша застонала, ее тело выгнулось в неестественной судороге. Ослепительная вспышка света разрезала тьму, и мир на мгновение словно бы раскололся. Комната заполнилась грохотом, будто где-то рядом рушились скалы. Я упал на пол, оглушённый и ослеплённый.
Последнее, что я увидел перед тем, как комната взорвалась ослепительным светом — как прародитель моего рода разорвал, как мне показалось, саму ткань пространства своими скрюченными пальцами, и сквозь эту дыру хлынул настоящий океан силы — незнакомый, древний, и пахнущий отчего-то тиной и медью.
Когда зрение вернулось, передо мной предстало нечто странное — Глаша парила в воздухе! Её тело, всё ещё изогнутое в мучительной судороге, медленно вращалось, омываемое потоком силы, призванной духом прародителя. Вольга Всеславич стоял рядом, его тень теперь казалась плотнее, почти материальной. Руки предка были подняты в странном ритуальном жесте, а глаза — яростно горели.
Комната наполнилась густым ароматом полыни и мокрого камня. Прародитель распахнул руки, и его тень вдруг вытянулась по стенам и побежала по потолку. Глаша ахнула — её живот теперь был обвит синеватыми прожилками, пульсирующими в такт её учащённому сердцебиению. Она содрогнулась, её тело напряглось в последней мучительной судороге — и вдруг… всё затихло.
Воздух в комнате стал тяжелым, словно перед грозой. Её живот, ещё секунду назад будто готовый лопнуть, начал медленно опадать. Кожа, растянутая до предела, постепенно возвращалась в нормальное состояние, а пугающие выпуклости под ней исчезли, будто их и не было.
— Что… вы сделали? — прошептала Глаша, вернувшись обратно на кровать.
Вольга Всеславич отступил на шаг, его жёлтые глаза сузились:
— Кровь Ящера получила свою жертву, а ваш малыш — успокоился. Его время действительно ещё не пришло.
Я подбежал к жене и осторожно обнял её за плечи. Её тело дрожало, но боли уже не было — только глубокая, неестественная усталость.
— Значит, наш ребенок не родится сегодня? — Я не мог этого не спросить.
— Нет, — старый волхв провёл ладонью по воздуху над животом Глаши, и я увидел, как под её кожей на мгновение вспыхнул слабый золотистый свет. — Он не будет сильно спешить…
— Но почему?
Дух чародея покачал головой, и в его голосе вдруг прозвучало что-то вроде досады:
— Он силён, твой сын. Даже сильнее, чем я ожидал. Но даже ему нужно время, чтобы… обуздать свою природу.
Глаша закрыла глаза, под которыми пролегли тёмные тени. Её дыхание выровнялось — она заснула.
— Он будет обычным ребёнком? Или…
— Обычным? — Вольга Всеславич усмехнулся, не дав мне договорить. — Нет, и это ты уже не сможешь изменить! — С этими словами тень начала растворяться, будто утренний туман.
— Подожди! — Попытался я получить ответ и на этот вопрос. — А что нам теперь делать?
— Ждать, — прозвучал уже почти неслышный шёпот. — И беречь его…
А потом дух прародителя ушел. Комната снова наполнилась обычными звуками — поскрипыванием половиц под моими ногами, шумом дождя за окном… и ровным дыханием Глаши, которая, наконец, спокойно спала. Я осторожно положил руку на её живот, в котором спал наш сын.
Живот под моей ладонью была теплый и «гладкий», никаких следов, как и повторения ужасных событий не я не наблюдал. Только легкое пульсирование — слабый, но уверенный ритм жизни ребенка внутри моей любимой.
Я никак не мог оторвать взгляда от её лица. Глаша выглядела хрупкой, почти прозрачной, как будто её тело отдало все силы на эту борьбу. Но в уголках её губ уже виднелось что-то вроде намёка на улыбку — будто во сне она чувствовала, что самое страшное позади.
За окном вновь ослепительно сверкнуло и грянул гром. Стекла испуганно задрожали от удара. Дождь усилился, струи воды хлестали по подоконнику, но мне вдруг стало тепло и уютно. Пусть всего лишь на какое-то мгновение, но я почувствовал себя по настоящему счастливым. Однако, вопросы остались…
«Он не будет обычным ребёнком», — эти слова крутились в голове, пульсируя и переплетаясь вместе с тревогой и странным, щемящим предвкушением. Что это значит? Будет ли он похож на нас с Глашей? Или на него — на прародителя с его жёлтыми глазами и тенью, которая жила собственной жизнью?
Я откинулся на изголовье кровати и закрыл глаза. Усталость накрыла меня волной, но сон не шёл. Вместо этого перед глазами снова всплывали обрывки увиденного: разрыв в реальности, океан древней силы, пальцы Вольги, искривленные в жесте, который явно не принадлежал «обычной» человеческой магии.
А ещё — этот запах. Тина и медь. И это непонятное: кровь Ящера получила свою жертву… Что это было? Чего мы еще не знаем? Я вздрогнул, когда Глаша шевельнулась во сне и невнятно пробормотала что-то. Её рука непроизвольно легла поверх моей, всё ещё лежавшей на её животе.
— Всё будет хорошо, — прошептал я, хотя сам и не был до конца в этом уверен. Но одно я знал точно — наш мир только что изменился. И теперь мы будем ждать и беречь нашего ребёнка.
К утру мне тоже удалось задремать. Пусть и немного, но я отдохнул и привел себя в какой-никакой, а порядок. Разбудил меня, как ни странно, мой мертвый дедуля, а не поднявшаяся раньше Глафира Митрофановна. Когда я открыл глаза и увидел перед собой «слегка» порченную разложением физиономию дедули, я чуть было не залепил по ней «воздушным кулаком».
— Напугал, старый чёрт! — выругался я, сумев удержать на кончиках пальцев едва не сорвавшееся заклинание. — Чуть не зашиб же тебя спросонья!
— Ну, не зашиб же! — отмахнулся от моего колдовства, как от досадного недоразумения, Вольга Богданович. — Да и не прошибёшь ты меня этим «кулаком», — опознав развеянный конструкт, презрительно поморщился он. Отчего его и без того страшная физиономия, стала еще отвратительнее.
Но я уже к этому привык, так как пользоваться мороком дедуля пока отказывался — типа, невместно настоящему воину-князю прихорашиваться, словно красной девице. Я потихоньку продолжал его уговаривать. Ведь если я устрою свою базу в Пескоройке, некоторых сотрудников нашего нового «энергетического ведомства» к такому с кандачка не подготовить.
Дедуля же между тем тяжело «вздохнул» (так-то мертвые не дышат) — звук получился сухим и потрескивающим, будто в его мумифицировавшихся легких пересыпался песок.
— Давай, просыпайся, внучек! — Он ткнул в меня костлявым пальцем, от которогоу меня по всему телу побежали мурашки. — Дело есть.
Я сел на кровати, огляделся — Глаши рядом не было.
— Да не ищи — ненаглядная твоя уже в трапезной. Ей сейчас питаться за двоих надо!Это ты можешь спокойно дрыхнуть, когда у твоего родного дедули к тебе неотложное дело… — Покойник наклонился ко мне, и я почувствовал идущий от него запах сырой земли и старой крови.
— Какое еще дело? — Я тряхнул головой, стараясь сбросить сонное оцепенение. — Тебе вчерашнего мало было?
— Вот, а я-то не в курсе! Невестка сказывала, что ночью сам прародитель к вам заявлялся.
— Заявлялся… — Я вздохнул, и вкратце пересказал события ночного происшествия.
Дедуля слушал, не перебивая, лишь его мутные мертвые глаза, будто светящиеся изнутри изумрудным огнем, сузились, когда я упомянул слова прародителя: «Он не будет обычным ребенком».
— Хм… — Проскрипел он наконец, почесывая треснувшую сухую кожу на подбородке. — Оно и без того понятно было, но чтобы так… Значит, говоришь, чуть не родила вчерась наследника?
— Если бы не прародитель — то и родила б! — Я резко поднялся с кровати, чувствуя, как тревога снова начинает разъедать спокойствие, вернувшееся с рассветом. — Только Глашу мы, наверное, потеряли бы…
— Кровь Ящера пробудилась… — Дедуля покачал головой и повернул ко мне лицо. В его взгляде я прочитал нечто среднее между гордостью и тяжелым предчувствием. — И получила жертву…
Я замер. В комнате вдруг стало тихо, что стало слышно, как одинокая муха бьётся в стекло. Я продолжал молчать, ожидая продолжения. Но и мертвый старик молчал, по-стариковски пожевывая сморщенными губами.
— И что это значит, дед⁈ — не выдержал я затянувшейся паузы.
— Это значит, что наш род… не просто возрождается, а пробуждается, возвращаясь обратно к истокам! — голос дедули стал глухим, словно доносился из глубокой пещеры.
Я почувствовал, как холодная дрожь пробежала по спине. Вот только еще каких-то «истоков» нам не хватало!
— Какого рожна ты мне загадками голову морочишь⁈ — меж тем рявкнул я, сжимая кулаки. — Говори прямо! Что за «жертва»? Что за «истоки»? Что за «пробуждение»?
Дедуля «вздохнул» снова — на этот раз звук был похож на шелест опавших листьев, носимых по асфальту осенним ветром:
— Садись, внучек. Расскажу…
Я не сел, продолжая раздражённо вышагивать по комнате. Но он всё равно начал. Дедуля щелкнул костяными пальцами, и воздух передо мной сгустился в мутновато-зеленоватый туман, в котором замелькали четкие и легко распознаваемы образы. Прямо 3д проектор на минималках.
Такого чародейства я у дедули пока еще не видел. Да и не знал, что он так умеет. Надо срочно опыт перенимать — в моей планируемой деятельности такое умение на вес золота.
— Видишь? Это — древние боги…
В колеблющихся тенях я разглядел гигантские, покрытые чешуёй силуэты, похожие на ископаемых ящеров и гадов, даже отдалённо не похожие на людей. Они ползли по первобытным болотам, их глаза светились тем же изумрудным пламенем, что и у прародителя.
— До Перуна, до Велеса, даже до первых упырей — были Они. Люди звали их «Детьми Великой Матери Змеихи» и платили им дань. Кровью…
Туман заклубился, сменив картину: теперь передо мной был холм, увенчанный капищем с черепами. Жрец в звериной маске поднимал к небу окровавленный нож, а у его ног корчилась в судорогах молодая женщина…
— Когда наши первые князья пришли на эти земли, они нашли не пустошь. Здесь жили «другие» — те, кто помнил времена, когда земля дышала огнем, а реки текли вспять. Их нельзя было убить. Нельзя было изгнать. Но можно было… договориться…
Он шевельнул пальцем, и в воздухе между нами вспыхнуло видение: древний лес, кострище, окруженное фигурами в звериных шкурах. Над огнем — тень чего-то огромного, змеиного, с глазами, как расколотый изумруд.
— Кровь за кровь. Сила за жизнь. Они дали нам власть над этой землей… Так длилось тысячи лет. Но потом пришли другие боги… они были ближе, человечнее… и наш род стал их мечом. Мы разорвали и забыли старые договоры и заключили новые. Мы стали воевать с людьми своих бывших богов, и с многочисленными порождениями Матери Змеихи — смоками, василисками, многоглавыми змеями, гидрами, горынычами и тугаринами… В итоге новые боги победили, вытеснив хтонических чудовищ на самый край мира, а то и загнав их под землю.
Дедуля резко сжал кулак — видение рассыпалось.
— Это в свою очередь, продолжалось до тех пор, пока мать прародителя не понесла от самого Ящера. Так появился Вольга Всеславьевич, сумевший уместить в себе «чуждую» силу, которая вот-вот должна была исчезнуть. А о Матери к тому моменту уже давно ничего не было слышно. Но вместе со своей силой прародитель унаследовал еще и древний долг, предъявленный Ящером своему сыну за нарушение договора… Но Ящер ни разу его не потребовал…
— Значит, что наш род… не просто возрождается, а возвращает какие-то непонятные замшелые долги с помощью моего ребенка?
— Я не знаю точно… — прошептал дедуля. — Никто не знает, даже прародитель… Твой сын — не просто наследник. Он первый за тысячи лет, в ком кровь Ящера проснулась сама.
Я почувствовал, как у меня по спине пробежали струйки ледяного пота:
— Ты говоришь так, будто он… уже не человек.
Мёртвый старик скрипуче ответил:
— Нет, он человек. Но, не только человек. Это же так явно! Глафира выжила — потому что жертва прародителя была принята. Он отдал практически все свои силы, чтобы сохранить две жизни вместо одной. Не знаю, увидим ли мы его еще когда-нибудь… — Дедуля медленно повернул голову, и в его глазах вспыхнула пугающе человеческая жалость. — Возможно, он ушел на перерождение к Колесу Сансары…
— А мне-то теперь что со всем этим делать?
Вольга Богданович протянул руку, и его костлявые пальцы на мгновение коснулись моего лба. Внутри тут же вспыхнуло жжение — не боль, а странное, глубинное тепло, будто под кожей забился еще один пульс.
— Ты сам почувствуешь и поймёшь, когда придет время…
За дверью послышались шаги — легкие, быстрые. Глаша.
— Дед, Глаше не слова обо всем этом! — быстро предупредил я мёртвого дедулю. — Ей сейчас волноваться нельзя!
— Я — могила! — «успокоил» меня покойник.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась — моя любовь и мать моего ребенка. Уставшая, измотанная, но не сломленная трудностями. Я заметил, как в её глазах зажегся тот самый «упрямый» огонёк, с которым она придумывала всё новые и новые магические эксперименты.
— Ромка, ты наконец-то проснулся — Она улыбнулась, но тут же нахмурилась, заметив мое выражение лица, а по мертвой физиономии дедули сейчас вообще невозможно было ничего понять. — Что-то случилось? Опять?
— Нет, любимая, на этот раз всё в порядке! — Я натянул на лицо весёлую улыбку, сделал шаг к Глаше, обнял и прижал к себе.
За окном внезапно завыл ветер, хотя минуту назад стояла мертвая тишина. А затем земля основательно дрогнула, как при землетрясении баллов в восемь[1]. По стенам побежали трещины, а откуда-то из земных глубин раздался утробный гул. Я подошёл к подоконнику и увидел, как вдалеке, над сосновым бором клубится чёрный дым.
Похоже, я накаркал — у нас опять не всё в порядке. Нашу «тайную обитель», как сообщила мне Пескоройка, обнаружил архангел Михаил. И сейчас он настойчиво ломился в гости, пробуя на прочность нашу магическую защиту…

[1] Землетрясение в 8 баллов характеризуется разрушительными толчками, приводящими к повреждениям прочных зданий, обрушению стен и перекрытий.



Эпилог

Октябрь 1942 г.
СССР
Москва
Кремль

Тяжелые дубовые двери, темно-красные ковровые дорожки, приглушенный свет. В воздухе пахло воском и чернилами. За большим столом с аккуратными стопками документов сидел Александр Николаевич Поскрёбышев — личный секретарь товарища Сталина. Его пальцы быстро перебирали бумаги, а взгляд, который он время от времени бросал на единственного посетителя приёмной в это поздний час, был строгий, но очень усталый.
В углу, на жестком диване, нервно теребя портфель, примостился нарком внутренних дел — Лаврентий Павлович Берия. Его обычная уверенность несколько дней назад куда-то испарилась: пальцы легонько подрагивали, взгляд скользил по стенам, будто ища опору. Время от времени он бросал быстрые взгляды на Поскрёбышева, но тот не реагировал, полностью погруженный в работу.
Тишину нарушало лишь тиканье маятниковых часов, да скрип пера секретаря. Берия незаметно вытер вспотевшую ладонь о брюки и вновь погрузился в анализ ситуации, ввергнувшей его в «немилость» вождя. А все этот чертов товарищ Чума, чтобы ему пусто было! Не нужно было давать ему разрешение лично участвовать в операции…
Хотя, честно говоря, Лаврентий Павлович понимал, что не мог ничего противопоставить этому ведьмаку. С такими-то возможностями плевать он хотел на все его запреты. И товарищ Сталин это тоже прекрасно понимал… Вот и разозлился, когда нарком внутренних дел принёс ему «чёрную весть» о том, что самолёт, на котором летел «красный колдун» подбили где-то над линией фронта.
И теперь никто не знал, что с ним случилось, и где он сейчас находится? И вообще — жив ли товарищ Чума? Обломки самолёта были найдены, благо, что он упал на нашей стороне. Но внутри, кроме изувеченных тел пилотов, никого найти не удалось. Ни ведьмака, ни сопровождающего его капитана Чумакова, тоже в некотором роде не совсем обычного человека.
И в ближайшей округе их тел тоже не нашли, поэтому оставался еще шанс, что диверсанты-колдуны всё-таки выжили и добрались до места назначения. Но даже если они и добрались, была большая вероятность, что их могли уничтожить вражеские силы, неожиданно снятые с фронта и направленные именно в тот район.
Большие силы, можно было даже сказать — огромные. Отзыв такого количества боеспособных частей позволил нашим войскам резко перейти в контрнаступление и существенно потеснить врага на некоторых участках фронта. А вот для чего фашисты отозвали эти боевые части с линии боевого столкновения, сразу узнать и не удалось.
Это стало понятно, когда они практически заключили в кольцо район нахождения исчезнувшей Тарасовки (именно туда направлялся за супругой товарищ Чума). А вот когда они принялись планомерно уничтожать лесной массив, вырубая и выжигая его на корню — пришло подтверждающее сообщение от отряда партизан товарища Сурового.
Однако, ни ведьмак, ни капитан Чумаков к тому времени на связь с партизанами не вышли. А вскоре замолчала и рация самих партизан. Похоже, что отряда товарища Сурового больше не существовало — он был уничтожен фашистскими карателями. Но что там на самом деле произошло, в Ставке так и не узнали.
Но те сведения, которые товарищ Берия узнал буквально только что, совершенно выбили его из колеи. А вывести из себя наркома внутренних дел было не так-то просто. Он опять вцепился в портфель, как будто это могло придать ему сил и вновь начал прокручивать в голове полученную информацию.
На столе секретаря тренькнул телефон. Товарищ Берия, ушедший в свои мысли, едва заметно вздрогнул, словно его ударили током, но мгновенно взял себя в руки. Поскрёбышев снял трубку, внимательно выслушал собеседника на том конце провода и, положив трубку обратно, произнёс, не поднимая глаз:
— Товарищ Берия, вас ждут.
Лаврентий Павлович поднялся, поправил тугой воротничок кителя и одернул слегка сбившуюся под ремнем форму. Затем сделал глубокий вдох и тихо произнёс:
— Спасибо, Александр Николаевич!
Нарком подошёл к двери кабинета вождя, задержался на секунду, словно собираясь с духом, а затем мягко постучал.
Из-за двери раздался глухой, спокойный голос с небольшим едва различаемым акцентом:
— Войдите.
В кабинете Иосифа Виссарионовича царил полумрак — тяжелые шторы пропускали лишь слабые лучики заходящего солнца. В воздухе витал острый, но приятный запах табака. За столом, освещенный настольной лампой, сидел товарищ Сталин. Он не поднял головы, медленно выводя что-то карандашом на бумаге.
Берия решительно зашел и остановился в нескольких шагах от стола, вытянувшись по стойке «смирно».
— Товарищ Верховный главнокомандующий, разрешите обратиться?
Иосиф Виссарионович помолчал еще несколько секунд, а затем, отложив в сторону карандаш, наконец поднял взгляд. Его глаза — холодные и изучающие скользнули по Лаврентию Павловичу, вызвав у него внутреннюю дрожь. Только товарищ Сталин умел так «проникновенно» смотреть.
— Садитесь, Лаврентий Павлович, — произнёс Сталин медленно, уводя в сторону свой пронзительный взгляд.
Нарком слегка расслабился, но не до конца. Он осторожно опустился в кресло напротив, положив портфель на колени, и замер в ожидании. И только после этого Иосиф Виссарионович откинулся в кресле, взял уже набитую табаком трубку и, не торопясь ее раскурил. Дым расстелился между ними, как живая завеса.
— Ну, и что у вас, товарищ Берия? — спокойно произнёс вождь.
Нарком сделал еще один маленький и незаметный вдох, а уже после произнёс:
— Буквально несколько минут назад мне доставили отчет и фотоматериалы воздушной разведки, отправленной в район Тарасовки… — Лаврентий Павлович развернул портфель и извлёк папку с грифом «Совершенно секретно». Его пальцы слегка дрожали — не от страха, а от осознания масштаба произошедшего. — Товарищ Сталин, результаты разведки… требуют немедленного рассмотрения и осмысления…
— Осмислэния, говоришь, Лаврэнтий? — усмехнулся вождь, глубоко затягиваясь. — Чувствую, что бэз участия товарища Чумы там нэ обошлось?
— Так точно, товарищ Сталин, похоже, не обошлось!
Берия осторожно положил перед Верховным Главнокомандующим несколько аэрофотоснимков. На них четко просматривалась обугленная земля, неестественно ровные кратеры и… странные, будто оплавленные силуэты техники. Ни танков, ни укреплений, ни даже следов живых людей — только «пепел».
Кое-где еще были заметны догорающие огоньки, но практически всё, что могло гореть, уже сгорело дотла. Местами земля настолько спеклась, что была похожа на гладкое стекло, отражающее лучи света.
Иосиф Виссарионович медленно взял один из снимков, прищурился, внимательно его изучая:
— Это что, товарищ нарком?
Берия непроизвольно сглотнул:
— Район Тарасовки, товарищ Сталин. Точнее, то, что от него осталось на сегодняшний момент. По данным воздушной разведки боеспособные подразделения немцев полностью уничтожены… Да что там — в этом районе уничтожено всё! Это огромная территория, товарищ Сталин, просто превратилась в настоящую пустыню в результате… — он сделал паузу, — экспериментального применения какого-то нового оружия, просто чудовищной силы!
Сталин выпустил клуб дыма, продолжая внимательно изучать предоставленные снимки:
— Какое эксперимэнтальное оружие, товарищ Берия?
— Нам этого не известно. По моим предположениям… — Лаврентий Павлович помедлил, перед тем, как произнести, — это был «магический конструкт особой мощности», примененный товарищем Чумой. Наши агенты в ставке Гитлера сообщают, что немцы уже прозвали это оружие «Zorn der Götter» — «Гнев Богов».
Иосиф Виссарионович положил на стол последний снимок и задумался. Глаза его сузились, будто он просчитывал в уме какие-то варианты.
— Как это работает? — поинтересовался он, понимая, что Берия ничего не может сказать ему на это счет.
— Пока неизвестно. Я еще не советовался ни с консультантом товарищем Бомбадилом, ни с научной группой товарища Трефилова. Но я предполагаю, что это… колдовство, — вновь, словно через силу произнёс он, — воспроизводит эффект применения сверхмощного термического заряда. Но масштабы поражения не просто впечатляют, они ужасают!
Берия достал ещё один документ и протянул его вождю.
— Потери немцев по самым скромным подсчётам…
Иосиф Виссарионович взял документ, и буквально через мгновение его брови поползли наверх.
— Однако… — Пораженно произнёс он, качая головой.
— Они испарились без следа, — продолжил доклад Лаврентий Павлович. — Вся техника превратилась в расплавленный металл. Почва, судя по визуальным эффектам, минимум на глубину двух метров спеклась в стекло. Животные и растительность в радиусе десяти километров от границы применения оружия погибли мгновенно. Но самое главное — немцы не понимают, что их «ударило». Они в панике! Атакованы неизвестным чудо-оружием русских…
— Что с товарищем Чумой? Он так и не вышел на связь? — поинтересовался Иосиф Виссарионович.
— К сожалению, товарищ Сталин…
В кабинете на мгновение повисла тяжёлая тишина. Ощущение было такое, будто сама атмосфера в кабинете сгустилась от напряжения.
Сталин первым нарушил молчание, медленно постукивая трубкой по пепельнице:
— Лаврэнтий… а ты не задумывался… вдруг это… это не товарищ Чума?
Берия резко поднял глаза на вождя, в них мелькнуло что-то похожее на испуг — редкое для него чувство. Но и в рысьих глазах товарища Сталина он заметил нечто похожее. Правда, куда более тщательно спрятанное. Но Лавретий Павлович слишком хорошо изучил реакции Иосифа Виссарионович, чтобы так банально ошибиться.
— Вы считаете, что это может быть кто-то ещё?
— Нэ знаю… — честно признался вождь. В его голосе прорезался жесткий акцент — так было всегда, когда он был чрезмерно взволновал. Это происходило редко, но Берия знал, как это бывает. — Ты сам говорил, Лаврэнтий, что масштабы разрушений ужасают… Даже для товарища Чумы это… чрезмерно…
— А кто это мог сделать кроме него? — Пожал плечами товарищ Берия. — Разве что сам Господь Бог, либо дьявол выступил на нашей стороне… — попытался перевести всё в шутку нарком.
Однако серьёзный вид вождя говорил об обратном.
— Заметь, Лаврэнтий, не я это произнёс…
Берия почувствовал, как по спине пробежал холодный пот. Он резко оглянулся, словно ожидая увидеть в углу кабинета незримого собеседника. И не важно, из какого он лагеря, небесного или…
— Чёрт возьми… — прошептал он про себя, но тут же спохватился.
Сталин тем временем медленно подошёл к окну, затянулся трубкой и задумчиво бросил:
— Гитлер уже давно молится на свою, как мы считали раньше — псевдонауку, надеясь разработать свои «чудо-оружия». И, как оказалось, не так уж он был и неправ… Спасибо за это товарищу Чуме — он вовремя открыл нам глаза! Но, если против немцев действительно выступили «силы постарше»… Что тогда, товарищ Берия?
Лаврентий Павлович растерянно развёл руками:
— Тогда… Тогда война перестаёт быть просто войной…
— Вот именно! — Вождь резко повернулся к нему, глаза сверкнули стальным блеском.
— Иосиф Виссарионович… — осторожно произнес Лаврентий Павлович, понизив голос. — Вы же не верите в такое?
Сталин хмыкнул в усы, выпуская клубы дыма:
— Вера — дело попов. Мы же, коммунисты, исходим из фактов. А факты, товарищ Берия, на сегодня такие: факт первый — мы не знаем, товарищ Чума применил это чудо-оружие, или нет? Факт номер два — и самого чудо-оружия, способного так поражать врага, у нас нет.
— Но если это не товарищ Чума…
— Тогда, — перебил его вождь, — нам нужно срочно выяснить, кто это сделал? Потому что, если это какой-то… «новый игрок» — нам нужно понять, на чьей он стороне. А то ведь мы и ошибиться запросто можем.
Берия кивнул, уже выстраивая в голове план действий:
— Я немедленно отдам приказ усилить разведку в этом районе. И, возможно… стоит осторожно связаться с теми, кто разбирается в таких… э-э-э… вопросах?
— Это ты сейчас о попах, Лаврэнтий Павлович?
— Так точно, товарищ Сталин! К тому же, мы и так в ближайшее время собирались…
Сталин задумчиво постучал трубкой по стеклянной пепельнице. Где-то вдалеке, за кремлёвскими стенами, гремели зенитки — Москва готовилась к новым авианалётам.
— Хорошо, действуй, Лаврэнтий! — одобрил Иосиф Виссарионович. — Я думаю, что у священников имеются свои методы получения информации. Но помни — тихо! Пока мы не знаем, с чем или с кем имеем дело… лучше не привлекать лишнего внимания.
Лаврентий Павлович замер на мгновение, словно взвешивая каждое слово. В кабинете повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь тиканьем маятниковых часов и глухими раскатами зениток за окном.
— Иосиф Виссарионович… — осторожно начал он, — у меня есть ещё одно безумное предположение…
Сталин медленно поднял глаза на своего ближайшего соратника и прищурился.
— Какое же, товарищ Берия?
— Может, это… сами немцы?
Вождь удивлённо хмыкнул, но его пальцы, сжимающие трубку, слегка подрагивали:
— Тогда объясни, какого чёрта они угробили столько своих бойцов?
— Мы знаем, что Гитлер помешан на оккультизме. Его люди рыщут по всему миру в поисках древних артефактов, секретных знаний… Что, если им действительно удалось что-то «пробудить»? Помните ту громадную змеюку в Подмосковье? А товарищ Чума утверждал, что такого добра в мире хватает…
Сталин задумчиво провёл рукой по усам, словно приглаживая их.
— Такой вариант мы действительно не рассматривали.
— Возможно, что он просто потерял контроль над тем, что выпустил на волю. Вот оно и принесло столько разрушений… А мог быть и вовсе не Гитлер…
— Кто же ещё?
— Англичане, — выдохнул Берия. — Или американцы. Мы же знаем, что у них есть свои секретные программы, подобные нашим.
Вождь медленно откинулся на спинку кресла, и вдруг… рассмеялся. Негромко, почти беззвучно, но это явно был весёлый смех.
— А ты молодец, Лаврэнтий… Отлично подготовился!
— Спасибо, товарищ Сталин!
— Значит, так, — подытожил Иосиф Виссарионович, — первое — срочно ищем товарища Чуму. Живым или мёртвым. Второе — трясём наших спецов-энергетиков. Пусть ищут способ, как нам связаться с ведьмаком. Третье — церковники! Четвёртое — усиливаем контроль над всеми нашими… «особыми проектами». Чтобы больше ни одна нацистская собака не сумела сунуть свой поганый нос в наши разработки! Пятое — немедленно начинаем рыть землю носом, что там у этих… «союзничков» происходит. Иди, Лаврэнтий, работай!
Берия коротко кивнул и собрался было уходить, но в этот момент раздался резкий и неожиданный звонок телефона, будто подтверждая важность момента. И почему-то они оба вздрогнули — и товарищ Сталин, и товарищ Берия. Сталин медленно снял трубку:
— Слюшаю, Сталин…
На другом конце провода раздался взволнованный голос:
— Товарищ Сталин! Срочное донесение от одной из групп разведчиков, заброшенных в район Тарасовки…
— Что там ещё?
— Они утверждают… и даже готовы пойти под трибунал… что видели там… видели… настоящего ангела… с огненным мечом…
Сталин с непроницаемым видом вернул трубку телефона на рычаг аппарата и после произнёс:
— Похоже, что одно из твоих прэдположений, Лаврэнтий, оказалось верным…
— И какое же? — нервно поинтересовался товарищ нарком, достав из кармана платок. Сняв запотевшие очки, Берия принялся тщательно протирать их стекла, чтобы хоть чем-то занять совсем незаметно подрагивающие руки.
Иосиф Виссарионович медленно поднял глаза к небу и произнёс:
— Наши разведчики видели в районе Тарасовки… ангела с пылающим мечом…
— И что же нам делать? — ахнул Лаврентий Павлович.
— Похоже, молиться… — хохотнул вождь, а Берия заметил в его глазах какой-то безумный огонёк.

        КОНЕЦ ДЕВЯТОЙ КНИГИ продолжение уже выкладывается         https://author.today/reader/466994 

  Друзья, огромное вам спасибо! Рад видеть вас на страницах моих книг!  
  Всех Благ и приятного чтения!  



Nota bene

        Книга предоставлена         Цокольным этажом        , где можно скачать и другие книги.      
Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN/прокси.
        У нас есть Telegram-бот, для использования которого нужно: 1) создать группу, 2) добавить в нее бота по         ссылке         и 3) сделать его админом с правом на          «Анонимность»         .      
* * *
Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:
 Товарищ "Чума"#9