Хозяин антимагии #4



Глава 1



        Эта         четвёртая книга         серии Хозяин антимагии.      
 Первую читать тут: https://author.today/reader/433453 
* * *
Машина остановилась у старого здания с вывеской, на которой поблёкшими золотыми буквами было написано: «Золотой телец».
— Когда-то это был лучший ресторан империи на побережье, — почтительно сообщил официант, провожая меня внутрь. — Здесь ужинали министры, адмиралы… — он замялся. — Даже сам Император Александр II останавливался здесь по пути в Балтийск.
Я кивнул, осматривая интерьер.
От былого величия остались лишь воспоминания: потускневшие зеркала в позолоченных рамах, потёртые бархатные шторы, когда-то алые, а теперь скорее вишнёвые от времени, массивные люстры, в которых вместо магических ламп горели настоящие свечи.
Их мерцающий свет смешивался с серебристым лунным, проникавшим сквозь высокие окна.
За столиком у окна, в полумраке, сидел граф Илья Артурович Смольников.
Мужчине было чуть меньше сорока, он явно не был стар, но усталость уже проступала в глазах.
Осанка, то, как он держал бокал, выказывали привычку к другому времени, когда граф был не последним человеком в столичных салонах.
Мужчина был одет в тёмно-синий сюртук старого покроя, немодный нынче, но безупречно сшитый на заказ. Сукно, пропитанное магией, не пожелтело от времени, не покрылось пылью, а лишь слегка потускнело, словно в знак уважения к своему хозяину.
Его лицо — резкие черты, высокие скулы, тонкий нос, казалось, были высечены из мрамора. В глазах — холод, словно северный шторм, но в глубине всё ещё теплилась тень прежнего блеска. Того, что был до падения.
— Барон Пестов, — он кивнул, не вставая. Голос был ровным, без эмоций, но в нём чувствовалась усталость человека, который давно перестал ждать от мира чего-то хорошего.
— Благодарю, что нашли время.
Я сел напротив.
Официант тут же подал бокал: хрустальный, тяжёлый, с гравировкой в виде быка.
Напиток внутри был почти чёрным.
— Кровь дракона, — пояснил граф. — Когда-то его подавали только здесь. Теперь…
Он не договорил, но я понял. Теперь это просто ресторан на богом забытом курорте.
— Вы выбрали интересное место для встречи, — заметил я.
Не просто же так он пригласил меня именно сюда, не ради вида на море.
— Ностальгия — слабость «стариков», — граф позволил себе лёгкую усмешку. — Хотя вам, барон, наверное, этого не понять. Вы ведь из тех, кто смотрит только вперёд?
Он прав.
Я не ответил сразу.
Когда-то мой отец говорил, что сорок лет — это начало настоящей жизни. Что только тогда человек начинает видеть границу между желанием и возможностью.
А я? Я действительно не любил оглядываться назад. Только вперёд. Куда бы ни вела дорога.
— Возможно, — сказал я спокойно. — Но я знаю одно: будущее строится на том, что остаётся после прошлого. И если вы хотите вернуть хотя бы часть того, что потеряли, то сегодня у вас есть шанс.
Граф приподнял бровь.
— Значит, вы приехали не просто так.
— Конечно, — я сделал первый глоток.
Тишина между нами длилась дольше, чем следовало.
Смольников медленно вращал бокал в пальцах, наблюдая, как пламя свечей играет в тёмно-бордовом напитке.
Впрочем, былые повадки не могли скрыть действительность: граф сидел как загнанный зверь. Бывший столичный лев, теперь запертый в провинциальной клетке.
Я воспользовался паузой, чтобы обдумать следующий шаг.
Деньги? У него их нет.
Влияние? Потеряно безвозвратно.
Но есть нечто более ценное, чем золото — стремление и желание вернуться в круг «своих».
И я могу помочь.
Мои пальцы непроизвольно постукивали по столу.
Корабль был мне очень нужен. Но предложить за него наличные означало сразу же проиграть.
Во-первых, Оксаковы перекрыли все кредитные линии.
Во-вторых, это вызовет у графа вопросы: насколько сильно барону Пестову нужен этот эсминец? И сколько он готов за него отдать?
А у меня нет свободных средств, а вот корабль нужен позарез.
Нет. Нужен другой подход.
— Предлагаю вам, — сказал я, пристально глядя на графа, — совместное дело.
Потом около часа я подробно, но без лишних деталей, рассказывал Смольникову о своём плане.
О железной дороге.
О связи между колониями.
О том, каким станет этот маршрут.
Какие люди по нему поедут.
Какие деньги потекут.
Какие возможности откроет железная дорога, проведённая через его земли.
Граф слушал, не перебивая.
— Совместное предприятие? — в его голосе явственно слышалось недоверие. Мужчина поставил бокал так резко, что официант у входа вздрогнул. — Давайте подведём итог. Вы хотите проложить дорогу через мои земли. Построить вокзал посреди пустошей, где мне нечего показать, кроме старых эвкалиптов? Есть ли смысл в такой трате моего и вашего времени?
Я почувствовал, как запульсировала кровь в висках. Так, спокойно. Он проверяет меня. Испытывает на прочность.
— Не просто вокзал, — ответил я, откинувшись на спинку кресла и изображая расслабленность, которой не чувствовал. — Представьте: культурный центр, которому нет равных в колониях.
Железная дорога соединит города побережья. А посередине наш вокзал.
Добраться до которого можно будет за несколько часов, а из Новогородска — за ночь, в комфортабельном купе.
Граф резко поднял бровь:
— Вы предлагаете устроить здесь… культурную столицу колоний?
— Лучше, — я наклонился вперёд. — К вам будут приезжать те, кто имеет настоящую власть. Люди с большими деньгами и капиталами, они не любят придворных скандалов. Им надоели тесные виллы на побережье. Они жаждут чего-то нового.
Смольников нахмурился, но я видел, что он уже заинтересовался.
Жажда графа снова стать частью высшего общества пробудилась.
— Это не сработает. Здесь отдыхает элита, но это не столица, — заметил он.
— Именно поэтому и сработает, — парировал я.– В столице они на виду, а здесь могут позволить себе больше. Гораздо больше.
Я сделал многозначительную паузу:
— Разве вы, граф, не лучше других знаете, как важна свобода от посторонних глаз?
Его пальцы сжали бокал так, что костяшки побелели.
Похоже, я попал в самую точку.
— Вы красиво говорите, барон, — медленно произнёс мужчина, словно пробуя каждое слово на вкус. — Но у меня нет ни денег, ни ресурсов. Только много никому не нужной неплодородной земли… и развалины старой усадьбы, которая скоро рухнет сама собой.
Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.
Момент истины.
— Возможно, у вас есть что-то другое, — осторожно начал я. — Не обязательно земля или деньги…
Смольников замер.
Его взгляд стал настороженным.
Интерес. Подозрение. И всё же любопытство.
— Что вы имеете в виду? — голос Ильи Артуровича стал тише, но в нём появилась стальная нотка.
И тут он сам, неожиданно для себя, выпалил:
— У меня есть корабль, — граф запнулся, но продолжил. — Эсминец. Отец купил его у флота перед смертью. Сейчас стоит в «Ярцево», ржавеет.
Но затем его голос снова стал сухим:
— Зачем он вам? Там даже фарватера нет, чтобы вывести корабль в море. До сих пор не понимаю, зачем он был нужен отцу.
Я не дал графу времени на сомнения.
Я уже знал, что он почти согласился.
— Договорились, — сказал я, неожиданно протягивая руку.
Граф вздрогнул.
Он ещё какое-то время смотрел то мне в глаза, то на мою руку. Словно не веря во всё происходящее здесь, но в итоге ответил на рукопожатие. Его ладонь была холодной и шершавой.
— Хорошо, — мужчина произнёс это неуверенно, словно сомневаясь, что сделка состоялась. — Но позвольте теперь узнать: зачем вам военный корабль?
Я улыбнулся.
— Мне нужен бронепоезд. А теперь, благодаря вам, он у меня есть.
Граф резко поднял бровь.
— Вы…
Он не успел договорить, но в его глазах мелькнуло понимание.
— Бронепоезд, — спокойно закончил я. — Только лучше. Корабельная броня. Орудия. Защитные контуры. Ваш эсминец станет кулаком, с помощью которого я освобожу Балтийск от монстров.
Смольников задумался.
— И что я получу? — наконец произнёс он, словно проверяя, насколько реальна эта сделка.
— Долю в предприятии. И возвращение в светское общество.
Мои пальцы постучали по столу. Голос стал увереннее:
— Ваше имя снова будет у всех на слуху. Не как забытого аристократа, а как совладельца лучшего и единственного в мире курортного вокзала. Места, куда будет приезжать вся элита империи, а актёры, певцы и музыканты будут стоять в очереди, чтобы выступить там на сцене.
Смольников медленно выдохнул.
Его плечи расправились. Я предложил ему не просто шанс, а дал план и готов был идти рядом ради его воплощения.
— Договорились, — сказал граф почти шёпотом.
— Тогда давайте обсудим условия, — ответил я, раскладывая перед собой бумаги.
После нескольких часов обсуждений мы наконец заключили сделку:
1. Железная дорога пройдёт через его земли, но не ближе двух верст от старой усадьбы — «чтобы шум не мешал».
2. Вокзал будет построен с концертным залом, рестораном и гостиницей. Название — «Смольниковский».
3. Корабль передаётся в полную собственность мне, но в официальных бумагах остаётся «во временной аренде», чтобы избежать лишних вопросов со стороны флотской канцелярии.
4. Доля графа — пятьдесят процентов от доходов вокзала, построенного на его территории.
— И последнее, — добавил Смольников, когда я уже подписывал предварительный договор. — Хочу, чтобы на открытии вокзала играл оркестр. Настоящий. Столичный.
Я усмехнулся:
— Думаю, это можно устроить.
Мы чокнулись бокалами. Сделка заключена.
Встреча затянулась гораздо дольше, чем я предполагал.
Граф Смольников оказался неожиданно приятным собеседником.
Его познания в области театральной жизни империи поразили меня.
Мужчина говорил о сцене, о музыке, о пространстве так, будто сам ставил спектакли.
— Если делать сцену, то обязательно с акустическими панелями из резонансного дерева, — говорил Илья Артурович, водя пальцем по скатерти. — И с амфитеатром. Чтобы даже с последних рядов всё было видно.
Он оживал с каждым словом.
— А вот здесь, — граф ткнул в воображаемую точку, — можно устроить зимний сад. Чтобы после спектакля гости могли прогуляться среди цветов под звуки камерного оркестра.
Я слушал, кивал, и в голове уже складывался образ будущего вокзала. Не просто транспортного узла. А настоящего культурного центра.
Когда я наконец вышел из ресторана «Золотой якорь», на востоке уже алело небо.
Колония «Павловск» просыпалась под первыми лучами солнца, игравшими на крышах домов.
Где-то вдалеке кричали чайки.
Сел в машину и одним глотком выпил энергетическое зелье.
Горькое, обжигающее, как ледяной душ после пыток. Но оно подействовало мгновенно: мысли прояснились, тело наполнилось силой.
Я рванул в путь, не теряя ни секунды.
Я должен успеть на торжество к младшей сестре.
На её первый шаг во взрослую жизнь. На её бал. Её день рождения.
Дорога пролетела почти незаметно.
Не потому, что я ехал быстро, а потому, что не видел ничего вокруг. Ни пейзажей за окном, ни поворотов, ни даже тех, кого обгонял.
В голове сначала крутилась только одна мысль: «У меня теперь есть боевой корабль».
Она стучала как метроном.
И следом пришла ещё одна: «Осталось только поставить его на рельсы и доставить к порталу в Новоархангельске».
Я мчался по пустой дороге и не мог сдержать дикой ухмылки. В этот момент я чувствовал себя безумцем, гением, триумфатором — всем сразу.



Глава 2

Особняк, арендованный для торжества, сверкал огнями как дворец перед коронацией.
Я подъехал, когда бал был в самом разгаре.
Высокие окна, мраморные колонны, широкая лестница у входа, уставленная кадками с розами, — всё это создавало ощущение праздника.
Это было посвящение Таси в светскую жизнь, её официальное появление.
Несмотря на то что мы находились в центральной колонии, я чувствовал себя так, словно попал в самое сердце имперской столицы.
Странное чувство. Но ничего более нарядного и помпезного я не видел ни в этой жизни, ни в прошлой.
У подъезда толпились слуги в ливреях, ожидая своих господ.
По обочинам дороги стояли многочисленные кареты и несколько автомобилей. Это признак того, что среди гостей были не только аристократы старой закалки, но и те, кто не боится прогресса.
Из открытых двухстворчатых дверей лилась музыка.
«Как тут могла поместиться столичная филармония?» — мелькнула у меня мысль.
Но стоило переступить порог особняка, как я понял: оркестр разместился на хорах, так называемых балконах, расположенных вдоль стен. Такой приём использовался только в залах высшего класса. Только так всё пространство дома могло звучать.
Вальс исполняли потрясающе. Скрипки, виолончели, флейты сливались в едином порыве, заполняя зал волнами чистого, почти осязаемого звука.
Не просто музыка. Это была магия. Искусство.
Первой, кого я увидел среди танцующих на паркете людей, была мама.
Она вальсировала с ректором военно-морской академии Кировым. Мама кружилась в голубом платье из парижского ателье. Оно делало её моложе, элегантнее, словно возвращало на десятилетие назад, во времена, когда отец был ещё жив, а наш род не знал ни бедности, ни унижений.
Чувства боролись во мне.
Радость — потому что она счастлива. Я видел, как легко мама скользит в танце, как смеётся, забывая обо всём.
Настороженность — потому что адмирал Киров слишком часто наведывался к нам в «Новоархангельск» под благовидным предлогом. А теперь… предмет его интереса стал ближе. Гораздо ближе.
Я понимал, что мама слишком очаровательна и мила, чтобы сидеть в четырёх стенах дома. Дети выросли.
Я патриарх рода.
Старшей сестре Варваре советы больше не нужны. Ей бы выйти замуж, но последние кавалеры оказывались проходимцами.
Что же касается младшей сестры Таисии, так сегодня был её день. День, когда девушка представлялась в обществе, и, судя по количеству гостей, которые откликнулись на приглашение, праздник явно удался.
Мама заметила меня буквально в самом конце танца.
Она извинилась перед кавалером и направилась ко мне.
Заметил, как на паркет вышел Амат.
Мой друг, здоровенный детина девятнадцати лет, с плечами, которым позавидовал бы любой грузчик, уверенно подошёл к моей младшей сестре.
Хрупкая, почти невесомая Тася положила руку на его ладонь, и они закружились, как только музыка зазвучала вновь.
Как кукла в руках медведя…
Амат, несмотря на свою мощь, танцевал удивительно бережно, будто боялся сломать девушку.
А Тася сияла как маленькое солнце.
Её глаза блестели, щёки раскраснелись, и, несмотря на всё напряжение столь ответственного дня, сестра лучилась непритворной радостью.
— Кирилл! — мама коснулась моего плеча. — Ты всё-таки пришёл.
В её взгляде был не просто упрёк за опоздание, но и облегчение от того, что я здесь, что цел, что жив.
— Прости, мама. Дела…
— Вечно у тебя дела, — вздохнула женщина, но тут же смягчилась. — Сегодня не будем о них. Посмотри, какая Тасенька красавица.
Я кивнул.
Мама взяла меня под руку, наблюдая за танцем дочери, которая кружилась в центре под восхищёнными взглядами гостей.
— Кирилл, — родительница внезапно понизила голос, — Анатолий Степанович спрашивал, не передумал ли ты. Он готов восстановить тебя на последнем курсе.
— Мама! — я резко повернулся, сдерживая раздражение. — Сначала ты рыдала, когда я перевёлся в военную академию. Теперь настаиваешь на возвращении?
— Я не настаиваю, — поправила она, нервно натягивая перчатку. — Просто ректор очень лестно отзывается о твоих способностях. Говорит, что у него давно не было таких курсантов и…
Я скривился, перебивая:
— У меня сейчас дел выше крыши. И я уже сто раз говорил: не вернусь к учёбе. Точка.
— А с Надеждой Кировой ты… — начала она.
— Ирина Владимировна, — холодно ответил я, используя полное имя, чтобы показать, что тема закрыта. — Может, хватит?
Мама пристально посмотрела на меня.
В её глазах мелькнуло что-то более глубокое, чем просто материнская забота.
Разочарование? Тревога?
— Мы расстались, — процедил я сквозь зубы. — И сейчас у меня есть дела поважнее девичьих вздохов.
— Тогда, может, в алхимический университет? — не унималась женщина. — Там тебя примут без экзаменов. С твоим уровнем магии будет достаточно рекомендательного письма.
— У меня нет времени, — вырвалось в ответ. — Да и чему там научат? Всё, что нужно, я давно вычитал в книгах.
— Верно, — признала она, немного смягчившись. — Но связи, Кирилл! Ты мог бы завести полезные знакомства. Поднять Пестовых выше.
Я криво улыбнулся. А мама вдруг замолчала, её взгляд скользнул по оркестру на балконе, потом по собственному роскошному платью.
— Поверь, связи у меня есть, — горько усмехнулся, вспоминая, во что обходятся мне «просьбы» Мити. — Кстати, кто-нибудь из моих друзей пришёл, кроме Амата?
Мама покачала головой:
— Пока нет.
— Жаль, — вздохнул я. — Хотелось бы обсудить кое-что со всеми. Придётся пока поговорить с одним Жиминым.
Танец закончился.
Тася и Амат направились к фуршетному столу, где уже собирались другие молодые люди. Я пошёл за ними: нужно было поздравить сестру, обнять её, сказать несколько тёплых слов. И узнать у Амата последние новости.
Я подошёл в тот момент, когда парочка выбирала десерты. Сестра заметила меня первой. Её глаза засияли, но тут же нахмурились с нарочитым недовольством, которое она не умела скрывать.
— Кирилл! Ты всё-таки пришёл! — воскликнула Тася, один в один повторив слова мамы. Потом шлёпнула меня по руке, а затем обняла. — Я уже думала, что ты пропустишь весь бал!
— Разве я мог пропустить твой день рождения? — улыбнулся в ответ. — Ты же знаешь, у меня были дела. Важные дела.
— У тебя всегда дела! — она надула губки, но в глазах светилась радость.
Амат стоял рядом немного напряжённый, переминаясь с ноги на ногу, как будто не знал, куда себя деть. Этот трёхсотлетний «юноша», обычно такой уверенный в себе, сейчас выглядел растерянным, как первокурсник на первом свидании.
Забавно. Ещё пару месяцев назад они с Тасей постоянно спорили и не выносили друг друга, а теперь вот так. Она смотрела на юношу как на героя. Он — как на свою слабость.
— Ты хорошо танцевала, — сказал я, наблюдая, как сестра краснеет от комплимента.
— Амат — прекрасный партнёр! — Тася восторженно посмотрела на великана, который, услышав это, словно смущённый медведь опустил взгляд.
Я приподнял бровь. Похоже, сестра уже по уши втрескалась в моего друга. Или просто повзрослела быстрее, чем я ожидал.
Перекусив парой канапе, продолжили светскую беседу, обмениваясь с Аматом ничего не значащими фразами. Мне нужно было поговорить с ним наедине. Но сейчас отпустить младшую сестру было невозможно, это выглядело бы как очередное пренебрежение.
— Тася, пойдём потанцуем, — неожиданно предложил я.
Её глаза округлились от удивления.
— Ты? Танцевать⁈
— Что, я так плох? — позволил себе лёгкую насмешку в голосе.
Мы вышли на паркет.
Вальс был медленным, идеально подходящим для разговора.
Тася напряглась в моих руках.
— Ну и как тебе Амат? — осторожно начал я.
— Он… он совсем не такой, каким казался, — прошептала Тася. — Амат столько всего знает, столько видел! И он так… бережно ко мне относится…
Если бы она только знала, сколько всего он на самом деле повидал… Но было не до шуток, нужно с ним поговорить насчёт сестры. Во-первых, она ещё слишком мала, а во-вторых, урою его, если обидит Тасю.
Танец закончился слишком быстро.
Мы направились обратно к столу, но по пути сестру перехватила стайка подруг — визжащие разодетые барышни утащили её прочь, оставив меня наконец наедине с Аматом.
Но только я сделал шаг в его сторону, как передо мной возникла преграда.
Молодой человек лет двадцати пяти в элегантном сюртуке. Усач выпрямился, сверкая глазами, в которых читалось явное желание устроить сцену. Его рука легла на эфес шпаги — старомодный, но красноречивый жест.
— Барон Пестов, — произнёс он, кивая в сторону Варвары, которая стояла поодаль с ядовитой улыбкой на лице. — Мне кажется, вы недостаточно почтительно отнеслись к своей старшей сестре. Опоздали на бал… заставили нервничать. Разве это достойно джентльмена?
Интересно, кто его подослал, или он и правда такой дурачок?
— Если вам так хочется «разобраться», предлагаю отложить это до полуночи, — я показал на часы. — Сейчас у меня другие обязательства.
Усач фыркнул:
— Боишься испортить праздник? Или просто трусишь?
Типичный провокатор. Хотел показать, что он храбрее. Пытается стать героем вечера.
Амат, стоявший в десяти шагах от меня, невольно сжал кулаки.
Я едва заметно покачал головой: не сейчас, не здесь.
— В полночь в саду. До первой крови, — холодно сказал я. — Шпаги или пистолеты — выбирайте.
Он склонился в преувеличенно галантном поклоне:
— Шпаги, барон. Дамы оценят изящество.
Когда усач ушёл, Амат сразу же подошёл ко мне:
— Да я ему сейчас рога пообломаю! Чего он тут…
— Не надо, — положил руку на плечо другу. — Это моя драка. И к тому же моя семья. Моя проблема, — я бросил взгляд на Варю. — Сестра явно рассчитывает на скандал. Не доставим ей такого удовольствия.
Амат кивнул, хотя в его глазах всё ещё читалась злость.
Мы отошли в сад, к фонтану, где можно было поговорить без лишних ушей.
— Где Сергей и Митя? — спросил я.
— Сергей теперь тень Романова, — друг фыркнул, но в голосе не было насмешки, только усталость. — Постоянно ходит за ним по пятам. Ты же помнишь желание Качалова выслужиться. А Митя… — Амат понизил голос почти до шёпота, — готовится к штурму. Через два с половиной месяца будет прорыв к Балтийску. Флот всё ещё в ловушке.
Я нахмурился. Значит, Амат не знал о железной дороге…
Интересно, почему Митя ему не сказал?
Может, не доверял? Или просто не успел?
— А ты? — спросил я, окинув друга внимательным взглядом.
— Добрался до третьего уровня владения источником! — он гордо рассмеялся, ударив себя в грудь. — Теперь не отстаю от тебя, профессор!
Я улыбнулся, но тут раздался звон хрустального колокольчика. Распорядитель бала объявил:
— Господа! Фейерверк в саду!
И как по команде все потянулись из особняка в сад, словно кто-то дёрнул за невидимую ниточку.
К нам подошли мама и Тася. Сестра с явным любопытством оглядывалась по сторонам, ожидая начала представления.
Её глаза блестели как у ребёнка перед Новым годом.
Ночь была тёмной и безлунной. Идеальный фон для волшебного фейерверка.
Гости высыпали на террасу и разбрелись по саду, где маги-огневики заканчивали последние приготовления.
Первый залп взмыл в небо с шипением. Раскат, и над нами распустился гигантский сине-огненный павлин. Перья мерцали и переливались в темноте словно живые.
Следующий залп — золотые корабли, плывущие по небу.
Третий — алая роза, лепестки которой осыпались искрами под восхищённые возгласы гостей.
— Кирилл! — Тася внезапно схватила меня за руку. — Это твой подарок, да⁈
Я не ответил, лишь улыбнулся, наблюдая, как в небе складывается огненная надпись: «С днём рождения, Тасенька».
— Лучший день в моей жизни! — сестра обняла меня, и в этот момент последний залп раскрасил небо в цвета герба нашего рода.
Магический фейерверк стал жирной точкой в праздновании.
Я направился к главному входу, чтобы попрощаться с гостями. Они расходились, рассыпаясь от особняка как искры догорающего костра.
Это всё напоминало мне хорошо отрепетированный спектакль, где каждый играл свою роль. Дамы поправляли перчатки, кавалеры щёлкали табакерками, все почтительно кланялись друг другу.
— Кирилл Павлович! Ваш фейерверк — просто чудо! — графиня Аверьянова подошла ко мне, её веер трепетал как крылья пойманной бабочки.
— Все для моей любимой сестры, — ответил я, целуя её перчатки.
В глазах графини читалось холодное любопытство: она явно оценивала, сколько мог стоить такой праздник.
Мама незаметно дёрнула меня за рукав, когда мимо проходило семейство в синих бархатных камзолах.
— Корнеевы, — шепнула она. — Их последний контракт с Оксаковыми подписан кровью, а не чернилами.
— Матушка, вы становитесь поэтичны, — я усмехнулся, но тут же застыл, заметив, как старший Корнеев что-то шепчет на ухо своему сыну, моему ровеснику, не сводя с меня глаз.
Зал постепенно опустел.
В углу молодой князь Гагарин спорил с сыном фабриканта Шульца.
Их голоса шипели как раскалённое железо в воде:
— Ваш отец нарушил соглашение! Он торгует с северными кланами!
— А ваш продал половину родовых земель южанам!
— Настоящий зверинец, — пробормотал я, подзывая лакея с напитками.
Бокал был холодным, пузырьки щипали язык как напоминание, что даже в этом бокале мог быть яд.
Впрочем, как и в любой другой еде и даже подарке.
Оглядел банкетный зал. Ещё пару часов назад здесь кипела жизнь. Теперь столы были завалены остатками еды, опрокинутыми фужерами, забытыми веерами.
Оркестр уже ушёл, лишь двое музыкантов остались, наполняя зал меланхоличными нотами. Рояль и скрипка. Их звуки переплетались в грустном вальсе: скрипка плакала высокими нотами, а рояль отвечал ей глухими бархатными аккордами.
Провожая маму и Тасю к карете, я заметил, как Ильич проверял пистолеты. Старый солдат чуял опасность лучше любого дворянина.
— Береги их, — сказал я.
— Берегите свою шкуру, барин, — ответил Ильич, не сплюнув как обычно. Неужели он нервничал или чувствовал беду?
Амат ждал меня у входа в сад. Его огромная тень сливалась с темнотой.
— Пошли, — бросил я другу.
И мы вышли наружу, туда, где чуть больше часа назад смотрели фейерверк.
Я обошёл фонтан и направился в дальний конец сада. Там, среди деревьев и старых скамеек, должен был состояться наш «разговор» с ухажёром старшей сестры.
— Чёртовы заносчивые аристократы, — я раздвинул ветви жасмина, и перед нами открылась поляна, освещённая лишь бледным сиянием звёзд. — Проще было бы просто набить ему морду в зале. Но нельзя… этикет, видите ли.
Теперь воздух был другим: не сладким от праздника, а тяжёлым как перед грозой.
— Чувствуешь? — внезапно остановился Амат.
Я кивнул.
— Подозрительно, — пробормотал Жимин себе под нос. — Слишком тихо.
Он прав. Что-то не так.
Парк необычайно пуст.
Где зрители? Где перешёптывания слуг, сплетни, любопытные взгляды?
А здесь ни единого человека.
Я огляделся.
Тишина.
Только листья на ветках старых лип шуршали.
— Где этот усатый клоун? — Амат рассмеялся, но ненадолго.
Смех оборвался, когда мы одновременно почувствовали, что нас окружают. Ветер донёс скрип кожаных перчаток, лязг металла.
Сбоку что-то мелькнуло.
Тени.
Шаги.
Не один.
Не два.
Целый отряд.
Из-за кустов появились четверо.
Впереди — усач, Белозёров, я наконец вспомнил его фамилию.
Высокий, уверенный, с презрением в глазах.
Рука на эфесе шпаги.
С ним двое в чёрных масках и мужчина в сером сюртуке.
А потом ещё двое.
И ещё.
Всего восемь человек. Возможно, больше.
Теперь было очевидно, что это не дуэль. Это ловушка.
Среди нападающих мелькнули знакомые символы. Герб Оксаковых.
— Амат… — я попытался предупредить друга, но в виски ударила резкая боль.
Мир поплыл перед глазами.
Рядом Жимин рухнул на колени, схватившись за голову.
Магия, и не простая.
— Кажется, мы вас переоценили, Пестов, — раздался из темноты холодный и спокойный голос.
Последнее, что я увидел — злорадную ухмылку Варвары, выглядывающей из-за деревьев.



Глава 3

В глазах потемнело. Я почувствовал, как предательски слабеют мышцы, а тело начинает медленно заваливаться набок.
Сердце колотилось так, словно пыталось вырваться из груди. Дыхание стало поверхностным, каждая секунда казалась вечностью.
Маг жизни…
Я не видел его, но чувствовал, как заклинание опутывает мою волю словно паутина.
Проклятая магия контроля!
И ещё эта ехидная ухмылка Варвары из темноты…
Я уничтожу тебя, сестричка. Только вот выберусь…
У меня был шанс. Один-единственный, но был.
Футляр с антимагической пластиной у меня во внутреннем кармане. Если упаду достаточно резко, то при ударе о землю он встряхнётся, и на мгновение, всего на одну секунду, возникнет импульсный эффект, который я уже изучал в лаборатории.
Приготовился, сосредоточившись на каждом сантиметре падения.
Тело ударилось о землю.
Хорошо, сильно ударилось.
Боль взорвалась где-то под лопаткой, но я не обратил на неё внимания.
Секунда… И враг потерял контроль над моим телом.
Снова стал собой. Не игрушкой, не марионеткой. Свободным.
Рука метнулась к внутреннему карману. Пальцы схватили футляр, но — чёрт! — время действия закончилось, едва начавшись.
Я даже не успел подумать, что мог сделать не так, как визитница выскользнул из пальцев и упала где-то рядом.
Услышал приближающиеся шаги.
— Смотрите, что я нашёл, — раздался насмешливый голос прямо над моей головой.
Этот человек поднял футляр.
— Стой! Не трогай! — закричал кто-то.
Но было поздно.
Щелчок открывающейся визитницы.
И…
Контур Фарадея, заключённый в корпус чехла, разрушается. Начинает действовать пластина из антимагического сплава.
Земля под ногами слегка дрогнула, словно радуясь, что снова может меня слышать.
Я быстро пришёл в себя. Открыл глаза.
Передо мной, буквально в двадцати сантиметрах, сидел на корточках человек в тёмной маске. В его руках был раскрытый футляр с антимагической пластиной. Он даже не понял, что освободил меня от действия магии жизни.
Мгновение.
Левой рукой достал пистолет.
Маг в маске дёрнулся, пытаясь применить заклинание, но вокруг него действовала антимагия.
Его пальцы дёргались, но ничего не происходило. Мужчина понял, что что-то не так, и испугался.
Я не стал ждать.
Выстрел.
Пистолет, усиленный рунами Романовых, рванул с оглушительным грохотом.
Но выстрел поразил не сидевшего рядом мужчину, это было бы бесполезно, а мага жизни, стоявшего в десяти шагах от меня с вытянутыми руками: одна была направлена в мою сторону, другая к Амату. Он просто… исчез.
Как будто кто-то испарил его. Верхняя часть тела растворилась в кровавом тумане. На землю с глухим стуком упали только ноги и две руки.
Один выстрел — одно убийство.
Нападающий в маске метнулся было в сторону, но я был первее.
Правая рука метнулась вперёд и выхватила у него из рук футляр.
Левая уже засовывала пистоль в кабуру.
Рука нащупала рукоять. Старая, немного потрёпанная, но до боли знакомая сабля. Лезвие, которое я носил с тех пор, как начал учиться фехтованию.
Свистящий звук летящего клинка.
Парировал удар нападающего в маске: я отвёл его клинок вниз и тут же вонзил лезвие мужчине под рёбра.
Тёплая кровь брызнула на руку.
Я вскочил на ноги.
Сад освещали несколько светляков, зависших над головами нападавших.
Их было восемь. Возможно, больше. Но теперь они были обычными людьми. Без магии.
Рядом лежал Амат, который уже начал шевелиться. Мага жизни, контролирующего сознание, больше не было.
И у деревьев…
Ну конечно.
Моя сестра Варвара.
А рядом Иван Краснов. Мой старый враг. Его лицо искажено ненавистью.
Иван стоял чуть впереди, как будто гордился этим моментом. Как будто это он всё организовал.
— Ну, Пестов… — процедил молодой человек сквозь зубы. — Ты всё ещё дышишь?
— А ты всё ещё говоришь глупости, — ответил я, крепче перехватывая саблю.
— Ты убил моего отца. Опозорил мой род. Разрушил всё! — слова вырвались как шквал, дрожа от бессильной злости.
— Он сам себя опозорил, — холодно ответил я, глядя врагу в глаза. — Ты же знал правила. Вы начали нечестную игру и проиграли.
— Проиграли⁈ — Краснов задохнулся от ярости. — Ты… ты забрал у меня всё!
— Нет. Твой отец сделал это сам. А ты лишь продолжил его дело.
— Теперь я тебя накажу, — прошипел Иван, и в голосе прозвучала почти детская обида, смешанная с жаждой мести. — Не переживай.
— Обещания, — усмехнулся я. — Ты уже трижды их не сдержал. Может, хватит?
Тишина повисла между нами. Он ненавидел меня всей душой, но я оставался холодным как камень. Непробиваемым.
— Четвёртый раз станет для тебя последним, — наконец выдавил Краснов.
— Попробуй, — я намеренно сделал паузу. — Если осмелишься.
Дыхание врага участилось, но слов больше не было. Только ненависть. Горячая, слепая, бесполезная.
— Кто у вас тут главный? — я воспользовался явным замешательством.
Оглядывал остальных нападавших и медленно вращал саблю в руке, давая Амату время оклематься после воздействия магии контроля.
— Ведь явно не ты, Иван. И уж точно не ты, Белозёров.
Усатый гусар, ухажёр Варвары, уже выхватил клинок и замер, не дойдя до меня пяти шагов.
— Тебе всё равно не уйти отсюда живым! — перебил Краснов, его голос дрожал от ненависти. — Убейте его!
И тут же неспешно пошёл ко мне, но Амат преградил путь, сжимая кулаки.
— Кирилл, — бросил друг мне через плечо, — ты же помнишь, что обещал?
— Да, Иван Краснов — твой, я сдержу слово, хотя сам хочу убить эту тварь, — кивнул в ответ. — Бери его. Я разберусь с остальными.
И тут же со всех сторон на нас полетела магия: файерболы, каменные шипы, водяные хлысты, но всё разбивалось о невидимый барьер, словно рассеиваясь в пустоте.
— Антимагия… — скривился Амат, словно вспомнив какой-то старый кошмар.
— Да, — усмехнулся я. — И, как видишь, она снова спасает нам жизнь.
Те из нападающих, кто не надеялся на магию, обнажили оружие. Впереди с саблей наготове шёл Белозёров, ухажёр Варвары.
— Ну что, барон? — он щёлкнул клинком в воздухе. — Будем драться или продолжишь нести чушь?
— Драться? — я захохотал. — С тобой? Не смеши меня.
Его лицо исказилось от злости, и мужчина бросился вперёд.
Но я был готов.
В этот момент один из нападающих выхватил магический пистоль и выстрелил в меня. Я знал, что будет: заряд, вспыхнув яркой искрой, разлетелся в ничто, не сумев пробить антимагический купол.
Глупцы. Чтобы достать меня на расстоянии, нужен был обычный револьвер, но здесь ни у кого не было этого оружия.
Ко мне шагнул черноусый гусар, сабля в его руке сверкнула холодным светом. Лезвие описало плавную дугу, клинок просвистел в сантиметре от моего виска.
— Хорош… — пробормотал я, отходя в сторону.
Рванул вперёд, и мой клинок со звоном столкнулся с гардой гусара. Противник отпрянул, но тут же контратаковал: серией быстрых выпадов он заставил меня отступить.
Это был настоящий мастер клинка. Не новичок, не наёмник. В имперские гусары принимали только лучших, вот только как этот тип оказался среди бандитов?
Может быть, форма и поведение — это только часть спектакля, который парень разыгрывал, чтобы произвести впечатление на мою старшую сестру? И он никакой не имперский гусар, а лишь жулик.
Ладно, это будет понятно к концу схватки.
Не успел я перевести дух, как слева что-то мелькнуло: один нападавший решил застать меня врасплох.
Я резко развернулся, парировал его удар и тут же вонзил саблю врагу в живот.
Один.
Не успел я выдернуть клинок, как справа на меня бросился второй.
Локтём со всей силы врезал в челюсть, а моя сабля, описав короткую дугу, рассекла ему горло.
Два.
Белозёров не дал передышки, его клинок сверкнул у моего плеча.
— Неплохо для алхимика, — процедил он сквозь зубы, заходя с фланга.
— Спасибо, — ответил я и тут же перешёл в контратаку.
Наш бой превратился в яростный обмен ударами: он бил размашисто, я парировал и контратаковал, используя всё, что успел изучить во время тренировок с Лизой Минской и Сергеем Качаловым.
Наши клинки сплелись в смертельном танце: звон стали, искры в темноте. Он бил с размаху, я действовал точными экономными движениями, как учили друзья.
Раз — парирование.
Два — уход в сторону.
Три — контратака.
Моя сабля скользнула по рукаву гусара, оставив кровавую полосу. Он не дрогнул, лишь стиснул зубы и бросился вперёд.
Упрямый чёрт…
Я отбил очередной удар и вдруг почувствовал нарастающее жжение во внутреннем кармане, там, где лежала открытая визитница.
Энергия антимагической пластины иссякала. Если не разберусь с усачом быстро, то потеряю антимагическую защиту. Нужно подзарядить её энергией.
Белозёров, словно почуяв это, ухмыльнулся и пошёл в решающую атаку.
Его клинок взметнулся вверх — я резко нырнул под удар.
Сабля просвистела над головой.
И в тот же миг мой собственный клинок вонзился ему в бок.
Враг застыл, глаза расширились от непонимания.
— Как…
— Тренировки, — коротко бросил я, вытаскивая окровавленное лезвие.
Он рухнул на колени, хватая ртом воздух.
С Белозёровым пришлось изрядно повозиться… но первым делом я вытащил из кошеля пару небольших макров и кинул их во внутренний карман сюртука.
Амат почти сразу же пошёл в атаку на Ивана. Он уже впитал из окружения воду — ночную росу, влагу из воздуха — и, сбив с ног двух нападавших мощными водяными хлыстами, которые врезались в бандитов словно плети, рванул прямо на Краснова.
Иван не выдержал и дрогнул.
Его лицо исказилось, словно парень вдруг осознал, что Амат больше не четверокурсник без магии. И я думаю, уровень у обоих был сейчас одинаков.
Краснов развернулся и бросился бежать, расталкивая кусты и спотыкаясь о корни.
Бегство без чести, без плана. Просто инстинкт выживания.
Амат, взбешённый, яростный, даже не думал останавливаться.
По дороге он вырубил двоих нападающих: первый получил кулаком в лицо с таким треском, будто ему сломали челюсть, второй рухнул без сознания от удара в висок.
«Сумасшедший», — только и успело мелькнуть у меня в голове, прежде чем Жимин исчез в темноте, продолжая погоню.
Мне же предстояло разобраться с оставшимися: одним, двумя… нет, четырьмя.
Они стояли, явно растерявшись.
Их предводитель убит в самом начале боя. Скорее всего, им был маг жизни, которого я застрелил первым.
Без лидера головорезы бесполезны.
И, по всей видимости, они не были такими удачливыми воинами как Белозёров.
Эти выглядели попроще: наёмники, бандиты, может, даже подручные Оксакова, привыкшие полагаться на магию.
Но она сейчас была совершенно бесполезна.
Первый бросился на меня с криком, размахивая клинком как дровосек топором.
Я парировал, развернулся на месте и ударил рукоятью в висок — он рухнул как подкошенный.
Просто, быстро, эффективно.
Второй попытался зайти сбоку, но я резко развернулся, пропустил его удар и всадил саблю под ребро. Боец захрипел, осев на колени.
Третий и четвёртый напали одновременно: один с ножом, другой с коротким мечом.
Я отпрыгнул назад, позволив первому промахнуться, затем резко шагнул вперёд и ударил локтём в горло.
Хруст. Падение. И только после этого последовала контратака.
Последний замер на мгновение, но этого оказалось достаточно.
Мой клинок сверкнул, и его оружие со звоном отлетело в сторону.
Глупо было надеяться, что магия спасёт их от стали.
Всё заняло не больше двух минут.
Ничего сверхъестественного, никаких заклинаний, только техника, скорость и точность.
Последний из нападавших, тот, что потерял меч, вдруг развернулся и побежал.
Я щёлкнул визитницей, замкнув контур Фарадея, и тут же применил магию.
Земля под ногами врага сжалась как тиски, и он рухнул, безнадежно запутавшись в собственных конечностях.
Не смерть. Только задержка.
Неспешно подошёл с саблей в руке, капая кровью на траву.
— Не дёргайся, не сопротивляйся, иначе убью.
Он тут же замер, подняв дрожащие руки.
Даже в свете слабомощных светляков, все ещё висевших над убитыми хозяевами, было видно, как пот стекает по вискам поверженного врага.
— Мне нужны ответы, скажешь правду, тогда отпущу, — сказал я, присев перед мужчиной на корточки. — Ты из людей Оксакова?
Он кивнул слишком быстро, словно боялся, что я передумаю слушать и просто перережу горло.
— Зачем я вам? Что Оксакову от меня нужно?
— М-меня послали помочь… — он проглотил комок в горле. — Устранить вас. Чтобы наследницей рода стала старшая сестра… с тем усачом, — кивнул мужчина на тело гусара.
Я усмехнулся.
— Ага. То есть Варвара — марионетка, гусар — её приданое, а Оксаков дёргает за ниточки. А Иван Краснов? При чём тут он?
Наёмник заёрзал, но ответил:
— Он… он задолжал банкиру. Теперь отрабатывает.
— Понятно, — я медленно провёл лезвием сабли по плечу мужчины, стирая кровь. — Значит, Оксаков решил, что может вот так просто убрать меня и поставить на моё место своего человека, а потом постепенно прибрать всё к своим рукам.
Наёмник промолчал, но его взгляд выдавал страх.
Он прекрасно понимал, чем закончится эта беседа, если не угодит мне.
Я встал, потянулся к визитнице и разомкнул контур, вновь высвободив действие антимагического вещества.
Защита восстановилась.
В тот же миг земляные оковы пленника разрушились.
— Ты же обещал не убивать меня! — выпалил он, отползая.
— Да. И я выполняю свои обещания, — холодно сказал я. — Но передай своему хозяину кое-что.
Я немного наклонился к мужчине, чтобы он расслышал каждое слово:
— Если он ещё раз попытается сделать что-то подобное, я найду время навестить его лично.
Пауза. Холодный взгляд. Слова, которые не оставляли места для недопонимания.
— И поверь, я найду способ покинуть колонии и оказаться на «большой земле», — ещё одна пауза. — Тогда Оксаков узнает, что такое настоящая угроза. Не для него одного, а для всего его рода.
Понимание мелькнуло в глазах мужчины. Он всё услышал. И унесёт это своему хозяину.
Наёмник кивнул и тут же вскочил, бросившись прочь, спотыкаясь в темноте.
Я проводил его взглядом, разжимая пальцы на рукояти сабли.
Оксаков… Если бы ты был в колониях, я бы после всего этого точно навестил тебя.
Но меня не пропустит телепорт, ведущий на «большую землю», — мой род изгнан оттуда.
Однако когда-нибудь я исправлю эту несправедливость и лично зайду к тебе в гости.
Я подошёл к Варваре.
Она сидела на коленях возле поверженного гусара, судорожно вцепившись пальцами в его мундир, плечи девушки сотрясались от рыданий.
Когда моя тень упала на сестру, она резко подняла голову.
— Уходи! — голос был хриплым от крика. — Я ненавижу тебя! Ты убил его! Ты убил всех, кто мне дорог!
Глаза Варвары горели безумием.
Она вытянула руку, и я почувствовал слабый всплеск магии, это была попытка нанести магический удар по мне.
Но антимагическое вещество мгновенно подавило его.
— Я прокляну тебя! — прошипела девушка. — Пусть твои дороги рухнут, пусть твои поезда сойдут с рельсов! Пусть твой род вымрет, как вымирают все, кого ты касаешься!
Внутри меня всё закипало.
Ярость — потому что она предала свою семью.
Досада — ведь если бы я был жёстче с самого начала, этого бы не случилось.
Сомнение — я не был настоящим патриархом этого мира, где кровная месть и казнь предателей в порядке вещей.
Я схватил Варвару за руку и резко дёрнул на себя.
— Вставай.
— Отпусти! — она рванула назад, к телу гусара, словно он мог её защитить. — Я не пойду с тобой! Ты чудовище!
Я не стал спорить.
Просто схватил девушку за запястье, чтобы она не вырвалась, и потащил за собой.
Она билась, царапалась, но я не обращал внимания.
Меня волновало другое: справился ли Амат с Иваном или попал в ловушку.
Краснов сбежал, а Жимин рванул за ним, не думая о последствиях.
Мы вышли из сада.
Фонари усадьбы заливали светом площадку перед домом.
В луже света у фонтана лежало три тела в тёмных масках.
Кругом всё говорило о том, что тут кипел неслабый такой магический бой.
Это было очевидно.
Кровь.
Сломанные перила.
Многочисленные следы применения магии воды, застывшие в странных ледяных узорах.
Но ни Амата, ни его врага нигде не было видно.
— Где он? — пробормотал я.
Варя вдруг затихла, словно тоже поняла, что что-то не так.
И в этот момент где-то в темноте раздался отдалённый хриплый крик.
Краснова? Или Жимина?
А потом — грохот.
Шёл вперёд, оглядываясь по сторонам, но вокруг никого.
За фонтаном заметил ноги: неподвижные, раскинутые в неестественной позе.
Когда мы подошли ближе, картина прояснилась: это был Краснов. Точнее, то, что от него осталось.
Его тело было буквально разорвано пополам, словно кто-то ударил с такой силой, что плоть и кости не выдержали.
Рядом сидел Амат. Он тяжело дышал, его лицо и тело были покрыты ледяными узорами — следами водных хлыстов и заморозки. Видимо, они с Красновым «хорошо повеселились».
— Пойдём. У меня в машине есть зелья, — сказал я, протягивая другу свободную руку, чтобы помочь подняться.
Амат схватился за неё и медленно поднялся, слегка пошатываясь. Взгляд Жимина упал на останки врага, и он хрипло усмехнулся:
— Ну вот, хоть один долг вернул.
Мы прошли через особняк.
Испуганные слуги шарахались от нас, прячась за дверями и колоннами.
Наша одежда была разорвана и в крови, мы выглядели как настоящие убийцы, вернувшиеся с кровавой жатвы.
Из машины я достал флакон с зельем и протянул Амату.
— Тебя подвезти?
— Нет, дальше я сам, — он залпом выпил содержимое и с гримасой вытер рот. — Ещё увидимся.
Взгляд друга стал жёстче.
— Нам ещё нужно поговорить… насчёт твоих изобретений.
Я лишь кивнул, вспоминая обещание насчёт разработок с антимагическим веществом, данное Жимину ещё в академии.
Проводив взглядом Амата, я усадил Варвару в машину.
Она больше не сопротивлялась. Вела себя словно кукла с пустыми глазами: безвольно опустилась на сиденье и застыла, не проронив ни слова.
Двигатель зарычал, и мы тронулись.
Дорога домой казалась бесконечной.
В голове крутился один и тот же вопрос: «Что делать с сестрой?»
Её выходки давно перешли все границы.
Заговор с врагами.
Покушение на мою жизнь.
Предательство рода.
В этом мире за такое полагалась смерть.
Но я был другим, во мне всё ещё жил человек из прошлого, для которого мысль об убийстве родной сестры была чудовищной.
И всё же…
Я сжал руль.
Решение должно быть принято. Иначе следующая её выходка может стать для меня последней.



Глава 4

Я захлопнул дверь в комнату Варвары, повернув ключ с таким скрежетом, словно запирал не сестру, а дикую гиену, готовую в любой момент вцепиться мне в глотку.
Металл в замке жалобно звякнул, и я на секунду задержал ладонь на деревянной поверхности двери, словно проверяя, выдержит ли она, если Варя решит биться в бешенстве.
— Не открывать дверь, — бросил я Потапу, который стоял в коридоре, переминаясь с ноги на ногу. — Буду кормить сам. Никого к ней не подпускать.
— Но как же… что я скажу Ирине Владимировне? — старик растерянно моргнул. Он явно представлял, какой разнос устроит моя мама за такое обращение с дочерью.
— Скажешь, что я приказал. И всё.
Мой голос прозвучал тише обычного. Потап кивнул и поспешно ретировался, словно хотел поскорее уйти, пока его не затянуло в водоворот семейных проблем.
На следующее утро я проснулся раньше обычного, возможно, сказывалось адреналиновое похмелье после вчерашней бойни.
Тело ныло, но мозг работал с пугающей чёткостью, как будто кто-то вычистил его наждаком, оставив только холодный расчёт и острые углы мыслей.
Спать больше не хотелось. Даже если бы и хотелось, совесть не позволила бы.
Дела. Их было море.
Алхимическое производство требовало контроля, железная дорога — финансирования, нужно было подробно изучить отчёты из «Яковлевки», донесения от Марсова и Лунева, да и других организационных дел хватало.
Мир не остановился только потому, что моя младшая сестра праздновала день рождения, а старшая решила устранить брата. Жизнь не замерла ради семейной драмы.
Я велел Машке приготовить завтрак для Варвары, а потом накрывать на стол.
Дверь скрипнула, когда я вошёл в комнату сестры.
Варвара сидела на кровати, бледная как призрак, с синяками под глазами, словно не спала уже не первую ночь. Увидев меня, она скривилась в гримасе, в которой смешались ненависть, отвращение и… страх?
Взгляд девушки был острым, но не злым. Скорее, растерянным.
— Голодна? — спросил я ровным голосом, ставя поднос на прикроватную тумбочку.
Ответом был резкий взмах руки — она смахнула еду на пол. Тарелка с кашей грохнулась на ковёр, хлеб покатился под комод, чай разлился тёмной лужей.
— Я не буду есть из твоих рук, убийца! — голос девушки дрожал, но в глазах горел почти безумный огонь.
Я медленно наклонился, поднял уцелевший кусок хлеба и аккуратно поставил опрокинутую посуду обратно на поднос. Мои пальцы не дрогнули.
Не в первый раз она пыталась меня спровоцировать. Не в первый раз она теряла контроль.
— Тогда поешь в обед, — сказал я, поворачиваясь к двери и забирая поднос.
И вышел, снова повернув ключ и оставив сестру в заточении.
Пусть подумает. Или просто успокоится.
В столовой стояла гробовая тишина.
Мама сидела, сжимая чашку с остывшим чаем так, словно хотела раздавить фарфор в пыль.
Тася, обычно болтливая, уткнулась в свою тарелку, но пальцы сжимали вилку с такой силой, что костяшки побелели. Она… боялась?
Это меня озадачило. Неужели теперь она видела во мне не брата, а того самого монстра, каким меня рисовала старшая сестра?
— Кирилл, я не понимаю… за что ты так с ней? — наконец не выдержала мама, её голос дрогнул.
Я отодвинул кашу, которую даже не успел попробовать.
— За то, что она натворила, не то что запереть, её… — я не договорил.
Мать резко вдохнула, как будто я её ударил.
Тася вздрогнула, но так и не подняла глаз.
Они не знали всего. И, может быть, это и к лучшему.
И в этот момент в столовую вбежал Потап, бледный как мел.
— Барин… приехали полицейские. По поводу вчерашнего… инцидента.
Мать вскочила, опрокинув стул.
— Какого инцидента⁈ Что случилось⁈
Я спокойно отложил салфетку и встал.
— Ничего страшного. Продолжайте завтракать. Разберусь сам.
Но по тому, как Тася наконец подняла на меня глаза, большие, испуганные, я понял, что она уже откуда-то всё знает.
На крыльце меня ждали.
Двое полицейских в поношенных мундирах и дознаватель в строгом сюртуке, который явно считал себя важной шишкой. Но больше внимания привлекало не их присутствие, а то, как они стояли: плечи напряжены, взгляды скользят по сторонам.
Потому что вокруг — мои люди.
Пять охранников из последнего пополнения, бывшие вояки Снежного, стояли так, чтобы в любой момент перекрыть все пути к отступлению. Кобуры расстёгнуты, пальцы лежат на спусковых скобах.
Они не просто сопровождали, они держали гостей на прицеле, даже не доставая оружия.
Хорошие ребята. Чувствуют угрозу, даже когда её нет.
Именно такие мне и нужны. Особенно сейчас.
Один из полицейских, тот, что был постарше, с жёстким взглядом и сединой на висках, шагнул вперёд и показал мне удостоверение.
— Кирилл Павлович, мы можем поговорить наедине?
Голос вежливый, но в нём чувствуется сталь. Наверняка военный в отставке.
Я мотнул головой в сторону заводских корпусов:
— Можем проехать ко мне в офис. Тут недалеко.
Младший из прибывших нервно покосился на охрану. Его рука дёрнулась к кобуре, но он тут же опомнился.
Юнец. Ещё зелёный. Не привык к таким условиям.
— В этом нет необходимости, — поспешно сказал дознаватель, выдавливая из себя что-то похожее на улыбку. — Мы прибыли лишь из-за… формальностей, господин Пестов.
Он протянул бумагу.
Я взял документ, пробежался по нему глазами.
Ах, вот как!
Показания уже были даны Аматом Жиминым. И, судя по аккуратным формулировкам и юридическим уловкам, всё это сделано по инициативе Мити.
Значит, он уже в курсе. И, как всегда, подсуетился первым.
Таков его стиль. Быть там, где его не ждут.
Но… это даже к лучшему.
С таким количеством трупов разбирательство могло затянуться на недели.
Но теперь всё было чисто: я — аристократ, на которого напали. Свидетели — не только Амат, но и десятки слуг, которых уже наверняка успели опросить за прошедшую ночь.
А банкир Оксаков?
Он не поднимет шумиху. Это не в его духе. Он просто порвёт все нити, связывающие его с нападавшими.
Потому что ему это невыгодно.
Оксаков не станет терять лицо перед другими банкирами. Особенно после того, как я дал понять, что готов действовать.
— Всё в порядке, — я поднял глаза, пробежавшись взглядом по бумаге. — Где подписать?
Следователь нервно кашлянул.
— Позвольте один вопрос, барон… Ваша сестра, Варвара Пестова. Она принимала участие в этом… происшествии? Ведь так?
Тишина.
Я медленно поднял взгляд. В документах, которые дал служащий, она нигде не фигурировала.
Но вопрос был задан. Значит, они знают.
— Это моя сестра. И это дело моего рода.
Пауза.
— Мы сами с ней разберёмся.
Его лицо не дрогнуло, но в глазах мелькнуло понимание.
Не страх. Не сочувствие. Просто понимание того, что лучше не лезть.
— Разумеется.
Он знал, что продолжать разговор бесполезно.
Полицейские ушли так же, как и пришли — под неусыпным наблюдением моих людей.
Старший полицейский даже не стал благодарить. Только коротко кивнул, словно прощаясь.
А я…
Я отправился в кабинет. Дела не ждут.
Но перед этим обернулся к Потапу:
— Предупреди домашних, я буду к обеду.
Старик кивнул, не задавая лишних вопросов.
Кабинет встретил меня привычной прохладой каменных стен и запахом полированного дерева с лёгкой примесью химических реактивов.
Я отстегнул саблю от пояса и сразу же взялся за дело: сегодня нельзя терять ни минуты.
Начну с «Ярцево».
Эсминец на рельсах… Мысль заставила меня усмехнуться. Это был вызов, достойный настоящего инженера.
Развернув карту колонии «Ярцево», я изучал рельеф: холмы, глубокий каньон по центру, извилистые речные протоки.
Там, где другие видели препятствия, я искал решения.
Корабль графа Смольникова стоял в самой неудобной точке — между скалистым уступом и обрывом.
«Кого взять из путеукладчиков? Лунева или Марсова?» –размышлял я, водя пальцем по карте.
Пусть выбирают сами, кому ехать, а кому остаться.
А вот Сергея Бадаева туда точно нужно взять: слишком сложный рельеф. Но он справится.
А если уж ставить корабль на рельсы, то делать это на совесть. Значит, надо звать ещё и инженера Черепанова.
Перо скрипело по бумаге, когда я выводил текст:

 Сергей Петрович, Ефим Алексеевич, 
 вы когда-нибудь пробовали поставить 300-тонный эсминец на рельсы? 
 Через три дня я отправляюсь в «Ярцево», где меня ждёт корабль, который должен стать нашим бронепоездом. 
 Мосты, которые выдержат этот вес. Рельсы, по которым он сможет ходить. Расчёты, от которых зависит, останется ли это чудо инженерной мысли целым или разлетится на куски при первом же повороте. 
 Я знаю только двух человек во всех колониях, которые способны решить эту задачу. Это вы, господа. 
 Жду вас в «Точке». Давайте сделаем то, о чём другие боятся даже подумать. 
 К. П. 

Сухой треск лопнувшего сургуча, когда я ставил печать, прозвучал как выстрел стартового пистолета.
Но одного письма недостаточно…
Я развернул ещё один лист:

 Николай и Пётр Бадаевы, 
 увеличьте производство стальных сплавов марки «В» втрое. 
 Через неделю нам понадобится не менее пятидесяти тонн. 
 Подготовьте расчёты по новому составу. 
 Важно не просто сделать — сделать быстро и надёжно. 
 К. П. 

После писем были встречи: с управляющими, с мастерами, с теми, кто держал всё под контролем тут, в моей алхимической империи.
С Иваном Гурьевым я решил накопившиеся вопросы по алхимии.
С Осипом — вопросы снабжения и логистики.
— Осип, договорись с управляющими соседних колоний о поставках угля. Предложи им 15-процентную скидку на наши перевозки в обмен на эксклюзивные контракты.
Он кивнул, но задержался в дверях, словно не решаясь уйти.
— Рассказывай. Я вижу, тебя что-то беспокоит, — сообщил, глядя на управляющего.
Осип подошёл к столу и, тяжело вздохнув, присел на стул:
— Вот какое дело…
Он помедлил.
— У нас появились конкуренты. И не одни.
— Так это же хорошо, — ответил я. — Конкуренция только на пользу.
— Вы не понимаете, Кирилл Павлович, — Гурьев покачал головой. — В некоторых колониях уже начали строить железные дороги. Они будут конкурировать с нами.
Я довольно улыбнулся и откинулся на спинку кресла, представляя будущее железных дорог в колониях.
Локальные ветки конкурентов в колониях? Отлично! Они будут доставлять грузы к моим магистралям.
Местные власти хотят бесплатных перевозок? Не проблема! Их лояльность окупится сторицей.
А конкуренты пусть строят свои дороги. Всё равно все пути ведут ко мне.
Перо снова заскрипело по бумаге, выводя цифры и расчёты.
Каждый штрих — это будущие рельсы.
Каждый абзац — новые мосты через каньоны и реки.
Я записывал свои мысли, чтобы не забыть их в будущем: платформы с усиленными креплениями, гидравлические домкраты в грузовых вагонах, системы перераспределения веса.
Наконец отложил перо.
В голове словно стучали колёса.
Пора было заканчивать.
Я посмотрел на часы: почти половина пятого.
Заработался.
А ведь обещал прийти к обеду.
Странно, что мама ещё не прислала кого-нибудь на поиски.
Вернувшись домой, я увидел на пороге Потапа.
Он явно был чем-то обеспокоен.
— Барин… она бушевала. Стучала, кричала, требовала еду, — сказал слуга тихим, но встревоженным голосом.
— Ну вот и хорошо, — ответил я, стараясь говорить спокойно. — Значит, теперь мы сможем нормально поговорить. Приготовьте сестре поесть. И мне тоже накройте на стол.
Машка принесла поднос с супом, хлебом и куском жареного мяса. Я взял его и направился в комнату Варвары.
Дверь открылась со слабым скрипом.
Девушка сидела на кровати, волосы были растрёпаны, глаза горели. Не от болезни, а от злости.
— Приятного аппетита, — сказал я, ставя поднос на стол.
Она молча посмотрела на еду. Потом на меня.
И резким движением опрокинула тарелку. Горячий суп брызнул на пол, хлеб упал в лужу бульона.
Я не дрогнул. Просто наклонился, подобрал ложку, кусок хлеба, положил всё обратно на поднос и унёс.
— Значит, до ужина, — произнёс я ровно.
И вышел, снова заперев дверь.
Через три часа я вошёл к ней снова, Варвара не набросилась на меня.
Она сидела на кровати, обхватив колени, и лишь мельком взглянула на поднос.
Я поставил еду на стол:
— Ешь.
Она не ответила.
Я развернулся и ушёл, но не успел закрыть дверь, как услышал, что сестра бросилась к еде.
Проголодалась.
Хорошо.
Значит, завтра можно будет поговорить.
На следующее утро я не сразу понёс ей завтрак.
Пусть подождёт.
Пусть ещё немного подумает.
Если ты хочешь, чтобы человек начал слушать, сначала нужно заставить его потерпеть.
Только к одиннадцати я подошёл к комнате девушки с едой. Открыл дверь.
Варвара сидела на том же месте, но теперь в её взгляде читалась не ярость, а усталость.
Я поставил еду перед ней.
— Варвара, нужно поговорить. Выбирай: либо здесь, либо в столовой.
Сестра медленно подняла глаза.
— А мама и Тася дома?
Я кивнул.
— Тогда здесь, — немного помедлив, проговорила она.
Я прикрыл дверь.
Варя посмотрела на меня исподлобья. Я невольно напрягся, магия земли уже пульсировала в кончиках пальцев, готовясь к возможному удару. Но её руки оставались расслабленными.
Посуда, которую я принёс вчера, была опустошена и аккуратно сложена на подносе.
Хороший знак.
— Поговорим начистоту? — спросил я, останавливаясь у окна.
Девушка кивнула, поджав губы.
Солнечный свет падал на её бледное лицо, подчёркивая тени под глазами.
Она не спала всю ночь. Думала. Возможно, плакала.
— Чего ты хочешь? Чего добиваешься? — начал я первым.
Её пальцы сжались в кулаки, но взгляд уже не был безумным, только обожжённым обидой и… завистью. Да, именно завистью.
— Какой у тебя уровень магического источника? — неожиданно выпалила сестра.
— Третий, — ответил я, не видя подвоха в этом вопросе.
— Третий, — она повторила это слово с какой-то горькой интонацией. — За неполный год. А у меня только второй, а ведь я на три года старше.
Я вздохнул.
Вот он, корень всего.
— Не понимаю… — голос сестры дрожал. — Как⁈ Почему тебе всё даётся так легко⁈
Это был не просто крик. Это был вопль загнанного в угол зверя.
Я молчал несколько секунд, давая словам осесть. Оправдания здесь были бы неуместны.
— Потому что я работал, — ответил ровно. — Каждый день. Потому что у меня не было выбора: либо я стану сильнее, либо нас всех уничтожат.
Она фыркнула, но я продолжил:
— Ты могла бы быть рядом, учиться, становиться сильнее. Вместо этого ты выбрала заговоры и предательство.
Варвара отвернулась к окну, но я видел, как дрогнули её плечи — мои слова попали в цель.
В воздухе повисло тяжёлое молчание, прерываемое лишь тиканьем часов.
— Я мог бы тебя убить, — нарушил тишину. — Или отправить в монастырь, где ты сгнила бы в молитвах четырём. Но я этого не сделаю.
В её глазах мелькнуло облегчение. Но оно тут же сменилось настороженностью.
Именно в этот момент у меня в голове наконец созрело решение.
— Ты поедешь в «Яковлевку», — сказал я, наблюдая, как расширяются её глаза. — Туда, где находится наше литейное производство. Я пришлю книги, и будешь учиться там.
— Ты… что? — она вскочила с кровати, лицо исказилось от непонимания.
— Даю тебе шанс. Не на свободу, а на исправление. Если за три года ты докажешь, что можешь быть частью моего рода, то вернёшься. Если нет…
— Вернёшься в род? — перебила она с горькой усмешкой. — Что это вообще значит?
Я сделал шаг вперёд:
— Это значит, что отныне ты лишена права наследования. Если со мной что-то случится, всё перейдёт к Тасе. Ты больше не наследница рода Пестовых. И в течение этих трёх лет будешь вне семьи.
Она побелела. Кровь отхлынула от лица сестры, как будто я ударил её.
— Но почему именно «Яковлевка»? — прошептала Варя.
— Потому что там магия земли работает в разы сильнее, — объяснил я. — Ты сможешь развиваться лучше, чем с наёмными учителями. Да и монстров там хватает, наши территории требуют постоянной очистки. Вот этим и займешься. Отработаешь своё предательство кровью и потом. Поверь, практики тебе хватит. А ещё у тебя не будет времени на интриги. Уж я об этом позабочусь.
Последние слова повисли в воздухе недвусмысленной угрозой.
— Это не ссылка. Это испытание. Жёсткое, но дающее тебе шанс.
Варвара медленно опустилась на кровать.
Пальцы разжались.
— Хорошо, — наконец сказала она.
И в её голосе я уловил не покорность, а холодный расчёт.
Я развернулся к двери, но на пороге остановился:
— Завтра тебя отвезут. И, Варя?
Она подняла на меня глаза.
— Не подведи меня.
Дверь скрипнула и закрылась с тихим щелчком, оставляя сестру наедине со своими мыслями.
* * *
Интерлюдия
Столовая была залита мягким солнечным светом, но за этим светом скрывалась тяжесть невысказанных слов.
На столе дымились тарелки с горячим супом, но никто не притронулся к еде. Аппетита у присутствующих здесь представительниц рода Пестовых не было.
Мать сидела прямо, слегка сжав пальцами край скатерти.
Тася, обычно такая болтливая и жизнерадостная, молчала. Она лишь вертела в руках ложку, время от времени бросая осторожные взгляды то на маму, то на Варю.
Она явно боялась того, что должно произойти.
А Варвара… Варвара сидела, опустив глаза, словно сжавшись внутри.
Потап привёл её сюда, объявив, что «Кирилл разрешил поесть с семьёй», но в этом разрешении чувствовался такой холод, что даже воздух в комнате стал плотнее.
Она знала, что это не примирение. Это испытание.
— Варя… — наконец не выдержала мать, её голос дрогнул, но тут же окреп. — Что… что случилось?
Тасю передёрнуло. Она знала, что мать уже всё слышала про тела, вывезенные из особняка, и про десятки убитых, и про гусара, которого любила старшая сестра.
Но женщина не решалась спросить дочь напрямую.
— Мама… — начала Тася, но тут же замолчала, не зная, как сказать то, что все понимали без слов.
Варя молчала.
Долгие секунды — ни слова. Только тиканье часов на стене.
— Ты хотела убить его? — слова матери прозвучали тихо, но с такой силой, будто в них вложили всю тяжесть камня. — Кирилла?
Тишина. Ещё одна пауза.
— Ответь! — женщина ударила ладонью по столу, но тут же сжала кулак, словно вспомнив, что истерики недостойны её положения.
Это был удар не ярости, а обречённости.
— Я не хотела… — Варя наконец подняла глаза. — Я хотела, чтобы всё стало по-другому. Как раньше. Как при отце.
— По-другому⁈ — мать задохнулась от ярости. — Ты привела на бал убийц! Ты…
Она не договорила, закрыв глаза, будто собираясь с мыслями.
— А что он тебе сказал? — не выдержала Тася, глядя на сестру. — Кирилл.
Варя усмехнулась.
— Завтра уезжаю в «Яковлевку». На три года, — она говорила ровно, но в голосе дрожала глубокая, почти физическая ненависть. — Ссылка. А дальше… «посмотрим». Частичное изгнание из рода.
— Что?.. — Тасю словно ударили.
Глаза расширились, лицо побледнело. Она не могла поверить.
— Да, сестрёнка, — Варя оскалилась. — Радуйся. Теперь всё наше «наследие» достанется тебе.
Мать резко встала.
— Ты дура, если не поняла главного, — голос женщины звучал холодно, словно каждый слог был клинком. — Кирилл не просто сохранил наследие отца и дедов. Он его приумножил. И продолжает делать это, несмотря ни на что. А ты…
Она подошла к Варе. Близко. Почти вплотную.
— Похоже, тебе действительно нужно было… — мать вдруг запнулась, но все за столом и так поняли, что она имела в виду. — Но знаешь, что? Тебе повезло. Другой на месте Кирилла не оставил бы тебе ни единого шанса.
Варвара вскочила.
Лицо её пылало, плечи вздрагивали от сдерживаемой злобы.
— Как ты можешь… Ты же мама…
— Не упусти этот шанс, дурочка, — перебила её женщина. — Иначе в следующий раз Кирилл его не даст.
Варя резко развернулась и вышла, громко хлопнув дверью.
Звук эхом отразился в стенах дома и остался висеть в воздухе.
В столовой воцарилась тишина.
Тяжёлая, плотная, как туман над болотами.
— Мама… — наконец прошептала Тася, словно не веря в происходящее.
— Я горжусь им, — тихо сказала мать, глядя в окно. — Ты слышишь, Тасенька? Я горжусь своим сыном.
Тася кивнула, но ничего не ответила.
Она вскочила и крепко обняла маму, так, что у той заныли рёбра.
— Я тоже им горжусь… — еле слышно прошептала младшая дочь.



Глава 5

Поездка превратилась в настоящее испытание.
Наш небольшой экспедиционный отряд — я, инженер Ефим Черепанов, архитектор Сергей Бадаев и путеукладчик Роман Лунев — напоминал странный коктейль из представителей разных слоёв общества. Особенно выделялся Лунев.
Роман, выросший среди чернорабочих, первое время был похож на загнанного зверя.
Его загрубевшие от физического труда руки нервно теребили край чертежа, а взгляд упорно избегал встречи с нашими глазами. Когда к работнику обращались, он вздрагивал как школьник, вызванный к доске.
Роман был не просто осторожен, он боялся показаться лишним. Но Черепанов оказался мастером разжигать интерес в подобных людях.
Уже к концу первого дня я наблюдал удивительную метаморфозу, так как шутки про «инженеров-землекопов» и дружеские подколы растопили лёд.
Когда Ефим, смеясь, хлопнул Романа по плечу со словами:
— Ну что, коллега, покажешь нам, где грунт не подведёт?
Я увидел, как у Лунева загорелись глаза.
Работяга начал понимать, что здесь его мнение важно.
Бадаев держался строже, но профессиональные вопросы, адресованные Луневу, звучали уважительно:
— Роман Прокофьевич, а как вы оцениваете несущую способность этого участка?
Это «Прокофьевич» сделало своё дело: путеукладчик расправил плечи.
Он перестал быть просто рабочим. Он стал частью команды.
К третьему дню мы уже вовсю спорили о технологии укладки, перебивая друг друга и переходя на «ты».
Лунев преобразился: его комментарии стали резкими, точными, а в глазах появился блеск, который бывает у мастеров своего дела, к мнению которых прислушиваются.
И если бы кто-то сказал неделю назад, что этот человек станет моей правой рукой на железной дороге, я бы не поверил.
Но настоящей причиной затянувшейся поездки была не социализация Романа.
Мы не могли просто проехать мимо ключевых точек будущей магистрали.
Центральная колония — болотистая местность, где каждый метр пути требовал укрепления.
«Павловск» — участок с зыбучими песками, требовавшими постоянного контроля.
«Ярцево» — огромный каньон, где мост нужно буквально встроить в скалы.
«Если бы мы просто проехали…» — мысленно усмехнулся я, глядя, как Черепанов и Лунев стоят по колено в грязи и ожесточённо спорят о способах укрепления грунта.
Вместо двух дней на поездку ушло чуть больше недели.
Но какая это была продуктивная неделя!
Когда мы наконец въехали в «Ярцево», мы были не просто командой, мы стали слаженным механизмом. Люди, которые ещё неделю назад не знали друг друга, теперь говорили без пауз, обсуждали детали как старые сослуживцы.
И когда Лунев разложил перед нами карту, его предложение прозвучало не как идея, а как готовая стратегия:
— Если выслать вперёд небольшие группы… — палец мужчины уверенно скользил по карте, — вот сюда направим магов-дорожников, сюда — магов-мостовиков, а здесь понадобятся специалисты по скалам…
Он не просто видел проблему. Он уже знал, как её решить.
— Мы сэкономим 30, а то и 40% времени.
Бадаев, обычно сдержанный и даже немного холодный, неожиданно оживился:
— Это гениально и просто одновременно! Основные силы рабочие направят на уже подготовленные пути!
Черепанов тут же добавил:
— А на болотах мы…
Но я уже доставал блокнот, чтобы немедленно отправить распоряжения в «Точку» и «Павловск».
План был настолько чётким, что задерживать его исполнение не имело никакого смысла.
До моего грандиозного проекта колонии ещё не знали столь масштабных строек. А людям, которые ими занимались, просто не хватало опыта в решении таких задач.
Как, впрочем, и мне.
Я не был строителем. Я был профессором физической химии, а не ректором МАДИ или СПбГАСУ — там в моём мире учат проектировать и строить дороги.
Столица колонии встретила нас гулом десятков военных обозов, растянувшихся по главной улице. Повозки с оружием, фуры с припасами, отряды ополченцев в походных мундирах — всё это медленно двигалось в сторону телепорта.
Над караванами висело плотное облако пыли, смешанное с запахом конского пота и ружейного масла.
Штурм «Новоархангельска» не просто приближался. Он был уже на пороге.
А «Ярцево» стало последним перевалочным пунктом.
Когда-то это место называли «жемчужиной прибрежных колоний».
Сейчас от былой славы остались лишь полуразрушенные причалы, торчащие из высохшего дна как рёбра скелета. Ржавые якоря, вросшие в землю там, где раньше плескались волны. Остовы кораблей, навеки застрявшие в глиняных тисках.
Попытки создать здесь флот были обречены на провал.
Это всё равно что вызывать бурю в безветренный день — бесполезно.
Сначала — три года обильных уловов, процветание порта, грузовые пароходы, которые не покидали акваторию ни на минуту.
Затем — внезапная засуха. Море начало отступать на глазах, оставляя суда буквально сидеть на мели.
Рыбаки в отчаянии наблюдали, как их лодки превращаются в бесполезные груды дерева. Через полвека всё вернулось на круги своя.
Флот возродили, но история повторилась. Снова засуха. Снова потери.
Никто не понимал: почему море уходит? Было ли это игрой природы или кто-то из богов решил, что колонии «Ярцево» море больше не нужно?
Последней каплей стало происшествие семь лет назад. Военный эсминец «Стриж», только что вернувшийся с патрулирования, за ночь оказался в ловушке.
Море отступило так быстро, что экипаж спускался на берег по верёвочным трапам.
Они даже не успели понять, что произошло.
После этого корабли окончательно перебрались в Балтийск в «Новоархангельске».
Остались лишь бедные рыбаки на утлых лодчонках, умевших «ползти» по мелководью, да несколько военных кораблей, включая тот самый «Стриж», мой будущий бронепоезд.
Граф Смольников, когда мы встречались в «Павловске», обмолвился:
— Отец купил это корыто из сентиментальных побуждений. Он верил, что море вернётся. Я же считаю это мазохизмом.
И теперь этот «мазохизм» станет моим козырем.
Но сначала визит в администрацию. Без их формального одобрения лучше не начинать строительство.
Я поправил сюртук, проверил документы в кармане и вошёл в здание губернаторской управы, где решалась судьба всех проектов в колонии.
Пора познакомиться с теми, кто держит «Ярцево» на коротком поводке…
Я знал эту колонию. Она была соседкой «Новоархангельска», а значит, мне приходилось держать руку на пульсе.
Когда-то здесь правили пять семей. Теперь осталось только четыре:
Митины — новые хозяева жизни, торговые магнаты, взявшие власть под свой контроль.
Рыбаковы — бывшие морские волки, теперь почти разорившиеся. Ещё пару лет назад их флот был легендой, но море стало жестоким судьёй.
Вяземские — виноделы и землевладельцы, которые не теряли хватки на виноградниках и дорогах. Они знали цену времени и каждому килограмму перевозимого груза.
Подлесных — лесные магнаты, контролирующие поставки древесины, угля и строительных материалов. Их интерес к железной дороге был понятен: чем больше поездов, тем выше спрос.
А Пожарские… Ну что Пожарские. Их здания в столице были переданы под административные нужды. Особняк в запустении, земли поделены между остальными родами.
Это был жестокий урок для тех, кто хочет слишком многого.
— Барон Пестов! — секретарь буквально подпрыгнул при моём появлении. — Господин губернатор вас ждёт!
Откуда меня знает этот секретарь? Хотя, наверное, в империи не так много молодых деятелей, которые вместо бальных залов ошиваются в управах.
Но сюрпризы на этом не закончились. Вместо встречи с одним чиновником я оказался перед целым советом:
1. Губернатор Борис Львович Головинский — пухлый лысоватый мужчина с лицом профессионального игрока в карты.
2. Василий Митин — холодные глаза, дорогой сюртук, пальцы постоянно постукивали по ручке кресла. Его взгляд говорил больше, чем слова: «Я слушаю, но уже решаю, сколько ты стоишь».
3. Два представителя Вяземских — отец и сын, похожие как две капли воды. Как будто один вышел из зеркала другого.
4. Старый Подлесных — седой как лунь, но с хищным взглядом. Его семья владела большей частью лесных угодий и не привыкла делиться.
5. Сергей Рыбаков — потомственный морской офицер, глава семьи, потерявшей флот, но не дух.
— Барон Пестов, — губернатор улыбнулся, но в его взгляде читалась настороженность. — Ваш проект… амбициозен.
— Необходим, — поправил я. — Железная дорога свяжет три ключевых города колонии. Торговля увеличится в разы, а значит, вы будете получать больше денег от пошлин.
Митин молча наблюдал, оценивая ситуацию. Он не спешил. Он считал.
— Маршрут? — спросил один из Вяземских.
Я развернул карту, ткнул в неё пальцем:
— Прямая линия: телепорт «Ярцево» — телепорт в «Новоархангельск». Я должен успеть к началу наступательной операции в Балтийске.
— Но до неё осталось меньше двух с половиной месяцев, — губернатор приподнял бровь. — Вы уверены, что успеете?
— Если мне не будут мешать, то да, уверен.
В комнате повисла тишина. Это был вызов.
Затем заговорил Митин:
— Мы не против. При условии, что наши компании получат небольшие преференции при грузоперевозках.
Ага, вот она, цена вопроса. Основными товарами для экспорта были фрукты и вино, и им требовались особые условия перевозки. Вино — это не зерно, оно не любит тряски.
Когда формальности были улажены, ко мне подошёл Сергей Рыбаков.
Он был высоким крепким мужчиной, старше меня как минимум на десять лет.
Бывший морской офицер.
— Поговорим? — он кивнул в сторону окна.
Мы отошли, и он без предисловий выпалил:
— Вы ведь знаете, что этот «Стриж» — мой первый корабль?
— «Стриж»? — намеренно изобразил удивление. — Позвольте, но откуда вам известно, что теперь я его владелец?
Молодой князь усмехнулся, поправляя флотский жетон на груди:
— Граф Смольников написал. Я присматривал за кораблём, пока был жив его отец, — голос Рыбакова дрогнул, словно он говорил о старом друге, которого больше нет рядом. — Эти бездари из охраны даже не понимают, что охраняют!
Молча кивнул, наблюдая, как мужчина задумчиво смотрит в окно.
В этот момент я понял, что для Сергея это не просто судно. Это память.
Рыбаков внезапно заговорил почти шёпотом, но с глубокой эмоциональной окраской:
— Символично, барон… Что именно «Стриж» пойдёт освобождать Балтийск.
— Почему? — спросил я, чувствуя, что за этим стоит нечто большее.
Он оживился как профессор перед любимой лекцией:
— Ведь по флотской классификации это не эсминец, а минный крейсер!
Его пальцы очертили в воздухе силуэт судна:
— Триста тонн стали, шестьдесят метров в длину. Осадка — два с половиной метра. Двигатель — три с половиной тысячи лошадиных сил. В своё время разгонял нас до тридцати узлов.
Я присвистнул:
— Быстрее некоторых монстров?
— Именно! — Рыбаков стукнул кулаком по подоконнику. — Вы когда-нибудь видели, как стая косаток атакует кита? Вот и мы были как та стая. Три семидесятишестимиллиметровых орудия били по броне, четыре скорострельные «шестифунтовки» по плавникам и глазам.
— А торпедные аппараты? — уточнил я.
— Выбросили ещё при перестройке! — засмеялся он. — Против тварей нужен не скрытный удар, а шквальный огонь. «Стриж» никогда не будет скрываться. Он будет преследовать.
Внезапно князь схватил меня за рукав:
— Доверьте мне командование этим бронепоездом, барон!
— Но…
— Я ходил на нём не один год, знаю каждый винтик, особенности орудий. Могу подобрать действительно толковых артиллеристов.
Его глаза горели. Это был не просто интерес, это была связь Рыбакова с прошлым.
— Но позвольте, князь. Зачем вам это? Я понимаю вашу ностальгию, но можно просто подняться на борт.
— Вы не понимаете, барон, — голос мужчины стал твёрже. — Мой рыболовецкий флот остался в Балтийске. Некоторые корабли уцелели и сейчас находятся рядом с военной эскадрой, которую все хотят освободить из плена. И если я окажусь с вами на передовой, то буду уверен, что сделал всё, что мог, для своих людей и своего рода.
Я серьёзно посмотрел на Рыбакова:
— Ну, если так… Я не против. Буду только рад вашей помощи и профессионализму.
Князь пожал мне руку и расплылся в довольной улыбке.
Это был не просто союзник. Рыбаков действительно мог сейчас пригодиться, а ещё у него была мотивация, что поднимало ценность такого компаньона.
На следующее утро мы поехали смотреть корабль.
Погода была серой и унылой, словно сама природа знала, что мы собираемся забрать игрушку из её лап.
Когда подошли к обрыву, перед нами открылся вид, от которого у инженеров буквально перехватило дыхание.
Корабль оказался в ловушке между двумя скалистыми берегами, в узком водном бассейне, который когда-то явно был глубже. Теперь уровень воды упал настолько, что судно намертво застряло в единственном глубоком месте. Рядом обрыв, крутой склон, покрытый корнями и валунами, — никакого фарватера.
Вытащить его по воде невозможно.
— Господа, ума не приложу, как вы собираетесь его поднимать, — мрачно констатировал Рыбаков, скрестив руки на груди.
Спустившись вниз, мы детально изучили корпус, осмотрели двигательную часть и осадочную линию.
А Сергей Иванович, как бывший флотский офицер, рассказывал нам о каждом узле, каждой шахте, каждом повреждении:
— «Стриж» весит триста тонн, шестьдесят метров в длину, семь с половиной в ширину. Паровой двигатель с двумя паровозными котлами. Мощность у него три тысячи пятьсот лошадей.
Он говорил о корабле как о живом существе.
— Три тысячи пятьсот лошадей⁈ — Ефим Черепанов присвистнул. — Да это же бешеная мощь!
— Для охоты на монстров, — пояснил Рыбаков. — Быстрых, но хрупких тварей нужно было догонять и расстреливать, пока они не добрались до гражданских кораблей.
— Паротурбинный двигатель, — начал размышлять вслух инженер. — Мощный, но капризный. Если его запустить, рванёт на рельсах как чёрт.
Глаза мужчины блеснули. Он уже начал строить планы.
— Вот это задачка! — Ефим потёр руки. — Переделать морской двигатель для железной дороги… Это же вызов!
— Да, Ефим Алексеевич, — кивнул я. — Это задача, которая ждёт только вас. И думаю, она вам по плечу. Только сейчас нужно решить, как вытащить его отсюда и поставить на рельсы.
Мы собрались в тени скалы, разложив карты и чертежи.
— Вариантов два, — начал Лунев. — Либо строим насыпь и тащим корабль лебедками, либо поднимаем кранами.
— Краны не выдержат, — покачал головой Бадаев. — Триста тонн — это слишком даже для самых мощных.
— Тогда насыпь, — я постучал пальцем по схеме. — Но склон крутой, грунт неустойчивый.
Сомнений быть не должно. Нужно действовать быстро, но осторожно.
— Значит, укрепляем, — заключил Лунев. — Сваи, подпорки, временные рельсы и тащим понемногу.
Он уже представлял процесс.
Рыбаков хмыкнул:
— Вы сумасшедшие, господа. Но скажите, чем могу помочь?
Ефим ещё раз взглянул на корабль:
— Главное делать всё плавно, не спеша, чтобы не порвать корпус. Если треснет — пиши пропало. Хотя он и сделан из специальных сплавов, устойчивых к воздействию монстров, но может не выдержать сильной деформации.
Я посмотрел на корабль, потом на инженеров. Они были готовы.
— Значит, так. Черепанов отвечает за двигатель. Лунев и Бадаев — за подъём и укрепление склона. Рыбаков консультирует по корпусу.
У каждого была своя роль. А мне предстояло всё это координировать. А ещё следить за тем, чтобы дорогу к порталу и «Стрижу» построили вовремя и не дай бог не опоздали на день.
— А какой срок? — спросил Бадаев, сжав чертёж в руках.
— Два месяца. Максимум.
Не так много. Но и не мало. Они переглянулись.
— Справимся, — буркнул Черепанов, потирая подбородок.
Я усмехнулся. Такое чувство, будто мы уже начали свой бой за Балтийск.
* * *
Через месяц напряжённой работы «Стриж» наконец высвободился из каменных объятий скал. Мы установили его на массивные стальные катки — три дуги, каждая диаметром в человеческий рост.
Теперь корабль возвышался над землёй как мифический левиафан, готовый сменить стихию.
Ефим Черепанов провёл в машинном отделении три недели, не выходя наружу.
Его можно было найти только по тонкому аромату масла и пота, смешанному с запахом горячего металла, непрекращающемуся матерному бормотанию, доносившемуся из глубины, и по его упрямству. Мужчина был таким же упрямым, как двигатель, над которым он сейчас колдовал.
Однажды инженер вылез на свет грязный, растрёпанный, тряся передо мной засаленной схемой:
— Он просто не для этого создан! — выкрикнул Ефим. — Видите? Паротурбинная установка рассчитана на постоянные обороты, а нам нужно переменное тяговое усилие!
И в этом была вся проблема. Корабельный двигатель должен был работать на воде, где течение и инерция играли свою роль. Но теперь мы требовали от него движения по суше, где каждый уклон мог стать фатальным.
Работник исчез, оставив после себя лишь:
— Но если мы перенастроим регуляторы давления и модернизируем трансмиссию…
Это были слова человека, который уже нашёл решение, но ещё не успел его реализовать.
Когда через месяц двигатель наконец ожил, это было похоже на рождение нового существа: первые обороты — хриплый кашель. Через час — ровное урчание. А к концу дня — мощный рёв, от которого дрожала земля.
Звук был такой, словно сама стихия обрела голос.
— Девяносто километров в час! — Черепанов, чёрный от мазута, сиял как ребёнок. — По рельсам будет ехать лучше, чем некоторые паровозы!
Пока Ефим возился с двигателем, «Стриж» преображался.
Броня была из двухслойных стальных листов: внешний — закалённая сталь, устойчивая к ударам, внутренний — вязкий сплав, поглощающий деформации.
Орудия: все семь пушек сохранились. Теперь они установлены на поворотных платформах, чтобы стрелять с любого борта.
Амбразуры: двадцать четыре бойницы по каждому борту, с бронезаслонками, которые открывались за секунды.
Вес: сняли 45 тонн лишнего (винты, якорные механизмы, часть палубных надстроек). Лишняя масса ушла.
Рыбаков, наблюдая за работой, провёл рукой по свежей броне:
— Красавец! — довольно констатировал он, почти каждый вечер делая контрольный обход. В голосе князя не было сожаления, только гордость.
Лунев и Черепанов разработали систему, достойную восхищения:
1. Хвостовые платформы: двадцать вагонов с рельсами и шпалами. Самый дальний — мобильный склад материалов.
2. Конвейерный механизм: автоматическая подача материалов через весь корабль. Не нужно останавливаться ради загрузки.
3. Носовой выброс: гидравлический трап для укладки пути. Он позволял «Стрижу» не ждать дороги, а создавать её самому.
— Это гениально, — Бадаев смотрел на чертёж с благоговением. — Он сам будет строить себе дорогу!
Я лишь усмехнулся:
— Именно так. Отныне «Стриж» не зависит от путей — он сам их создаёт. Он же всё-таки корабль. Значит, должен сам выбирать, куда идти.
Параллельно с технической доработкой начал формировать экипаж. В этом мне помогал Сергей Рыбаков. Его опыт и связи в военно-морском ведомстве оказались бесценными.
Магов и стихийников мы смогли набрать из числа морских отставников. Благодаря Рыбакову многие согласились служить и на суше. Их задача — наносить точные удары через амбразуры, не распыляя силы.
Артиллеристы. Вот где возникла главная проблема. Орудия «Стрижа» были не простыми полевыми пушками, а морскими двенадцати- и шестифунтовыми орудиями. Для их обслуживания требовались настоящие профессионалы.
И тут Сергей снова пришёл на помощь. Он нашёл опытных артиллеристов, которые знали, как обращаться с этим оружием. Буквально за неделю до штурма на борт поднялись бывшие морские артиллеристы, почти все седые, суровые, с руками, иссечёнными шрамами от множества морских сражений.
Они проверили механизмы, почистили стволы, сделали пробные выстрелы и стальные чудовища ожили, грохнув так, что с ближайших скал посыпались камни.
— Ну что, адмирал? — один из них, коренастый унтер с татуировкой в виде якоря на предплечье, хрипло рассмеялся. — Дадим жару этим тварям?
Он явно не из тех, кто боится смерти. Я даже не стал его поправлять.
— Дадим, — ответил я.
С корабельными механиками проблем не возникло, их хватало. Многие остались без судов, но не без опыта. Они мне в будущем пригодятся и в обычных поездах. Черепанов лично проверил каждого, убедившись, что никто не растерял навыков.
— Если двигатель заглохнет под обстрелом, будет плохо, — мрачно заметил он. — Так что пусть лучше всё десять раз перепроверяют.
За пять дней до назначенной даты штурма команда тренировалась занимать позиции у орудий.
Маги отрабатывали совместные заклинания, чтобы усиливать удары через амбразуры.
Рабочие сновали по палубе, проверяя крепления и смазывая механизмы.
Внизу что-то кричал Черепанов, Лунев спорил с Бадаевым, а Рыбаков разговаривал со старшинами орудий, делая последние замеры.
Всё шло по плану.
Оставалось только дождаться дня штурма.
За два дня до назначенного срока последние рельсы были проложены прямо к телепорту «Новоархангельска».
По ним уже шли эшелоны с солдатами, которых везли сюда в открытых вагонах мои первые поезда. Подкрепление. Показатель того, что империя начала действовать всерьёз.
А я стоял на капитанском мостике «Стрижа» и смотрел, как между телепортационными столбами медленно открывается портал, в который мы должны зайти.



Глава 6

 Интерлюдия 
Резкий стук в дверь заставил Сергея Качалова вздрогнуть.
Он тихо вытащил из ножен саблю и осторожно открыл щеколду.
— Войдите!
В проёме показался Лев Уваров, его слуга. Лысый худощавый тридцатилетний мужчина выглядел ужасно.
После двух с лишним месяцев пути его лицо казалось ещё более впалым, лоб был испещрён новыми морщинами.
Слуга быстро зашёл, закрыл за собой дверь на засов и, тяжело дыша, опёрся плечом о стену.
— Еле нашёл вас, барин, — тяжело выдохнул он.
— Лев… Письмо? — Качалов словно подпрыгнул, чувствуя, как бешено колотится сердце.
Уваров молча кивнул и дрожащей рукой достал из-за пазухи помятый конверт.
Парень распечатал его.
Бумага была тонкой, пахла ландышем и грейпфрутом — духами Лизы, её запахом.
Дрожащие пальцы Сергея жадно развернули лист.
Почерк Минской был нервным, угловатым.
Первые же слова вонзились в сердце, словно клинок:
 «Всеволод»        …      
Не «Сергей».
Не «дорогой Серёжа».
«Всеволод». Его настоящее имя, его тайное, почти постыдное прошлое, вытащенное на свет.
Оно звучало в начале текста как приговор. Как окончательное прощание с миражом Сергея Качалова.
 «Пишу, рискуя многим. Отец решил мою судьбу. Этой зимой, ещё до Крещенских морозов, я стану женой Игната Морозова. Человека, которого я не знаю, не люблю, но который, по расчётам отца, выгоден ему. Брак уже предрешён, контракты подписаны. Сопротивляться бесполезно: я в заточении, как птица в клетке»        .      
Сергей схватился за стол.
До зимы считанные недели.
 «Умоляю тебя, Всеволод, именем всего, что было нам дорого, не приезжай! Ни под каким видом! Не пытайся меня увидеть, не посылай вестей. Твой приезд будет не подвигом, а смертным приговором. И не только для тебя. Отец… его ярость не знает границ. Он видит в тебе лишь позор, угрозу чести рода. Он не остановится ни перед чем, чтобы уничтожить тебя. А моя жизнь… она станет невыносимой пыткой. Его гнев обрушится и на меня с удесятерённой силой. Отец публично отречётся от меня или заточит в монастыре, лишь бы стереть само воспоминание о нас. Ты погубишь и себя, и меня»        .      
Слова плясали перед глазами.
 «Ты погубишь и себя, и меня»        . Он перечитал это место дважды, трижды.      
Почему?
Из-за его происхождения?
Это было жестоко, несправедливо, но… понятно. В словах Лизы сквозила какая-то иная, более личная, более страшная угроза.
Что-то, что заставляло умолять не приезжать, даже если он мог что-то изменить.
Разве что из-за его рода, который проиграл родовую войну?
Он остался один, последний из Пожарских. Скрывающийся изгой.
 «Прости за слабость. За то, что не дождалась, поверила худшему, когда ты пропал после прорыва. Пути назад нет. Забудь меня. Построй свою жизнь вдали. Это последняя просьба твоей Лизы»        .      
Подписи не было.
Только клякса, похожая на слезу, в самом низу листа.
Она не подписала. Не смогла.
Гулкая тишина окутала комнату.
Сергей опустился на стул.
Бумага смялась в его руке.
Он видел то, чего не мог видеть, потому что никогда не был на «большой земле»: каменные стены имения Минских под Псковом, лицо Андрея Макаровича, искажённое ненавистью. Лиза в заточении, у окна, умоляет не ехать.
Почему? Что скрывается за её ужасом?
Взгляд Пожарского, острый и требовательный, впился в Уварова.
Слуга стоял, прислонившись к стене у двери, избегая смотреть в глаза своему господину.
— Лев. Ты видел её? Говори. Всё. Каждую мелочь.
— Видал, барин. Как и докладывал в шифровке из Пскова… С трудом пробился. Сторожа у Минских — кремень. Удалось проникнуть только через кухню, и то только на второй неделе, подкупив мальчишку золотом.
Он запнулся.
— Барышня была одна. У окна. Вид… нездоровый. Бледная как полотно. Синяки под глазами огромные, будто не спала неделями. И…
— И что? — Всеволод рванулся вперёд, нависая над слугой как тень. — Говори, Лев! Не тяни!
— И платье на ней… свободное, барин. Мешковатое. Такое, какое носят… — Уваров опустил глаза, щёки его покраснели от смущения. — … когда ждут ребёнка. Чтобы скрыть.
Сергей замер.
Весь мир перевернулся.
— Беременна, — почти шёпотом произнёс молодой человек.
Вот он, ключ ко всему. Невысказанная катастрофа в её письме.
Не только позорная связь с Пожарским, но и внебрачный ребёнок — смертный приговор чести рода Минских.
Для Лизы — монастырь или изгнание.
Для ребёнка — клеймо.
Для него — ярость отца, способного на всё.
Обрывки воспоминаний нахлынули на Всеволода: их страстная ночь в Братске после побега из пустынной западни. Страсть. Страх. А затем его внезапное исчезновение на два долгих месяца. Он думал, Лиза поймёт. Но как ждать, не зная, жив ли он? Как ждать, узнав о ребёнке?
Её бегство в родовое гнездо, ставшее тюрьмой. И решение отца: срочно выдать замуж, чтобы скрыть «ошибку».
Все кусочки пазла встали на свои места с ужасающей ясностью.
Боль пронзила Всеволода. Он оставил любимую наедине с этим ужасом. Его исчезновение подтвердило худшие опасения. Теперь Лиза платила страшную цену.
— Она… передала что-то? Слово? — хрипло спросил Всеволод.
— Нет, барин. Только письмо. Я заметил, что Елизавета писала его торопливо, оглядываясь по сторонам. А когда уходил… — Уваров снова запнулся. — … она как будто прикрыла живот рукой. А взгляд… пустой. Страшный.
Сергей закрыл глаза.
Он представил её у окна. Бледную. Рука на животе. Пустой бездонный взгляд.
Его ребёнок.
Его дитя.
Вина смешалась с яростью: на себя, на отца, на предков, развязавших родовую войну, на прогнивший мир титулов. Он открыл глаза. В них не осталось ни растерянности, ни отчаяния. Только холодный как клинок огонь.
«Не приезжай»?
Теперь он обязан ехать. Но не как просящий или опальный Пожарский.
Теперь он приедет как герой.
Ему нужен подвиг.
Не жест.
Не просто спасение.
Что-то громкое, героическое, неоспоримое.
То, что заставит замолчать тех, кто судачит о его роде.
То, что вознесёт его имя так высоко, что даже Минский не посмеет это игнорировать.
То, что даст право потребовать руки Лизы не из милости, а как заслуженное признание силы.
У юноши было всего несколько недель, чтобы совершить невозможное.
Подвиг, который прогремит на всю империю.
Подвиг, который смоет позор Пожарских славой, выкованной в огне.
Он посмотрел на смятое письмо. Затем на родовой клинок стихии «Дыхание огня».
И улыбнулся.
Всеволод Пожарский уже знал, что будет делать.
* * *
Рёв переделанного паротурбинного двигателя «Стрижа» сотрясал не только стальную палубу под ногами, но, казалось, и само пространство вокруг портала.
Между двумя исполинскими каменными столбами, покрытыми мерцающими рунами, клубилась и переливалась радужными бликами пелена — врата в «Новоархангельск».
Я стоял на капитанском мостике, опираясь руками на холодную сталь ограждения.
За спиной был Сергей Рыбаков, ставший капитаном бронепоезда, по переговорной трубе он отдавал распоряжения в машинное отделение.
Его голос, привыкший перекрывать грохот моря, легко брал верх и над урчанием турбин.
Он знал, как управлять кораблём. Даже если этот корабль теперь ехал по рельсам.
— Малый ход! — скомандовал я и почувствовал, как гигантская стальная махина подчинилась, плавно качнувшись.
Рельсы, уложенные моими людьми всего несколько дней назад, вели прямо к порталу. Каждый метр этого пути — результат усилий Марсова и Лунева.
За «Стрижом», словно хвост змеи, тянулись двадцать хвостовых платформ, доверху забитых рельсами, шпалами и прочими материалами для пути. Наш конвейер снабжения.
Я знал, что следом уже формируются новые составы из «Яковлевки», везущие свежие рельсы с моего завода.
Мы медленно вползали в переливающуюся завесу. Ощущения были такими же, как обычно при переходе в портал, — лёгкое покалывание кожи, искажение света. На мгновение мне показалось, что тело растягивается…
И вот мы вынырнули на другой стороне. Нас встретил жаркий и влажный воздух «Новоархангельска», где утренний туман окутывал горы.
Почти сразу же грохот «Стрижа» был заглушен гулким вздохом толпы, собравшейся на плацу военного лагеря.
Перед нами разворачивалась картина, от которой у меня самого перехватило дыхание.
Лагерь был полон людей в форме: не просто солдат, охотников, пограничников телепорта, но и моряков.
Целые подразделения флотских, видимо, те, кто остался на берегу во время внезапной атаки монстров на колонию и не смог пробиться к своим кораблям в Балтийске.
Их синие бушлаты и бескозырки резко выделялись на фоне серо-зелёных мундиров сухопутных войск.
А лица…
Это был не просто интерес или удивление.
Это был шок, смешанный с чем-то глубоким, почти личным. Моряки узнавали в стальном чудовище на рельсах черты знакомого силуэта. Шёпот пробежал по рядам, нарастая как прибой:
— «Стриж»… Да это же «Стриж»!
— Господи, неужели это он? Но как⁈
— Смотрите, башни главного калибра… кормовая надстройка…
— Он же сидел на мели в «Ярцево»! Его подняли? И поставили на рельсы⁈
Над мостиком гордо реял имперский штандарт и флаг дома Пестовых — скрещённые молот и книга на фоне гор.
И в этот момент произошло нечто невероятное.
Один из седых боцманов, грубый и весь изрезанный морщинами и шрамами, резко выпрямился.
Его рука взметнулась в безупречном флотском салюте в сторону проходящего мимо бронепоезда.
За ним — второй, третий…
И вот уже целые шеренги моряков, словно по невидимой команде, вытянулись по стойке смирно.
Белые перчатки офицеров прижались к головам.
Сотни глаз, полных изумления, уважения и какой-то щемящей ностальгии, провожали «Стриж».
Они салютовали не мне. Не бронепоезду. Они салютовали духу корабля, возрождённому в стальном чудовище на рельсах.
Я заметил, как из огромного командного шатра, находившегося почти в центре лагеря, вышла группа людей.
Во главе колонны шагал светлейший князь Андрей Николаевич Белов. Его плащ с золотым шитьём и имперским гербом казался нелепым на фоне грязи в лагере, но придавал фигуре неоспоримый авторитет.
Он не просто командующий. Он символ старого мира, который не собирался сдаваться. Белов шёл уверенно, без пафоса, без лишних жестов.
Рядом, отчеканивая каждый шаг, шёл генерал Константин Иванович Долгорукий. Его безупречные бакенбарды, холодный оценивающий взгляд, военная выправка — всё узнаваемо за версту.
Было заметно, что этот человек не просто командующий, это настоящий воин, который знает цену каждому своему шагу.
За ним следовала свита генералов, но князь явно не желал их общества.
Они держались на почтительном расстоянии, словно боялись нарушить личное пространство Белова.
Долгорукий… Под чьим началом мне довелось воевать в самом начале прорыва, ещё в Братске. Его глаза всегда говорили больше, чем слова. Когда мужчина поднял голову и увидел меня на мостике, в его взгляде мелькнуло что-то: может, удивление, может, просто профессиональная оценка необычного актива.
Но даже в этом холодном взгляде я прочёл: «А ты, парень, вырос».
И тут же, чуть в стороне, вне торжественной процессии, я заметил Дмитрия Романова и Сергея Качалова. Они стояли рядом в качестве адъютантов.
Митя был в строгом, но неброском мундире зелёного цвета, однако через плечо перекинут тонкий серебряный аксельбант — отличительный знак связи с высшим командованием. На груди — скромный, но узнаваемый знак отличия, который говорил: «Я не просто помощник. Я часть командования».
Сергей, стоявший рядом, тоже носил аксельбант, его мундир был чуть пыльнее, а на рукаве нашивка за ранение. Опять, наверно, сунулся в самое пекло.
Их взгляды встретились с моим. Ни одного лишнего жеста. Только короткий, едва заметный кивок Мити и чуть более открытая ухмылка Сергея.
В этом молчаливом обмене взглядами читалось всё: «неплохо, Пестов», «ждали тебя».
Я спустился по трапу и вместе с командованием оказался на земле. Рыбаков шёл за мной как тень.
Белов и генералы подошли к самому борту «Стрижа».
Светлейший князь обошёл носовую часть, потрогал улучшенную броню — двухслойную, с вязким демпфирующим слоем внутри.
Его пальцы ощупывали металл, словно пытаясь найти слабое место.
Наконец с холодным интересом в голосе, в котором слышалось неподдельное изумление, он произнёс:
— Не ожидал увидеть такую громадину на рельсах. Впечатляющая… трансформация. Но если он выдержит обстрел и атаку монстров на земле… это одно. А как у вас обстоят дела с защитой? Особенно от воздушной угрозы.
— Защитный купол максимум седьмого уровня, — честно ответил я. — Вот только мага-воздушника, способного поддерживать его под массированным натиском, у меня нет.
— Ничего, — Белов махнул рукой. — Для такого дела найдём. Выделю из резерва штаба.
Его взгляд вернулся к поезду:
— Покажите нам ваше детище изнутри, барон. Особенно орудия.
— Добро пожаловать на борт, ваша светлость, господа генералы, — пригласил я, указывая на трап.
Поднявшись на палубу, гости начали рассматривать скорострельные орудия.
Сергей Рыбаков как заправский экскурсовод щёлкнул затворами, демонстрируя механизмы наведения и заряжания.
— Тут у нас двенадцатифунтовые магические пушки, по бортам установлены скорострельные шестифунтовые.
Генералы переглянулись явно довольные.
Белов кивнул:
— Эти орудия в руках умелых артиллеристов способны дать достойный отпор монстрам.
Долгорукий, до этого молча наблюдавший за происходящим, выдержал паузу и сделал шаг вперёд. Его взгляд, острый как штык, упёрся в меня.
— Пестов, — произнёс мужчина просто, без титулов. — В Братске вы показали, что умеете выкручиваться и выбираться из очень сложных ситуаций. Вижу, талант не пропал.
Он бросил взгляд на мощный корпус «Стрижа».
— Постараемся не разочаровать вас, господин генерал, — ответил я, чувствуя тепло от его слов, скрытых за суровой оболочкой. — «Стриж» готов прокладывать путь. Буквально.
Генералы и князь обменялись краткими взглядами. Белов взглянул на часы.
— Ваше появление, барон Пестов, — произнёс он уже официально, — стало неожиданным, но своевременным аккордом.
Мужчина сделал паузу, его взгляд потеплел:
— Хочу поблагодарить вас не только за «Стриж». Ваша железная дорога — просто спасение для армии. Войска прибывают на фронт не измученными, а свежими. Фураж, боеприпасы, медикаменты — всё приходит вовремя. За одно это я буду ходатайствовать перед Императором о вашем награждении.
Он бросил едва заметный, но многозначительный взгляд на Митю, стоявшего чуть поодаль.
— Но теперь… — князь обвёл рукой палубу. — Вы явились сюда не только в качестве снабженца, но и воина. Позвольте узнать, чем мы обязаны такому нестандартному подкреплению?
— У меня свои корыстные интересы, ваша светлость, — улыбнулся я, встретив проницательный взгляд. — Балтийск это ключ к морю. А без моря я не могу добывать бурые водоросли. Это критически важный компонент для моих эликсиров первой помощи. Без них… — я кивнул в сторону санитарных палаток вдалеке, — потери возрастут в разы.
Белов одобрительно кивнул, а я продолжил:
— Моим заводам хватит сырья ещё максимум на пару месяцев. А потом — конец. Армия потеряет бойцов, которых можно было спасти. Освобождение Балтийска это не только долг перед империей, но и жизненная необходимость. Для моих производств. Для фронта. Для всех нас.
Белов ещё раз кивнул, в его глазах мелькнуло искреннее уважение.
— Понимаю. И я полностью с этим согласен. Целебные эликсиры уже спасли тысячи жизней. Ваша прагматичность на службе империи — редкость.
Он выпрямился:
— Мы как раз проводили финальное совещание перед операцией освобождения. Ваше присутствие и отчёт о возможностях «Стрижа» были бы крайне полезны. Приглашаю присоединиться. Пусть ваш капитан готовится. Атака на монстров в Балтийске начнётся на рассвете послезавтра. «Стриж» может стать нашим неожиданным козырем.
— Так точно, ваша светлость, — ответил я.
Князь и генералы развернулись и направились обратно к шатру.
Долгорукий на прощание бросил на меня ещё один оценивающий взгляд. В нём читалось: «Жду от тебя чудес, везунчик. Но не подведи».
Когда они отошли на несколько шагов, я смог повернуться к Мите и Сергею, которые приблизились.
— Кирилл! — первым не выдержал Сергей, хлопнув меня по плечу. — Ты и впрямь умеешь удивлять! Этот монстр… он жуткий и прекрасный одновременно!
Митя подошёл ближе. Он был задумчив, синяки под глазами выдавали усталость и напряжение.
Мы обменялись крепким молчаливым рукопожатием.
Пальцы Романова сжимали мою руку чуть дольше и крепче, чем того требовал обычный приветственный жест.
— Не задерживайся в шатре, — тихо, но отчётливо, почти беззвучно прошептал друг, наклоняясь так, будто поправлял складку на моём рукаве. — У нас сегодня… критически важное дело. После совещания.
— Какое? — спросил я, мгновенно насторожившись. По тону Мити было ясно: речь о чём-то важном.
Он лишь сжал губы, избегая прямого ответа. Это молчание было красноречивее слов.
— Скажи, Кирилл, а у тебя с собой антимагическое вещество? — встрял Сергей. Он всем телом подался вперёд, как гончая на поводке. Пальцы нервно перебирали эфес родового клинка, а глаза, яркие и азартные, скользили по мне, словно выискивая спрятанную добычу.
Я тихонько похлопал себя по нагрудному карману сюртука. Под тканью угадывалась твёрдая прямоугольная визитница с её бесценным содержимым — пятью антимагическими пластинами: одна — та, что всегда со мной; ещё запасная из сейфа; и три сняты с автомобиля, оставленного в «Ярцево».
Кивнул.
— Но объясни, для чего именно? Что вы задумали?
— Охота, Киря! — выпалил Сергей, не дав Мите вставить слово. Его лицо озарилось хищной ухмылкой. — Настоящая охота! На того самого…
— Сергей, — резко, но тихо оборвал Митя.
Друг бросил предупреждающий взгляд на Качалова, затем посмотрел на ближайших офицеров. Убедившись, что нас не слышат, продолжил, говорить мне:
— На снегта. Короткомордого. Он здесь. Прямо сейчас.
— Они не могут? — я кивнул в сторону лагеря, где мелькали фигуры имперских охотников.
Но тут же сам себе ответил, вспомнив тот адский бой в Балтийске. Никто из тех, кто сталкивался с короткомордым снегтом лицом к лицу, не выжил. А мы выжили. Убили тварь. У нас был опыт.
— У нас есть шанс! — настаивал Сергей, его пальцы сжались на эфесе. — Мы знаем, как действует снегт! Эти барьеры… Мы их ломали! И слава — это лишь сопутствующее. Главное — спасти тех военных, что сейчас патрулируют территорию! Штаб если узнает, то свернёт штурм Балтийска. Эта тварь будет убивать людей столько, сколько способна съесть.
Логика Сергея понятна, и в чём-то друг был прав. Митя тут же добавил леденящую деталь, его голос стал тише, жёстче:
— Их броня… не сработала, — он посмотрел куда-то вдаль, и в глазах мелькнула горечь. — Я потерял… отряд. Шесть имперских гусар. Моих… личных. Со всей экипировкой, со всей подготовкой. Антимагический сплав брони… скрыл их от твари, но не дал убить её. Когда гусары попытались атаковать… То просто… исчезли. За секунду.
Романов сглотнул, смотря вдаль:
— Если это станет известно… Паника. До сих пор не было твари, способной вот так… стирать гусар. Я не могу рисковать войсками. И мы не можем ждать, пока штабные мудрецы начнут решать, что делать. Да ты сейчас сам увидишь, какой от них толк.
Меня пробрал холод.
Шесть гусар… Личная стража Мити. Элита. Все мастера клинка в антимагической броне. Погибли, исчезли.
Мои пластины — это активное подавление магии, они способны сломать барьер снегта в момент удара. Это наш единственный шанс.
— А где Амат? — спросил я, оглядываясь.
— Он уже там, — ответил Митя, его взгляд снова стал острым, командирским. — Занял позицию для наблюдения. Ждет нас. Каждая минута промедления — смертельный риск для любого, кто окажется рядом с тем сектором. Мы должны успеть до темноты. До того, как тварь решит погулять по своим владениям и поймёт, что на её территории лагерь с вкусными людьми.
Сергей нетерпеливо переминался с ноги на ногу, его энергия била ключом, контрастируя с Митиной сдержанной, но гнетущей тревогой.
Эта вылазка была не ради славы, а отчаянной попыткой предотвратить бойню и скрыть опасную правду о новой угрозе.
Сергей рвался в бой, Митя просчитывал риски и последствия, а я понимал, что выбора нет.
— Я в деле, — коротко и твёрдо ответил друзьям, чувствуя вес визитницы в кармане. — Закончу в шатре — сразу к вам.
И направился к командирам, где меня уже ждали.



Глава 7

Штабной шатёр поражал контрастом с внешним хаосом лагеря.
Внутри царила строгая, почти стерильная организованность.
Стенки из плотного брезента заглушали внешний шум.
Воздух был густ от запаха пергамента, дорогого табака и ладана, который жгли в углу для концентрации.
Посередине, как алтарь, стоял огромный стол, покрытый детальной картой колонии.
Не просто рисунок — это был магический артефакт, где горы выступали выпуклыми гребнями, реки переливались водой, а леса обозначены крошечными движущимися тенями деревьев.
По карте, как паук по паутине, скользила указка из полированной слоновой кости в руке светлейшего князя Белова.
— … и основные силы сосредоточим здесь, у подножия хребта Чёрного когтя, — его голос, ровный и не терпящий возражений, разрезал тишину. Указка ткнула в область к югу от Новоархангельска. — Отсюда есть два пути: в Каменную бухту через горные перевалы… — указка повела по извилистым линиям, по склонам гор. — … или напрямую в Балтийск, — линия на карте резко растянулась до большой бухты в конце материка.
— Надо идти на Балтийск через болота и равнины, — настаивал генерал Померанцев, коренастый, с вытянутым лицом, изборождённым магическими шрамами. — Широкий фронт, манёвр, видимость! Мы увидим тварей за версту! А в горах — смерть. Особенно вот здесь!
Он ткнул пальцем в Каменную бухту, которая была к нам ближе, чем Балтийск.
— Безумие! — парировал другой, худощавый молодой генерал с повязкой мага воздуха. — На равнине мы растянемся! Станем мишенью!
— А в горах? Пещеры, расщелины! Твари кишат там как тараканы! И устраивать засады они умеют, — тут же парировал Померанцев. — Они могут напасть в любой момент, отрезать нас, разбить на части!
Он недовольно посмотрел на генерала-воздушника.
— И этот ваш порт в Каменной бухте — мышеловка под скалами! Туда можно попасть только по узкому проходу! Прекрасное место для потери всей нашей армии.
Шум нарастал.
Генералы спорили, перебивая друг друга, апеллировали к карте, опыту, потерям.
Белов поднял руку.
Тишина наступила мгновенно.
— Барон Пестов. Ваше мнение? — огорошил он вопросом.
Все взгляды устремились на меня. Опытные генералы едва сдерживали злобную усмешку. Словно говорили: «Ну давай, малец, насмеши нас».
Я сделал шаг к столу, ощущая тяжесть этих взглядов. Внутри кипела уверенность: речь не просто про железную дорогу. Но про будущее и безопасность империи.
— Господа, — начал я, стараясь говорить чётко и громко. — Генерал Померанцев прав: на равнине мы увидим врага. Но генерал Волынский тоже прав: растянувшись, мы станем уязвимы. А в горах… засады, пещеры. Нам нужен не обходной путь или путь через хаос. Нам нужен безопасный маршрут напрямую.
Ткнул пальцем в точку нашего расположения, затем провёл почти прямую линию через горы и равнину прямо к Балтийску.
— «Стриж» — не просто оружие. Он — путеукладчик. Мы проложим одну колею. Длинную, ровную, прямую. Возле неё земля будет расчищена магией и сталью на двести метров в обе стороны.
Обвёл взглядом присутствующих и продолжил:
— Никаких засад. Никаких укрытий. Мы создадим коридор смерти для тварей и коридор жизни для наших эшелонов. Пока «Стриж» идёт вперёд, сокрушая всё на своём пути, по этой колее следом пойдут войска, техника, припасы. Свежие силы будут прибывать прямо к месту главного удара, а не растекаться по фронту или гибнуть в горных теснинах.
Посмотрел на светлейшего князя, он одобрительно кивал, и я продолжил:
— Очистить всю колонию сейчас? Вы же сами понимаете, что войск, собранных здесь, катастрофически мало для этого. Наша цель сейчас не очистка колонии. Наша цель — Балтийск. Его порт. Его верфи. Его доступ к морю. Остальное — позже.
Повисла тишина.
Один из старых генералов фыркнул, но не сказал ни слова.
Померанцев хмурился, вглядываясь в карту.
Волынский, кажется, задумался.
Тут же к столу шагнул Строганов — представитель древнего рода, маг как минимум восьмого уровня, в мундире, увешанном орденами, с перстнями, украшенными мощными камнями. Он стукнул кулаком по краю стола, заставив подпрыгнуть миниатюрные фигурки войск.
— Самоуправство! — прошипел он, седые усы задрожали от негодования. — Кто дал этому… фабриканту… — бросил ядовитый взгляд в мою сторону, — право решать, как имперской армии добираться до Балтийска? Это прерогатива военного совета и опытных стратегов, а не выскочек с механическими игрушками!
Его магия ударила по артефакту. Изображение дрогнуло. Строганов не просто говорил, он пытался сломить меня.
Белов даже не повернул головы. Светлейший князь медленно опустил указку, сжимая её в пальцах.
— Я дал ему слово, — тихо произнёс мужчина, но голос прозвучал громче любого крика. — Если бы не «игрушка» Пестова и его дорога, генерал, ваши «опытные стратеги» до сих пор ломали бы голову, как перебросить сюда хоть одну свежую дивизию без месячного марша. Продолжайте возражать, и я найду, кому передать ваш корпус. А вас переведу в какую-нибудь глушь.
Строганов побледнел, но проглотил возражение.
Его глаза, полные ненависти, сверлили меня. Он не простит. Он не забудет.
Спор о тактике разгорелся с новой силой.
Но Белов ударил кулаком по столу, и все сразу замолчали.
— Барон Пестов… прав.
Он прищурился, окинув взглядом присутствующих.
— Прав, — повторил светлейший князь, голос его был сух и резок. — Не так уж много знатных семей пришли на эту войну. Немногие по-настоящему поддержали Императора и колонии в час нужды.
Взгляд Белова скользнул по остальным — тем, кто скромно выделил средства, но не душу.
— Ведь так, господа? Нам не хватает людей для широких фронтов и зачистки гор. Нам нужен точный сокрушительный удар! Этот поезд… — мужчина кивнул в мою сторону. — … это острие копья. А его путь — древко. Прагматично. Жёстко. И должно сработать.
Белов внимательно посмотрел на Строганова, потом перевёл взгляд на Долгорукого.
Константин Иванович, до этого молча наблюдавший, стоял чуть поодаль, скрестив руки.
Его взгляд встретился со взглядом светлейшего князя.
И Долгорукий медленно и веско кивнул.
— Поддерживаю, — сказал он просто.
Этот низкий голос прозвучал как приговор.
— Тактика концентрации силы на острие удара с обеспечением тыла — единственно верная в условиях дефицита ресурсов и времени. «Стриж» даст нам не только огневую поддержку, но и рельсы, по которым будет подходить всё новое и новое снабжение. Равнина даёт пространство для манёвра бронепоезда и его орудий. Горный вариант слишком рискован для машины таких размеров. Мы идём напрямик. По равнине.
Авторитет Долгорукого, подкреплённый холодной логикой и поддержкой Белова, поставил точку.
Остальные генералы во главе с Померанцевым, Волынским и даже Строгановым лишь мрачно переглянулись.
Они смирились не с доводами, а с непререкаемым авторитетом.
Взгляды, полные недовольства и зависти, скользнули по мне — выскочке, который теперь диктовал имперской армии, как воевать.
Белов поднял указку. Движение было резким, окончательным.
— Решение принято. Всё будет так, как мы определили.
Его ледяной взгляд прошёлся по лицам генералов, замораживая любые проявления неповиновения.
— Генерал Долгорукий координирует взаимодействие сухопутных войск с бронепоездом барона Пестова. «Стриж» — острие удара. Он прокладывает путь и расчищает коридор. Войска следуют за ним, закрепляя территорию и расширяя плацдарм. Цель — Балтийск. Его порт. Его верфи. Выход к морю. Начало операции послезавтра с рассветом. К своим частям, господа! Совещание окончено.
Генералы, бормоча что-то, начали расходиться.
Строганов, проходя мимо, бросил взгляд, полный такого неприкрытого презрения, что меня невольно передёрнуло.
Когда я вышел из шатра, солнце уже стояло в зените. Оно светило так, словно предупреждало: времени всё меньше. Поспеши.
— Жив? — Сергей вцепился мне в рукав, едва я переступил порог.
Глаза друга горели лихорадочным блеском, как у человека в горячке. Нервный тик дёргал уголок рта.
— Чёрт, Киря, давай быстрее! Если эта тварь прорвётся к лагерю…
Качалов говорил быстро, почти без пауз, как будто боялся, что его перебьют.
Рука дрожала на эфесе родового клинка «Дыхание огня». Друг слегка выдвинул саблю из ножен, жаждая крови.
— Тише, — Митя сжал его плечо. Лицо Романова было каменным, спокойным. — Нам пора. Пошли.
У выхода из лагеря нас перехватил Эдуард Самойлов. Бывший однокурсник в военно-морской академии. Он щеголял в новом мундире с повязкой адъютанта и гербом Строганова.
Взгляд юноши стал другим: хищным и цепким.
Он заметил нашу решимость, скользнул по снаряжению.
— Жданов? Качалов? Пестов? — парень упёр руки в бока, преграждая путь.
Натянутая улыбка обнажила мелкие зубы.
— Куда вы так спешите? Штаб запретил самовольные вылазки. Особенно вам, Дмитрий Михайлович.
Во взгляде, упавшем на Митин аксельбант, мелькнула зависть: «Как ты смог, а я нет?»
— Инспекция периметра по приказу светлейшего князя, — Митя сделал шаг вперёд, заставляя Эдика отступить. — Пропусти.
— Конечно! — Самойлов отскочил в сторону с преувеличенной вежливостью.
Но его рука непроизвольно потянулась к кобуре с тяжёлым армейским пистолем. Я заметил, как указательный палец Эдуарда нервно постукивал по спусковой скобе.
— Только будьте осторожны. Сегодня не вернулись уже два патруля.
Взгляд Самойлова остановился на мне — колючий, изучающий. Он знал про снегта. И явно не собирался ничего говорить.
— Эдик… — начал я, но Митя резко дёрнул меня за рукав.
— Не сейчас. Пошли.
Сергей уже рванул вперёд, не оглядываясь.
Через десять минут пути по заросшим папоротником тропам Амат бесшумно, как призрак, возник из-за валуна. Он приложил палец к губам. Лицо друга было покрыто слоем грязи.
— Долго же вы, — прошипел Жимин, даже не глядя на Сергея, который топтался на месте как на раскалённых углях.
— Смотрите и не дышите.
За поворотом ручья под деревом лежал снегт.
Существо, которое не описывалось ни в одном бестиарии. Он напоминал гибрид льва и полярного медведя, но с пастью тигровой акулы. Двойной ряд клыков, искрящийся слюной.
Длина около пяти метров.
Высота в холке больше двух.
Тело покрывала шерсть цвета грозовой тучи, плотная и колючая, словно броня из стальных игл.
Лапы — массивные, с когтями длиной в добрый кинжал, оставляющими на камнях глубокие царапины.
А воздух вокруг чудища дрожал и словно искрился.
Невидимый антимагический барьер.
— Видишь шрам на боку? — Амат ткнул пальцем в сторону зверя.
Кожа вокруг шрама пульсировала, источая пар.
— Гусары всё же успели ранить его, прежде чем… испарились.
Он ослаблен. Сейчас или никогда.
Сергей, не дожидаясь команды, сорвал со спины чехол.
В его руках оказалось лёгкое разборное копьё из карельской берёзы.
Дрожащими пальцами друг стал прикручивать наконечник.
— Давай антимагическое вещество, Кирилл! Я проткну эту падаль как…
— Отдай! — я забрал копьё.
Достал из визитницы одну из пяти антимагических пластин — чёрный прямоугольник с матовой поверхностью.
Пробил шилом отверстие, продел шнурок и привязал к наконечнику.
— Бросок — мой. Я знаю точку входа в барьер.
Амат кивнул, сжимая водяной кнут.
Митя натянул тетиву компактного арбалета, покрытого рунами.
Сергей закусил губу до крови, его тело напряглось, как у борзой перед прыжком.
Все были готовы.
Мы подкрались, войдя в невидимый охотничий купол монстра. Он работал в одну сторону: всех пускал и никого не выпускал.
Я прицелился.
Пластина на наконечнике тускло засияла.
Рывок плечом — копьё просвистело в воздухе и…
Щёлк!
Остриё вонзилось точно в шрам.
Пластина коснулась кожи.
Барьер монстра не просто рухнул, он взорвался.
Волна энергии ударила по нам как молот.
Воздух наполнился едким паром, а кожа снегта зашипела, покрываясь чёрными волдырями.
Монстр взревел так, что с деревьев посыпались листья.
Жёлтые глаза сузились до щёлочек, теперь он видел врагов.
— Сейчас! — прохрипел Митя.
Но прежде чем арбалетная стрела или водяной бич Амата достигли цели, снегт вскинул морду к небу.
Клыки сомкнулись с резким щелчком, словно захлопнувшаяся ловушка.
Пространство… свернулось.
Мы не почувствовали боли, только ледяное падение в бездну.
Снегт использовал телепортацию как оружие, выбрал место максимально удаленное, на которое мог переместиться.
Очнулся от удара о камни. Голова гудела, в ушах стоял противный звон.
Я лежал на каменистой равнине у подножия гор.
— Где лагерь? — пробормотал я, оглядываясь.
Сергей уже поднимался, держась за живот.
— Мы в тридцати километрах к северу от Новоархангельска, — уверенно сказал он, глядя на вершины.
— Чёрт! — выругался Амат, поднимаясь и выплёвывая песок. Мундир был разорван, на лбу глубокая ссадина. — Где этот урод⁈
Митя уже стоял. Он срывал с себя остатки имперской брони. Стальной нагрудник из антимагического сплава рассыпался в его руках как гнилая древесина.
Лицо Романова побелело.
— Телепортация… нейтрализовала сплав… броня разрушилась, — Митя с трудом говорил. Его голос был хриплым, дыхание прерывистым. — Я… открыт.
Его аура, чистая энергия императорской крови, теперь сияла в магическом спектре как маяк.
Каждый монстр в радиусе нескольких десятков километров почувствовал принца.
Друг стал магнитом для них.
— Держи, — я тут же сунул ему вторую пластину. — Под мундир. Быстро!
Пока Митя прятал спасительный прямоугольник под одеждой, я осмотрелся.
Вдалеке лежал труп первого снегта — нашего, с копьём в боку. Он был мёртв, но пластины на копье не было, она разрушилась при контакте с защитным полем монстра.
В визитнице — три пластины. Больше ничего.
Вдруг рык!
Не один.
Три новых снегта материализовались из дрожащего воздуха. Их купола уже начали смыкаться, окрашивая пространство в лиловый цвет.
— Пластины! — рявкнул Амат, создавая перед собой водяной щит. — У меня только вода! Бей!
Я швырнул Сергею одну пластину. Вторую — Амату. Последнюю зажал в кулаке.
— Приготовь копья! Контактный бой!
Но Сергей уже не слушал. Он закрепил пластину на копье, чтобы антимагия не действовала на него, и рванул вперёд, родовой клинок «Дыхание огня» вспыхнул алым пламенем.
— Моя слава! Моя месть за гусаров! — его крик потонул в рёве монстров.
Друг был безрассуден. Как ураган он врезался в ближайшего снегта, не обращая внимания на щит монстра.
Пластина зашипела, коснувшись кожи твари. Мерцающий барьер погас.
Клинок со свистом рассек воздух и вонзился в глаз чудовища.
Взрыв пара и крови!
Первый снегт рухнул, дёргаясь в предсмертных судорогах.
— Теперь! — скомандовал я Амату.
Мы действовали синхронно, как в тренировочных залах академии. Амат метнул копьё с пластиной в горло второго монстра. Я — в основание шеи третьего. Пластины, соприкоснувшись с барьерами, взорвались синими вспышками, ослепляя и калеча тварей. Щиты рухнули локально, обнажая уязвимые зоны.
Но наши заклинания не успели обрушиться на монстров.
Сергей, не теряя темпа, развернулся. Два точных удара «Дыханием огня» в открытые раны — и два снегта рухнули, захлебываясь кровью и паром. Три твари мертвы за считанные секунды.
— Сзади! — вдруг прорезал воздух ледяной крик Мити.
Четвертый снегт, незамеченный в дыму и хаосе, материализовался прямо за спиной Сергея! Его когтистая лапа, покрытая инеем, уже заносилась для сокрушительного удара по незащищенной спине Качалова. Друг, увлечённый добиванием, не успевал даже повернуть голову.
Митя действовал молниеносно. Его лицо исказила гримаса решимости. Романов сорвал с груди антимагическую пластину, что скрывала его ауру, его единственную защиту от монстров, и швырнул чёрный прямоугольник прямо в спину нападающего снегта.
Пластина прилипла к сизой шкуре.
Щит монстра взорвался ослепительным синим пламенем с оглушительным хлопком!
Сергей, почувствовав взрыв за спиной, инстинктивно рванул в образовавшийся пролом. Его клинок, все ещё пылающий алым, пронзил горло четвёртого снегта. Кровь хлынула фонтаном.
— Спасибо… — Сергей вырвал клинок, обернувшись к Мите. Его глаза расширились от ужаса и понимания: — Но ты же… теперь без защиты!
Митя лишь коротко кивнул, уже перехватывая арбалет. Его лицо стало мертвенно-бледным. Он вновь был без защиты. И нам теперь грозили все ужасы округи.
Звенящая тишина, пропитанная запахом гари, крови и озона. Дым медленно рассеивался. Мы стояли, тяжело дыша, а вокруг лежало пять трупов крупных монстров.
Пластин больше не осталось.
— Гениально, Качалов! — Амат вытер рукавом кровь и грязь с лица. Его голос звучал хрипло, без обычной язвительности. — Один против всех снегтов! Ты герой! Доволен?
Сергей тяжело опирался на дымящийся клинок. На его лице не было триумфа или радости, только пустота и тяжесть вины. Он смотрел на Митю, чьё присутствие теперь ощущалось физически как дрожь в воздухе.
— Из-за меня ты…
— Заткнись, — резко оборвал его Романов, вкладывая новую стрелу в арбалет. Глаза друга сканировали окрестные скалы и равнину, откуда уже доносились новые тревожные рыки. — Не время.
Голос друга был ледяным, но в нём слышалась невероятная усталость.
— Они уже идут. Идут на меня. Не останавливаемся. Макры! Быстро!
Мы бросились к трупам снегтов. Кристаллы были огромными, размером с баскетбольный мяч, пульсирующими густым синим светом, как будто внутри горело само сердце монстра.
— На подзарядку! — крикнул Амат, одной рукой прижимая макр к груди, а второй сплетая водяной хлыст.
Сергей и Митя последовали его примеру. Вскоре свечение кристаллов начнёт меркнуть, а макры превратятся в никому не нужные стекляшки. Но это потом, а сейчас наши источники ожили перед долгим боем.
Рык нарастал. С равнины и из расщелин выползали новые монстры: стая слепых ящеров с кристаллическими клыками, три крылатых тени с клювами-кинжалами кружили над нами, а что-то массивное, ломающее скалы рычало вдалеке.
Десятки. Сотни.
Магнит ауры Мити работал безотказно.
— К горам! Бегом! — закричал я, создавая земляной вал на пути ящеров.
Мы бросились к скалам.
Каждый шаг был возможен только благодаря магии.
Амат отбрасывал водяными молотами крылатых тварей.
Сергей выжигал огненными кольцами ящеров и мелких гадов.
Митя стрелял из арбалета, уничтожая монстров десятками, но они тут же заполняли брешь словно вода.
Я накалывал тварей на острые каменные иглы, появляющиеся из-под земли.
Но их становилось всё больше.
Макры опустели через десять минут.
Нельзя надеяться на силу, которой нет.
— Сигнал! — Митя выпустил в небо стрелу, которая взорвалась ослепительной звездой.
Дозорные в армейском лагере явно должны такое увидеть. Они должны понять, что мы в беде.
Сергей время от времени швырял в небо огненные шары.
Но ответа не было.
Только вой тварей всё ближе и ближе.
— Там пещера! — Амат указал на тёмный провал в скале.
Не идеальное укрытие. Но лучшее из того, что сейчас можно найти.
Мы ввалились внутрь.
Я сразу же упёрся руками в камень — вход сузился до узкой щели. Амат залил её льдом, Сергей укрепил огненной сетью.
Тьма.
Тишина.
Только наше хриплое дыхание и скрежет когтей по льду снаружи.
Часы тянулись как годы.
Мы сидели, прислонившись спинами к холодному камню, и слушали, как монстры крошат лёд, растаскивают камни, рычат, огрызаясь друг на друга.
Кристаллов больше не осталось, магические источники медленно наполнялись.
— Эдик… — вдруг пробормотал Сергей. Его глаза расширились. — Он же видел, куда мы пошли… Значит, мог сообщить, кому надо. Помощь скоро прибудет.
Митя мрачно покачал головой:
— Самойлов служит генералу Строганову. Тот считает меня ставленником Белова, а значит, угрозой.
Сергей вдруг опустился на колени, повернувшись к нам спиной. Его плечи тряслись.
— Это… моя вина, — он говорил, глядя в пол, голос срывался. — Я рвался в бой… как дурак. Хотел славы… искупить прошлое…
Качалов поднял лицо. В нём не было прежнего огня. Только решимость.
В этот момент закат окрасил щель у входа в кроваво-красный цвет.
Тени монстров метались снаружи.
Лёд уже треснул.
Сергей поднялся.
Его фигура вырисовывалась на фоне зарева.
— Передайте Лизе…
Он указал на свой клинок.
— … что я знал про… — он замолчал, потом тяжело вздохнул, словно решаясь. — Я чувствовал. Я хотел всё исправить. Но сделал только хуже. Видно, и правда мой род проклят.
Он посмотрел на свой клинок.
— Отдайте Лизе «Дыхание огня», — друг понизил голос так, что, кажется, расслышал только я. — Скажите…чтобы передала потом сыну, что отец не струсил в последний миг.
— Сергей, нет! — Митя бросился к нему. — Не сейчас! Не так! Не ты!
Но Качалов уже был у входа.
Он сорвал с себя аксельбант и швырнул его на землю.
— Живите, — он обернулся. Глаза вновь загорелись огнём. — Это мой долг. Искупление.
Друг ударил клинком о камень.
Сталь вспыхнула алым светом.
Знак рода Пожарских — пылающая птица — вспыхнул над ним, словно последнее благословение.
— Источник, откройся! — закричал Сергей.
Не просьба. Приказ.
Своему телу. Своей крови.
«Дыхание огня» поглотило его жизнь: парень седел на глазах, кожа обтянула скулы.
Клинок стал ослепительно белым.
Как пламя, которое уже не греет, а только разрушает.
Он шагнул за ледяную преграду.
Вспышка обожгла сетчатку.
Даже сквозь сомкнутые веки я видел, как твари испаряются.
Камни плавились в стекло.
Воздух горел.
Он ушёл не просто в бой. Он ушёл в легенду.
Когда свет погас, перед пещерой было выжженное поле не менее десяти километров в диаметре.
Твари исчезли.
Как будто их никогда и не было. Они превратились в пепел.
А вот и он. Сергей Качалов лежал лицом к горам, рука сжимала рукоять клинка.
Он отдал всё. До последней капли.
Амат первым подошёл к телу, лежащему на земле, снял свою фуражку.
Митя стоял неподвижно, сжимая в руках арбалет. Только молча открывал и закрывал рот.
А я поднял с земли «Дыхание огня».
Клинок обжигал не огнём, а холодом, словно говоря, что его хозяина больше нет.



Глава 8

Митя рухнул на колени рядом с телом Качалова.
Его пальцы впились в плечи бездыханного друга, тряся его с безумной силой.
— Сергей! — крик сорвался в хрип. — Слышишь⁈ Вставай! Это приказ!
Митя перевернул лёгкое тело, встряхивая его, будто пытался привести Качалова в чувства.
Лицо друга было спокойным, почти безмятежным, освещённым лунным сиянием.
Он выглядел так, будто просто спал. Но белые волосы сливались с пеплом, падающим на землю крупными хлопьями.
— Кирилл! — Митя резко обернулся, глаза горели лихорадочным блеском. Он схватил меня за запястье. — Ты же алхимик! Давай! Эликсир! Любой! Красный, золотой, чёртов зелёный! Дай ему!
Голос Романова дрожал, смешивая приказ с мольбой.
— Знаю, у тебя всегда есть запас! В кармане! В сапоге! Где⁈
Я подошёл ближе, молча положил руку на плечо друга, стараясь передать тяжесть и необратимость.
Сжал крепко, чувствуя, как дрожит его тело под мундиром.
— Митя… — моё слово повисло в тишине, став громче любого крика.
Он замер. Взгляд, полный безумной надежды, столкнулся с моим. И погас. Глаза опустились вниз, к пеплу, к лицу Сергея.
Кулак Мити, всё ещё сжимавший лоскут моего рукава, разжался. Он опустил голову так низко, что лоб почти коснулся земли.
Потом резкий сдавленный стон, и кулак Романова со всей силы врезался в мёртвую землю.
Костяшки разбились в кровь, смешивая алые капли с белым пеплом.
— Чёртов… эгоист… — прошипел друг, голос был хриплым от сдерживаемых слёз. — Сам решил… сам ушёл… а нам…
Он не закончил.
Я знал, что Митя не плакал. Он не мог. Не здесь, не сейчас. Не после того как Сергей отдал всё ради нас. Романов поднял голову.
В лунном свете было видно лицо, мокрое не от слёз, а от пота, крови и пепла.
— Но… спасибо, дурак.
Голос друга окреп, стал жёстким, командным.
— Благодаря его… фейерверку… нас точно видели в лагере. Идём.
Митя подхватил тело Сергея под плечи.
Оно было невероятно лёгким: высохшее, лишённое жизненной силы, весило не больше сорока килограммов. Кожа да кости старика, в которого превратился девятнадцатилетний парень.
— Дай сюда, — буркнул Амат, подходя с другой стороны.
Лицо Жимина было каменной маской.
Он взял Качалова под ноги:
— Будем нести по очереди. До лагеря далеко.
Я молча кивнул, сжимая в руках ножны «Дыхания огня». Клинок казался несоразмерно тяжёлым. Слишком тяжёлым для того, чтобы отдать ребёнку.
Мы шли в сторону города по бескрайнему морю белого пепла. Он хрустел под сапогами как снег, поднимаясь лёгкими облачками при каждом шаге.
Небольшой ветерок подхватывал пепел, кружил в призрачных вихрях, унося в сторону.
Из-за пепла ночь казалась не тёмной, а светлой, как бывает зимой, когда снег отражает лунный свет.
Вокруг, в этом пепле, словно драгоценные камни на ковре с большим ворсом, лежали макры. Их были десятки, сотни. Разного размера, пульсирующие угасающим светом трофеи из испепелённых монстров.
Они мерцали в лунном свете, звали, манили нас невероятным богатством.
Я пнул ногой один размером с кулак. Кристалл покатился и затерялся в пепле.
— Чёрт, — пробурчал я.
Никто даже не наклонился, чтобы поднять хотя бы парочку.
Ценность умерла вместе с другом.
Мы шли, неся свою ношу.
Вокруг тишина.
Ни шелеста, ни шороха.
Ни одного монстра.
Даже привычный далёкий вой тварей стих.
Будто вся нечисть в радиусе сотни километров исчезла, оставив нас наедине с мыслями.
Полная луна плыла по небу холодная и безразличная.
Звёзды зажигались одна за другой, усыпая чёрный бархат неба бесстрастными точками. Говорить не хотелось. Только молчать и идти вперёд.
Лишь изредка бросались вынужденные фразы:
— Смена, — хрипло говорил Митя, когда его ноги начинали заплетаться.
Амат или я молча подходили, брали Сергея за плечи, а Романов переходил на ноги. Или наоборот.
— Тяжело? — спросил я Амата, когда он нёс ноги уже больше часа.
Друг лишь мотнул головой, не глядя на меня:
— Легче, чем слушать его трёп в академии.
Жимин резко кашлянул, поправил ношу.
Митя шёл рядом, его глаза были прикованы к горизонту.
К тому месту, где должен находиться лагерь.
У него больше не было защиты, но монстров тоже не было.
Будто смерть Сергея создала вокруг нас священную запретную зону. Словно сама природа скорбела.
— Он знал, что делает, да? — вдруг тихо спросил Митя, не оборачиваясь.
Его слова были обращены скорее к луне, чем к нам:
— Не просто… бахнулся, а рассчитал? Чтобы спасти нас?
— Знал, — твёрдо сказал я, хотя не был уверен, но Митя нуждался в этом ответе. — Он всегда знал, что делает. Даже когда казалось, что несётся сломя голову. Это был его выбор. Последний выбор воина.
Амат хмыкнул, но в его хмыканье не было насмешки. Только горечь:
— Выбор дурака. Но… он наш дурак.
Мы шли.
Благодарные Качалову за то, что остались живы.
За то, что друг дал шанс сделать в этой жизни то, что мы наметили.
Сделать, потому что Сергей пожертвовал своей жизнью, чтобы мы добились целей.
Часы сливались в монотонное движение под ногами, в хруст пепла, в мерцание звёзд.
Усталость от схватки валила с ног, но останавливаться нельзя.
Остановиться — значит позволить горю настигнуть нас, значит предать жертву друга.
Через несколько часов после начала пути время просто перестало иметь значение.
Я уже не чувствовал, сколько прошло минут. Только боль в мышцах, хруст пепла под ногами и тяжесть в груди.
Амат, который нёс Сергея, держа его за плечи, резко остановился.
— Смотрите!
На самом краю горизонта, там, где очередная вершина встречалась с чуть менее чёрным небом, замелькали огни.
Не звёзды, не мираж. Жёлтые неровные точки, которые двигались, вырисовывая причудливый узор поиска. Светляки. Много светляков. Они были близко.
— Отряд… — выдохнул Митя, но в его голосе не было радости. Только глубокая нечеловеческая усталость и капля горького облегчения.
— Нас ищут.
Мы не ускоряли шаг.
Напротив, медленно, словно в такт уходящему времени, двинулись навстречу свету.
Романов направил арбалет в небо и выстрелил.
Стрела взорвалась ослепительной звездой, рассеивая тьму.
Мы пошли к огням.
Вскоре стало возможным различить лица людей, спешащих к нам.
Над некоторыми из них висели магические светлячки, освещая путь.
Пешая группа: светлейший князь Белов, Долгорукий, маги, имперские гусары. Андрей Николаевич был бледен, лицо его казалось спокойным, но глаза выдавали тревогу.
Взгляд князя метнулся от нас к разрушенному миру позади.
— Жив! — его голос сорвался.
Облегчение тут же сменилось ледяным ужасом: взгляд упал на Сергея и бескрайнее пепелище вокруг.
— Князю броню! Маскировку! Сию секунду! — крикнул он гусарам.
Те бросились выполнять приказ.
Один из магов уже начал формировать защитный барьер, но Митя резко прервал:
— Сначала… его, — хрипло произнёс Романов, кивнув в сторону Сергея.
Гусары осторожно приняли тело и уложили его на расстеленный плащ.
Светлейший князь шагнул вперёд и схватил Митю за плечи:
— Что ты натворил⁈ — шёпот был резким, полным ярости и страха. — Потерять тебя дважды! Твой отец… Император… Он…
Белов сглотнул, словно пытаясь сдержать эмоции.
— Объясни. Что это? Почему вы оказались здесь?
Взгляд снова упал на Сергея. И застыл.
— Сергей Качалов, — голос Мити был пустым. — Уничтожил угрозу. Пятерых снегтов и всё, что пришло следом… Он отдал свою жизнь. За нас. За будущее. Отдал всё.
Тишина.
Подошедший Долгорукий медленно снял фуражку.
Белов закрыл глаза, а когда открыл, в них была только стальная решимость.
— Внимание! — его голос прогремел в ночи. — Государственная тайна высшего уровня! Ни слова о снегтах! Ни слова о масштабе!
Взгляд князя, острый, как клинок, скользнул по лицам отряда.
— Вы видели следы ожесточённого боя с тварями. Барон Качалов пал героем, прикрывая отход разведгруппы адъютанта Жданова. Его подвиг будет отмечен лично Императором.
Белов повернулся к сопровождавшим его магам:
— Вы принесли присягу. Молчание — ваш долг. Нарушение — измена. Ясно?
— Так точно, ваша светлость! — ответили сопровождающие.
Князь повернулся к нам. Его взгляд был тяжёлым и предостерегающим:
— Молодцы. Безумцы, но молодцы. Качалов заслужил все почести. Но помните: только официальная версия. Ни слова о снегтах.
— Понятно, — ровным голосом ответил Митя, глядя ему в глаза. — Сергей погиб как герой, прикрывая группу. Точка.
— Понятно, — кивнул я.
— Ага, — хрипло бросил Амат.
Белов развернулся.
Мы пошли следом, окружённые молчаливыми гусарами.
Лагерь встретил нас тишиной. Солдаты, вышедшие из палаток, смотрели на наши закопченные лица, на тело под плащом, на саблю в ножнах в моей руке. В их глазах — вопросы, страх, смутное почтение.
Они не знали.
И не узнают.
В дальнем углу лагеря стоял небольшой каменный дом. Внутри ровными рядами расположились десятки деревянных ящиков. В воздухе витал искусственный холод и запах спирта. Мы уложили Сергея в гроб.
— Что теперь? — Амат сплюнул в угол, глядя на неподвижное лицо друга. — Надо сообщить родственникам. А кому? Мы же о нём ничего не знаем. Вообще.
Митя прислонился к холодной стене и закрыл глаза.
Усталость была написана на его лице.
— Даже мои связи… — Романов открыл глаза, в них читалось бессилие. — … ничего не дали. Сергей Качалов человек-загадка. В академии я ничего не нашёл, когда проверял его. Родители? Поместья? Ноль. Только Лиза… — он замолчал.
Да и тут было всё понятно: письмо с ответом от неё сможет дойти лишь через месяц, не раньше.
— И даже если Лиза… — начал я, сжимая рукоять «Дыхания огня». — … что она скажет? Где искать его родных? Если они вообще существуют…
Дверь приоткрылась с лёгким скрипом. В комнату вошёл лысый мужчина. Высокий, худой, с впалыми щеками. Он поклонился, его взгляд словно прилип к лицу Сергея, в котором теперь трудно было узнать девятнадцатилетнего юношу.
— Лев Уваров, — представился он тихо, но чётко. — Слуга… покойного князя Всеволода Пожарского.
У нас невольно отвисли челюсти.
Пожарский. Род, чьё имя было проклятием, символом проигранной войны и исчезновения.
Митя первым оправился от шока.
— У него есть родственники? — резко спросил друг. — Нужно срочно найти. Для… — его взгляд скользнул в сторону гроба. — Для последнего прощания.
Слуга медленно покачал головой.
Его глаза были сухими и пустыми, как будто он уже давно перестал плакать.
— Никого, ваше сиятельство, — произнёс Лев, словно читая эпитафию. — Весь род… вырезан. Барин… он был последним. Теперь и его нет. Род Пожарских… прервался.
Его взгляд упал на клинок в моей руке.
— Родовая сабля… — слуга сделал шаг ко мне. — По праву слуги и душеприказчика… прошу отдать её. Она должна быть с хозяином. Или… передана по закону рода мне.
Я невольно крепче сжал ножны в руке. Холод металла напомнил о последних словах Сергея.
— Нет, — твёрдо сказал я. — У вашего господина была последняя воля. Я исполню её. Сам.
Уваров нахмурился, в его взгляде мелькнуло недоверие и вопрос: кому?
Но я молчал.
— И… кому же? — настаивал Уваров, но я лишь покачал головой, отводя взгляд.
Он понял, что давить бесполезно.
— Тогда… похороны, — Уваров перевёл дух, собираясь с мыслями. — Его нужно похоронить. Там, где положено. На родовом кладбище Пожарских.
— Где оно? — поинтересовался Амат.
— Недалеко, — махнул рукой Уваров, — в «Ярцево». Там, где когда-то было поместье. Теперь это руины, но место захоронения нетронуто.
— «Ярцево»… — Митя произнёс это слово тихо, словно пробуя на вкус.
Его взгляд стал острым, анализирующим. Друг посмотрел на Уварова, потом на меня, на клинок, потом снова на слугу.
— Выходит, ты служил последнему Пожарскому? — голос Романова был низким, почти беззвучным.
Слуга замер. Затем медленно, с достоинством кивнул один раз.
— Да, ваше сиятельство. Служил. С самого его детства.
Романов глубоко вдохнул.
— Хорошо, — решительно сказал он. — Хорошо, Уваров. Похороним его там, где должен лежать князь. По законам его рода. По старому обряду, как положено. Мы поможем.
— Благодарю, — слуга склонил голову, не скрывая усталости. — Я займусь… приготовлениями. Через неделю, максимум через две всё будет готово.
— Через неделю, — подтвердил Митя, встретившись взглядом со мной и Аматом. — Будем ждать от тебя вестей.
Мы оставили слугу Сергея в холодном полумраке морга.
На выходе Амат пробормотал что-то невнятное и направился в сторону бараков.
Митя пошёл к командному шатру, чтобы поговорить с Беловым.
А я… Я поспешил к «Стрижу».
Моя стальная крепость на рельсах возвышалась в предрассветных сумерках. Знакомый силуэт на фоне светлеющего неба.
Поднялся по трапу на палубу, прошёл в рубку.
Пусто. Холодно.
В ящике стола — только один пряник, аккуратно завёрнутый в вощёную бумагу. Взял его машинально. Хотелось перекусить.
Вышел на носовую часть. Нашёл место, массивный люк.
Сел.
Восток уже разгорался персиковым и золотым. Вершины дальних гор ловили первые, самые острые лучи ещё невидимого солнца, зажигаясь кроваво-красными, потом алыми, потом золотыми факелами. Красота, от которой щемило сердце.
Такой же восход я видел… когда? После того боя в старом мире? Или когда выносили Сашку с раздробленной ногой?
Потери… Они шли чередой.
И вот — Сергей. Не такой близкий, как те ребята из роты, с которыми глоток спирта из одной фляги был братством. С которыми я провёл не один год.
Но Серёга в этом мире стал для меня своим. Товарищ по учёбе, оружию. И теперь его нет.
Тяжело вздохнул.
Открыл флягу, глотнул холодной, обжигающей горло воды. Потом хотел взяться за пряник…
Пусто.
Лишь крошки на вощёнке.
Я поморщился, огляделся. Палуба пуста. Только я, гул машин где-то внизу, да нарастающий свет зари.
Тишина.
Странно…
— Тук! — что-то увесистое внезапно приземлилось на левое плечо.
Инстинктивно дёрнулся, повернул голову — пусто!
Но тяжесть была! Ощутимая, живая.
Сердце ёкнуло.
Я замер.
И тогда воздух над плечом завибрировал, сгустился, обрёл форму.
Серебристая шёрстка, сверкающая в первых лучах солнца как россыпь алмазной пыли.
Огромные трепещущие уши, повёрнутые ко мне. И пара черных бусинок-глаз, в которых отражалось и предрассветное небо, и моё потрясённое лицо.
Мотя!
Он сидел на моём плече, по-хозяйски устроившись, крошечные лапки цепко впились в ткань сюртука.
В уголке рта торчал крошечный кусок пряника. От него пахло мёдом и… детством. Тем самым, из которого меня выдернула взрослая жизнь.
Всё сжалось внутри.
Потом разорвалось волной тепла, такой сильной, что перехватило дыхание.
Пять месяцев. Пять долгих месяцев пустоты на плече, где всегда сидел этот невесомый комочек жизни.
Пять месяцев тишины без его шуршания и стрёкота.
Я медленно протянул руку, боясь спугнуть мираж.
Пальцы коснулись тёплой шелковистой шёрстки на боку зверька.
Реальный.
Живой.
Он не испугался. Наоборот, потянулся крошечной мордочкой к моей ладони, прося почесушек. Знакомый жест.
— Мотя… — моё горло сжалось, имя вырвалось хриплым шёпотом. — Где же ты пропадал, а?
Я ощупывал его дрожащими пальцами.
Шерсть немного спуталась, на боку тоненький светлый шрам, которого раньше не было. Но он здесь. Целый. Живой.
Этот знакомый вес, тепло, тихое довольное постукивание задней лапкой по моей ключице — всё это обрушилось на меня, смывая часть тяжести последних часов.
Зверёк ткнул холодным носиком мне в шею, заурчал, а потом ловко юркнул под воротник сюртука, устроившись там как в норке.
Знакомое тепло прижалось к коже.
Я закрыл глаза, чувствуя, как по щекам катятся предательские тёплые капли.
Не от горя.
От облегчения.
От того, что кусочек моего мира, казалось бы, потерянный навсегда, вернулся.
Именно сейчас.
Именно здесь.
На рассвете после самой тёмной ночи.
Мотя для меня был больше, чем питомцем. Он был живой нитью, связывающей меня с самим собой. И он вернулся.



Глава 9

 Интерлюдия 
Эдик Самойлов наблюдал за прошедшими мимо него Ждановым, Качаловым и Пестовым.
Они явно шли куда-то целенаправленно: взгляды сосредоточены, походка быстрая.
Молодой человек сжал кулаки.
«Адъютант Белова», — мысль жгла его изнутри. Место, которое должно было достаться ему. Эдик рассчитывал на него, льстил, интриговал, а получил лишь жалкую должность адъютанта у Строганова, старого интригана, пока этот выскочка Жданов…
«Как это у Мити получилось?» — этот вопрос терзал Эдика.
Что такого нашёл Белов в этом балаболе?
Зависть, едкая и чёрная, заполняла парня. Он смотрел вслед ребятам, пока они не скрылись за деревьями, направляясь к тому зловещему сектору, откуда не возвращались последние патрули.
Пусть идут.
Пусть встретят ту тварь.
Может, тогда место освободится…
И тогда Белов наконец оценит его, Самойлова.
Через час Эдика разыскал взволнованный офицер штаба Белова.
— Эдуард! Не видел адъютанта Жданова? Светлейший князь требует его к себе!
Эдик сделал удивлённое лицо:
— Жданова? Нет, не видел с утра. Может, на периметре? — он соврал легко. Пусть ищут. Чем дольше, тем лучше.
Ещё через час Самойлов, выполняя поручение Строганова, проверял передовые посты. На одном из них дежурил знакомый сержант, Коркин.
— Эдик, родной! — Коркин выглядел измученным. — Чуть отлучусь, а? Минута!
Самойлов кивнул с напускной бодростью:
— Давай, давай, я посторожу. Только быстро! — и полез на дозорную вышку.
Сержант вприпрыжку, придерживаясь за живот, направился к ближайшему туалету.
Как только он скрылся за палатками, Эдик лениво обвёл взглядом горизонт. И замер. Вдалеке, уже за территорией проклятого сектора, у подножия гор в небо взвилась яркая световая стрела. Она зависла на секунду, ослепительно вспыхнула и рассыпалась искрами. Сигнал помощи. Тревога.
Почти сразу же чуть ниже вскинулось багровое кольцо огня, на мгновение озарив склоны. Магия огня, сигнал бедствия.
Сердце Эдика бешено заколотилось.
Кто-то в ловушке.
Возможно, это Жданов со своей компанией.
Он мог поднять тревогу.
Сейчас же.
Но парень лишь отвернулся, делая вид, что вглядывается в другую сторону.
Вскоре вернулся запыхавшийся Коркин.
— Всё спокойно? — спросил он.
— Тишина. Ничего не видел, — невозмутимо ответил Самойлов.
Ближе к вечеру с той стороны, где Эдуард видел сигнал о помощи, вспыхнуло нечто похожее на солнце.
Ослепительно-белые яростные лучи на секунду затмили реальность, залив горы и лагерь немыслимым сиянием. Земля дрогнула. Волна магической энергии, чистой и разрушительной, прокатилась по лагерю, заставив взвыть сигнальные рожки и подняв на ноги всех.
— Что это⁈ — кричали солдаты.
— Маг…пожертвовал собой… — прошептал кто-то из старых генералов, бледнея.
Лагерь вскипел. Белов, лицо которого было перекошено от ярости и страха, лично повёл на поиски пеший отряд с факелами и магическими светляками.
Эдик стоял как вкопанный, глядя на зарево, медленно гаснувшее вдали.
Жданов, Качалов, Пестов и Жимин…
Чувство злорадства сменилось ледяным ужасом.
Что они там натворили?
Или… что с ними?
Прошло несколько мучительных часов. Самойлов нервно шагал по лагерю, когда снова увидел, теперь уже ближе, тревожный сигнал в виде магической звезды. Они живы?
Ещё через час в лагерь вошли Митя Жданов, Кирилл Пестов, Амат Жимин. Лица были усталые, а одежду словно кто-то измазал в чём-то белом.
Амат и Пестов несли на руках что-то длинное, плотно завёрнутое в плащ… Тело. Качалов.
Эдик замер за палаткой, боясь выйти навстречу.
Его охватил холодный пот.
Раньше или позже… Они узнают правду. Про сигнал.
Про то, что Эдуард в тот момент был на посту… Про то, что он видел и не поднял тревогу.
К нему бесшумно подошёл генерал Строганов. Лицо было безразличное, а вот в глазах светилось любопытство.
— Самойлов, — заговорил генерал тихо, почти ласково, положив тяжёлую руку на плечо Эдика. — Ты, кажется, был знаком с адъютантом Белова? С Ждановым.
Эдик кивнул, стараясь не дрогнуть:
— Да, ваше превосходительство. Однокурсники. Но он всегда был… скрытным.
Строганов беззвучно усмехнулся.
— Скрытным? Милый мой, ты даже не представляешь, насколько. Этот «Жданов»… — генерал наклонился, его дыхание было отвратительным, такое впечатление, что он никогда не заботился о гигиене рта. — Это не просто адъютант. Это Дмитрий Михайлович Романов. Младший сын Императора.
Эдик почувствовал, как земля уходит из-под ног. Сын Императора. Он чуть не сел. Весь мир перевернулся.
— А этот… фейерверк в горах, — продолжил Строганов, — работа Качалова. Магия самопожертвования. Древняя. Страшная. Доступная только крови очень старых родов. Он сжёг себя дотла, чтобы спасти принца, — генерал произнёс последнее слово с особым ударением, глядя, как бледнеет Самойлов. И криво улыбнулся.
Строганов похлопал оцепеневшего Эдика по плечу и растворился в темноте, оставив парня наедине с леденящим душу ужасом. Сын Императора… Я… я чуть не… Мысли путались. Месть Романова, месть Амата, месть Белова, месть самого Императора… Картины казни, пыток, позора пронеслись перед его глазами.
На следующее утро Самойлова в лагере не нашли.
Он исчез, прихватив лишь самое необходимое.
Страх оказался сильнее амбиций.
Парень сбежал.
* * *
Следующий день лагерь гудел как растревоженный улей.
Генерал Долгорукий прикомандировал к нам две сотни солдат и четыре дюжины магов для обеспечения безопасности борта. Они поступили под моё командование, в основном это были моряки.
На борт «Стрижа» грузили ящики с боеприпасами, постоянные переклички матросов, скрежет лебёдок — это была симфония к предстоящему бою. И посреди этого хаоса моя серебристая молния.
Мотя был не просто жив, он был непомерно счастлив, и оттого энергия у него била ключом неугомонной радости. Экипаж сразу влюбился в этого зверька.
— Эй, Семёнов! — кричал боцман. — Твой хлеб! Снова на третьем орудии!
Матрос обернулся к пустой тарелке, потом к щиту:
— Ах ты… Шустрый! Отдай! Отдай, это мой паёк!
Мотя лишь задорно подёргал ушами и растворился в воздухе, оставив смех матросов и крошки на стальной броне.
Даже капитан Рыбаков, максимально собранный перед предстоящим походом, не удержался. Он наблюдал, как Мотя, спасаясь от «преследования» двух молодых матросов, прыгнул с вентиляционной трубы прямо ему на фуражку, оттолкнулся и исчез, оставив лишь лёгкий след лапок на козырьке.
— Ну и зверь… Ловчее любого юнги. Держите его, барон, подальше от фуража, а то весь провиант разворует к завтрашнему штурму!
Я лишь улыбнулся, чувствуя знакомый вес и тепло на плече, — Мотя вернулся, тихо урча. Его присутствие было для меня глотком свежего воздуха посреди военной машины.
К обеду на борт поднялась важная делегация.
Во главе был генерал Долгорукий, который курировал взаимодействие имперской армии с бронепоездом.
Он пришёл не один, в его тени стояло настоящее солнце.
— Барон Пестов, разрешите представить ключевое звено вашей защиты: Софья Фёдоровна Потоцкая. Маг воздуха шестого уровня. Её защитный купол будет вашим щитом против нечести.
Генерал сделал шаг в сторону, и девушка вышла из-за его широкой спины.
Показалось, что в этот момент на палубе словно исчезли все звуки.
Ростом графиня была мне по плечо, осанка королевская. Она держалась с такой уверенной грацией, что казалась значительно выше.
Военная форма — тёмно-синий мундир с серебряными пуговицами, узкие рейтузы, сапоги до колена — сидела на ней не просто хорошо. Она облегала каждую линию: изящные, но сильные плечи, осиную талию, и… боги, её грудь. Грудь, которую мундир лишь подчёркивал, намекая на пышные упругие формы под тканью.
Тройка? Скорее, солидная четвёрка.
Тёмные волосы, собранные в строгий, но изящный узел, открывали длинную шею.
Лицо — смугловатое, с высокими скулами, большими серо-голубыми глазами, в которых читался острый ум и… дерзкий вызов.
Она была потрясающа и опасно красива.
— Барон Пестов, — обратилась девушка ко мне. Голос низкий, мелодичный, без тени кокетства. — Надеюсь, мой купол будет достойной защитой для вашего… железного зверя.
Взгляд Софьи скользнул по корпусу «Стрижа» с профессиональной оценкой опытного моряка, и она протянула мне ладонь.
Я пожал руку с коротко остриженными ногтями. Рукопожатие было крепкое, уверенное.
— Рад профессионалу на борту. Ваш купол — это наше спасение.
Долгорукий, стоя рядом, явно пытался вернуть внимание на себя. Он подался вперёд, а обычно ледяной взгляд был на удивление приветлив.
— Вспомнил, Софья Фёдоровна, ваш отчёт по вихревой динамике под Ростовом. Блестяще! Генерал Барклай до сих пор вспоминает…
— Спасибо, Константин Иванович. Рада, что моя работа пригодилась, — ответила она как-то отстранённо, не отрывая взгляда от артефакта управления куполом, видневшегося в рубке.
Девушка повернулась ко мне:
— Барон, покажите артефакт. Нужно понять его базовую частоту и пределы нагрузки.
Сергей Рыбаков, мой капитан, стоял рядом. Его лицо, обычно напоминающее выветренный утес, расплылось в блаженной улыбке.
Было заметно, что мужчина, как и генерал Долгорукий, ловил каждое движение девушки, каждое слово.
Женат? Да хоть трижды!
Природа брала своё.
Я же видел перед собой только одно: критически важный актив.
Шестой уровень магии воздуха — серьёзная заявка на выживание.
Мы прошли в рубку и углубились в технические детали. Я показывал схемы подключения, точки заземления магии в корпусе, резервные контуры. Кое-что я модернизировал во время установки корабля на рельсы, всё же хотелось выжать из этой железки максимум.
— Вот здесь, у кормовой башни главного калибра, возможна точка резонансного напряжения при одновременном залпе и работе купола на максимуме. Как думаете?
— Верно подмечено, — девушка внимательно изучала чертёж.
В этот момент её пальцы легонько постукивали по столу, заставляя Рыбакова и Долгорукого замереть, словно рыб, глядящих на дёргающегося на крючке червяка.
— Нужен дополнительный демпфирующий контур.
Она вдруг небрежно поправила воротник мундира. Верхняя пуговица была расстёгнута, открывая изящную ключицу и тонкую золотую цепочку с маленьким сапфиром, лежавшую в ложбинке.
— … но лучше использовать обратную связь от самого орудия. Моя магия сможет адаптировать щит под импульс выстрела, — взгляд Софьи скользнул по моему лицу, ища реакцию на открытую шею.
Я же, не отрываясь от схемы, отметил нужный участок карандашом.
— Адаптация — хорошо. Но мне интересен запас прочности, если тварь ударит именно в момент залпа. Впрочем, знаю, как это можно обойти. Мои люди сделают всё необходимое за эту ночь, — сказал я.
Оторвал взгляд от схемы, встретив её серо-голубые глаза.
Они чуть сузились: от удивления или раздражения?
Пробное включение купола прошло ближе к вечеру.
Софья Фёдоровна встала у центрального артефакта в рубке — массивного кристалла, вмонтированного в пьедестал.
Её руки плавно взметнулись вверх, пальцы сплелись в сложную фигуру. Воздух вокруг загудел, сгустился.
От кристалла рванули ввысь потоки сине-голубой энергии, сливаясь над палубой в ослепительную переливающуюся полусферу.
Она окутала «Стриж» с носа до кормы куполом, который мерцал как мыльный пузырь невероятной прочности. Слышался низкий гул, словно внутри гигантского колокола.
— Вот это да! Красотища-то какая! — выкрикнул от восторга Рыбаков. — Словно небушко опустилось!
— Стабильность на максимуме. Энергопоток ровный. Готовы к тесту на удар? — сосредоточено и не отвлекаясь ни на что спросила графиня Потоцкая.
Я кивнул, и матрос на палубе засемафорил флажками, передавая команду артиллеристам в пятистах метрах от нас.
Грохот пушки слился с резким звоном купола в точке попадания. Полусфера дрогнула, заискрилась, но выдержала, лишь слегка поменяв оттенок в месте удара.
После успешных тестов мы остались в рубке с графиней и капитаном.
Софья Фёдоровна сидела напротив. Её щеки слегка порозовели от усилий, прядь тёмных волос выбилась из причёски и мягко легла на шею.
Она небрежно, будто машинально, провела пальцем по влажной от пота ключице, расстегнув ещё одну пуговицу мундира. Открылся больший участок гладкой кожи, кружево сорочки.
Аромат её духов с ноткой жасмина смешался с запахом масла и металла рубки.
— Вот, барон. Порядок. Хотя… — девушка наклонилась. Локти на стол. Линия декольте стала чётче. — … рекомендую на рассвете проверить стабилизаторы на корме. При холоде тормозят. Сама проконтролирую.
Взгляд её был прямой, словно вызов.
Я отодвинул руку, чтобы взять следующую схему, посмотрел графине в глаза, а не ниже:
— План работ уже включает проверку всех систем при плюс пяти градусах на рассвете, Софья Фёдоровна. Ваше присутствие, конечно, приветствуется, но капитан Рыбаков и старший механик справятся. Ваша основная задача сейчас — отдых. Завтра понадобятся все силы.
Собрал схемы бронепоезда в стопку, положил аккуратно в стол где они хранились:
— Считайте, мы закончили на сегодня. Завтра в шесть утра начало калибровки. Будьте готовы к интенсивной работе, а через час после неё начало операции. Спокойной ночи. Капитан. Софья Фёдоровна.
Я вышел из рубки, чувствуя, как её взгляд, тяжёлый и… заинтригованный буквально прожигает мне спину.
Рыбаков ещё остался, он сразу начал рассказывать что-то о море и штормах.
Да, она была невероятна.
Красота, помноженная на силу и ум, — гремучая смесь.
Но прямо сейчас мысли были заняты иным. Передо мной словно выплывали карты Балтийска с гнёздами и скоплениями монстров, графики подачи снарядов, расчёт расхода магии купола под массированным нападением тварей, призрачное лицо Сергея.
Каждый нерв был натянут как струна.
Флирт с магом, чей щит мог спасти сотни жизней и саму операцию, был непозволительной роскошью.
Отвлекающим фактором.
Сначала — Балтийск, море, заводы, водоросли, империя.
Потом… потом, когда этот ад отступит, когда будет время вздохнуть… может, тогда я позволю себе рассмотреть Софью Фёдоровну Потоцкую не только как источник купола шестого уровня.
Может быть.
Её же уязвлённое самолюбие или раздражённое любопытство были последним, о чём я мог беспокоиться сейчас.
* * *
На рассвете армия Белова двинулась.
Словно стальной каток, она шла из Новоархангельска, выжигая предгорья.
Свет магии — огненной, ледяной, воздушной — рвал предрассветную мглу. Концентрация магов была высокой, и они не церемонились: леса обращались в пепел, скалы плавились, ущелья заполнялись дымом и звоном боя.
За ними оставалась лишь выжженная земля.
«Стриж» же двигался иначе. Медленно, методично, как огромный стальной крот.
Триста километров до Балтийска по прямой — это была несбывшаяся мечта.
Реальность — это горы, холмы, болота и леса, кишащие всем, что не успели добить основные силы.
После долгих споров с Луневым и Марсовым я принял решение строить дорогу по спирали, огибая главную горную гряду плавными поворотами.
Любой крутой изгиб это будущая ахиллесова пята для поездов, риск схода с рельсов под нагрузкой. Спуск в долину будет пологим серпантином.
А уж на равнине… там мы рванём прямо по старому тракту. Он был прямой, как стрела, и шёл туда, куда нам нужно. Сэкономим время и силы строителей, получим отличный обзор для орудий.
Первый день строительства в горах выдался каторжным.
Пять километров серпантина по крутому склону стали невероятным результатом.
Рельсы ложились на выровненную магией земли и киркой скалу, шпалы вбивались в камень.
Внизу, в ущелье, куда мы прокладывали путь, уже кипела работа: сапёры под прикрытием магов и стрелков начинали возводить опоры моста через бурную речку.
«Стриж» сделает несколько широких витков и спустится к нему. А потом будет долгожданная равнина, где темп должен резко возрасти.
К вечеру, когда четыре смены измождённых рабочих возвращались на борт и валились с ног от усталости, а солнце начало окрашивать горы в багрянец, на «Стриж» ворвался ураган в генеральских погонах. Строганов. Его лицо было багровым от гнева, а глаза метали молнии.
— Пестов! Что за безобразие⁈ — заорал он, ворвавшись в рубку.
— И вам доброго дня, Захар Григорьевич.
— ПЯТЬ километров⁈ Улитки быстрей ползут! Армия на двадцать вёрст впереди! А ваш утырок на рельсах ковыляет по склону как старый мерин! — он тыкал пальцем мне в грудь, едва не сбив Софью.
Я блокировал руку мужчины.
— Генерал, вы на моём поезде. Вежливость и субординация не помешают, — эти слова повисли во внезапно наступившей тишине.
Рыбаков замер, офицеры у пультов словно перестали дышать.
— Скорость в пять километров по такому рельефу — это не «ковыляние». Это предел возможного для людей и магии. Попробуйте сами проложить путь по скале.
— Люди? Магия? Болтовня! — фыркнул Строганов недовольно оглядывая мостик. — Я приказываю удвоить темп! Завтра должно быть десять километров! И точка! Пусть ваши строители работают ночь напролёт!
Он повернулся к Сергею:
— Капитан! Немедленно дайте команду! Все свободные руки на укладку рельсов! Марш!
— Ваше превосходительство, но люди на пределе… Да и ночь… — растерянно выпалил тот, переводя взгляд на меня.
Я встал между генералом и капитаном поезда.
— Нет, — твёрдо сказал я, — капитан Рыбаков подчиняется мне. «Стриж» — не военное судно имперского флота. Это частный бронепоезд. Координация наших действий с армией ведётся через генерала Долгорукого.
Я посмотрел Строганову прямо в глаза:
— Ваши приказы относительно моего имущества и людей не имеют силы. Если у вас есть претензии по темпу работ, то изложите их письменно и направьте генералу Долгорукому. Он их рассмотрит и, если сочтёт нужным, передаст мне. До тех пор… — я сделал жест в сторону трапа, — … вежливо попрошу вас покинуть мой корабль. Мы работаем.
Напряжение на мостике достигло предела.
Старый генерал побагровел так, что, казалось, вот-вот лопнет вена на лбу. Его рука непроизвольно потянулась к эфесу парадной шпаги.
— Вы… вы забываетесь, фабрикант! Я генерал имперской армии! Я…
— Щёлк! Тук!
Его роскошная генеральская фуражка с золотым шитьём и кокардой внезапно слетела с головы и, описав дугу, шлёпнулась к моим ногам. На ней, гордо подняв хвостик и перебирая крошечными лапками, сидел Мотя.
Он деловито обнюхал блестящую кокарду, ткнулся в неё носом. И… исчез. Вместе с фуражкой!
— ГДЕ⁈ — Строганов ощупывал лысую макушку. — Проклятый зверь! Саботаж!
Софья Фёдоровна, наблюдающая эту сцену из своего угла, не смогла сдержать лёгкий, как колокольчик, смешок. Она тут же прикрыла рот рукой, но серо-голубые глаза смеялись открыто, с явным удовольствием наблюдая за унижением спесивого генерала.
Строганов обернулся.
Бешенство закипело в нём.
— Вы! Вы смеётесь⁈ Это… это саботаж! Умышленный! — он трясущейся рукой указал на меня. — Вы ответите за это, Пестов! И за своё неповиновение! Я добьюсь… я сделаю так, что вас выкинут отсюда как грязную тряпку! Вы и ваш жестяная банка будете гнить здесь, в этих горах! У меня есть влияние! Вы ещё узнаете, что значит перечить Строганову!
Он не договорил. Плюнул на стальную палубу и, высоко подняв голову, но с явно поникшим видом без фуражки, засеменил к трапу.
Тишина.
Потом сдавленный хохот офицеров и матросов.
Рыбаков громко выдохнул.
Софья подошла. Во взгляде хорошо читалось уважение.
— Барон… Гостей вы встречаете ярко. А питомец ваш артист, — кивок в пустоту, где исчез Мотя. — Но генерал… не блефует. Будьте осторожны.
— Знаю. Но если я начну гнуть спину перед каждым, кто кричит громче, мы никогда не достроим эту дорогу. А нам нужно к морю.
Я посмотрел на запад: где-то там за горами и долинами лежал Балтийск.
— Завтра новый виток спирали. И ещё пять километров адового пути к нашей цели. Капитан, дайте команду: отдых и ужин. Завтра в четыре тридцать подъём. Продолжаем работать.
— Есть! — Рыбаков выпрямился. — Отдых и ужин. Подъём в пол пятого. Работаем.



Глава 10

Шёл третий день после начала наступления на Балтийск.
Постоянный гул двигателей «Стрижа» стал привычной музыкой моего существования на борту, он был низкий и мощный. Бронепоезд медленно, но неотвратимо вгрызался в горный хребет, оставляя за собой узкую стальную артерию на склоне.
Слева — отвесная каменная стена, будто высеченная гигантским топором, холодная и безразличная.
Справа — пропасть. Глубина её терялась в утренней дымке, и лишь кое-где угадывались острые вершины нижних отрогов да серебристая нить реки, к мосту через которую мы стремились.
«Стриж», мой стальной левиафан, казался особенно неповоротливым здесь, на краю бездны.
Шестьдесят метров длины, триста тонн веса и всё это балансировало на свежеуложенных рельсах, нависая над пустотой. А за кормой тянулся хвост в двадцать груженых до отказа платформ с рельсами, шпалами, крепежом.
Тринадцать километров за два дня.
Не улитки, но и не ракета.
Удовлетворение смешивалось с тревогой.
Каждый виток нашего спирального спуска был вызовом инженерной мысли и выносливости людей.
На переднем крае, у самого носа «Стрижа», с раннего утра кипела работа.
— Шпалу! Под клин! Быстро! — голос Лунева резал воздух. Он стоял на выступе скалы, лицо в пыли. Вниз уходил почти отвесный склон.
Группа земляных магов, крепкие парни с обветренными лицами, работала в унисон. По взмаху руки каменная порода под будущей насыпью размягчалась, теряя твердость. Другие, с лопатами и кирками, тут же формировали ровную платформу. Магия экономила силы, но не отменяла тяжёлого ручного труда.
Понятно, что можно было всё это делать одной только магией, но тогда макры закончились бы уже в первый день.
— Рельс! — скомандовал спокойным голосом Бадаев, стоявший чуть поодаль с теодолитом.
Архитектор превратился в полевого инженера, и его холодный расчёт был как никогда кстати.
Кран, смонтированный на носу «Стрижа», с противным скрежетом металла по металлу вытащил из пасти бронепоезда и поднял тяжеленный рельс. Рабочие на земле направили его точно в назначенное место. Звон молотов, забивающих костыли, сливался в непрерывную дробь.
— Выравнивай! На полградуса вправо! — Бадаев не отрывал глаз от прибора. — Ломом поддай! Аккуратней!
Рабочие с ломами и домкратами тут же подправляли положение рельса. Точность до миллиметра. На таком рельефе ошибка была смерти подобна.
А потом Марсов всё это укреплял каменным раствором, для лучшей надёжности. Он уверял, что при таком методе прокладки полотно прослужит без дополнительного ремонта не один десяток лет.
Я наблюдал за ними с капитанского мостика, чувствуя знакомую тяжесть на плече. Мотя вернулся из своего очередного рейда по камбузу, довольный и слегка потяжелевший.
Справляются.
Настоящие профи.
Лунев с Марсовым, с их интуицией чернорабочих, неожиданно для себя выросли в настоящих инженеров-полководцев, командующих двумя дюжинами бригад магов-дорожников, которые за время протяжки рельсов по колонии изрядно подняли свой уровень и слаженность в работе.
Не удивлюсь, если после выхода на равнину они будут делать километров по двадцать за день.
Бадаев превратился из кабинетного архитектора в хладнокровного стратега укладки пути. Они все дополняли друг друга идеально.
В дверь рубки постучали. Вошёл Черепанов. Лицо в масляных разводах, руки в царапинах.
— Кирилл Павлович, двигатель тянет ровно, но… — он разложил на столе засаленный чертёж паротурбинной установки. — Видите этот узел? Регулятор давления. Он рассчитан на постоянную нагрузку в воде. А у нас? Подъем, спуск, торможение перед поворотом… Рывки!
Я кивнул, пододвигая схему.
— Понимаю, Ефим Алексеевич. Переменная тяга — ахиллесова пята бронепоезда. Идеи?
— А если мы тут… — его замасленный палец ткнул в лабиринт трубок и клапанов, — … врежем дополнительный демпфер? С гидравликой или пневматикой. Чтобы сглаживать пики нагрузки при смене режимов. Иначе долго он так не протянет, износятся шестерни.
Мы склонились над чертежом.
Технический русский Черепанова смешивался с моими попытками объяснить принципы амортизации из моего мира.
Говорили о материалах, о возможностях имперской металлургии, о том, где взять мощные пружины или сжать воздух до нужного давления.
Мотя, устроившись на столе рядом, опять что-то грыз, поглядывая на нас.
— Попробуем, — решил я. — Зарисуй детали. Как только доберёмся до ровного места и будет время, займёмся модернизацией. А пока — следи за ним как за малым дитём. Без этого двигателя мы просто дорогой памятник на рельсах.
— Не сомневайтесь, барон, — Черепанов свернул чертёж с каким-то почти нежным почтением.
Время близилось к полудню.
Мы прошли ещё добрых пару километров по новому витку серпантина. Солнце палило немилосердно, отражаясь от скал и стальных бортов.
Именно в этот момент Мотя вдруг замер на моём плече. Его тельце напряглось, уши навострились куда-то в зенит.
Сначала из зверька вырвался тихий, почти неслышный стрёкот, а потом он перерос в настоящий сигнал тревоги.
Я едва успел поднять взгляд, как услышал пронзительный крик дозорного с верхней смотровой площадки:
— Воздух! Твари!
Тени упали на палубу стремительно. Не птицы. Гибриды стервятника и птеродактиля с длинными жалами на хвостах. Они пикировали из слепящего солнца прямо на «Стриж» словно черные стрелы.
— Боевая тревога! Воздушные цели! По местам! — рявкнул Рыбаков в переговорную трубу. Ни тени паники. Только холодная ярость и сосредоточенность.
И тут же:
— Щит! Держитесь! — голос Софьи Фёдоровны прозвучал чётко и властно.
Она стояла у своего артефакта. Руки девушки взметнулись вверх. Воздух сгустился, загудел. От кристалла рванули потоки сине-голубой энергии. Они слились над палубой в огромную переливающуюся полусферу.
Купол.
Раздался низкий утробный гул.
Звон!
Первый монстр врезался в барьер. Место удара вспыхнуло синим сиянием.
Купол дрогнул, заискрился, выдержал!
Тварь отскочила и тут же была пронзена ледяным шипом.
Это сработали маги. По команде Рыбакова, переданной по корабельной связи, они высыпали на верхнюю палубу из внутренних помещений, где контролировали периметр у амбразур нижних палуб.
— Огонь по правому краю! Две цели, сходящиеся! — скомандовал Рыбаков.
Маг огня взметнул руки. Сгустки малинового пламени слились в огненный шар. Он рванул вверх и разорвался меж двух тварей. Одна, охваченная пламенем, рухнула в пропасть.
— Ледяные иглы! Вон по той стае! — крикнул молодой маг воды.
Десятки острых сосулек сформировались и понеслись в цель, прошивая крылья и тела.
Матросы уже заняли места у зенитных скорострелок, небольших, но быстрых пушек, установленных на турелях по бортам, но Рыбаков не спешил давать команду «огонь». Он видел, что наши маги справляются.
— Расчёты к орудиям, держать цель, но без команды не палить! — голос Сергея был спокоен, словно он руководил учениями, а не отбивал реальную атаку.
Я стоял у окна рубки, наблюдая и не вмешиваясь. Моя задача сейчас не командовать, а видеть. Видеть всё.
Софья Фёдоровна: лицо бледное от концентрации, руки — тверды. Ни одного лишнего движения. Взгляд прикован к куполу. Когда тварь врезалась, она чуть подавалась вперёд, сжимая пальцы, и купол в месте удара становился гуще, плотнее, гася инерцию.
Профессионализм высшей пробы. Никакой показухи, только чистая отточенная мощь и контроль. Её декольте и уловки остались где-то в другом измерении, и сейчас девушка была только магом воздуха шестого уровня, щитом «Стрижа».
Капитан Рыбаков был центром управления. Не суетился, не орал. Его команды короткие, точные, как выстрелы: «Маг огня — сектор три!», «Ледяные иглы — группа слева!», «Расчёт носового скорострела — цель в зоне шести, приготовиться, ждать команды!»
Он видел поле боя целиком, предугадывал манёвры тварей, направлял магический огонь туда, где он нужнее всего. Уверенность капитана передавалась команде. Даже матросы у пушек, ещё не сделавшие ни одного выстрела, стояли наготове без паники, внимательно следя за указаниями.
Маги сработали слаженно, как части единого механизма. Никакого самодурства, никакого геройства в ущерб делу. Огневики методично выжигали цель за целью. Водники создавали ледяные смерчи. Они слышали команды Рыбакова и выполняли их мгновенно, доверяя его виденью боя.
Матросы: дисциплина, вот что бросилось в глаза. Зенитчики заняли места у орудий. Остальные наблюдали, готовые помочь, поднести боеприпасы или броситься тушить пожар, которого, к счастью, не случилось.
Мотя урчал на моём плече, но не от страха. Скорее, с возбуждением. Его чёрные глаза-бусинки следили за мельтешением в небе.
Бой длился недолго, минуты три.
Потеряв три десятка сородичей, оставшиеся твари поняли бесперспективность атаки. Они отступили, издавая визгливые, полные ярости крики, и растворились в синеве неба.
Гул купола стих. Софья Фёдоровна опустила руки, глубоко вздохнув.
— Отбой воздушной тревоги! — скомандовал Рыбаков, его голос снова стал обычным, но в нём хорошо слышалось удовлетворение. — Молодцы все! Особенно магический расчёт! Убрать следы. Продолжаем работу!
На палубе засуетились, убирая осколки льда, следы гари.
Маги спускались вниз, обмениваясь короткими деловыми репликами.
Софья Фёдоровна подошла к окну рубки, встретившись со мной взглядом. Я кивнул, выражая признательность без слов. Она ответила лёгким кивком, ничего лишнего, только подтверждение выполненного долга. Профессионал.
Рыбаков подошёл ко мне, вытирая платком лоб.
— Отработали, барон. Чисто. Без потерь. Щит — вещь! — он кивнул в сторону рубки. — И маги молодцы.
— И командир знает, кого куда поставить, Сергей Иванович, — заметил я. — Вы управляли ими как дирижёр оркестром.
Рыбаков хмыкнул, но было видно, что комплимент попал в цель.
— Оркестр у нас боевой, Кирилл Павлович. Главное слаженность, — мужчина повернулся к переговорной трубе. — Лунев! Марсов! Сколько времени потеряли? Давайте дальше! Солнце высоко!
Стройка ожила. Я посмотрел вниз, в пропасть, где уже были видны опоры моста. Работа там кипела с первого дня прокладки пути, и теперь я видел результат воочию. Ещё два витка серпантина, и будем на месте.
Третий день подходил к концу.
«Стриж», преодолев последний на сегодня широкий вираж серпантина, замер на свежеуложенных рельсах как усталый зверь.
Сергей Иванович Рыбаков, прислонившись к поручням мостика рядом со мной, смотрел на стройку и на бурлящую внизу воду.
— Знаете, барон, — его голос был задумчив, — раньше у таких рек, особенно в сумерках, кишмя кишели твари. Водные, ползучие, летучие… А сейчас? Тишина. Чувствуют, поди. Чувствуют вибрацию этого стального исполина.
Он похлопал ладонью по приборам:
— Да и армия Белова тут поработала на славу. Выжгли всё, что шевелилось, на двадцать километров вокруг. Чисто.
Я кивнул, глядя как внизу, освещённые магическими светлячками и факелами, копошатся фигурки сапёров и рабочих.
Завтра мы подойдём вплотную. К этому моменту мост должен быть готов принять вес «Стрижа».
Вечерний чай в рубке был прерван неожиданным, но предсказуемым гостем. В дверях появился Митя Жданов, вернее, Дмитрий Михайлович Романов, в строгом, но неброском мундире адъютанта Белова.
За ним следовали три неизменные тени: гусары из личной охраны, остановившиеся у трапа.
— Барон Пестов, — Митя улыбнулся. — Инспекция по поручению светлейшего князя. Проверить готовность к форсированию водной преграды и… моральный дух экипажа.
Однако, глаза друга светились знакомой усмешкой. Я прекрасно знал, что «инспекция» — это лишь ширма. Ему нужно поговорить. Наедине.
— Капитан Рыбаков, — обратился я к Сергею Ивановичу, — примите доклад от строителей по готовности моста. Я пока доложусь господину адъютанту о техническом состоянии поезда и мерах по подготовке к прохождению моста. В моей каюте, — я кивнул Мите, приглашая следовать.
В этот момент в рубку вошла графиня Потоцкая. Она была в своём тёмно-синем мундире, но верхние пуговицы, как часто бывало, оказались расстёгнуты, открывая изящную линию шеи и намёк на кружево сорочки.
Увидев Митю, она замедлила шаг, серо-голубые глаза вспыхнули любопытством.
— Ах, господин адъютант Жданов! — томный голос зазвенел как хрустальный колокольчик.
Девушка скользнула мимо Рыбакова, который невольно выпрямился, и направилась к Мите, явно намереваясь вовлечь и его в свою игру.
— Какая неожиданная честь осчастливить наш скромный поезд своим визитом! Надеюсь, вы не слишком утомлены дорогой? Может, чаю? Или… — её взгляд скользнул на меня, — барон, вы не упомянули, что ждёте столь импозантного гостя. Я бы подготовилась.
Я, как и раньше, сохранял нейтралитет. Ценил её силу, её профессионализм, который сегодня спас нас от воздушных тварей, но флирт оставлял меня холодным. Я лишь поднял бровь, давая понять, что спектакль мне неинтересен.
— Графиня, — начал было Митя, готовясь ответить с привычной для светского льва лёгкостью, но вдруг его взгляд стал пристальным, изучающим.
Он чуть склонил голову, и в глазах друга мелькнуло нечто большее, чем просто признание красивой женщины. Что-то щёлкнуло. Осознание.
Софья Фёдоровна, ловя этот внезапно изменившийся взгляд, замерла.
Соблазнительная улыбка сошла с её лица, сменившись сначала недоумением, а затем ледяной бледностью.
Она будто увидела призрака.
Рука девушки непроизвольно потянулась к воротнику, запахивая расстёгнутые пуговицы.
— Ваше… Ваше Императорское Высочество… — слова сорвались с её губ шёпотом, полным внезапного ужаса и осознания собственной дерзости.
Девушка сделала шаг назад, низко, почти до земли склонилась в глубоком придворном реверансе, который выглядел здесь, на стальной палубе бронепоезда, почти сюрреалистично.
— Простите… я… я не узнала… Прошу извинить мою… несдержанность, — голос дрожал.
Весь её боевой магнетизм, вся игривость испарились, оставив лишь смущённую и напуганную женщину перед лицом неожиданно встреченного принца.
— Встаньте, графиня Потоцкая, — голос Мити был спокоен, но в нём не осталось и следа прежней лёгкости. Теперь это был голос Романова. — Ошибка понятна. Никаких извинений не требуется. Вы свободны.
— Благодарю вас… Ваше Высочество, — она выпрямилась, не поднимая глаз. Лицо горело от стыда. — Я… я удалюсь.
И, не глядя ни на кого, стремительно вышла из рубки, скрывшись в своей каюте, расположенной неподалёку.
Рыбаков стоял, широко раскрыв глаза, явно не понимая, что только что произошло. Митя жестом отпустил его:
— Капитан, вы сейчас здесь не нужны. Ступайте. Мне нужно обсудить с бароном Пестовым… детали инспекции. Наедине.
— Так точно, господин адъютант! — Рыбаков вытянулся, бросил на меня быстрый, полный вопросов взгляд, и поспешно ретировался, уводя с собой ещё одного офицера.
— Может, всё же пойдём в каюту? — спросил я, когда все свидетели удалились из рубки.
— Не стоит, — ответил Митя, сбросив маску адъютанта как тяжёлый плащ. Он устало присел на стул и потёр виски.
— Черт, Кирилл, я так устал от этой двойной жизни… — друг вздохнул. Потом его взгляд стал жёстким, деловым. — Но не за этим я пришёл к тебе. Лови.
Романов швырнул на стол между нами толстую папку из грубой некрашеной кожи. На ней горела сургучная печать, уже сломанная, и было вытеснено: «Дело № 438/ВЕ. Гриф „совершенно секретно“. Лично Императору».
— Что это? — спросил я, не понимая.
— Кляуза Захара Григорьевича Строганова, — Митя усмехнулся без тени веселья. — Его тайный доклад моему отцу. Думал, наверно, что дойдёт через доверенных курьеров… Но не учёл, что у меня теперь свои люди почти во всех колониях. Особенно в канцеляриях генералов, которые слишком много о себе мнят.
Я открыл папку. Внутри лежала аккуратная копия доклада, написанного убористым казённым почерком.
Чем дальше я читал, тем холоднее становилось у меня внутри. Строганов не скупился на чёрные краски.
«…барон Пестов К. П. систематически проявляет самоуправство и неподчинение прямым приказам старших по званию…»
«…злоупотребляет предоставленными ему силой и влиянием, сея смуту и недовольство среди офицерского состава…»
Интересно, какой силой?
Силой моего паровоза?
Или Моти, прыгнувшего ему на лысину?
Видимо, это и есть то самое «злоупотребление силой», оставившее глубокую психологическую травму.
«…его действия по „самостоятельной“ прокладке пути саботируют общую стратегию военного совета, ставят под удар успех всей операции на Балтийск…»
'…на основании вышеизложенного всепокорнейше прошу Ваше Императорское Величество:
1. Немедленно отстранить барона Пестова К. П. от руководства проектом железной дороги и бронепоездом «Стриж».
2. Наложить арест на всё его имущество и активы в империи как потенциально опасные для государства.
3. Предать барона Пестова К. П. военному суду по обвинению в саботаже, неподчинению и злоупотреблению доверием…'
Я дочитал до конца и откинулся на спинку стула.
Папка лежала передо мной как обвинительный акт.
Значит, всё-таки решил уничтожить меня.
Не просто вставить палки в колёса, а именно стереть с лица земли.
Отобрать всё.
Заточить или расстрелять.
И всё потому, что я посмел сказать «нет» его приказам на моём корабле?
Потому что не склонил голову перед его «величием»?
Или потому, что Белов и Долгорукий слушают меня, а не его?
Холодная ярость, острая и чистая, сменила первоначальное оцепенение.
Этот старый интриган перешёл черту.
Он теперь не просто враг — он стал смертельной угрозой. Угрозой не только мне, но и «Стрижу», и дороге, и всему, ради чего я трудился здесь.
Строганов был готов похоронить шансы империи вернуть Балтийск ради своей уязвлённой гордыни.
Романов наблюдал за мной, лицо друга было серьёзным.
— Отец ещё не читал. Люди Белова перехватили депешу в Чусовом на «большой земле». Но Строганов наверняка отправил копии своим сторонникам в столице. Шум поднимется. И скоро.
Я медленно закрыл папку. Звук кожаной обложки, щёлкнувшей по дереву стола, прозвучал неожиданно громко.
— Спасибо, Митя, что дал время, — я говорил тихо, но уверенно.
Встретился с Романовым взглядом. В моих глазах он прочёл то, что искал: не страх, не панику, а твёрдую решимость.
— Если Строганов решил начать войну… значит, я тоже буду действовать.
Уголок губ Мити дрогнул в подобии улыбки. Жёсткой и понимающей.
— Так и думал, что ты не будешь просто так сидеть. Дай знать, если понадобится неофициальная поддержка. Или лопата, чтобы закопать его поглубже.
Романов улыбнулся и встал, снова превращаясь в адъютанта Жданова.
— А теперь, барон Пестов, доложите формально о готовности к завтрашнему форсированию реки. Для отчёта.



Глава 11

К полудню, когда «Стриж» замер у самого начала каменного моста, ожидая рискованной переправы, к нему подкатила моторизированная платформа.
Этот самоходный гибрид вагона и локомотива, бронированный вагон на колёсах с пулемётной башенкой на крыше и щитами по бортам, был нитью, связывающей с тылом.
Трижды в день он совершал поездки от телепорта до текущей позиции «Стрижа», доставляя провизию, пресную воду, ящики с патронами и снарядами, почту и людей. К нему цепляли пару открытых платформ, доверху забитых рельсами, шпалами, крепежом или мешками с фуражом. Также на бронепоезде приезжали военные связные и генеральские адъютанты, предпочитавшие не идти пешком вдоль пути по отвесным скалам.
Сегодня помимо припасов приехал Виталий Кучумов. Мой вассал, маг огня второго уровня. Я вызвал его из «Яковлевки», где мужчина неистово помогал Николаю Бадаеву выжимать максимум из наших домен и печей.
Расчёт был прост: Виталий должен прибыть как раз к моменту, когда «Стриж» подберётся к Балтийску вплотную.
Но Кучумов, как всегда, превзошёл ожидания.
Исполнительность этого человека граничила с фанатизмом. Наверняка даже с семьёй толком не побыл. Я же в письме чётко дал понять: не раньше чем через три недели. Но нет, Виталий всегда рвался на работу, пытаясь обеспечить своим детям и красавице жене достойное будущее.
Ответственный до мозга костей. Ценный кадр, хоть и не всегда умеющий вовремя перевести дух.
— Кирилл Павлович! — мой вассал вытянулся словно солдат. — Виталий Кучумов прибыл по вашему приказу! Готов к работе!
— Виталий, — кивнул я, спускаясь по трапу ему навстречу. — Рад видеть. Но ты опередил график. Напоминал же, чтобы не торопился, отдохнул. Как дома? Наталья, дети?
Он махнул рукой, словно речь шла о чём-то несущественном:
— Спасибо, барон. Всё в порядке. Анюта буквы учит, сыновья в школе. Жена передаёт низкий поклон. Но долго сидеть без дела… не моё. Добирался сюда… — он осёкся, и по лицу пробежала тень досады. — Добирался, можно сказать, впервые по вашей железной дороге. От «Яковлевки» до «Новоархангельска».
— И как впечатления? — спросил я, ловя нотку раздражения в его тоне. — Быстрее, чем на телегах и грузовиках?
— Быстрее? Ещё как! — Виталий оживился. — От колонии до колонии теперь рукой подать! «Яковлевка»-«Екатеринино» — меньше дня! «Екатеринино»-«Точка» — и того быстрее! «Точка»-«Павловск» — полдня, не больше! Даже до «Ярцево» без особых задержек. Кабы не эти… — он снова поморщился, словно проглотил что-то кислое.
— Не эти что, Виталий? — подтолкнул я, уже догадываясь.
— Телепорты, барин! И таможни! — вырвалось у него. — Вот где вся скорость и теряется. Как подъезжаешь к порталу колонии — стоп! Очередь! Инспекторы, бумажки, досмотры… Каждый местный чинуша норовит свою пошлину содрать! За груз, за людей!
Он сжал кулаки:
— Половину, нет, две трети времени пути — стояние у этих проклятых порталов! Пока бумажки проверят, пока сборы посчитают, пока начальника разбудят для печати… Тьфу!
— Так ты что, не на самоходке ехал, которая рельсы нам привозит из «Яковлевки»?
— Нет, на пассажирском поезде, с самоходками таких проблем нет. Они носятся, словно пуля! Их не останавливают. А вот простые поезда, — вассал вздохнул, — останавливают на каждой границе! Как будто не одна империя!
Его честные слова ударили по наболевшему.
Вот оно как.
В принципе, ничего удивительного. Если для моих людей и грузов пошлин нигде не было, то остальных пассажиров и коммерсантов обдирали как липку.
Бюрократическая чума.
Рак, пожирающий преимущества дороги.
— Понял, Виталий, — сказал я, сдерживая внутреннее раздражение. — Спасибо за ответ. Ценный. Как раз кстати.
Сейчас по моей железнодорожной сети ходило уже четыре пассажирских состава, курсирующих между колониями, к которым цепляли грузовые вагоны. А ещё с десяток самоходных вагонов между ближайшими городами. Все они задыхались в этой паутине пошлин.
Займусь вопросом, как только разберусь с делами в «Новоархангельске».
Но мысленно я уже сформулировал задачу для Осипа Гурьева, моего главного управляющего: начать подготовку к переговорам с губернаторами на тему единых пошлин, входящих в стоимость билета.
Но это всё позже. Сейчас главное мост.
Виталий едва сдерживался, его взгляд жадно скользнул по стальным бортам «Стрижа», по каменному исполину моста. Он явно горел желанием немедленно применить свои силы, вникнуть в работу двигателя, помочь с переправой.
— Барин, может, я уже сейчас… — мужчина сделал шаг вперёд, готовый ринуться к опорам или в машинное отделение.
— Виталий, — мягко остановил я. — Ты только с дороги. Отдохни пару часов, осмотрись. Ближе к вечеру обсудим твои задачи здесь и у Балтийска, поверь, их будет немало.
— Да я не устал, барон! — запротестовал Кучумов.
— Приказ, — сказал я чуть жёстче, но с теплотой. — Отдохни. Потом включишься в работу. А сейчас — жди меня в рубке. Как только перейдём мост, поговорим.
Я кивнул в сторону гигантского каменного сооружения, перекинутого через бурлящую бездну. Две массивные опоры, вросшие в скалы берегов, держали каменную арку длиной в сто пятьдесят метров. Высота над рёвом воды все пятьдесят.
Последние рельсы только что легли на настил, перебросив стальную нить пути на выровненный кряж противоположного берега.
Зрелище было грандиозным и тревожным одновременно.
— Так точно! Жду в рубке, — громко, но явно разочарованно отчеканил Кучумов, прежде чем направился на борт.
Я ещё раз взглянул на монументальное строение моста, оценивая готовность к переправе.
Пора начинать. Но доверять только виду, когда под тобой триста тонн стали и сотни жизней, было глупостью, граничащей с самоубийством.
Надо было ещё раз проверить каждую пядь этого каменного пути.
Я повернулся к инженеру Бадаеву, магам-дорожникам Луневу и Марсову, стоявшим наготове:
— Господа, контрольная проверка и переходим.
— Ваша светлость, всё в порядке, я только недавно всё перепроверил, — Бадаев мотнул головой в сторону теодолита, нацеленного на проём моста.
— Это отлично, и я вам как-никак доверяю, Сергей Петрович, но… — развёл руками, — иногда надо доверять своей чуйке, а она подсказывает быть осторожнее.
Бадаев понимающе кивнул.
— Итак, господа, Лунев — левая береговая опора моста. Марсов — правая. Всё проверить и доложить. Доклады семафором. Капитан Рыбаков, выделите двух надёжных матросов с флагами в помощь. И прикажите всем магам земли из резерва быть наготове у трапа.
— Есть! — отчеканил Рыбаков, тут же отдав распоряжение.
Два матроса схватили яркие сигнальные флаги и спрыгнули на настил, последовав за инженерами к подножиям исполинских каменных пилонов.
На борту поезда третий матрос-сигнальщик занял такую позицию, чтобы его флаги были хорошо видны и Луневу, и Марсову.
Прошло несколько томительных минут, прежде чем флаги сигнальщиков передали, что всё хорошо.
— Капитан Рыбаков, самый малый вперёд!
Бронепоезд плавно двинулся, постепенно заезжая на мост.
В этот момент даже гул горной реки, казавшийся оглушительным ещё минуту назад, стал приглушенным этим ожиданием.
— Опасность! — закричал сигнальщик на борту «Стрижа». — Тревога! В основании опоры глубокие трещины! Грунт плывёт!
— Стоп все работы! — мой приказ прозвучал громче рёва воды.
Рыбаков тут же передал его в машинное отделение. Гул двигателя стих, оставив лишь шелест ветра и яростный плеск реки внизу.
— Кто это передал⁈ — тут же спросил я.
— Левая опора, Лунев, — выпалил сигнальщик.
— Бадаев! Контроль за фермами настила немедленно! Маги земли — все к Луневу! Срочно!
Я уже бежал вниз по трапу, не оглядываясь.
Бадаев бросился к своему теодолиту, нацеленному на пролёт моста. Группа магов земли ринулась следом за мной к левой опоре.
Мы кинулись напрямик, прямо по отвесному склону, используя для спуска базовые умения магии земли.
Лунев был бледен, он удивлённо тыкал пальцем в основание каменного колосса, где извивались тёмные щели.
— Смотрите, барон! Трещины, и они не поверхностные! Глубокие, как ножевые! И земля… — он ткнул ногой в грунт у основания, — под ногами ходуном ходит! Как будто кто-то специально песок подмыл или артефакт сырости заложил!
Маги земли опёрлись руками о холодный камень, бормоча заклинания уплотнения и связи. Трещины лишь слегка сжимались, не желая затягиваться, камень стонал под магическим напором, но не поддавался полностью.
Сигнальщик рядом с нами передал послание от инженера Бадаева:
— Прогиб в ферме моста над левой опорой! Начальный, но есть! Миллиметры!
Нужно принимать решение.
Сейчас.
Отступать?
Откатить трехсоттонную махину назад по покатому спуску серпантина?
Оставаться?
Опора могла рухнуть в любой момент под весом «Стрижа».
Ждать?
Проблема сама не рассосётся, её нужно решать.
— Передай на борт, что мне нужны огневики. Маги земли — все силы на внутреннее уплотнение каменной кладки! Не дать трещинам расходиться! Свяжите этот камень как стальную броню!
Я несколько раз обошёл опору, было впечатление, что сюда и правда кто-то вмонтировал артефакт сырости, от этого и размывало грунт под нами, но ничего, запас энергии у него не вечен.
Сломаем.
Трое магов огня, вызванные сигналом, уже подбегали.
— Ваша задача, — я указал им на насыщенный водой грунт вокруг опоры. — Точечно! Прожгите круг радиусом три метра. На метр вглубь. Выпарьте влагу, сплавьте песок и глину в стекловидную корку! Создайте твёрдую непроницаемую подушку!
Маги, не задавая вопросов, кинулись выполнять. Их руки вспыхнули алым и оранжевым, тонкие сконцентрированные снопы пламени ударили в землю у самого основания опоры.
Камень зашипел, грунт вздыбился клубами пара.
Маги земли, почувствовав уменьшение влаги и начало спекания грунта, удвоили давление на опору. Их заклинания слились в низкий мощный гул.
Трещины в камне перестали расширяться. Под руками Лунева и его людей камень как будто застонал громче, но наконец сжался, стал выглядеть монолитнее, прочнее.
— Держит! — выдохнул Лунев, вытирая пот со лба чёрной от грязи рукой. — Держит, барон!
— Не расслабляться! — я окинул взглядом место работ. — Лунев, ты остаёшься здесь с двумя магами земли и огня. Контролируй состояние. При малейшем сдвиге немедленно подашь сигнал! Остальные на борт!
Поднявшись наверх к началу моста, я подошёл к инженеру.
— Ну, как у нас дела?
— Прогиб стабилизировался! В пределах допустимого!
— «Стриж»! — я повернулся к рубке, где маячила фигура Рыбакова. — Малый ход! Очень плавно! Бадаев, непрерывный контроль за прогибом!
Стальной исполин дрогнул и медленно, с протяжным скрежетом колёс по рельсам, пополз на мост.
Каждый метр давался с невероятным напряжением.
Мост кряхтел, опора, сжатая магией, стонала, но держалась. Я замер на борту бронепоезда, следя, как гигантская масса ползёт по каменной арке, отбрасывая длинную тень в пропасть.
Бадаев докладывал через сигнальщика:
— Прогиб стабилен, чуть увеличился на середине пролёта, держится в пределах расчётного запаса прочности.
Прошли четверть…
Половина…
Три четверти…
Казалось, самое страшное позади. Первые колеса «Стрижа» уже упирались в твёрдый грунт противоположного берега.
Ещё несколько минут, и вся трёхсоттонная махина с двадцатью тяжело гружёнными платформами благополучно завершит переправу. Воздух на мостике начал разряжаться от напряжения.
БА-БАХ!
Взрыв разорвал относительную тишину не со стороны левой опоры, которую мы еле спасли, а с правой — той, которую Марсов проверял и дал добро!
Правая береговая опора исчезла в чудовищном клубке пыли, дыма и камней, летящих как картечь.
Мост содрогнулся всем телом, словно раненый гигант.
«Стриж» вздрогнул и будто застыл на мгновение. Страшная пауза перед возможным обрушением.
Снизу, из клубов дыма у правой опоры, взметнулись в панике сигнальные флаги Марсова: «Взрыв! Опора повреждена! Опасность!»
Адреналин ударил в кровь. Инстинкт кричал: «Стоп!» Но разум знал, что остановка сейчас — верная смерть.
— Продолжаем движение! — громко и уверенно сказал я, высовываясь за борт и пытаясь разглядеть масштаб разрушений сквозь пыль. — Прибавить ход! Вытягивай хвост!
— Мать их… — прошипел рядом сигнальщик, бледный как полотно.
— Машинное отделение! — рявкнул капитан Рыбаков в переговорную трубу, его командирский бас перекрыл всё. — Полный вперед! Не останавливать! Тяните! Тяните, черти!
— Маги земли, все на правую опору! — добавил я. — Укрепить!
«Стриж» тем временем уже полностью заехал на противоположный берег и медленно затягивал вагоны с рельсами.
Когда основное облако пыли немного рассеялось, стало видно: опора устояла. Чудовищный запас прочности, заложенный Бадаевым, выдержал.
Но взрыв всё равно натворил дел: он вырвал здоровый кусок кладки у самого основания, обнажив переплетение стальной арматуры.
Каменная громада теперь стояла как подрубленное дерево, держась на честном слове, арматуре и остатках камня.
Когда задний буфер последней платформы наконец пересёк условную черту безопасного берега, по всему «Стрижу» прокатился мощный вздох облегчения.
На мостике царило напряжённое молчание. Вот, наконец, ко мне посыпались доклады.
От Бадаева, по-прежнему не отводившего взгляд от своего измерительного прибора:
— Прогиб после взрыва увеличился, но не критично. Целостность основного пролёта… сохранена. Пока.
От Марсова:
— Опора цела, но нужен капитальный ремонт с полной разгрузкой. А пока — ограничение веса и скорости для всех последующих составов. И постоянный мониторинг.
— Кирилл Павлович… Что там было? Фугас? Артефакт? — спросил Рыбаков, обернувшись.
А тем временем матрос продолжал переводить послание:
— Заряд был заложен в полости, специально выдолбленные в скальном основании до завершения кладки. Замаскирован мастерски.
Кто бы его ни ставил, он явно не рассчитывал на такой запас прочности как у нас.
— У вас, Кирилл Павлович, такое мощное детище, — сказал капитан, — а заряд будто на сарайчик рассчитан! Несерьёзно! Видимо, враги думали, что мы рухнем при первом же намёке на проблему.
«Сарайчик» — слово было точное и горькое. Кто-то действительно не оценил масштаба «Стрижа» и прочности его пути.
Или просто поторопился.
Диверсия была налицо.
Мысли тут же метнулись к Строганову и его жалобе Императору.
Пока я думал и осматривал с борта мост, почувствовал тяжесть на правом плече. Мотя материализовался, его серебристая шкурка была в пыли, а в крошечных лапках он сжимал… обрывок грубой темной ткани с прилипшим комком глины.
Он тыкался холодным носиком мне в щёку, настойчиво урча.
— Что это у тебя, малой? — я осторожно взял обрывок.
Ткань была плотной, как мешковина, но явно частью униформы или робы. На одном краю виднелся обрывок кожаного канта и… часть оттиска печати?
Смутно угадывалась верхняя треть какого-то герба, возможно, орёл или другая хищная птица?
Мотя ткнул мордочкой в ткань, потом в сторону места взрыва и снова в меня, издавая тревожный стрёкот.
Он явно нашёл это там, у правой опоры, после взрыва. Улика.
Холодная волна ярости накатила с новой силой.
Это была не просто диверсия.
Это был целенаправленный теракт.
Расчёт на гибель сотен людей, уничтожение «Стрижа» и крах всей операции на Балтийск. И пока Строганов строчил доносы, возможно, его приспешники ставили бомбы. Война.
Он начал войну.
В дверях рубки появилась Софья Потоцкая. Ни тени обычной игривости или кокетства. Её лицо было бледным, глаза — широко раскрытыми, но не от страха, а от… напряжённого внимания?
Она мгновенно оценила обрывок в моей руке, затем моё лицо, и в проницательных серо-голубых глазах мелькнуло что-то нечитаемое… Испуг? Предвосхищение? Она резко шагнула к правому борту, выглядывая вниз.
И в этот момент Мотя на моём плече взорвался!
Не просто стрёкот — это был пронзительный истеричный визг, словно его резали! Тельце зверька вытянулось в струну, огромные уши встали торчком, а взгляд был прикован не к опоре, а вниз, к самому берегу реки, к гуще кустов у подножия скалы!
Он прыгал на месте, яростно царапая коготками мой сюртук и тыча мордочкой в сторону реки, а потом на графиню, стрёкот превратился в сплошную тревожную трель: Там! Там враг! Сейчас уйдёт!
Я рванул к борту.
— Где⁈ Покажи!
Но разглядеть что-то в кустах с высоты мостика было невозможно.
И тут Софья сорвалась с места.
Руки её уже взметнулись вверх, пальцы сложились в стремительный сложный жест. Воздух вокруг графини завихрился.
Она шагнула в пустоту за борт рубки!
Я даже не успел ахнуть, инстинктивно бросившись вперёд. Фигура девушки не рухнула вниз, а быстро заскользила по воздуху, словно по невидимой наклонной плоскости, но НЕ ТУДА, куда указывал Мотя, а в другом направлении, противоположном месту взрыва! Её плащ развевался как крыло.
Виталий Кучумов, до этого молча стоявший в углу рубки и наблюдавший за переправой, взрывом и внезапным прыжком графини, среагировал как пружина.
— Стой! — рявкнул он, но Софья была уже далеко. — Барон! Она…!
Виталий не договорил, но его взгляд, брошенный на меня, был красноречивее слов.
— Не уйдешь! — выкрикнул Виталий, уже мчась к борту. — Держи её!
И прежде чем кто-либо успел что-то сказать или осознать его слова, он перемахнул через ограждение мостика и бросился в пропасть!



Глава 12

Интерлюдия
Этот же день, утро.
Виталий Кучумов стоял у борта моторизированной платформы, ощущая вибрацию стального пола под сапогами. Ветер свистел в ушах, трепал его короткие волосы, но не мог сдуть тепла, оставшегося в душе от трёх дней дома.
Трёх дней, которые пролетели как один миг. Наталья, её улыбка и запах свежеиспечённого хлеба. Анютка с бесконечными вопросами, от которых кружилась голова. И двое сыновей, упрямых и сильных, как он в детстве.
Новый дом в посёлке Пестовых не дворец, но крепкий, светлый, свой. Школа для мальчишек… Будущее.
«Три недели», — мысленно корил Виталий себя.
Барон ясно написал: «Прибудете не ранее чем через три недели». Но Виталий не мог. Как сидеть дома, когда барон воюет где-то у Балтийска?
Когда знания по огню и печам могут быть нужны?
Нет. Долг звал громче, чем тихий уют семейного очага.
Барон Пестов вытащил его из грязи, подарил не просто работу, а статус, уважение, будущее детям. Вассал дома Пестовых! Это честь на всю жизнь. За это Кучумов был готов пахать круглыми сутками возле печей.
Попутчик, коренастый унтер-офицер с нашивкой артиллериста «Стрижа», вертевший в руках кисет, сплюнул за ограждение:
— На передовую?
Виталий пожал плечами:
— Если барон скажет, значит, на передовую.
Унтер оценивающе оглядел скромный, но крепкий дорожный костюм собеседника и сильные руки, явно не боявшиеся работы.
— Небось, по печам? Слышал, у барона там целые заводы коптят небо, — в голосе было снисходительное любопытство фронтовика к тыловику.
— По печам, — подтвердил Виталий, не смущаясь. — И по всему, что жаром дышит.
— Ну, Пестов… — унтер потянулся. — Мужик он редкостный. То ли безумец, то ли гений. Корабль на рельсы поставил! Слышал? «Стриж» бывший! Теперь эта махина по горам ползает как броненосный крот! Уму непостижимо!
Платформа выруливала из-за скального выступа. И Виталий замер.
На фоне серых скал и пропасти стояло… что-то невообразимое. Громада военного корабля. Носовая башня, рубка, кормовые надстройки, но вместо воды под килем были рельсы!
Чёрт возьми… Даже зная о проекте, видеть это воочию было шоком.
У трапа его встретил сам барон.
Собранный, подтянутый, без тени усталости, хотя Виталий знал, что Пестов не спал нормально неделями. Короткое приветствие, несколько вопросов и приказ:
— Жди в рубке. Поговорим, как только перейдём мост.
Никаких лишних слов. Никакой суеты. Чётко. Ясно. Виталий, подавив желание немедленно осмотреть чудо-машину, лишь резко кивнул: «Так точно!» и отправился наверх.
В рубке было прохладно и шумно от приборов. Капитан Рыбаков командовал довольно тихо, но так, что каждое слово резало воздух. Виталию указали на скамью у окна: «Ждите».
Он сел, чувствуя себя немного лишним, но жадно впитывая обстановку. Через окно мужчина наблюдал, как барон общался с Луневым, Марсовым и Бадаевым, а потом вместе с магами земли отправился к основанию моста.
Как барон мгновенно реагировал на сигналы семафоров, его жесты были резки, не допускали возражений. Ни тени сомнения. Виталий ловил каждое слово, долетавшее с палубы, каждую команду.
Когда прозвучал призыв к магам огня у левой опоры, Виталий вскочил как ошпаренный. Его стихия! Он мог помочь!
Тяжёлая рука легла на плечо, это был капитан Рыбаков:
— Сидеть, Кучумов. Барон сказал ждать. Значит, жди. Не мешай процессу. Свои маги есть, справятся.
Виталий замер, сжав кулаки. Он горел желанием ринуться вниз, но… приказ. Авторитет капитана был непререкаем. Мужчина опустился на скамью, чувствуя, как по жилам разливается бесполезная энергия.
Потом был взрыв правой опоры.
Рубку тряхнуло. Виталий вжался в спинку скамьи.
Хаос?
Но не на мостике. Пестов был на удивление спокоен и собран. Отдавал приказы, которые моментально исполнялись.
Маги земли ринулись к рушащейся опоре по команде, переданной через того же Рыбакова. Никто не оспаривал, не переспрашивал.
И тут этот зверёк, Мотя, взвизгнул так, что Виталий едва не подпрыгнул. Кучумов насторожился. Он слышал байки о странном тушканчике барона, его нюхе на опасность, но никогда не видел зверька.
Там что-то есть. Враги.
Софья Потоцкая стояла рядом. И Виталий, глядя на неё, почувствовал холодок недоверия.
Слишком уж красива.
Слишком уверена в себе.
И слишком… внимательно смотрела вниз, куда указывал Мотя. Но не с тревогой защитника, а с каким-то… напряжённым интересом? Как будто ждала чего-то.
Внезапно для Виталия и окружающих Софья начала действовать, вот только как-то странно. Девушка стремительно перемахнула за борт и помчалась прочь от бронепоезда, но смотрела она теперь не туда, куда показывал Мотя!
У него больше не было сомнений.
Это ложь, игра.
Отвлечение.
Графиня бежала.
К своим? С докладом?
Неважно. Она работала против барона. Она предательница!
— Стой! — заорал Виталий, вскакивая. Но Софья была уже далеко. Холодная ярость накрыла мужчину с головой.
Он не раздумывал. Прыгнул за графиней.
Его стихия огонь, а не полёты.
Неважно.
Долг звал громче страха. Виталий перемахнул через борт рубки, не глядя вниз.
И вот он бежит за девушкой, а впереди почти отвесный обрыв.
Софья словно беркут нырнула в пропасть.
Виталий за ней.
Ветер свистел в ушах.
Земля неслась навстречу.
«Тормозить!» — кричал инстинкт самосохранения.
Кучумов взмахнул руками. Из его ладоней рванули две сконцентрированные струи алого пламени, но не вперёд, а вниз и назад, в скалу под ногами. Грохот, шипение раскалённого камня, облако пара и гари!
Огненный толчок!
Виталий почувствовал жгучую боль в ладонях, кожа треснула, но падение замедлилось. Он успел зацепиться сапогом за выступ и схватиться рукой за корень, торчащий из трещины.
Камень обжёг ладонь.
Мужчина сорвался, кувыркнулся, ударился плечом о камень, но огненными шквалами снова погасил скорость.
Это было грубо, больно, опасно, но он не летел камнем.
Кучумов сползал, обжигаясь и сдирая кожу на руках и ногах, но был живой.
Вот она!
Впереди!
Не уйдёшь!
Скользила над землёй, как призрак, а плащ развевался. Графиня была быстрее. Воздух помогал ей, подталкивал.
Виталий, приземлившись на ноги с глухим стоном, ринулся за ней вдоль берега реки. Камни, кусты — вассал ломился сквозь них, не чувствуя царапин.
Его стихия бушевала внутри, требуя выхода.
Догнать! Остановить!
— Потоцкая! Стой! — ревел мужчина, но ветер уносил слова.
Она оглянулась, глаза огромные, испуганные? Или всё же нет.
Девушка ускорилась, но вдруг словно отпрыгнула от валуна, преграждавшего путь.
Из-за камня метнулась фигура в тёмном.
Лицо перекошено злобой.
Соперник взмахнул руками.
Земля перед Софьей вздыбилась, превратившись в зыбучий кипящий ил, это была ловушка!
Графиня, не снижая скорости, взмахнула руками.
Воздух под её ногами сгустился. Она не провалилась, а скользнула по поверхности трясины, как конькобежец по льду, сохраняя инерцию.
Маг земли взревел от ярости, выхватывая из-за пояса саблю. Он прыгнул наперерез девушке, занося оружие для удара по спине! Софья, увлечённая движением и ловушкой, не заметила саблю!
А Виталий всё увидел.
Ярость сменилась ледяным расчётом.
Нужна была точность!
Он швырнул сгусток огня не в мага, а в клинок, занесённый над головой девушки! Маленький, с кулак, но невероятно горячий фаербол!
ДЗЫНЬ!
Клинок, раскалившись докрасна за миг, сломался пополам с резким звоном! Маг вскрикнул, отшвыривая горячую рукоять.
Софья резко обернулась: взгляд был полон ужаса и одновременно понимания, что её только что спасли.
Но Виталий, бросив фаербол, не рассчитал шаг.
Его нога ступила на край ещё не осевшей, подтаявшей от его же жара земли у трясины. Грунт провалился с хлюпающим звуком.
Мужчина по пояс погрузился в липкий засасывающий ил ловушки мага земли!
Попытка вырваться только утянула глубже. Огонь шипел и гас, встречаясь с холодной грязью.
Софья замерла, глядя на него расширившимися глазами.
Маг земли, ошеломлённый и безоружный, попятился. Но было поздно. Сверху, с обрыва, уже спускались солдаты со «Стрижа», ведомые капитаном Рыбаковым. Их крики и приказы заглушили рёв реки.
Диверсанта окружили за секунды, заставив сдаться.
Виталий, задыхаясь, по грудь в трясине, не сводил глаз с Софьи Потоцкой.
В его взгляде не было страха за себя.
Там горели подозрение, ярость и вопросы:
Почему ты побежала СЮДА?
Почему не туда, куда указывал зверёк?
Кому ты служишь, графиня?
Софья, бледная, смотрела то на захваченного мага, то на Виталия в трясине, то на подбегающих солдат. В её глазах читался шок, растерянность и… глубокая неловкая благодарность, а также то, что Виталий счёл за вину.
Она открыла рот, чтобы что-то сказать вассалу, но тут на берегу появился барон.
Кирилл Павлович Пестов спустился по склону без спешки, но его лицо было холодной маской гнева.
Взгляд скользнул по захваченному диверсанту, по Софье, замершей рядом с трясиной, и, наконец, остановился на Виталии, находящемся по грудь в грязи, но сжимающем кулаки и пылающем ненавистью не к врагу, а к графине.
* * *
Я подошёл к месту молниеносной схватки на берегу реки: Виталий по грудь в жиже, Софья бледная как мел, солдаты с прижатым к земле незнакомцем в армейской форме.
Мой взгляд скользнул по всем, пытаясь собрать пазл произошедшего.
Что, чёрт возьми, тут случилось?
Как Софья заметила диверсанта, и от чего был так взбешён Мотя?
И зачем Кучумов рванул за ней, орал «стой»?
В голове сплошные вопросительные знаки и подозрительная тишина после грохота взрыва.
— Ну что, Виталий, не думал, что ты маг воздуха. Всё время казалось, маг земли. Ой, прости, — фальшиво удивился я, — маг огня же. Запутался. Хорошо прыгаешь для огневика.
Протянул ему руку, одновременно лёгким движением воли сдвинув землю.
Грунт послушно размягчился, обтекая его тело, и буквально вытолкнул моего вассала на поверхность, как пробку из бутылки. Грязь осыпалась, оставив одежду лишь слегка запачканной.
Виталий откашлялся, его взгляд был прикован не ко мне, а к Софье, и в нём горело немое обвинение.
— Барон, она… — начал мужчина хрипло.
— Подозрительная женщина. Знаю, Виталий. Знаю, — отрезал я.
Мой взгляд скользнул к Софье. Девушка стояла, пряча дрожь в руках, её обычно безупречный вид был немного испорчен, но из-за этого графиня не перестала быть соблазнительной, напротив, растрёпанные волосы и прилипшая к груди сорочка под мундиром смотрелись очень привлекательно.
— С этой мадам, — кивнул я в её сторону с ледяной вежливостью, — поговорю отдельно. Позже. Капитан, заприте её в каюте и не выпускайте ни под каким предлогом.
— Будет сделано, — Рыбаков поднял от удивления бровь.
Не давая никому опомниться, я шагнул к пленному. Солдаты грубо держали его. Плащ был содран в драке, открыв мундир имперской армии.
И это был не рядовой. На погонах капитанские знаки, а на груди шеврон. Шеврон дивизии охотников. Тех, что курировал Захар Григорьевич Строганов.
Лихо.
Он поднял лицо, полное ненависти и обречённой злобы. Ни страха, ни тени раскаяния. Только вызов.
— Кто? — спросил я. Одно слово. Ледяное, словно клинок.
Пленник лишь плюнул к моим ногам.
— Значит, Строганов, — констатировал я, внимательно осматривая пленника.
Тот не проронил ни слова. Но мундир кричал громче любого признания.
И шеврон… На нём рядом с эмблемой охотников был ещё один знак отличия — скрещенные кирка и лом на фоне бастиона. Специализация архитектор фортификации.
Вот оно.
Этот офицер не просто мог, он профессионально знал, как строить укрепления. И, следовательно, как их незаметно разрушать.
Вот только со «Стрижом» и нашим мостом явно не рассчитал масштабов. Мало взял динамита? Или просто недооценил прочность, заложенную Бадаевым?
Неважно.
Факт был налицо.
— Связать. Конвоировать, — приказал я солдатам. — В штаб. Лично к светлейшему.
Потом обернулся к Рыбакову, который стоял и как-то неловко держал графиню Потоцкую за плечо.
— Сергей Иванович, работы на сегодня хватит. Располагайтесь на ночлег на этом берегу. А я… — глянул в сторону, где уже виднелся дымок подъезжающей моторизированной платформы, — я сейчас поеду в штаб. Разбираться. Надо же доложить генералам, как их охотники мосты минируют.
Дождавшись платформу, я указал конвоирам на пленника:
— Трое магов охраны едут со мной, глаз с него не спускать.
Вскоре я уже сидел на жёсткой лавке у борта. Платформа дёрнулась и потащила нас по рельсам в сторону главного лагеря у телепорта.
В щели амбразуры проплывали сумеречные горы.
В голове словно стучало: «Строганов. Донос Императору. А теперь — диверсия руками его же капитана-фортификатора».
Уж теперь-то старый интриган не отвертится. Но всё же странно так подставляться, хотя «чужая душа — потёмки». Приеду в штаб — разберусь.
Платформа, скрежеща колёсами на поворотах и при перестроении на другую колею, привезла нас в центр лагеря.
В груди клокотал холодный ком ярости, а на плече вновь появился Мотя, уже где-то раздобывший печенье. Он тревожно урчал, чуя моё состояние.
Пленника — капитана с шевроном охотников — конвоиры буквально волокли между рядами удивлённых солдат. Его мундир, порванный в драке, был красноречивее любых слов.
В толпе слышались недовольные шепотки, особенно со стороны охотников.
Мы шли напрямик к огромному командному шатру Белова.
Бойцы охраны у входа вытянулись, увидев меня, и сразу пропустили, что было, мягко сказать, удивительно. Думал, придётся долго объяснять, для чего иду туда, а они словно ждали меня.
Внутри густой запах дорогого табака, воска и пергамента. Огромный стол, покрытый магической картой, где равнина, к югу от лагеря, светилась тревожным жёлтым светом.
Вокруг стояли генералы, они не заметили моего появления, а я не спешил себя выдавать.
Генералов много, гораздо больше, чем в прошлый раз. Их было человек тридцать, и большая часть уже в почтенном возрасте с большими пузами. А вот Мити я не увидел. Впрочем, неудивительно, возможно, он с инспекцией на передовой.
Общение тут явно шло не один час, военные разгорячены. В центре недовольных, багровея от гнева, стоял Захар Григорьевич Строганов. Его голос, хриплый от крика, заполнял шатёр:
— … и это позор! Двадцать километров! Всего двадцать километров за трое суток!
Он стукнул кулаком по столу, заставив подпрыгнуть миниатюрные фигурки кавалерии на карте.
— Впереди, господа, равнина! Идеальная для кавалерийского прорыва, для марша пехоты! А мы что? Топчемся здесь, как бабы на базаре, пока эти твари наращивают силы вокруг Балтийска! Каждый час промедления — это кровь наших солдат потом!
Его поддерживал коренастый генерал с магическим шрамом через щёку, Померанцев:
— Светлейший князь! Захар Григорьевич прав! Армия рвётся в бой! Солдаты закисают в этом лагере! Моральный дух падает! Мы должны наступать! Сейчас! Пока у нас есть численное преимущество и инициатива! Что мешает? Страх перед тварями? — он язвительно посмотрел на Долгорукого, который стоял чуть поодаль, скрестив руки.
Третий, молодой генерал, маг воздуха Волынский, нервно поправляя явно свежую повязку на левом глазу, добавил:
— Равнина — это не только скорость, господа! Это открытое пространство! Твари могут собрать летучие орды и направить их с флангов! Без должной поддержки с воздуха, без подготовленных позиций… это будет бойня! Нам нужно закрепиться, подтянуть резервы артиллерии, обеспечить…
— Обеспечить⁈ — взревел Строганов, перебивая его. — Обеспечим тварям вечный покой, если не задерживаться. У нас уже есть преимущество! Армия выжгла предгорья, расчистила путь! Почему мы не идём вперёд⁈
Его взгляд, полный ненависти, скользнул по Белову, сидевшему во главе стола с непроницаемым лицом:
— Возможно, кто-то предпочитает отсиживаться в тылу, играя в железнодорожника? — это был явный укол в мою сторону.
Я замер у входа, пропуская вперёд конвоиров с пленником. Меня заметил только Долгорукий. Его холодный взгляд встретился с моим.
Почти незаметный кивок.
Предупреждение? Или сигнал?
Он чуть склонился к Белову, что-то шепнул.
Светлейший князь медленно повернул голову. Его взгляд скользнул по мне и связанному капитану, и Белов так же медленно, едва заметно, кивнул.
Ни тени удивления. Как будто только меня и ждал.
Большинство генералов, человек восемь из двенадцати, кивали в такт Строганову. Их лица выражали нетерпение, раздражение, поддержку.
Авторитет Белова и Долгорукого явно дал трещину. Опасную трещину.
Строганов, видя поддержку, набрал обороты:
— Мы теряем время! Каждый день промедления — это увеличение численности врага, это всё новые и новые монстры, появляющиеся из прорывов. Балтийск — ключ! Кто владеет портом — владеет колонией! Мы не можем закрывать новые прорывы, сидя здесь.
Послышался одобрительный рокот, а старый генерал словно только этого и ждал.
— Если командование неспособно принять решение, то мне, как представителю древнейшего рода, кровно связанного с корнями империи, придётся взять ответственность на себя!
Захар Григорьевич выпрямился, его голос приобрёл металлический, угрожающий оттенок:
— Род Строгановых служил Росскому государству ещё до Романовых! Мы правили Уралом, когда предки некоторых здесь присутствующих, — он презрительно окинул взглядом молодых генералов, — в грязи копошились! Право крови и долг перед Императором дают мне МОРАЛЬНОЕ ПРАВО возглавить наступление! И я сделаю это! Завтра же! Со всеми, кто готов следовать за настоящим лидером!
В шатре повисла тишина. Даже сторонники слегка отшатнулись от такой откровенной угрозы мятежа.
Воздух наэлектризовался.
Строганов перешёл черту. Он бросал вызов не просто Белову, а самому принципу единоначалия. На его лице застыла гримаса фанатичной уверенности, подпитанной поддержкой большей части собравшихся генералов.
Большинство здесь составляли мужчины в почтенном возрасте, с седыми баками, с орденами, с туго обтянутыми мундирами солидными животами, и с взглядами, полными привычного скепсиса ко всему новому.
Именно в этот момент я шагнул вперёд.
— Решительные меры, князь Строганов? Вроде минирования мостов собственной армии? Или подкопа опор?
Головы генералов повернулись ко мне.
А Строганов остолбенел, его багровое лицо начало белеть как мел.
Я указал на связанного капитана, которого грубо вытолкнули вперёд солдаты. Тот пошатнулся, но устоял, высоко подняв подбородок и избегая взгляда своего патрона.
— Вот ваш «решительный человек», господа! Капитан имперской армии. Специалист по фортификации. Из дивизии охотников.
Я вбивал слова, как гвозди, в гроб репутации Строганова, окидывая взглядом ряды пузатых мундиров:
— «Стриж» сегодня дважды хотели похоронить, а вместе с ним были бы погребены и надежды на освобождение Балтийска! Сначала был подкоп и артефакт сырости под левой опорой моста. Мы чудом успели укрепить и спасти колонну. А потом взрывчатка в основании правой опоры, когда поезд уже шёл по мосту! Мастерски. Профессионально. Ведь это работа специалиста из вашего подразделения.
Выдержал паузу, глядя прямо в побелевшие глаза Строганова. Мотя на плече издал низкое угрожающее урчание.
— Он хотел, чтобы пронепоезд, на котором сейчас строится основной план штурма, исчез. Чтобы армия осталась без главной ударной силы и бронированного щита. Чтобы операция захлебнулась в крови. Чьи это были указания, капитан?
Я резко повернулся к пленнику. Тот сглотнул, но молчал, уставившись в пол.
— Ложь! Гнусная провокация! — Строганов метнулся с места, его голос срывался на визг. Трясущиеся бакенбарды контрастировали с напускной яростью. — Это… обман! Фабрикант панику сеет! Он боится моих решительных действий! Боится, что я возьму Балтийск без его жестяной игрушки!
Старый генерал тыкал дрожащим пальцем в мою сторону, обращаясь к рядам своих коллег:
— Вы же видите, господа! Выскочка! Человек с сомнительным прошлым! Он подослал этого несчастного, оговорил его, чтобы сорвать наше правое дело!
Гул в шатре опять стал нарастать, превращаясь в ропот недоверия.
Большинство пузатых генералов кивало в такт словам Строганова. Их лица, ещё секунду назад выражавшие решимость, исказились презрением и раздражением.
Молодой выскочка осмелился обвинять столп имперского генералитета? Нонсенс!
— Полно вам, барон! — рявкнул генерал Померанцев, его шрам на щеке багровел под давлением туго затянутого мундира. — Два заговора за день? Слишком много! Капитан ваш либо подставной, либо с перепугу бредит! Князь Строганов это честь империи! Его род служил престолу веками! А вы кто? Фабрикант паровозов!
— Верно! — подхватил седой генерал с орденом Святого Георгия на груди. — Какие улики? Показания какого-то перепуганного капитана, которого вы, небось, уже обработали своими зельями? Это смешно, барон! Смешно и омерзительно! Князь Захар Григорьевич пятьдесят лет верой служит! А этот… — он презрительно махнул рукой в мою сторону, — паровозы строит. Да ещё и обвиняет!
Напряжение достигло точки кипения.
Генералы, за исключением ледяного Долгорукого и пары осторожных молчунов, явно были на стороне Строганова. Их круговая порука и презрение к «выскочке-фабриканту» оказались сильнее доводов.
Строганов, видя волну поддержки, собрался с духом, выпятил грудь, но в глазах я прекрасно видел панику.
Именно тогда вперёд шагнул генерал Волынский, который ранее осторожно высказывался против стремительного наступления. Но сейчас его лицо было сурово, а взгляд устремлён не на меня, а на Белова.
— Ваша Светлость! — голос, усиленный магией, перекрыл гул. — Ситуация предельно ясна. Нам предоставлен выбор. Выбор между честью и словом князя, чей род служит России со времён Алексея Михайловича, чьи предки кровью скрепляли границы империи!
Он почтительно склонил голову в сторону Строганова:
— И… обвинениями барона Пестова. Человека, безусловно, полезного в хозяйстве, но чьи мотивы и связи, увы, покрыты мраком. Кому он служит на самом деле? Обвинение в государственной измене, выдвинутое им против князя Строганова, — это не просто клевета. Это удар в спину армии! Удар по доверию! Я требую… нет, умоляю Вашу Светлость положить конец сему беззаконию!
Волынский обвёл взглядом притихший зал:
— Андрей Николаевич, вам нужно сделать выбор. Здесь и сейчас. Кому верим мы? Кому верите вы? Князю крови, чести и славы? Или фабриканту, чьи действия сеют лишь смуту и раздор?
Все взгляды приковались к Белову.
Светлейший князь сидел неподвижно, его пальцы медленно барабанили по ручкам кресла.
Лицо — маска. Но в глазах, холодных и пронзительных, мелькнуло что-то. Усталость? Гнев? Тонкий расчёт?
Он посмотрел на Строганова, чьё лицо теперь выражало надежду. Потом на Долгорукого, тот стоял как изваяние, лишь едва заметно пожал плечами. И наконец на меня. В этом взгляде не было ни поддержки, ни осуждения. Только холодный расчёт главнокомандующего.
Тишина.
Даже дыхание генералов казалось громким.
Строганов уже начал складывать губы в победную ухмылку.
И тогда Белов негромко, но в этой тишине решение прозвучало как приговор, произнёс:
— Барон Пестов…
Я выпрямился. Мотя впился коготками в плечо.
— Ваше обвинение… сколь серьёзно, столь и не подкреплено перед лицом такого почтенного собрания доказательствами, не вызывающими сомнений, — ровным голосом сказал он. — Ваше появление с пленником… внесло раскол в критический час. Обвинение князя Строганова в саботаже и государственной измене на основании… представленных улик… является безрассудным и разрушительным для единства армии.
Строганов громко выдохнул.
Ропот одобрения прокатился по рядам генералов.
А по моей спине пробежала ледяная волна.
— В свете вышесказанного, — продолжил Белов, его взгляд пригвоздил меня, — и дабы не допустить дальнейшего хаоса и разобщённости в войсках накануне решающей операции… Приказываю арестовать барона Кирилла Павловича Пестова за распространение заведомо ложных, порочащих честь и достоинство высшего офицера императорской армии сведений, способных нанести ущерб боеготовности и подорвать доверие в командовании. Заключить в карцер.
Он сделал небольшую паузу, взгляд стал ещё холоднее:
— Конвоиры, исполняйте!
Двое часовых неуверенно шагнули ко мне.
Строганов смотрел на меня с плохо скрываемым торжеством и злобой.
Генералы перешёптывались удовлетворённые. Лишь Долгорукий слегка прищурился, и еле заметно кивнул, словно говорил мне: «Держись».
Мотя зашипел.
— Усмири свою игрушку, Пестов, — злобно прошептал Строганов, когда конвоиры взяли меня под руки. — Карцер это только начало. Я добьюсь, чтобы тебя судили как изменника. А твоя жестяная банка сгниёт на рельсах, которые ты так любишь.
Я ничего не ответил. Просто посмотрел ему прямо в глаза, полные злорадства.
Бороться сейчас значило подписать смертный приговор себе и всем, кто зависел от меня.
Так что ничего, я подожду, а завтра посмотрим.
Один из конвоиров потянулся к Моте, чтобы схватить его, но тот сразу исчез, растворившись в воздухе.



Глава 13

Конвоиры, двое угрюмых бородачей, вели меня молча.
Минуя ряды походных кухонь, от которых пахло кашей и хлебом, мы углубились в тыл лагеря, к старым казармам, стоящим здесь ещё со времён первой колонизации.
За ними, в тени огромного полуразрушенного склада, виднелся небольшой забор с двумя часовыми башенками по краям. Вошли через дверь из массива железного дерева, а внутри я увидел множество колодцев с решётками. Карцер.
При виде этих ржавых решёток, служивших дверями в ямы, меня словно окатило ледяной волной из прошлого. Военно-морская академия. Там были такие же карцеры.
Конвоиры с грохотом откинули тяжёлую щеколду одной из решёток.
Скрип железа по камню был такой же отвратительный, словно кто-то провёл вилкой по стеклу. Решётка поддалась с трудом. Запах сырости и тлена ударил в нос.
— Прыгай, барин, — буркнул один из конвоиров, не без сочувствия толкая меня в спину. — Отдыхай.
Я шагнул вниз, ожидая знакомого провала в темноту и глухого падения на несколько метров.
Но не тут-то было.
Нога почти сразу попала во что-то мягкое и пружинистое — слой прелой листвы и грязи на дне.
Глубина оказалась смехотворной, чуть больше метра.
Ловушка для зверя, а не для человека.
Решётка захлопнулась за спиной с окончательным скрежетом. Засов щёлкнул.
Стоять в полный рост было невозможно.
Потолок из толстых, покрытых ржавыми наплывами прутьев давил сверху.
Приходилось сгибаться в три погибели или сидеть на корточках. Я попробовал прижаться спиной к холодному влажному камню стены, но решётка тут же впилась в плечи и затылок.
Мелкие ячейки не давали просунуть даже кисть.
Постарался сконцентрироваться и вызвать хотя бы слабый толчок магии земли, но по ощущениям это было как пытаться шевелить парализованной конечностью.
Где-то в фундаменте или стенах была заложена мощная руна подавления земной магии. Здесь ты просто кусок мяса в каменном мешке.
Скрип моей решётки был единственным звуком, нарушившим вековую тишину этого места. Местными «благами» явно не пользовались десятилетиями.
Идеальное место, чтобы забыть про человека навсегда.
Буквально через десять минут снова услышал скрип, но он был громче, чем у моей решётки. Голоса. Грубые, не церемонящиеся.
— … и веди себя тихо, гад! А то такую жизнь тебе здесь устрою, пожалеешь, что мамка родила, — рыкнул хриплый бас.
— Да пошёл ты… — пробормотал пленник сдавленным голосом.
Задержанный попытался сопротивляться, но его взяли под руки, и я увидел, как в соседнюю яму, метрах в трёх от моей, грубо опустили фигуру в порванном мундире.
Лунный свет попал на бледное лицо. Это был тот «специалист по фортификации», которого я привёл в командный шатёр.
Конвоиры — те же двое, что вели меня. Они затолкали капитана в яму и с грохотом захлопнули решётку, задвинув засов, а потом ушли, переругиваясь.
Тишина.
Напряжение.
Присутствие врага, пусть и за решёткой, ощущалось физически.
Я прислушался. Различил его тяжёлое дыхание и сдавленный стон, когда мужчина попытался пошевелиться в теснине каменного мешка.
— Капитан, — тихо, но чётко позвал я сквозь ржавые прутья и ночную мглу. — Слышно? Кто приказ отдал? Строганов?
Ответом было молчание.
Пленник точно слышал меня, так как замер. Но ни звука.
Лишь через минуту до меня донёсся тихий скрежет, возможно, он скрёб ногтем по камню.
Молчун.
С конвоирами он говорил, пусть и сквозь зубы, а со мной не проронил ни слова.
Лояльность? Страх? Или просто ненависть к тому, кого не смог убить на задании?
Я попытался устроиться, подогнув ноги и упёршись спиной о стену.
Под слоем гнили и опавших листьев что-то острое впилось в бедро. От нечего делать я начал ковыряться в грязи.
Земля была плотной, холодной. Кусок глины, камень… и вдруг пальцы наткнулись на что-то гладкое, округлое. Я вытащил… череп.
Старый, пожелтевший, с несколькими зубами в верхней челюсти. Пустые глазницы смотрели в звёздное небо, видимое сквозь решётку. Вот и сосед по несчастью.
Возможно, он тоже дал какое-то обещание. Или просто попал под горячую руку какого-нибудь пьяного коменданта век назад. Кто знает?
Бросил череп обратно в грязь. Подо мной лежали чьи-то кости, и, возможно, скоро я стану частью этого мрачного грунта.
Откинул голову назад, глядя вверх. Ночь была ясной, звёздной. Холодный чистый свет луны и мириад звёзд лился сквозь ржавые прутья.
Контраст был жутким: безграничная вселенная там, наверху, и этот каменный гроб, где я не мог даже выпрямиться.
Взгляд на звёзды вернул мысли к обещанию.
Долг. «Возвысишь род Пестовых… Вернёшь ему былое величие… Древний род, изгнанный с „большой земли“, униженный, низведённый из князей в бароны…» Голос того, в чьё тело я попал, звучал в памяти так же ясно, как в тот день на грани миров.
Когда это было?
Год назад?
Больше?
Я судорожно попытался вспомнить даты, месяцы. Цифры путались. Пожар, переезд, учёба, магия, бесконечные дела.
Плюнул мысленно.
Неважно.
Суть была в другом.
За этот год… Что я сделал?
Мысли текли медленно, отгоняя на время холод и неудобство.
Алхимическое производство? Возродил. Не просто цех, а завод, дающий эликсиры, которые спасают тысячи жизней и приносят золото.
Литейное дело? Теперь у меня мощный завод, льющий сталь для рельсов.
Вагоны? Строим.
Дорога? Гордость, смешанная с горечью, кольнула сердце. Шесть колоний связаны стальной нитью! Шесть! И это только начало. Через полгода… через год их будет вдвое больше.
Поезда ходят. Грузы, люди… Жизнь бьёт ключом с этими рельсами.
Я сдержал слово.
Пестовы уже не тот захудалый баронский род из глухой колонии. Эта фамилия теперь у всех на устах. Нашу продукцию используют. А дорогой пользуется армия Императора.
Антимагия? Как же без неё. За этот год я не просто возродил алхимию и металлургию. Я продвинулся там, где отец и дед бились десятилетиями почти безрезультатно. Их антимагические сплавы были грубы, нестабильны, требовали тонны редких материалов. А мои пластины… Они тоньше, эффективнее, стабильнее. Я превзошёл предков.
Проклятый карцер с его мертвящей руной только подчёркивал иронию: я, исследователь, подавляющий магию, сам заточен в камень, где магия мертва. Как только выберусь… углублюсь в исследования. Увеличу ёмкость пластин. Добьюсь управляемого, локального поля подавления, а не этой грубой «стены». Успех был близок, я чувствовал это кончиками пальцев, мысленно листавших лабораторные журналы.
И тут, как удар хлыста, всплыли слова Амата: «Кирилл, ты играешь с огнём, который сожрёт всё! Ты ходишь по тонкому льду над пропастью. Брось это! Ради всего святого, брось, пока не поздно!»
Амат, в прошлом великий маг в своём мире, боялся антимагии. Его страх был искренним. Но разве страх остановил Архимеда, когда он открывал закон рычага? Остановил Кюри? Прогресс требовал жертв. Поиск истины важнее страха.
Я найду способ контролировать антимагию.
Сделаю безопасной.
Полезной.
Но тень сомнения, брошенная словами друга, легла на душу холодком. А если Амат прав? Если я не хожу, а уже падаю?
Я тряхнул головой, отгоняя эту мысль.
А всё же я возвысил род Пестовых. Дал шанс. Но я не готов остановиться.
Мысль пронеслась как искра. Балтийск, море, водоросли… Заводы на побережье… Расширение дороги в другие колонии… Планы, такие ясные ещё утром, теперь казались призрачными.
Но я выберусь.
Выберусь из этой ямы.
Выберусь и добьюсь всего.
Строганов? Карцер? Это лишь временная заминка.
Как неисправный паровоз на запасном пути. Починю и вперёд!
Мысли коснулись друзей. Трёх.
Сергей… Боль, острая и знакомая. Погиб.
Остались только Митя… Дмитрий Романов. Где он был сегодня? Почему отсутствовал на совещании, ведь адъютант должен там быть. Может, что-то случилось?
И Амат. Амат Жимин. Упрямый, агрессивный, неукротимый. Он добьётся своего. Станет сильнейшим магом в колониях. В этом я не сомневаюсь.
Мысль о том, что они были на свободе, об их силе, об их возможной поддержке, давала слабый огонёк надежды в каменном мешке.
Физическая усталость, накопившаяся за этот адский день, навалилась тяжестью. Глаза слипались.
Но как спать? Вытянуться невозможно. Лечь — значит уткнуться лицом в грязь и кости под ней.
Скрючился, подобно больному зверю, подобрав под себя ноги, и свернулся калачиком на относительно чистом клочке земли. Камни давили на бедро, рёбра. Каждый вдох приносил запах тлена и сырости. Под тонким слоем грязи подо мной лежали чьи-то кости. Возможно, он тоже дал обещание…
Лунный свет пробивался сквозь ржавчину решётки. В ушах стоял гул и навязчивый писк ночных насекомых, находящихся снаружи.
Долг, дорога, друзья, кости в грязи, звёзды-свидетели… Всё смешалось в беспокойном полусне.
«Выберусь…» — последняя мысль перед тем, как тьма поглотила полностью. — «Обязательно выберусь».
Провалился в тяжёлый кошмарный сон, где ржавые решётки сдвигались, прижимая к земле, где подо мной шевелились кости, множество костей.
Резкие звуки вырвали из кошмара.
Низкий нарастающий гул множества голосов, переходящий в крики, звон стали, отдалённые взрывы магии.
Нападение тварей?
Я прислонил ухо к решётке, стараясь расслышать и понять, что творится.
Хаос бушевал где-то в центре лагеря, огненные всполохи виднелись на посветлевшем утреннем небе.
Потом шаги.
Много шагов.
Грубый смех, пьяные выкрики. И знакомый скрежет решётки, не моей, а соседней. Замечаю, что они ведут под руки Белова. Звук приземления, опять скрежет.
— Ну что, Ваша Светлость, — раздался хриплый издевательский голос, — нравится вид из «люкса»? Небось, лучше генеральского шатра? Ха!
— Сволочи… — прошипел знакомый, но сдавленный голос Андрея Николаевича. — Предатели…
— Заткнись, старик! — последовал глухой удар, вероятно, прикладом по решётке или телу. Белов крякнул от боли. — Теперь тут князь Захар Григорьевич командует! А ты — мусор!
Опять звук открывающейся решётки. Следом ещё скрежет, ближе. В яму напротив с глухим стуком сбросили тело. Послышалось хлюпанье грязи. Конвоиры, те же, что издевались над Беловым, захохотали.
— Генерала-то аккуратней! — крикнул один. — А то помрёт раньше времени, не успеет князю в глаза плюнуть!
Когда шаги утихли, повисла тяжёлая пауза, нарушаемая только далёким гулом боя и тяжёлым дыханием Белова.
— Костя… — позвал светлейший князь, его голос дрогнул не от страха, а от ярости и тревоги. — Константин Иванович, отзовись! Жив? Тебя… вырубили там, что ли?
Из соседней ямы — молчание. Лишь прерывистое хриплое дыхание.
Белов сглотнул, позвал снова, тише, отчаяннее:
— Костя…
И тут раздался голос из третьей ямы, где сидел молчаливый диверсант-капитан. Голос был тихим, но удивительно… почтительным?
— Ваше Сиятельство… Андрей Николаевич, вы целы?
— Кто…? Чернов? Это ты что ли? — изумление в голосе. — Тебя же в столовой должны были запереть, а потом сразу выпустить.
— Видно, не поняли вас, — хмыкая сказал капитан.
— Не переживай, выберемся — я тебе за это премию выпишу…
— Если выберемся.
Я не верил своим ушам. Капитан Чернов был человеком Белова?
— Андрей Николаевич, — начал я, стараясь говорить сквозь прутья тихо, но чётко. — Как это всё понимать? Это вы подослали ко мне диверсанта?
— Заткнись, фабрикант! — рявкнул из темноты новый голос — охранник, явно приставленный следить за нами. Я услышал, как он поднялся с походного стула где-то между ямами. — Ещё слово, и я тебя холодной водичкой освежу! Или палкой по рёбрам!
Попытка поговорить с Беловым провалилась.
Я стиснул зубы, чувствуя ярость.
В этот момент над моей решёткой возникла тень. Маг-офицер в мятой форме Строганова, с одутловатым лицом и злыми глазами. В руках у него была длинная толстая палка.
— А вот и главный клеветник! — он хихикнул и резко ткнул палкой вниз, прямо мне в плечо. Больно.
Инстинктивно я схватился за палку, пытаясь вырвать. Но маг лишь усмехнулся и резко дёрнул её назад, а я чуть не стукнулся лицом о решётку.
Он явно получил удовольствие от этого, так как расплылся в улыбке.
— Не рыпайся, червь! — маг снова занёс палку, нацеливаясь в лицо.
Но тут вмешался Белов, его голос прозвучал как хлыст:
— Офицер! Ты знаешь, что за избиение пленного тебя самого ждёт трибунал? Или у Строганова свои законы?
Маг заколебался, злобно буркнул что-то невнятное и, плюнув в мою сторону, перешёл к решётке Белова.
— А ты, старик, не умничай! — он ткнул палкой уже в сторону Белова. Я услышал глухой стук о камень и сдавленный стон светлейшего. — Завтра тебя уже не будет! — прошипел офицер.
— Увидим, — сквозь зубы выдавил Белов.
Маг ушёл, бормоча проклятия. Утро тянулась мучительно. Звуки боя то стихали, то вспыхивали с новой силой где-то ближе. В какой-то момент Долгорукий наконец застонал и зашевелился.
— Костя? — снова позвал Белов, уже с надеждой.
— Жив… — слабым голосом прохрипел генерал из своей ямы. — Башка гудит. Скотина сзади кирпичом, кажись… — он попытался пошевелиться, застонал сильнее. — Андрей… что за… бардак?
— Заткнись! — рявкнул охранник из темноты. — Разговоры запрещены! Ещё одно слово — без воды и еды останешься!
Долгорукий лишь хрипло выругался про себя, но замолчал. Наступила тягостная тишина, нарушаемая только его тяжёлым дыханием и далёкими выстрелами.
Завтрака не было.
Только ближе к полудню пришёл тот же маг-надзиратель с двумя солдатами. Без лишних слов они швырнули в яму чёрствый, как камень, кусок хлеба и воткнули в грязь у решёток черпаки на длинных палках. Рядом поставили ведро с мутной водой, пахнущей болотом. Набирай, не хочу.
— Пей, пока дают, — усмехнулся маг, глядя на меня. — На большее не рассчитывай.
Унизительно.
Как скоту.
Но жажда жгла горло. Я взял черпак, едва не пролив драгоценную влагу, и жадно глотнул. Вода была противной, но она необходима, чтобы выжить. Чернов, Белов и Долгорукий сделали то же самое, слышалось хлюпанье и сдавленные глотки.
День тянулся бесконечно.
Жара под решёткой становилась невыносимой, смешиваясь с запахом гнили.
Пытался анализировать.
Зачем? Зачем Строганову этот переворот во время войны?
Когда колония держится на нитях снабжения через телепорт.
Мой ум человека XXI века, логики и расчёта, не мог ухватить эту безумную идею власти любой ценой. Армия — не цех, её не перенастроишь за день. Преданность солдат это не шестерёнки.
Поставки зелий, рельсов, патронов — всё это рухнет в хаосе мятежа. Князь губит всё ради сиюминутной власти? Он идиот! Самоубийца!
Ближе к вечеру появились гости.
Много голосов. Торжествующих. И среди них был один масляный, знакомый до тошноты бас Захара Григорьевича Строганова. Он подошёл сначала к решётке Белова.
— Ну что, Андрюша? — голос звенел неподдельным торжеством. — Удобно? Не жмёт? Теперь ты понял, кто тут настоящий князь? Чей род достоин власти? Твои Романовы всего лишь выскочки! А Строгановы — кровь земли русской!
Последовали плевки, грубый смех свиты. Светлейший князь молчал. Но я слышал его тяжёлое яростное дыхание.
Потом тень упала на мою решётку. Строганов заглянул вниз, его лицо, искажённое ненавистью и триумфом, было похоже на тыкву-светильник.
— А вот и кузнечик! — засмеялся он. — Ну что, фабрикант? Где твой стальной таракан теперь? Где твоя дорога? Я всё отберу. Всё! А тебя… — он обернулся к кому-то, — штык ему! Пусть подавится кровью!
Сердце ёкнуло.
Я приготовился к удару сверху. Но тут шагнул вперёд генерал Волынский. Тот, что на совете так ловко поставил Белова перед выбором между старым родом Строгановых и моим. Его лицо было бесстрастно.
— Захар Григорьевич, подождите, — голос был спокоен. — Убивать его сейчас неразумно.
— Что⁈ — Строганов обернулся, багровея. — Этот выскочка мне всю операцию чуть не угробил! Его «Стриж» мне не нужен! Мы и без него Балтийск возьмём!
— «Стриж» — это мощь, — парировал Волынский, его взгляд метнулся на меня. — Но не в нём дело. Его мануфактуры. Зелья первой помощи. Без них потери взлетят в разы. Солдаты и так на пределе после ночи. Бунт может случиться не только у нас в штабе.
— Ну и что? — фыркнул Строганов. — Убьём его и найдём другого алхимика! Денег дадим!
Волынский покачал головой, терпеливо, как с глупым ребёнком:
— Вы не понимаете. Его люди — на алхимическом производстве, на литейном заводе, на железной дороге, они все безмерно преданы Пестову. Слепо. Я наводил справки. Если убьёте барона, то сразу получите саботаж, поджоги и остановку поставок. Сейчас это смерти подобно. Мы только что устроили переворот, армия расколота. Нам нужна стабильность в тылу. Хоть какая-то. Дайте срок. Пусть живёт… пока. Убьёте его после Балтийска, когда прочно встанем на ноги.
Строганов бубнил что-то невнятное, явно недовольный, но Волынский настаивал, его голос звучал убедительно.
Он явно был прагматиком. Человеком, ставящим полезность и выгоду выше всего.
Гад, но умный гад.
— Ладно! — наконец рявкнул Строганов. — После Балтийска! Слово Строганова! — он плюнул в мою яму. — А пока… — князь обернулся к Волынскому, — ты говорил, возьмёшь под контроль его людей? На «Стриже» и заводах.
— Возьму, — кивнул Волынский уверенно. — Скажу, что барон… временно отстранён по медицинским показаниям. А я — его доверенное лицо от штаба. У меня есть нужные бумаги. Его капитан — бывший флотский военный, привык приказам подчиняться. К тому же он знает, что я был безмерно предан Императору.
Строганов хмыкнул с неохотным одобрением, и вся компания двинулась прочь, оставив нас в ещё более гнетущей тишине.
Предательство Волынского было теперь очевидно и… расчётливо опасно.
Вечером была повторная унизительная процедура с хлебом и черпаком грязной воды. Попытки перекинуться словом с Беловым или Долгоруким пресекались охранником. Хорошая новость была лишь в том, что Долгорукий пришёл в себя окончательно, его дыхание стало ровнее, хотя изредка мужчина стонал от боли, видимо, сломано ребро.
Наступила чёрная и душная ночь. Я снова скрючился на своём клочке грязи, пытаясь найти положение, где меньше ломило спину. Отчаяние и ярость боролись внутри с леденящим расчётом Волынского. «Временно отстранён по медицинским показаниям»… Ловко. Очень ловко.
И вдруг… лёгкий шорох сверху.
Едва уловимый.
Я замер, прислушиваясь. Не охранник. Не крыса. Что-то… знакомое. Воздух над решёткой чуть дрогнул, словно от жара.
Тук.
Маленькое, тёплое и невероятно пушистое тельце шлёпнулось мне прямо на согнутую в колене ногу, а потом в одно мгновение взобралось по рукаву сюртука и устроилось на моём плече, уткнувшись холодным носом в шею. Знакомое довольное урчание заполнило всё пространство вокруг.
— Мотя… — выдохнул я, едва сдерживая смех облегчения и безумной радости.
Серебристая шёрстка была прохладной от ночного воздуха, а сам он целым и невредимым. Вернулся. Снова ко мне. Мой союзник.



Глава 14

Бронепоезд «Стриж». Сутками ранее. Ночь.
Капитан Сергей Иванович Рыбаков дремал в своей узкой каюте, убаюканный привычным утробным гулом механизмов «Стрижа», когда в дверь врезался запыхавшийся вахтенный офицер. Лицо мичмана было белее белого.
— Капитан! На мостик! Мотя… он неистовствует! Он с ума сошёл!
Рыбаков вскочил с койки как ошпаренный, мгновенно прогнав остатки сна.
«Тревога» и этот неугомонный зверёк Пестова, кого он заметил?
Или, может, что-то случилось с бароном, ведь он вроде брал Мотю с собой.
Мужчина на ходу натянул сюртук, не застёгивая, и выскочил в коридор. И тут ударил звук — нечеловеческий, пронзительный, сливавшийся в сплошной истеричный стрёкот.
Да, это было похлеще любого сигнала тревоги, удивительно, что капитан его не услышал.
Рыбаков видел, как зверёк стрекотал вчера днём, сообщая о диверсанте. Но тогда он не звучал с такой безумной силой и отчаянием. Как будто маленький часовой бил в набат, предупреждая о конце света.
На мостике царил хаос, озарённый тусклым светом дежурных ламп.
Серебристый комок носился как угорелый по приборам, картам, переговорным трубам. Он бился о штурвал, царапал лапками бронированное стекло, подпрыгивал к кнопкам аварийной сигнализации, отчаянно тыча в них мордой, и всё это сопровождалось неумолкающим вибрирующим визгом, леденящим душу.
Огромные уши Моти были прижаты к голове, чёрные глазки-бусинки бешено метались, полные животного ужаса.
Увидев капитана, зверёк взвизгнул ещё громче, запрыгнул ему на плечо и тут же спрыгнул, рванув к носовому стеклу. Там он встал на задние лапы и яростно забарабанил передними по броне, указывая в черноту за бортом, на тёмный склон, за которым тянулся Новоархангельский кряж.
— Что за чертовщина⁈ — рявкнул Рыбаков, пытаясь перекричать оглушительный визг зверька. — Успокоить его! Немедленно!
Но успокоить Мотю было невозможно. Он не реагировал ни на печенье, ни на пряники.
Питомец был вне себя, одержим одной мыслью — предупредить.
В дверь втиснулся Виталий Кучумов. За ним, сонно протирая очки, показался архитектор Сергей Петрович Бадаев.
— Капитан, что происходит? — спросил Кучумов, его взгляд прилип к мечущемуся тушканчику. — Он же был с бароном… Где Кирилл Павлович?
— Зверь с цепи сорвался! — отмахнулся Рыбаков, отчаянно пытаясь понять причину паники Моти. Его собственные мысли тоже метались: где барон? Что случилось в штабе? Но крик зверька был здесь и сейчас, осязаемо смертельным. — Что с ним?
Бадаев прищурился:
— Не знаю, капитан, что с ним сейчас. Но слышал рассказы от отца и старшего брата об этом тушканчике. Они говорили, что Мотя не просто любимец барона. Умный. Непостижимо умный. И чутьё у него феноменальное. Как у лучшей ищейки, помноженное на магическое предвидение. Думаю, он не просто предупреждает. Он вопит о смерти.
Рыбаков посмотрел на Мотю, потом на чёрный склон за стеклом. Тишина. Слишком глубокая. Ни привычного стрёкота ночных насекомых, ни писка мелких горных тварей, ни даже шелеста ветра в редких кустах. Как будто сама природа притихла перед решающим боем.
— Уверен? — хмуро спросил капитан.
— Уверен, — твёрдо сказал архитектор Бадаев.
Рыбаков ещё раз взглянул на зверька, потом на гору. Откинул защитный кожух и нажал на кнопку тревоги.
— БОЕВАЯ ТРЕВОГА! ВСЕ ПО МЕСТАМ! Воздух и земля, сектор четыре! Дозор, на вышку, осветить склон! Орудия к бою! Маги к амбразурам!
Резкие гудки прорезали ночь.
На палубе засуетились фигуры. Через десяток секунд прожекторы рванули в темноту, ползая лучами по камням.
И тут склон зашевелился.
Не просто осыпались камни. Огромный участок земли, метров тридцать в диаметре, вздыбился как кипящая каша. Грунт пошёл волнами, деревья с корнем вывернуло и швырнуло вниз. И из этого ада с оглушительным низким рёвом, сотрясавшим стальные листы бронепоезда, вылезло чудовище.
Гигантский червеобразный монстр. Каменная броня слиплась с грунтом. Пасть — сплошь кристальные зубы размером с тесак. Мощные лапы-буры. Землерыт. Он шёл прямо на «Стриж», и земля дрожала под тяжестью.
— Цель — землерыт! Носовые орудия, фугасные, ЖЁЛТЫЕ макры! — хриплым голосом скомандовал Рыбаков в переговорную трубу артиллерийского поста.
Жёлтый макр давал усиление земляной магии, разрыхлял, ослаблял броню и мог вызвать оползень под монстром.
— Первый залп — по ногам! Сорвать ему ход! Скорострелки — огонь по мелочи! Не подпустить!
Из недр развороченного склона, из-за спины чудовища уже высыпали, как тараканы из печки, десятки юрких тварей: каменные крабы размером с барана, покрытые острыми осколками сланца; шипастые скорпионы с хвостами, капающими едкой слизью; прыгучие костлявые прыгунцы с когтями-серпами.
Они катились, бежали и прыгали к поезду, цепляясь за скалы, глаза тварей светились хищным зелёным блеском в лучах прожекторов.
Начался ад.
Носовые двенадцатифунтовки: ГРОХОТ, оглушающий даже сквозь броню рубки!
Первый выстрел, и жёлтый шар магии земли рванул прямо под передними лапами-бурами землерыта. Почва вздыбилась, превратившись в зыбучий песок.
Чудовище громко заскрежетало, его буры завязли, движение замедлилось.
Второй залп — в ход пошли красные макры, огненный шар величиной с бочку ударил в основание кристаллической пасти.
Каменная броня почернела и с треском лопнула, обнажив розовую обожжённую плоть. Монстр взревел, звук был похож на скрежет гигантских жерновов, смешанный с яростью раненого зверя.
Третий залп, и снова жёлтым, в грунт перед монстром, усиливая ловушку.
Бортовые скорострелки: затворы щёлкали как бешеные, создавая непрерывную дробь.
Шестифунтовые снаряды: синие, замораживающие, и белые, создающие воздушную ударную волну. Они косили наступающих мелких тварей.
Ледяные осколки сковывали крабов, покрывая их инеем и ломая хитиновые лапы; ударные волны сметали в пропасть скорпионов и прыгунов.
Гул от выстрелов и взрывов стоял невообразимый, сливаясь в сплошной рокот.
Маги у бойниц: вспышки пламени вырывались из амбразур, выжигая целые группы тварей; ледяные иглы длиной с полметра прошивали хитин и плоть; сгустки сжатого воздуха, невидимые и смертоносные, с хлопком разрывали чудищ на части; а перед рельсами образовался зыбучий песок, втягивающий и задерживающий тварей.
Маги работали слаженно, перекрывая сектора и создавая зоны смерти перед бортами. Воздух звенел от магии, свиста осколков камня и предсмертных визгов монстров.
Землерыт, оглушённый и обожжённый, но не остановленный, добрался до полотна железнодорожного пути спереди. Его гигантский хвост, увенчанный массивным кристаллическим набалдашником, похожим на кирку титана, взметнулся вверх и обрушился на рельсы перед «Стрижом»!
Сталь скрипела, гнулась, шпалы разлетались щепками.
Поезд качнулся как корабль на волне.
Рыбаков едва удержался на ногах.
— Кормовые орудия! Заряд МАКСИМУМ, КРАСНЫЙ! По хвосту! — заорал он.
Бой кипел в предрассветных сумерках, окрашивая склоны багровым светом взрывов, холодным сиянием льда и призрачными всполохами магии.
Землерыт получил в морду ещё один огненный шар из носовых орудий и мощный ледяной удар в основание хвоста от магов воды. Лёд с хрустом обволок кристаллический набалдашник.
Монстр, истекая кровью и какой-то жёлтой жижей, попятился. Он пытался уползти в свою развороченную нору.
— Не дать уйти! — крикнул Рыбаков. — Носовые, жёлтый снаряд в скалу над норой! Обрушить вход!
Жёлтый шар врезался в свод. Скала рухнула глыбами. Землерыт начал вгрызаться в породу, чтобы вернуться в свою нору. Хвост и часть спины торчали снаружи.
— Кормовые, красные по спине! ДОБИВАЙТЕ!
Два огненных шара врезались в незащищённую спину монстра. Глухой хлопок. Шипение плавящейся плоти. Землерыт дёрнулся в последней судороге и затих. Его хвост рухнул на рельсы.
Потом была ещё зачистка периметра от мелких тварей и добивание подранков.
Рассвет застал «Стрижа» стоящим на уцелевших рельсах, сзади был мост, не пострадавший во время ночной битвы.
Вокруг дым, гарь, груды трупов тварей. Нора завалена камнями. Броня поезда исцарапана, в копоти и липкой слизи.
Потери минимальны, и всё благодаря Моте.
Рыбаков стоял на мостике с кружкой обжигающего чая в руке.
Усталость давила, но радость от победы была сильнее.
Бригады Лунева и Марсова расчищали завалы и укладывали новые рельсы на месте разрушенных.
Солдаты вместе с офицерами начали потрошить поверженных тварей, доставая из них магические кристаллы.
Над большой тушей землерыта трудились сразу десять магов земли. Работа была тяжёлой и мерзкой, пришлось откапывать монстра из-под камней.
Но усилия окупились. Когда отделили голову от позвоночника твари, в специальной полости, словно ядро в орехе, лежал кристалл. Гигантский макр тёплого медово-жёлтого цвета. Его грани, даже покрытые слизью и кровью, ловили солнечный свет и отбрасывали золотистые блики.
Один маг земли из бывалых офицеров невольно присвистнул:
— Боги… Это же большой макр! Величиной… Да с ним можно горы свернуть! Цена у него… — мужчина многозначительно указал пальцем вверх.
Магический кристалл бережно извлекли, обмыли из бочонка и под усиленной охраной унесли в хранилище на борту. Остатки чудовища и мелких тварей сбросили в пропасть, к реке.
Капитан Рыбаков был доволен, никогда прежде ему не удавалось убить столь крупную тварь. Пестов будет рад таким результатам. Сергей посмотрел в сторону штаба.
Он ждал самоходку с рельсами, шпалами… и с бароном на борту.
Но она не пришла. Ни утром, когда солнце поднялось над горами, ни к полудню, когда бригады Лунева и Марсова уже расчистили завалы и восстановили путь.
Ожидание становилось тягостным, тревожным.
И вот на рельсах со стороны лагеря показались фигуры.
Не самоходка.
Пешие солдаты.
Оборванные, грязные, с потрёпанными мундирами, они вчера сопровождали Пестова в штаб. Лица были мрачны, глаза потухшие. Они шли молча, тяжело ступая по шпалам.
Рассказ солдат, прерываемый проклятиями и стонами усталости, поверг всех на палубе «Стрижа» в шок и ледяное оцепенение: ночной мятеж Строганова, арест барона Пестова по дикому обвинению в клевете, заключение в каменный карцер.
Штаб захвачен силой. Светлейший князь Белов и генерал Долгорукий тоже под арестом. Лагерь у телепорта захвачен в братоубийственных стычках.
На палубе «Стрижа» повисла гробовая тишина. Все смотрели на капитана Рыбакова. В его голове метались мысли: «Мои моряки… Они ждут. Мой рыболовный флот вместе с военным ждёт поддержки. Надо рваться туда, пробиваться! Но бронепоезд не мой. Это частная собственность барона Пестова. Украсть его, даже ради спасения своих, ниже чести моряка».
— Что теперь? — глухо спросил кто-то из офицеров.
Первым нарушил тягостное молчание Виталий Кучумов. Он шагнул вперёд, беря слово на правах вассала Пестова.
— Работаем, — сказал мужчина просто, но так, что слова прозвучали как приговор. — Барон приказал строить дорогу к Балтийску. Его приказ не отменён. Пока колея под нами, мы обязаны строить.
Архитектор Сергей Бадаев, обычно сдержанный, неожиданно резко поддержал:
— Верно. Остановка равна предательству дела Кирилла Павловича. Он… он выбирался и не из таких ям, поверьте. А если мы сдадимся сейчас… — Бадаев махнул рукой в сторону только что восстановленного пути, — … то всё это было зря. Он нам этого не простит. И будет прав.
Но самым неожиданным было заявление дорожника Лунева.
— Сергей Петрович прав! — откашлявшись рявкнул он, тыча пальцем в сторону лагеря. — Эти штабные крысы думают, что всё захватили? А мы им покажем! Пусть барон знает, что мы его дело не кинули! Работаем, капитан! ДАЙТЕ ПРИКАЗ!
Марсов и Черепанов тоже утвердительно кивнули.
Для всех собравшихся в рубке дело было спасением от хаоса мыслей. Строить. С верой, что барон будет жить и выберется.
Рыбаков видел решимость в глазах остальных.
Огонь в глазах Кучумова, холодную уверенность Лунева, рациональную надежду Бадаева.
Его собственное сердце рвалось к Балтийску, к своим морякам, возможно, уже погибшим.
Как хотелось Сергею сорваться в бой и помчаться к этому городу. Но он не мог, он дал обещание барону возглавить бронепоезд и довести его до Балтийска.
Капитан сглотнул ком в горле. Честь и долг перед Пестовым перевесили отчаянное желание спасать своих и присоединиться к бунту Строганова.
— Работаем, — хрипло согласился он, а потом уже уверенно гаркнул: — ВСЕ ПО МЕСТАМ! «Стриж» двигается вперёд, на Балтийск!
Работа закипела с невиданной, почти яростной энергией.
Страх и горечь заглушались грохотом молотков, скрежетом лебёдок, лязгом ломов.
Рабочие строили не просто путь — они строили надежду. Ради барона. Назло Строганову.
Кучумов как одержимый носился впереди с группой солдат и офицеров, расчищая территорию от мелких тварей, затаившихся после боя.
Бригады Лунева и Марсова, вдохновлённые его напором и решительностью командиров, работали как демоны. Рельсы ложились на выровненную магией землю с пугающей скоростью.
К вечеру, когда солнце коснулось вершин, результат ошеломил даже их самих.
Команда не только восстановила разрушенные землерытом двести метров пути. Она проложила ещё двенадцать километров стальной колеи, разогнавшись по ровному кряжу.
Рекордная скорость.
Подвиг, рождённый яростью, тоской по барону и железной волей огневика Кучумова, который постоянно подгонял буквально всех на этой стройке.
Именно в этот момент, когда последний костыль был вбит в шпалу, а «Стриж» уже застыл, готовясь к завтрашнему рывку, на горизонте показалась самоходка. Вот только к ней были пристёгнуты не открытые вагоны с рельсами, а крытые.
Как только она переехала через мост, остановилась. Один из вагонов отцепили, и из него высыпали солдаты, беря под контроль железнодорожный мост как стратегический объект.
Затем самоходка с четырьмя вагонами подъехала ближе.
Рыбаков, наблюдавший с мостика, почувствовал, как по спине пробежал холодок.
Приехало много, очень много солдат, и все были в полном боевом снаряжении.
Мундиры на них были не походные, а парадные: тёмно-синие с алыми кантами. Знаки различия указывали на элитные части. И маги… Он насчитал не менее семи десятков магов в офицерских мундирах разных стихий, шедших отдельной группой.
Весь отряд человек пятьсот. Они развернулись и встали цепью вдоль полотна, блокируя подходы к «Стрижу».
Из самоходки вышел Фёдор Николаевич Волынский. Он был щегольски выбрит и в безупречном, словно только что от портного, генеральском мундире с орденами.
— Капитан, — сдавленно проговорил стоявший рядом лейтенант артиллерии, недавно прикомандированный из резерва при штабе. — Это… это же «Невское копьё». Элитный ударный полк. Лучшее, что было в резерве у телепорта. Кроме… ну, кроме самих гусар Императора.
Рыбаков невольно нахмурился, похоже, Строганов не шутит. Он прислал не просто представителя, он прислал сюда силу.
Волынский поднялся на борт «Стрижа» как хозяин, окинул взглядом людей на палубе и зашёл в рубку.
— Капитан, барон Пестов отстранён. Штаб под контролем князя Строганова. Командую операцией здесь я, — он протянул бумагу с печатями. — О распоряжениях докладывать мне.
Рыбаков обменялся взглядами с людьми барона.
Кучумов сжал кулаки. Бадаев побледнел. Частный корабль… но патроны в погребах — армейские. Солдаты охраны пути — армейские. Топливо для двигателя тоже армейское. Да и связь с другими колониями под контролем бунтовщиков. Оспаривать приказ сейчас, под дулами элитного полка, — самоубийство и крах всего дела.
— Так точно, — хрипло ответил Рыбаков, беря бумагу.
— Первое, — Волынский махнул рукой. — Графиню Потоцкую немедленно в штаб. Вагон ждёт.
— Она под арестом барона! — вырвалось у капитана. — И купол без неё…
— Арест снят моим приказом, — отрезал Волынский. Лёгкая усмешка тронула его губы. — Что до магии… Я маг воздуха седьмого уровня, справлюсь. Её навыки нужны в штабе. Исполняйте.
Софью вывели на палубу в сопровождении двух офицеров Волынского. Когда она шла мимо Рыбакова, серо-голубые глаза скользнули по его озадаченному лицу. А на лице девушки играла едва уловимая ехидная улыбка.
— Не сломайте мою игрушку, капитан, — тихо, но чётко сказала Софья. Она кивнула в сторону рубки, где находился артефакт купола. — Барон расстроится. Если… вернётся.
Графиня скользнула в вагон.
Поезд тронулся, увозя её в охваченный мятежом лагерь.
Волынский повернулся к Рыбакову.
— Теперь доложите о готовности. И план работ на завтра, — он бросил взгляд на почти скрывшееся за горами солнце. — Мы теряем время. Балтийск ждёт.
Поздно вечером, когда Волынский наконец удалился в отведённую ему каюту, Рыбаков поднялся в рубку. Усталость валила с ног, но одна мысль не давала покоя: «Где Мотя?»
Капитан обыскал привычные места: приборную панель, где тушканчик любил дремать на тёплых приборах, камбуз, где его всегда ждала еда.
Нигде нет.
Серебристый зверёк бесследно исчез.



Глава 15

Тяжёлый зловонный воздух карцера давил на грудь. Я сидел, скрючившись в этой проклятой яме и прислонившись спиной к холодному влажному камню. Ржавые прутья решётки, словно зубы гигантского зверя, смыкались над головой, отрезая кусочек утреннего неба.
Гнилостный запах сырости и тлена, поднимавшийся из-под слоя прелой листвы и травы, уже перестал раздражать.
Время тянулось медленно, словно смола. Каждая минута в этом каменном гробу была пыткой физической и моральной.
Руна подавления, вмурованная в карцер, не давала применить магию. Любая попытка сконцентрироваться и ощутить ставшую уже привычной связь с землёй натыкалась на мёртвую пустоту. Как будто отрубили руку.
Но сдаваться? Ни за что.
Мозг, привыкший к анализу и решению задач, лихорадочно перебирал варианты.
Решётка. Железо. Ржавчина. Коррозия.
Я видел два пути.
Первый — химический.
Слабая кислота могла бы ускорить разрушение ржавчины и ослабить металл. Но где её взять?
Выпросить у охранника уксус? Ха! Вряд ли.
Моча? Она содержит мочевину и соли — слабый электролит. Но концентрация ничтожна, а объёмы… нужны литры, постоянное воздействие.
Недели, если не месяцы, а у меня их не было. Надо выбираться отсюда как можно быстрее!
Электролиз: создать гальваническую пару! Если бы у меня был кусок более активного металла, к примеру, цинк или алюминий, и электролит, да та же солёная вода или моча, можно было бы попытаться ускорить коррозию железа.
Но… металла нет.
Электролита — мизер. И опять — время, которого не хватит.
К тому же процесс требовал бы контроля, постоянного увлажнения, что нереально под присмотром охранников.
Соль: попросить для еды? Если бы дали, можно было бы попробовать делать концентрированные растворы и наносить на самые ржавые участки петель и замка.
Соль — враг железа, она ускоряет окисление. Но опять же, это процесс медленный, а охранники могли заметить мои манипуляции.
Да и дадут ли соли? Хлеб был чёрствый, вода — болотная жижа. Соль — это деликатес.
Все химические пути вели в тупик из-за временного фактора и отсутствия ресурсов.
Толку от них ноль.
Второй путь физический.
Силовой. Но чем? Руками? Смешно.
Нужен был рычаг. Лом.
А где его взять в каменном мешке?
Мой взгляд невольно скользнул вниз, к влажной и тёмной земле под ногами. Туда, где скрывались останки предыдущего постояльца.
Холодок пробежал по спине. Это было кощунственно, отвратительно… но иного выхода нет.
— Прости, друг, — прошептал я, не зная, кому адресую слова: скелету или его призраку. — Но твои дела, похоже, ещё не окончены. Помоги мне выбраться отсюда.
Я начал ковырять пальцами в грязи, раздвигая слипшиеся листья и прелую труху.
Земля была плотной, холодной. И вот ощущение гладкой твёрдой поверхности. Не камень. Это была кость. Ребро.
Потом из земли появились очертания тазовой кости. Наконец, то, что искал: длинная берцовая кость. Она была крепкой, тяжёлой, с утолщёнными концами. Это настоящий природный лом.
Я вытащил её, стараясь не думать о владельце. Кость была желтовато-серой, местами покрытой тёмными пятнами, но целой.
Проверил на изгиб, вроде прочная. Идеально, можно начинать.
Следующие часы превратились в адскую рутину. Как только шаги охранника удалялись или он засыпал на своём походном стуле, а спал он крепко, храпя как паровоз, я начинал работу.
Упирался костяным ломом в место крепления одной из петель решётки к каменному основанию колодца. Петля представляла собой толстый кованый крюк, вбитый в камень и продетый в массивное ухо на самой решётке. Всё было покрыто толстым слоем ржавчины и вековой грязи.
Хр-р-ряп!
Первая попытка.
Кость скользнула по металлу, не оставив и царапины. Я сменил точку приложения силы, нащупал зазор между крюком и ухом решётки. Упёрся изо всех сил, используя всю мощь спины и плеч, сжавшись в тесном пространстве.
Бдзынь!
На этот раз глухой стон металла. Ржавчина осыпалась мелкой крошкой. Казалось, петля чуть сдвинулась.
— Эй, ты! Тихо! — донёсся хриплый окрик охранника. — Шевелишься как червяк! Угомонись, а то палкой успокою!
Я замер, спрятав кость в грязь под ногами.
Сердце колотилось как молот.
Минута, другая… Храп возобновился.
Можно продолжать.
Работа шла мучительно медленно. Кость это тебе не сталь, она скользила, трещала под нагрузкой, грозя сломаться. Я использовал грязь как абразив, пытаясь втирать её в зазор и надеясь, что песчинки сыграют роль наждака.
Пробовал плевать на место работы со слабой надеждой, что слюна хоть чуть-чуть, но ускорит коррозию в микротрещинах. Но это капля в море. Основная ставка была на механическое воздействие, упорство и потраченное время.
День сменился вечером, принеся черпак вонючей воды и кусок хлеба, твёрдый как булыжник. Ночью же пришли холод и кошмары, где решётки сжимались, а кости подо мной шевелились.
Странно, раньше кошмары мне не снились вовсе, а теперь каждую ночь одолевает какая-то мерзость. Словно это место прокляли прежние хозяева. Хотя, учитывая, что я оказался в мире, где магия реальна… ничего удивительного, пожалуй.
Наступило утро с новой порцией отчаяния и новой решимостью.
Я продолжал. Час за часом. Петля поскрипывала всё громче, зазор становился чуть заметнее. Я уже чувствовал её люфт!
За эти дни, что провёл в яме, карцер пополнился.
После мятежа Строганова он перестал быть местом для единичных провинившихся. Теперь это был импровизированный лагерь для «неблагонадёжных».
Скрип открываемых решёток и глухие удары тел о дно ям стали почти постоянными.
Сначала сюда волокли не согласившийся примыкать к восстанию высший состав, потом непокорных офицеров из тех родов, смерть которых сулила Строганову крупные неприятности в будущем.
Одним из первых приволокли молодого капитана кавалерии. Его мундир был порван на груди, лицо в ссадинах и кровоподтёках. Мужчина хрипло ругался, пытаясь сопротивляться конвою, пока его не оглушили прикладом и не сбросили в яму рядом с Долгоруким.
— Предатели! Ублюдки! — придя в себя кричал он хрипло и безнадёжно, пока охранник не ткнул палкой в лицо, пригрозив залить нечистотами. — За Императора! За Белова!
Крики молодого капитана сменялись рыданиями ярости и беспомощности.
Вид этих людей — магов-офицеров, лишённых силы, сброшенных в грязь, — лишь подливал масла в огонь моей ненависти.
Карцер наполнялся. Запах страха, боли и гнили усиливался. Шепотки, стоны, проклятия. Теперь здесь кипела своя, подземная и отчаянная жизнь.
Охранникам стало сложнее контролировать всех. Их крики «тише!» и угрозы избиения звучали всё чаще, но всё менее эффективно. В этой новой мрачной симфонии наконец появился шанс для разговора.
В один из таких моментов относительной тишины, когда охрана ругалась с новоприбывшим офицером, которого только что бросили в яму, я обратился к своему соседу, светлейшему князю.
— Андрей Николаевич?
Тишина. Потом сдавленный ответ:
— Пестов? Ты как, жив, всё нормально?
— Пока дышу. А вы, Константин Иванович? — повернулся к другой стороне.
— Жив… еле, — донёсся хриплый голос Долгорукого из другой ямы. — Рёбра болят… сюда бы твой эликсир первой помощи, — уже мечтательней закончил он.
— Это да, — тяжело вздыхая, согласился Белов.
— Андрей Николаевич, этот подрыв на мосту. Чернов. Ваш человек? — прямо спросил я.
Пауза. Затем Белов ответил, его голос звучал виновато:
— Да, Кирилл. Наш. Внедрённый к Строганову.
— И взрыв… это был спектакль? Чтобы спровоцировать его? — яростный шёпот вырвался из меня. — Вы хотели, чтобы князь вышел из себя? Совершил что-то очевидно глупое? Но вы же не ожидали, что он устроит бунт⁈ Эта глупость оказалась слишком масштабной! Я прав⁈
— Мы… мы просчитались, — признал Белов, его шёпот стал ещё тише. — Ждали интриг, доносов, может, саботажа поставок. Но не открытого мятежа. Захар… он всегда был амбициозен, но не сумасшедшим.
— А первая опора⁈ Мы чуть не погибли, когда сработала закладка…
— Руны положили не мы, Кирилл! — резко встрял Долгорукий, сдерживая кашель. — Клянусь! Чернов заложил слабый фугас, только для шума и видимости повреждений! Он клялся, что даже если твой «Стриж» весил бы вдвое больше, опора выдержит! Только внешний слой камня должен был пострадать!
— Он клялся⁈ — я не смог сдержать сарказма. — А реальность? Вырванный кусок основания! Арматура на виду! Мы балансировали на грани! Ещё чуть-чуть, и ваш Чернов похоронил бы всё!
— Неправда, я всё рассчитал, а действовал по приказу, барон, — послышался из ямы напротив новый голос, тихий, но твёрдый. — И не мог раскрыться. Компромат на Строганова был нужен Императору, но… безопасно добытый. Простите. Я не хотел. Это просто моя работа.
— Безопасно… — фыркнул я.
Но спорить было бессмысленно. Факт оставался фактом: они играли в опасные игры, и мяч угодил мне в лицо. Я готов был высказать ещё многое, но внезапно громкий скрип двери и резкие окрики охраны заставили нас замолчать.
— Тихо там, твари! Князь идёт! — рявкнул один из надзирателей, стуча прикладом по решёткам ближайших ям. — Ещё писк — и останетесь без воды и еды!
Шепотки и стоны в карцерах мгновенно стихли, сменившись гнетущей тишиной.
В зону вошли двое. Первого я узнал сразу, это был Захар Григорьевич Строганов с багровым от гнева или хмеля лицом, широкими бакенбардами.
Рядом с ним шёл мужчина: высокий, подтянутый, в дорогом, но неброском сюртуке. Его лицо показалось знакомым и почти сразу всплыло из памяти. Дорога после посещения завода, внезапное нападение, магические удары и применение мной в реальных условиях боя антимагической пластины.
— Андрей Николаевич, — шепнул я едва слышно. — Второй… кто он? Тот, что со Строгановым.
Из соседней ямы после короткой паузы донёсся шёпот Белова:
— Роман Оксаков. Двоюродный брат главы клана Оксаковых. Их главный специалист по нестандартным решениям и грязным делишкам. Тень банкира. Очень опасная тень.
Оксаков и Строганов остановились неподалёку, у одной из новых ям, где сидел какой-то гражданский, насильственно схваченный в соседней колонии. Они говорили громко, не стесняясь, считая узников не более чем немыми тенями.
— Захар Григорьевич, документы в сейфе — это важно. Но главное — карта. Только я знаю, как активировать указанный на ней ключ.
— Опять эта карта! Болтовня! Я тут головой рискую! Мне нужна сила, а не сказки.
— Терпение. Как только Балтийск будет взят, мне потребуется час в портовом хранилище. Тогда все ваши долги исчезнут. И вы получите доступ к… источнику силы.
— Источнику? Говори яснее! — прищурился князь.
— Карта ведёт к особому месту. Месту силы. Древнему, мощному. Активируем ключ, и оно откроется для вас, усилит магический источник. Но без ключа карты — это просто бумажка. С ключом… — он сделал паузу для эффекта. — С ключом вы сможете прокачать свой уровень гораздо выше седьмого.
Строганов замер. Жажда власти в его глазах стала почти физической.
— Десятый уровень, Захар Григорьевич… вы войдёте в сотню сильнейших магов империи. Одиннадцатый… — Оксаков позволил себе тонкую улыбку. — Одиннадцатый сделает вас, пожалуй, уникальным. Сильнейшим. А с такой силой… Имперский трон не будет казаться такой уж несбыточной мечтой. Но сначала — Балтийск и мой час в хранилище.
Строганов тяжело дышал, видимо, представляя себе эту мощь.
— Ладно, ладно… Балтийск возьмём.
Оксаков заметил меня и похоже узнал. Он медленно подошёл к краю ямы. Взгляд, холодный и брезгливый, скользнул по мне.
— Ах, барон Пестов. Ирония судьбы… Из-под защиты стального зверя — в гнилую яму, — он повернулся к Строганову. — Захар Григорьевич, будьте любезны, убейте для меня эту помеху. Он слишком много вреда принёс роду Оксаковых. Смерть Пестова будет… приятным началом перед нашим главным пиром. Мой кузен щедро отблагодарит. И это… развяжет нам руки для более важных дел.

— Но этот… — князь ткнул пальцем в мою решётку. — Мне пока нужен! Его фабрики штампуют эликсиры! Солдаты без них сдохнут как мухи! Хотя… — в глазах мужчины мелькнул расчёт. — Сколько дашь за его голову прямо сейчас?
— Ваши карточные долги. И пятьдесят тысяч золотом. Наличными. Сейчас же.
— Почему сам не убьёшь его? — съехидничал Строганов.
— Горький опыт, князь, — Оксаков скупо улыбнулся, — поручите это своим верным псам. Пусть исчезнет. Без шума. Без свидетелей. Исчезновение одного узника в этой клоаке перед большим походом никто не заметит. Особенно если свидетелей… не останется, — его взгляд скользнул по ямам Белова и Долгорукого.
В этот момент на территорию тюрьмы впорхнула как яркая, но ядовитая бабочка Софья Потоцкая. Она игриво взяла Строганова под руку, искусно встав между ним и Оксаковым.
— Захар Григорьевич, милый! Вы тут обсуждаете какие-то дела и цифры, а я соскучилась! — её голос звенел как колокольчик, но во взгляде, метнувшемся в мою сторону, читалось что-то сложное: не то насмешка, не то предупреждение. — Идёмте, у меня для вас есть прелестная бутылочка старого коньяка, припасённая специально для будущего освободителя Балтийска! Разве победа не достойна того, чтобы её отпраздновать заранее?
Строганов, явно польщённый вниманием такой фигуристой графини и будучи подвыпившим, почти не колебался. Оксаков же смотрел на Софью с холодной оценивающей злобой.
— Ну, Софья Фёдоровна… Может, позже? — пробурчал Строганов, но уже не так уверенно, его взгляд скользнул по декольте графини. — Дело важное…
— Позже? А вдруг я передумаю? — она надула губки.
Томно потянулась, всем видом показывая пренебрежение к разговору.
— Или вам милее общество этого… грязного фабриканта?
Она кивнула в мою сторону с преувеличенным презрением, но острый взгляд скользнул по решётке и торчавшему из грязи концу берцовой кости.
В этих серо-голубых глазах мелькнуло мгновенное понимание:
— Оставьте его гнить здесь, дорогой. Куда Пестов денется из этой каменной мышеловки? После Балтийска… устроим настоящее шоу для всей колонии! А пока… коньяк ждёт! И кое-что ещё…
Графиня настойчиво потянула Захара Григорьевича за рукав, наклоняясь так, что её губы почти коснулись его уха, и что-то шепнула. От слов девушки старый князь довольно улыбнулся.
Оксаков фыркнул, видя, что ситуация выходит из-под контроля.
— Решайте, князь. Но помните о нашем соглашении и о… — он многозначительно кивнул в сторону Балтийска, — … ключе.
Потом Роман Оксаков бросил на меня последний ледяной взгляд, полный обещания смерти, и удалился.
Строганов, разрываясь между злобой, жадностью и желанием угодить графине, рявкнул охранникам:
— Следите за этими тремя! Особо! Остальное подождёт, — он позволил Софье увести себя, обернувшись на прощание и тыча пальцем в мою решётку. — Насладись последними деньками, фабрикант! Скоро конец!
Софья, уходя, тоже обернулась.
Её взгляд встретился с моим. Никакого флирта. Только быстрый, едва заметный кивок в сторону кости и шевеление губ без звука: «Будешь должен!»
Потом она скрылась из виду, громко смеясь над какой-то пошлой шуткой Строганова.
Как только голоса затихли, камеры вновь наполнились стонами и проклятьями. А я обратился к светлейшему князю:
— Андрей Николаевич, о чём это они? Что это за карта такая, если Строганов готов на мятеж, а Оксаковы на финансирование измены? И почему Балтийск? Что там, в портовом хранилище?
Из ямы Белова донёсся тяжёлый вздох.
— Легенды, Кирилл. Древние и страшные. Говорят, есть место, где можно обрести силу. Место это тайное и труднодоступное. Сколько себя помню, всё время ходили истории о нём.
Князь замолк, словно обдумывая.
— Документы, скорее всего, фальшивые, но мастерски сделанные. Оксаковы могут купить или подделать что угодно. Они десятилетиями искали возможность обрести силу. Может, нашли, а, может, это всего лишь игра. И Строганов… он поверил. Похоже, он и правда решил стать Императором. Безумец.
Прошло ещё два мучительных дня. Старый князь, наконец, выступил на Балтийск.
Весь лагерь пришёл в движение под грохот барабанов, трубные звуки и грубые команды. Карцеры лишились части охраны: осталась лишь пара сонных магов и несколько нерадивых солдат.
Напряжение в воздухе немного спало, и бдительность оставшихся стражников тоже. Они больше думали о том, как бы поспать, сжулить пайку или поиграть в кости.
За эти дни я превратил свою яму в поле боя.
Берцовые кости сломались, не выдержав нагрузки. Им на смену пришли бедренные, ещё массивнее, но и хрупче.
Я использовал обломки, плечевые кости, даже кусок таза как клинья.
Петля, над которой я бился, была изрядно расшатана. Замок тоже пострадал от моих костяных «отмычек» и постоянного давления. Решётка теперь держалась, по сути, на одной нижней петле и засове, вогнанном в камень снаружи.
Люфт был уже сантиметровый!
Камень вокруг крепления петли был изъеден и раскрошен моими «инструментами».
Наступила ночь перед решающим штурмом.
Лагерь затих.
Охранник у моей ямы, толстый маг с обвисшими щеками, дремал, посапывая и прислонившись к забору.
Лунный свет слабо пробивался сквозь ржавчину решётки. Мотя, невидимый страж, сидел у меня на колене, его тёплое тельце было единственным утешением. Он наблюдал за последними приготовлениями и тихо урчал, словно подбадривая.
Я вставил последний относительно целый обломок кости — крестцовый позвонок, кажется. Он идеально встал в зазор между решёткой и камнем рядом с расшатанной петлёй.
Облокотился спиной о противоположную стену ямы, упёр ноги в решётку рядом с замком. Взял глубокий вдох, вбирая запах гнили, пыли и собственного немытого тела.
Это был последний шанс. Подходящих для взлома костей больше не осталось.
Собрал всю силу, всю ярость, всё отчаяние года в этом мире, всю ненависть к Строганову и Оксаковым. И рванул!
На себя, вниз, вбок!
Со всей мощью!
Тынг!
Звук рвущегося металла и крошащегося камня прогремел в ночной тишине!
Расшатанная петля не выдержала комбинированной нагрузки!
Кованый крюк вырвался из камня с куском кладки!
Верхняя часть решётки, теперь державшаяся только на засове, дико перекосилась и просела! Я едва успел отдёрнуть ноги!
— ЧТООО⁈ — охранник вскочил как ужаленный, хватая фонарь.
Свет ударил мне в глаза. Он увидел открытую верхнюю петлю, перекошенную, просевшую решётку. Лицо толстяка исказилось яростью и паническим страхом.
— Да ты… Сожгу дотла, гад!
Он взметнул руки.
Воздух сгустился, зашипел. Между его ладонями вспыхнул и стал расти шар малинового пламени — огромный, яростный, смертоносный!
Маг занёс руку для броска прямо в открытый проём над моей головой…



Глава 16

Мотя взвизгнул и запрыгнул мне на плечо.
Это был не страх, а боевой клич!
Затем он взметнулся вверх, навстречу летящему фаерболу!
Я подался вперёд, к решётке, надеясь сделать хоть что-то.
В груди всё сжалось в ожидании удара.
Воздух загудел, за долю секунды стал тягучим, превратившись в почти невидимую преграду!
ШАХ!
Огненный шар надзирателя ударил в воздушный щит Моти!
Пламя ослепительно ярко брызнуло во все стороны.
Огонь осветил перекошенную решетку, оскал ярости на лице охранника и белые кости на дне ямы.
Щит моего зверька дрогнул, заискрился синевой, но выдержал!
Тепловая волна опалила мне лицо и руки, но сам шар рассеялся в снопе искр и копоти!
— ЧТО ЗА ЧЕРТОВЩИНА⁈ — выкрикнул остолбеневший охранник.
Он не верил своим глазам. Его магия была сильна, но воздушный щит Моти оказался крепче.
Не стал ждать, пока надзиратель опомнится.
Рванул дверцу руками что было сил.
Сначала вниз, затем в сторону, вверх. Использовал её вес, инерцию и точку опоры на оставшемся засове.
Сорванная с последней точки крепления решётка с оглушительным грохотом рухнула наружу, на край ямы, открывая узкий проход.
Впервые за дни заточения я выпрямился во весь рост, ощущая, как немеют и дрожат мышцы, как хрустят суставы.
Секунда — и я окажусь на свободе.
Но охранник не дал завершить задуманное. Он испугался и повторил попытку утихомирить меня, вложив всю свою магическую мощь в следующий удар.
Да, таким заклинанием можно было с лёгкостью разнести защищённое укрепление, не то что убить одного узника.
Надзиратель явно решил не церемониться со мной и зверьком.
Но воздух рядом вновь схлопнулся.
В этот раз он не просто сгустился, но стал видимым, дрожащим, как раскалённое стекло, сине-белой стеной, сжатой до предела.
Щит.
Мотя опять стал щитом.
Кроваво-красный шар врезался в сияющую дрожь воздушной сферы.
— Ах ты гад! — только и успел завопить надзиратель.
БА-БАХ!
Взрыв на этот раз оглушил. Но не раздавил меня.
Энергия шара разошлась вверх и в стороны, словно гигантский молот ударил в божественную наковальню.
Поток пламени и ударной волны вырвался вертикальным столбом. Он ударил в небо ослепительным факелом.
Вбок снесло часть каменного парапета. Меня отбросило на дно сырой ямы.
Искры вспыхнули в глазах.
Горячий пепел и острые каменные осколки хлестнули по лицу, рукам.
Боль от ожогов и ударов сразу же пронзила тело.
Воздух вышибло из лёгких. Но главное, я был жив.
А над головой зияла огромная дыра, искорёженные прутья торчали наружу.
— Мо-о-отя! — выдохнул я, отчаянно вглядываясь в клубящийся дым в темнице.
Серебристый комочек лежал без движения в грязи у моих ног.
Его шёрстка была опалена, на боку виднелись рваная рана, из которой алела кровь. Уши обвисли. Только слабое прерывистое подрагивание тела говорило, что в зверьке ещё теплилась жизнь.
Он смог, он справился, он спас меня.
Вид раненого друга, его абсолютная, бездумная жертва…
Рассудок затуманился.
Вся моя осторожность сгорела в мгновение ока.
Ярость — единственное, что я чувствовал сейчас.
Секунда — и я уже выбрался из тюремной ямы.
И сразу же земля подо мной перестала быть мёртвым грузом.
Я почувствовал её.
Она застонала в ответ на мою боль и гнев.
— ТВАААРЬ! — мой рёв был нечеловеческим, низким, как обвал горы.
— А-а-а! — вскрикнул маг, вскидывая руки.
Он пытался создать хоть какую-то защиту, но от первого применённого мной заклинания рухнул, не успев закончить барьер.
Тело бесформенным мешком шлёпнулось рядом с ямой, тёмная кровь растекалась по камням.
После сильного грохота от взрыва тишина показалась звенящей. Её нарушал лишь дробный стук каменных осколков, ещё долго сыпавшихся с неба.
Задыхаясь, поднял голову. Дым, пыль, вонь гари, крови и развороченной земли.
И свобода.
Создал земляную преграду на пути поднявшихся по тревоге стражей.
Потом как-то нелепо, не думая, с помощью магии земли открыл несколько ближайших темниц. Там были установлены руны подавления других стихий, поэтому они легко мне поддались.
А я прыгнул на дно темницы, где лежал Мотя.
Осторожно поднял крошечное безжизненное тельце.
Тепло.
Слабый стук сердца под пальцами.
Жив!
Сорвал порванную, пропитанную грязью и потом рубашку, бережно завернул в неё Мотю, создав нелепую люльку. Прижал к груди. Ближе, к своему бешено колотящемуся сердцу.
— Держись, малой, — прошептал я, но голос сорвался. — Держись. Всё будет… должно быть хорошо.
Потом медленно поднялся, опираясь на край ямы.
Я стоял на краю своей каменной могилы, покрытый сажей, кровью, грязью, с опалёнными волосами и безумием ярости в глазах.
Я был живым воплощением гнева земли.
Вдохнул полной грудью.
Охрана уже сломала созданную мной стену, но теперь я был не один. Первые узники темницы, которых я открыл магией, присоединились к сопротивлению.
— За Императора! Против изменщиков! Покажем им силу! — заорал я.
— За империю! — был мне дружный ответ.
— Освобождайте остальных!
Рванул к яме Белова. Моя магия, связь с камнем, была здесь полновластной. Решётку сорвало в один миг. Дверь упала в нескольких метрах.
Светлейший князь выбрался, измождённый, но взгляд пылал решимостью и яростью.
Вокруг него вспыхнул сразу десяток ярких светляков, озарив пространство вокруг, словно был день.
Затем была ещё одна решётка и ещё.
Карцер ожил. Цепная реакция освобождения набирала обороты.
Хаос магии заполнил пространство.
Грохот ломаемого камня, скрежет рвущегося металла, шипение плавящегося железа, хруст льда, вой ветра. Но теперь это была симфония освобождения.
Долгорукий выбрался, прижимая руку к сломанным рёбрам, его лицо было искажено от боли, но воля — несгибаема. Появление генерала сопровождалось резкими порывами ветра, сбивавшими с ног пытавшихся сопротивляться охранников.
— Чернов! — позвал я, увидев знакомое лицо диверсанта. — Держитесь, сейчас мы вас освободим!
Белов воспользовался магией огня и расплавил замок.
— За Императора! — тут же крикнул диверсант и бросился вперёд.
Освобождались не только маги. В нескольких карцерах сидели имперские гусары. Они не обладали боевыми магическими стихиями, но вояки были достойные, мастера клинка. Бойцы выскакивали словно тигры из клеток.
Их первые мысли были об оружии!
Гусары не раздумывая бросались на подоспевшую подмогу охранников со всем, что только попадалось под руку: сабли, палаши, даже ножи. И сразу начинался адский танец смерти. Без антимагической брони, но с невероятным мастерством они кружили среди магических вспышек, находя щели в защите, срезая стражников, словно спелые колосья.
Бой кипел.
И нас становилось всё больше и больше.
Люди взбунтовавшегося князя дрогнули. Они отступали.
Я заметил на поясе одного из убитых стражников знакомую фляжку с зеленоватой жидкостью, это был эликсир первой помощи моей мануфактуры!
Рванул к нему, выхватил сосуд и побежал к Долгорукому, который, бледный от боли, всё же метал острые сгущённые порывы ветра, удерживая врагов на приличном расстоянии.
— Константин Иванович! Держите! — сунул генералу фляжку.
Он всё понял мгновенно. Отпил большой глоток. И буквально на глазах мужчине стало лучше, цвет вернулся к лицу. Долгорукий выпрямился, перестал прижимать руку к боку, глубоко вдохнул без гримасы боли.
— Благодарю, барон! — сказал он окрепшим голосом. — Целебная сила Пестовских эликсиров! Теперь я снова в строю!
Его магия заработала с новой силой и точностью. Вихри стали мощнее, целенаправленнее.
— Слушать меня! — прогрохотал Белов, его голос был усилен магией. — Карцер наш! Следующая цель — телепорт!
Он оглядел разгоряченных дракой офицеров, заглядывая каждому в глаза, словно стараясь прочитать в них, на что мы ещё способны.
— Мы должны захватить его и отправить весть Императору! Небольшими группами! Вперёд!
Рёв «Ура! За Императора!» потряс стены.
Я шёл в первых рядах вместе со светлейшим князем, магия работала на опережение.
Земля уходила из-под ног обороняющихся, каменные стены и баррикады, окружающие телепорт, давали трещины.
Мы были тараном, пробивающим путь к спасению и мести, пересекая разбомбленный плац и развалины казарм, где ещё дымились руины после мятежа.
— Андрей Николаевич, а вы не знаете, что с моими друзьями: Митей… и… — я осёкся.
— В смысле с Дмитрием Романовым? — улыбнулся светлейший князь.
— Да, — ответил на улыбку я, — и Аматом Жиминым. С ними всё хорошо?
— Дмитрий… уехал на «большую землю». За день до того, как тут начался этот бардак. Срочные дела при дворе, — князь замолк, словно решаясь, сказать мне или нет. — Одна из его сестёр выходит замуж. Ну и чтобы выбить дополнительные войска для наступления.
— Было бы неплохо. Если хотим освободить эту колонию, то люди не помешают, а теперь тем более.
— Да, ты прав, Кирилл, теперь кроме монстров у нас тут ещё и бунтовщики, — Белов недовольно поморщился.
— Амат отправился с Дмитрием Романовым?
— Нет, он ушёл с разведотрядом. Пробиваться к флоту, наладить связь, предупредить… Если живы… Флот должен знать, что мы идём к нему навстречу в Балтийск. Корабли должны пробиваться туда!
Я кивнул. Значит, друзья не бездействовали. Митя при дворе, Амат движется к морю. Чувствую, желание стать самым сильным магом в империи бросает его в опасные авантюры.
— Прорвёмся! — крикнул я в ответ, удваивая усилия.
Моя магия раскалывала очередную стену на пути.
Дорога к телепорту была короткой, но достаточно кровавой.
Солдаты и офицеры Строганова, застигнутые врасплох яростью нашей атаки и слаженностью магов, не устояли.
Земляные ловушки, огненные завесы, ледяные преграды, воздушные вихри — всё это работало против наших врагов.
И вот мы вырвались на открытое пространство перед телепортом.
Узкое ущелье было перегорожено каменной стеной с бойницами и стало больше похоже на крепость, вросшую в скалу.
Перед ним возвышались земляные валы, баррикады из мешков с песком и камнями, за которыми стояли поднятые по тревоге солдаты и маги.
Над этим всем на стене возвышалась фигура генерала Померанцева.
— Беглецы! Убить их всех! — заорал он, голос сорвался на визг. — Огонь!
Лёгкая пушка на баррикаде рявкнула. Снаряд просвистел прямо над головой.
Зазвучали залпы ружей. Маги предателей начали стрелять.
— Не дать им опомниться! Зажимаем! — скомандовал Белов. Светляки вокруг него вспыхнули ослепительно. — Земля — щиты! Огонь — на их магов! Воздух — вихрь на пушку!
— Давай покажем им, Кирилл, — обратился ко мне Чернов, — на что способны маги земли.
Перед нами вздыбились массивные стены из камня, приняв на себя град пуль.
Огневики Белова контратаковали, но не просто огненными шарами. Князь действовал. Он поднял руку, и пространство рядом заколебалось. Из воздуха, раскалённого до предела, сплелись три гигантских извивающихся клинка из чистой плазмы.
Бело-алых, ослепительных, гудевших нечеловеческим воем.
Они парили мгновение, а потом рванули в сторону магов за баррикадой.
Один клинок пронзил мага огня, превратив его в пылающий факел прежде, чем тот успел крикнуть.
Второй вонзился в земляной вал, вызвав чудовищный взрыв расплавленной породы.
Третий прошёл в полуметре от мятежного князя Померанцева. Если бы он растерялся или не заметил, то точно бы погиб.
Бунтовщик топнул ногой, и земля взревела. Перед ним вырос не просто вал, а живая стена из спрессованного камня, покрытая шипами.
Плазменный клинок Белова вонзился в неё, взрывая куски, но не пробив насквозь.
Одновременно с ним Померанцев взмахнул руками. Земля перед нашими щитами вздыбилась, формируя десятки острых сталагмитов, которые рванули вверх, пытаясь пронзить наших бойцов.
Мы с Черновым и ещё одним магом земли еле успели погасить часть вражеской магии, но всё же несколько человек вскрикнули, пронзённые шипами.
— Слабо, Белов? — крикнул Померанцев. А перед ним возник каменный голем-охранник. — Твоё время прошло!
Белов не ответил ему. Он был сосредоточен.
Плазменные клинки исчезли.
Вместо них между ладоней сформировалось крошечное, но невероятно яркое солнце. Оно росло и обжигало лучами.
Мятежник на это ответил, вырывая из земли целые пласты породы и швыряя их гигантскими глыбами на наши позиции.
Мы работали на износ, кроша летящие камни и испаряя их.
Это была битва двух титанов, все остальные маги, даже сильные, казались рядом с ними мелкими сошками, муравьями, пытающимися повлиять на поединок гигантов.
Пули и обычные заклинания были лишь фоновым шумом.
Долгорукий яростно сражался на другом фланге, сковав мощным вихрем и ледяными барьерами группу магов-предателей и не давая им помочь Померанцеву. Воздух вокруг него ревел и замерзал.
Белов был впереди, у самой первой баррикады. Его мини-солнце пылало, готовое к выбросу чудовищной энергии. Фигура, освещённая собственным адским светом, была видна всем. Князь поднял руку для финального удара по главной баррикаде и укрытию Померанцева.
— Андрей! Осторожно! — закричал Долгорукий, отвлекаясь на мгновение от своих противников.
Белов не услышал. Или не успел среагировать.
Померанцев, казалось, был занят отражением растущей мощи Белова.
Он прятался за своей каменной тварью, которая медленно разрушалась под жаром мини-солнца. Но это был обман.
Притворство.
Внезапно бунтовщик резко рванул вбок, отталкивая своего помощника, мага земли, и взмахнул руками не к Белову, а к земле ПОД его ногами.
— Сдохни, светлейший! — прошипел Померанцев, и его магия рванула вниз.
Не взрыв.
Не подъём.
Разжижение.
Участок каменной плиты прямо под ногами Белова мгновенно превратился в зыбучий, чёрный, пузырящийся и кипящий ил.
Хотя нет, это была не грязь и не ил, это была магма, вырванная из глубин и лишь на поверхности мгновенно охлаждённая до состояния смертельной трясины.
Серный смрад ударил в нос.
— Что⁈ — Белов понял уловку предателя.
Князь попытался отпрыгнуть, поднять себя над землёй, но его магия, сконцентрированная на атаке, не успела перестроиться.
Ноги мгновенно ушли в чёрную жижу по колено.
Страшный ожог пронзил тело, а то что князь был магом огня, не могло смягчить удар.
Андрей Николаевич вскрикнул от нечеловеческой боли. Мини-солнце, находившееся под его контролем, дрогнуло, стало нестабильным.
— НЕТ! — заревел я, увидев это.
Моя магия земли рванула к месту трагедии, пытаясь затвердить трясину и отвести магму. Но я был слишком далеко, а силы уже на пределе.
Померанцев не остановился.
Его лицо исказилось в гримасе торжествующей жестокости. Он сжал кулак.
Магма взорвалась изнутри. Не огненным шаром, а чёрным, раскалённым добела лезвием сжатой и выброшенной под давлением породы.
Оно вырвалось из трясины прямо под Беловым, как копьё преисподней, и пронзило его насквозь снизу вверх, изливаясь из груди светлейшего князя фонтаном крови и обугленных обломков.
Андрей Николаевич Белов на миг замер.
Его глаза широко распахнулись: это был шок, непонимание, а потом… бесконечная скорбь.
Князь посмотрел в небо, потом его взгляд упал на нас, на меня…
В нём не было страха. Только предупреждение.
Белов попытался что-то сказать, но из горла хлынула лишь алая пена. Тело обвисло на чёрном каменном клинке, торчащем из груди. Его «светляки» погасли, погрузив площадь в полумрак.
— АНДРЕЙ! — нечеловеческий вопль Долгорукого разорвал воздух. Боль, ярость, отчаяние.
Он забыл про своих противников, про всё. Генерал видел только тело друга.
Моя ярость достигла точки кипения. Белов был убит подло.
Померанцев торжествовал за своей тварью.
— Зараза! — зарычал я, и звук был похож на скрежет тектонических плит.
Я не думал.
Впился взглядом в землю прямо под ногами генерала-убийцы и его каменного голема.
Вся моя магия, весь гнев, вся боль за Мотю, за Белова, за своё заточение сфокусировались в одну точку.
Земля взревела.
Не просто вздыбилась, она схлопнулась с чудовищной силой, как гигантская каменная ловушка.
Плиты под Померанцевым, мешки с песком, сама почва — всё сдвинулось с неумолимой мощью, пытаясь раздавить каждого на этом пятачке.
Раздался оглушительный грохот, крики зажатых солдат.
А тем временем к моим магическим усилиям присоединились собратья по оружию — маги земли, освобождённые из темницы. Заклинание усиливалось. Расширялось.
Каменный голем рассыпался.
Мятежный генерал, оглушённый и напуганный мощью атаки, выскочил из-за рушащегося укрытия, пытаясь убежать к телепорту.
Он сейчас был уязвим.
Был ослаблен магически.
Мы давили на Померанцева, вытягивая магию и заставляя тратить энергию, словно он сейчас сражался с равным себе соперником.
Защита генерала была сметена мощным ударом земляных магов.
Этого мгновения хватило.
Моя ярость требовала расплаты.
Сжал кулак в направлении бегущего предателя.
Земля перед ним не вздыбилась стеной.
Она выстрелила вверх как копьё. Не разжиженная магма, а монолит. Острый, как бритва, шпиль закалённого камня, выкованный моей ненавистью за долю секунды.
Острие вырвалось из-под земли прямо на пути Померанцева и с чудовищной силой вонзилось ему под ребра, подняв тело в воздух, как букашку на булавке.
Мятежный генерал судорожно взметнул руки, глаза вылезли из орбит, изо рта хлынула кровь. Он повис на каменном копье, беззвучно хватая ртом воздух, а затем поник.
Гибель предводителя сломила последнее сопротивление.
Солдаты предателей, видя, как их командир болтается на каменном шпиле, бросили оружие.
Маги-бунтовщики прекратили бой.
Всё было ясно.
Теперь преимущество в силе было на нашей стороне.
На площади воцарилась тишина, нарушаемая только стонами раненых и тяжёлым дыханием победителей.
Долгорукий стоял над местом, где погиб Белов. Чёрный каменный клинок исчез, земля затянулась, оставив лишь тёмное пятно.
Генерал поднял голову, его глаза, полные скорби и невероятной решимости, нашли меня.
— Телепорт… наш, как хотел светлейший князь, — произнёс он хрипло. — Но Андрей… Строганов ответит. Перед Императором. Лично.
Он сделал шаг, выпрямился во весь рост и оглядел сдавшихся солдат и офицеров мятежника.
— Я организую оборону здесь и через телепорт отправлю гонцов к Императору. Срочные донесения в центральную колонию.
Взгляд Константина Ивановича стал острым и ещё более серьёзным. Он посмотрел на меня.
— Кирилл, иди. Сейчас же. Найди свой бронепоезд «Стриж». Верни его! Он ключ. Волынский… — мужчина не договорил, лишь сжал кулаки. — Он был предан Белову. Возможно, то, что он примкнул на совещании к Строганову, было всего лишь игрой.
Я молча кивнул.
— Но всё же будь осторожен. Не теряй больше времени. Иди! — добавил он.
Ещё раз кивнул и прижал руку к свёртку за пазухой.
Почувствовал слабый стук сердца Моти.
Я отправлюсь к «Стрижу», но сначала нужно найти целителя и спасти своего друга.



Глава 17

Ярость сменилась ледяным расчётом.
Адреналин ещё колотился в жилах, но главное сейчас — Мотя.
Его слабое дыхание под тканью моей рубахи было единственным, что удерживало от немедленного рывка к «Стрижу».
Волынский там.
Мои люди под чужим командованием.
Каждая минута промедления стоила дорого.
Но бросить зверька? Невозможно.
Он только недавно принял на себя удар, предназначенный мне.
— Погоди, постой! — услышал я, как только отдалился от телепорта.
Обернулся.
Капитан Чернов.
Он догонял, прихрамывая, лицо в саже и царапинах, но взгляд твёрдый. Видимо, гнал долг. Или приказ Долгорукого.
— Я пойду с тобой, — заявил капитан без предисловий, поравнявшись.
Внутри всё сжалось. Это человек, чей «профессиональный» фугас чуть не отправил «Стриж» в пропасть.
Довериться ему? После моста?
Логика кричала: «Нет!» Он, пусть и по приказу Белова, играл с огнём, рискуя сотнями жизней и всем моим проектом.
Этот взрыв мог быть лишь частью спектакля, и Чернов не связан с артефактом сырости под первой опорой моста, из-за которого мы едва не пострадали по-настоящему. На его совести ведь этого не было? Или всё же было?
Слишком много вопросов.
Слишком мало доверия.
Но… всплыл холодный довод из прошлой жизни. Держи друзей близко, а врагов — ещё ближе.
Плюс капитан знает реалии штаба, лагеря, возможно, Волынского. Полезный ресурс. Опасный, но ресурс.
— Пойдём, если хочешь, — ответил я, стараясь сделать так, чтобы голос звучал ровно, без тени раздражения, которое клокотало внутри. — Но сначала — дело. Видишь тех грузчиков у платформ?
Я кивнул в сторону железнодорожной ветки, где суетились солдаты, грузя ящики на знакомую моторизированную платформу.
— Это самоходка, что возит рельсы к «Стрижу». Задержи её. Скажи начальнику эшелона, чтобы платформу не отправляли к бронепоезду до моего, Кирилла Пестова, личного распоряжения. Понял?
Чернов оценивающе посмотрел на платформу, потом на меня. В его глазах мелькнуло понимание: я не хочу, чтобы Волынский получил подкрепление или предупреждение.
— Понял, — кивнул он резко. — Задержу. Но… — мужчина не уходил, его взгляд упал на свёрток у меня на груди, из которого торчал кончик опалённого уха Моти. — А ты? С ним?
— У меня сейчас дела в лазарете, — отрезал в ответ. Объяснять не было ни времени, ни желания. Пусть думает что угодно.
— С этим… таинственным зверьком? — Чернов скривил губы в подобие улыбки, но без насмешки. Скорее, с долей мрачного любопытства. — Слышал, он у тебя не простой.
— Да, — ответил я коротко, уже поворачиваясь к лазаретам. Не простой. Подвиг. Жизнь за жизнь. Разъяснять капитану детали спасения в карцере было бы святотатством. Каждая секунда на счету. — Найдешь меня там. Или встретимся у платформы.
Не дожидаясь ответа, я зашагал прочь, прижимая к груди драгоценный свёрток.
Дыхание Моти под тканью казалось чуть слабее.
Холодный укол, что я могу опоздать с помощью, пронзил яростью.
— Ищи черноволосую девчонку! — прокричал вдогонку капитан. — Молодая. Зовут, кажется, Оля. Лечит зверей лучше, чем людей.
— Спасибо, — буркнул в ответ я.
— Люди на неё жалуются. Говорят, руки не оттуда растут, — он криво улыбнулся. — Зато любое животное исцелит, хоть волка, хоть крысу. Прозвище у неё соответствующее — «крысиный доктор».
Я хмыкнул и ускорил шаг.
Лагерь, ещё недавно кипевший боем, теперь напоминал растревоженный муравейник под контролем Долгорукого.
Конвоиры строили в колонны сдавшихся бунтовщиков — жалкие фигуры в порванных мундирах. Их гнали прочь, к телепорту, для отправки в колонию среднего круга «Ярцево».
Рядом уже формировалась и первая группа гонцов: подтянутые, решительные офицеры с портфелями, набитыми донесениями для Императора и других важных персон империи, которые могли здесь помочь.
Госпитальный шатёр внутри пах травами, йодом и целебными эликсирами.
Под низким брезентовым сводом царил полумрак, разорванный пятнами света от магических ламп и светляков. Стоны раненых, сдержанные команды медиков, лязг инструментов — это была адская симфония.
Окликнул первого попавшегося фельдшера, перевязывающего окровавленную руку солдата:
— Где найти Ольгу? Целительницу. Ту, что зверей лечит…
Мужчина, не отрываясь от бинта, мотнул головой вглубь шатра, к дальнему углу, загороженному грубыми ширмами.
— «Крысиного доктора»?
Я кивнул.
— Тогда в «зверинце» ищи.
Ринулся туда, обходя носилки и перевязочные столы.
За ширмами был импровизированный уголок.
На грубо сколоченном столе — клетки с ранеными почтовыми голубями, перевязочный материал, склянки с мутными жидкостями.
И она. Черноволосая, в поношенном офицерском мундире медицинской службы, поверх которого — клеёнчатый фартук, забрызганный тёмными пятнами.
В руках девушка удерживала крупную серую крысу, аккуратно накладывая на её лапку миниатюрную шину из щепки и тряпицы.
Лицо…
Я замер.
Черты утонченные, как у Софьи, тот же разрез глаз, форма губ. Но всё иное. Волосы стянуты в беспорядочный пучок, прядь выбилась и прилипла ко лбу. Глаза — не холодные серо-голубые озёра, как у княжны Потоцкой, а изумрудные, горящие сосредоточенным огнём. В них читалась не надменность, а упрямая решимость и… глубокая усталость. Девушка что-то бормотала крысе, голос низкий, резковатый.
— Ольга? — произнёс я тише, чем планировал.
Она вздрогнула, оторвалась от крысы.
Взгляд целительницы скользнул по мне с ног до головы, составляя картину: опалённые волосы, рваный грязный сюртук, сажа, кровь на руках, дикая усталость в глазах. И главное — свёрток из рубахи на груди.
В зелёных глазах мелькнуло раздражение, почти презрение. «Ещё один грязный солдафон с глупой просьбой», — прочитал я.
— Кто спрашивает? — отрезала девушка, кладя крысу в небольшую корзинку с соломой. Голос резкий, даже раздражённый.
Решил проверить свою догадку. Уж больно разительным было сходство.
— Ольга Фёдоровна Потоцкая? — спросил я прямо, глядя ей в глаза.
Целительница нахмурилась, словно услышала что-то неприятное, и сжала губы.
— Да, это я. Что вы хотите? — повторила девушка, вытирая руки о фартук. — Если это шутка про «крысиного доктора» или нужно полечить блоху у вашего пса — идите лесом. Места нет, времени нет, и терпения тем более.
Не стал спорить.
Просто осторожно развернул свёрток, положив рядом с корзинкой крысы.
Освободил Мотю.
Маленькое беззащитное тельце. Опалённая серебристая шёрстка. Ужасная рваная рана на боку, прикрытая коркой чёрной запёкшейся крови и грязи. Его дыхание было поверхностным, еле заметным.
Но что поразило меня, края раны под коркой уже не выглядели воспалёнными. Это была бледно-розовая ткань, словно пытающаяся срастись.
Невероятная регенерация. Или… остаточный эффект собственной магии?
— Вот, — тихо сказал я. — Не крыса. Тушканчик. И он умирает. Мне сказали, вы… единственный шанс.
Ольга замерла. Весь напускной скепсис, усталость, раздражение вмиг испарились, словно и не было.
Глаза девушки расширились, в них вспыхнул чистый, неистовый профессиональный интерес, смешанный с тревогой. Она резко шагнула к столу, без церемоний отодвигая меня локтём.
— Боже правый… Почему ты сразу не сказал⁈ — вырвалось у целительницы, но вопрос был риторическим.
Её руки уже начали двигаться быстрее, точнее. Ольга ощупала Мотю, провела пальцем возле раны, прислушалась к слабому писку.
— Воды! Чистой! И спирт, вот там, на полке! Быстро! — она бросила команду, не глядя на меня, всё внимание было поглощено зверьком.
Кинулся помогать, наливая воду в таз, отыскивая склянку с едким спиртом. Возвращаясь, видел, как её пальцы, тонкие и умелые, уже работали над раной, очищая от грязи с невероятной нежностью.
Она что-то бормотала, но теперь это были не ругательства, а поток успокаивающих слов, обращённых к Моте.
— Тихо, малыш, тихо… Глупышка, как же это? Держись, солнышко, сейчас я помогу.
И тут началось чудо.
Не так, как у боевых магов, ослепительно и разрушительно. Руки девушки окутало мягкое тёплое сияние. Не ярко-белое, как у светляков Белова, и не холодно-голубое как у лекарей для людей.
Оно было… живым. Золотисто-зелёным, как молодые листья под солнцем. Магия струилась из ладоней, обволакивая Мотю, проникая в рану. И под этим светом плоть буквально оживала. Мелкие сосуды смыкались, края раны подтягивались друг к другу, новая розовая ткань нарастала с невероятной, но спокойной скоростью.
Я, химик, видевший тысячи реакций, завороженно наблюдал за биологическим синтезом, ускоренным в сотни раз этой невероятной магией.
Ферменты? Клеточная регуляция? Или нечто принципиально иное, не укладывающееся в мои формулы?
— Он живой, — прошептала Ольга, и в голосе впервые прозвучала не профессиональная констатация, а облегчение, почти нежность. — Сильный, очень сильный зверёк. Это… твой фамильяр?
Вопрос застал врасплох. Фамильяр? Термин из старых фолиантов по магии, которые я пролистывал скорее из любопытства.
Магический компаньон, привязанный глубже, чем просто питомец.
Духовный посредник? Усилитель? Я никогда не думал о Моте в таких терминах. Он был… Мотей. Назойливый, прожорливый, невероятно умный, спасающий мне жизнь в критический момент зверёк. Друг.
— Не знаю, — честно ответил я, глядя, как под руками девушки рана окончательно закрывается, оставляя лишь розовый шрам. — Он… просто Мотя. И сегодня спас мне жизнь.
Ольга кивнула, не удивляясь. Пальцы теперь гладили отросшую на месте ожога новую серебристую шёрстку. Мотя слабо пискнул и уткнулся носом в её ладонь. Сердце сжалось от незнакомого чувства. Ревность? Благодарность?
— Готово, — выдохнула целительница, откидывая со лба выбившуюся прядь. Сияние вокруг рук угасло. Девушка выглядела уставшей, но довольной. — Кризис миновал. Но он истощен. Магия, боль, стресс… Моте нужен покой. Много покоя. И правильный уход.
Я автоматически потянулся забрать друга. Но Ольга резко прикрыла его ладонью, как птенца.
— Куда?
— Я… заберу его. Мне нужно к бронепоезду. Срочно.
— Нет, — голос снова стал жёстким, как вначале. Зелёные глаза сверкнули. — Если сейчас его трясти в дороге, таскать по полям сражений — все мои труды насмарку. Мотя может впасть в кому или умереть от истощения. Оставь его здесь.
— Но… — во мне боролись долг и привязанность. «Стриж», Волынский, Рыбаков, Кучумов — они там, в неизвестности. И здесь… — Вы не понимаете! Там мой поезд, мои люди! Их мог…
— Но что? — Ольга перебила, вставая во весь рост. Она была ниже Софьи, но в этот момент казалась не менее внушительной. Её взгляд уперся в мой. — Не доверяешь? Думаешь, я, как моя благородная сестрица, только и жду, чтобы твоему зверьку кости переломать? — в голосе прозвучала горькая усмешка.
Вопрос повис в воздухе. Да, мысль мелькнула. Потоцкие. Сестра Софья — загадка и потенциальная угроза. Почему Ольга должна быть иной?
— Софья Потоцкая — ваша сестра? — спросил я прямо, глядя в глаза девушки и пытаясь уловить ложь.
Она не отвела взгляда. Лицо исказила гримаса отвращения и… боли?
— Ясно, — Ольга сжала губы. — Вы очередной придворный шут, влюбленный в её холодное совершенство? Или шпион, присланный проверить «неблагонадёжную» сестру? Убирайтесь. Вон!
Девушка сделала шаг ко мне, явно намереваясь вытолкать.
Я не отступил.
Мотя слабо пискнул в руках Потоцкой, пошевелил ухом, словно протестуя против ссоры.
— Нет, — сказал твёрдо. — Я не её ухажер. И тем более не шпион, следящий за вами. Я Кирилл Пестов. Фабрикант с «жестяной банкой» на рельсах. А с вашей сестрой… у нас сложные отношения. Но вы… — я махнул рукой в сторону Моти. — Вы только что сделали то, что не смог бы ни один маг в этом лагере. Вы спасли его. И вы… просто очень похожи. Внешне. Но совсем разные. Здесь, — я ткнул пальцем себе в грудь, туда, где сердце.
Ольга замерла, изучая моё лицо. Гнев в глазах поутих, сменившись настороженным любопытством.
— Ладно, — наконец капитулировал я перед очевидным ради Моти. — Он остаётся. Но я вернусь, как только разберусь с… бронепоездными делами.
— Как знаешь, — буркнула девушка, уже отворачиваясь к столу, где бережно устраивала Мотю в чистой корзинке с мягкой тряпицей. Она склонилась над ним, закрывая спиной, словно ограждая от мира. И от меня.
— Спасибо вам, Ольга Фёдоровна, — сказал я искренне. — Огромное спасибо.
Она не обернулась, не ответила. Лишь плечи чуть вздрогнули.
Развернулся и вышел из шатра в серый свет наступающего дня.
Воздух пах дымом и свободой. Но на душе было тяжело.
Белов погиб.
Мотя остался у незнакомки с лицом врага.
«Стриж» был где-то там, в руках потенциального предателя Волынского.
Но, шагая к месту, где должны ждать платформа и Чернов, я поймал себя на странной мысли.
Встреча с Ольгой Потоцкой не была случайностью. Она ощущалась как… необходимая.
Как когда-то встреча с Кучумовым, чья фанатичная преданность стала опорой.
Как появление Рыбакова — человека долга и чести в хаосе этого мира.
Даже Чернов, этот тёмный и опасный инструмент Белова, его присутствие рядом щекотало нервы, но казалось логичным звеном в цепи.
И вот теперь она — «крысиный доктор» с руками, творящими чудеса, и сердцем, полным горечи.
Почему? Не знаю.
Но внутренний голос, та самая интуиция, что не раз выручала меня и в прошлой жизни, и в этой, настойчиво шептал: держи Ольгу близко. Она понадобится.
В отличие от Софьи, чьё холодное совершенство и двойная игра вызывали лишь раздражение и желание держать на дистанции, Ольга… Ольга была другой.
Настоящей.
И, возможно, куда более опасной в своей искренности. Я ускорил шаг. Сначала — «Стриж».
Потом — возвращение за Мотей и за ответами.



Глава 18

Платформа дёрнулась, колёса заскрежетали по рельсам.
Мы тронулись.
Воздух мгновенно наполнился запахом дыма и машинного масла. Я прислонился к холодному ограждению, ощущая вибрацию стали под ладонью: ритмичную, живую.
После каменной гробницы карцера эта дрожь металла казалась дрожью свободы.
На крыше кабины, во вращающихся бронированных башенках, трое пулемётчиков проверяли затворы орудий. Металлический лязг был резок, деловит.
Внутри платформы — знакомые лица первой команды снабжения. Они узнали меня мгновенно: плечи расправились, спины выпрямились в почти инстинктивном порыве, хотя формальной команды не было.
— Здравия желаем, барон! — крикнул старший, Валерий. Шрам на его щеке — память о стычке с тварями в первый день в этой колонии.
Чернов молча занял свободное место у ограждения, его глаза сканировали мелькающий пейзаж, словно искали засаду в каждом ущелье.
К платформе были прицеплены три открытых вагона. Они оказались доверху загружены рельсами, уложенными как серебряные слитки. Ящики с костылями, скобами, мешки с мукой и солью — груз, от которого зависел пульс «Стрижа», его способность двигаться вперёд.
— Как работалось без меня? — спросил команду, глядя, как лагерь уплывает назад.
Гражданская рубаха и брюки, добытые наспех, висели мешковато, напоминая о днях в грязной яме. Но это был лишь костюм. Внутри них тот же я.
— По графику, барон! — отозвался машинист Григорий, его руки уверенно лежали на рычагах. — Три рейса в сутки, как часы: провиант, вода, ящики с патронами да снарядами и рельсы. А капитан Рыбаков… — он покачал головой с почтительным недоумением, — … он ваш «Стриж» вперёд гонит темпами, каких свет не видывал! Лунев с Марсовым вкалывают как проклятые!
Гордость наполнила грудь. Мои люди. Без приказов, под угрозой мятежа, в неведении о моей судьбе, они строили. Как неутомимые стальные муравьи, тянущие нить железной дороги и порядка через горы хаоса.
— Даже когда Строганов… — начал было Валерий, но тут же спохватился.
— Даже тогда, — тихо, но отчётливо закончил я за мужчину. — Спасибо. Всем.
Платформа нырнула в знакомый серпантин. Скальные стены сомкнулись над нами словно каменные челюсти.
Внизу, в бездне, ревела горная река. И вот он, каменный мост. Опоры-исполины, израненные взрывом, держали арку. Чёрные подпалины на камне, грубые заплаты из магически уплотнённого бетона — шрамы моей первой битвы здесь.
— Проблем с мостом больше нет? — спросил я, впиваясь взглядом в сеть трещин у основания правой опоры.
— Пока пропускаем тут только малые составы, барон, — отозвался машинист. — Как вы и завещали перед… отъездом. Гружёный бронепоезд — ни в коем случае. Но Лунев клялся, что опора вскоре выдержит вес втрое больше «Стрижа». Магия усиления на опорах набирает прочность.
Мы переехали мост.
И вдруг — простор!
Плато открылось перед нами во всём своём величии: бескрайнее, залитое слепящим светом поднявшегося высоко солнца. Воздух стал чище, холоднее.
Я замер, схватившись за ограждение.
Рельсы.
Две безупречно прямые стальные нити, блестящие под солнцем, уходили к самому горизонту, туда, где синела громада центральной горы. Туда, где когда-то нас, молодых и глупых, заживо похоронило в туннеле. Казалось, это было в другой жизни.
— Господи… — прошептал даже Чернов. Его каменное лицо дрогнуло, в глазах мелькнуло что-то вроде уважения. — За неделю? Это же…
— Чудо? — я усмехнулся, глотая ком в горле. Гордость смешивалась с горечью. — Нет, капитан. Это не магия стихий. Это — люди. Мои люди. Расчёт, труд, упорство. Физика и воля.
Платформа набрала ход, ветер засвистел в ушах.
Пулемётчики напряжённо водили стволами, сканируя редкие кустарники и валуны.
Опыт научил их не доверять пустоте.
— Вчера, на обратном пути… — Георгий перекричал ветер, его голос стал жёстким, — … прыгунцы атаковали. Из каньона выскочили. Шестеро наших пострадало… Двоих не успели спасти — кости переломаны, глотки перегрызены. Остальных… — он кивнул в мою сторону, — … дотащили до госпиталя только благодаря вашим эликсирам. Лекарства вмиг остановили кровь и притушили боль. Четверо выжили.
Ответить нечего.
Дорога была живой, и кровь — неизбежная плата.
Не только для первопроходцев Лунева, но и для этих парней, что как кровеносные сосуды питали «Стриж» всем необходимым.
Вскоре мы нырнули в зев восстановленного горного туннеля. Холодная сырая тьма обняла, гул колёс усилился, превратившись в грохот. И вот — свет в конце. Мы вырвались наружу по ту сторону.
И я увидел его.
«Стриж».
Стальная громада, застывшая на рельсах, была похожа на спящего, но готового к прыжку хищного зверя. Носовая башня, рубка, кормовые надстройки — всё родное, знакомое до каждой заклёпки. Но… что-то было не так.
Атмосфера. Вокруг бронепоезда, как дисциплинированные стальные букашки, сновали солдаты. Не мои.
Синие мундиры с алыми кантами, выправка как на параде. Элита. «Невское копьё» Волынского. Они оцепили «Стриж», контролировали подходы.
Чужой порядок на моём корабле.
— Стоп! — скомандовал я резко, ещё до полной остановки.
Платформа заскрежетала тормозами, вагоны с рельсами глухо грохнули сцепками. Не успел состав остановиться, как синие мундиры окружили нас плотным кольцом.
Их штыки были направлены на платформу.
Минута, другая и из толпы гвардейцев вышел Фёдор Николаевич Волынский. Его глаза сверлили меня, а взгляд был холодным и нечитаемым.
— Барон Кирилл Павлович Пестов, — голос, усиленный магией воздуха, гулко разнёсся по плато, заглушая шум ветра и шипение пара. — Вы арестованы по обвинению в государственной измене, убийстве верных слуг князя Строганова и попытке дезорганизации имперской армии в час решающего наступления!
Тишина накрыла плато.
Пулемётчики на крыше вцепились в рукояти оружия, пальцы на спусковых крючках.
Чернов медленно, почти незаметно, положил руку на эфес шпаги.
Заметил, как на палубе «Стрижа» появились Рыбаков, Лунев, Марсов… и Виталий Кучумов. Мой вассал шагнул к трапу, его руки вспыхнули алым пламенем, освещая яростное лицо.
— Предатели⁈ — рык Виталия был как удар кузнечного молота. — Я вас всех в пепел обращу!
— СТОП! — мой крик, резкий, командный, рассёк воздух как нож.
Я шагнул вперёд, на самый край платформы, навстречу лесу штыков.
— Генерал Волынский! — мой голос звучал холодно, вопреки разгорающейся ярости внутри. — Предъявите доказательства, кроме голословных обвинений! Или князь Строганов уже присвоил себе право Верховного суда империи?
Волынский не шелохнулся. Лишь тонкая усмешка тронула его губы. В ней было что-то… театральное. Изучающее.
— Доказательства? — голос потерял металл, став почти мягким, но оттого не менее опасным. — Моя шпага и приказ военного совета при князе Строганове. Достаточно, — он сделал едва заметный жест. — Взять его! Живым!
Гвардейцы сомкнули кольцо. Кучумов взревел. Пламя, как алые змеи, рвануло от его ладоней к передовым рядам «Невского копья». Но Волынский лишь слегка взмахнул рукой.
Воздух перед гвардейцами сгустился и стал видимым: дрожащей, прозрачно-синей стеной. Огненные потоки ударили в неё и… рассыпались веером искр, бессильно растекаясь в стороны. Магия воздуха. Седьмой уровень. Абсолютный контроль. Давление, плотность, отражение кинетической энергии… чертовски эффективно.
— ДОВОЛЬНО! — прогремел я. Не криком, а низким мощным гулом, в котором зазвучала сама земля под ногами.
Плато дрогнуло. Не сильно, но ощутимо. Камешки заскакали по рельсам. Штыки дрогнули.
— Волынский! — я впился в него взглядом. — Вы служили светлейшему князю Белову! Он пал в бою за телепорт, за империю! А вы… вы играете в игры Строганова⁈
— А я выполняю последний приказ Андрея Николаевича! — вдруг перебил мужчина. Его голос резко изменился, став жёстким, чётким, лишённым всякой театральности.
Шпага опустилась. Солдаты «Невского копья» разом опустили штыки, приняв стойку «смирно».
— Князь Белов знал: Строганов полезет в Балтийск, как слепой крот, за своей химерой. Он приказал мне внедриться в свиту Захара Григорьевича. Сохранить «Стриж». И… — ледяной взгляд скользнул по Виталию, чьи руки всё ещё пылали, по Рыбакову на мостике, по Луневу, — … узнать, кто здесь истинно верен империи, а кто… — он сделал паузу, — … волк в овечьей шкуре, готовый укусить при первом шансе. Если бы вы… — взгляд вернулся ко мне. Волынский не договорил. Проверка на лояльность. Холодный, жестокий расчёт Белова. А Волынский — его идеальный инструмент.
— Светлейший князь Белов мёртв, — тихо, но отчётливо сказал я. Горечь смешалась с гневом. — Убит подло в бою за телепорт. Генерал Долгорукий ранен, но держит оборону.
— Знаю.
Волынский кивнул, его лицо оставалось непроницаемой маской.
— Константин Иванович Долгорукий передал мне сигнал. Поэтому… спектакль окончен, — генерал повернулся к своей гвардии, его голос зазвучал как удар стали о сталь. — Смирно! Перед вами барон Кирилл Павлович Пестов, законный командир бронепоезда «Стриж» и руководитель операции по освобождению Балтийска! Его приказы — закон! Понятно⁈
— Так точно, господин генерал! — грянул хор голосов.
Элитное подразделение выпрямилось ещё больше, штыки взметнулись вертикально — салют чести.
— Что значит руководитель операции по освобождению Балтийска? Я не соглашался на это.
— А вас никто и не спрашивал, милок, — ехидно улыбнулся Волынский. — Решено было там, — генерал указал пальцем в небо.
Вот это новости. Я закрыл глаза, глубоко вздохнул, переводя дух.
Адреналин отступал, оставляя пустоту и ледяную ясность.
Чернов снял руку с эфеса.
Виталий потушил пламя на ладонях, но его взгляд все ещё пылал.
Я шагнул с платформы на землю и неспешно пошёл в сторону трапа «Стрижа».
Поднялся на мостик.
Запах! Машинное масло, металл, пороховая гарь — уже полюбившейся мне боевой аромат. Приборы, штурвал, переговорные трубы — всё на своих местах. Но сейчас не до ностальгии.
Волынский последовал за мной и резко указал на западное окно, затянутое пылью:
— Смотрите, барон. Армия Строганова.
За бескрайними болотами, в восьмидесяти километрах, полыхало зарево. Не одно, а несколько очагов. Багровые сполохи мощных магических разрядов, чёрные столбы дыма, поднимающиеся к небу. Битва. Масштабная и яростная.
— Ломится к Балтийску напрямик, — пояснил Волынский, его палец лёг на карту, оставляя отпечаток на бумаге, — через Гибельные топи. И… ваша графиня Потоцкая, кстати, тоже.
Он посмотрел на меня, словно изучая реакцию.
— Пришлось её выдворить с бронепоезда, о чём в принципе не жалею. Софья буквально сразу же показала свою натуру, присоединившись к мятежному князю.
Потом он перевел взгляд на карту:
— Если рванём напролом по нашей дороге, — палец быстро прочертил линию вдоль стальной нити, проложенной Луневым, — мы перехватим их у Перекрёстного ручья. За сутки управимся. Шанс отрезать и пленить Строганова до захода в Балтийск есть!
— Барон! — перебил Рыбаков. Он стоял взволнованный у восточного иллюминатора с подзорной трубой в руке. — Там! Сигнал бедствия. Третий за этот час.
Я подошёл.
На востоке, у самого края видимости, где синева неба сливалась с синевой моря, ввысь взвивалась мощная зеленая спираль. Магический сигнал бедствия имперского флота, яркий и отчаянный.
Это был знак катастрофы. Блокады. Гибели.
— Координаты? — спросил я, чувствуя, как холодный ком сжимает горло. Амат.
— Мыс Орлиный, барон, — отчеканил штурман, сверяясь с картой и показаниями угломера. — Там должен был держать оборону передовой разведотряд флота. Те, что ушли ещё до… всего этого, чтобы пробиться к побережью, наладить связь, предупредить о движении армии.
Слова Белова, сказанные в лагере, эхом отозвались в памяти: «Амат ушёл с разведотрядом предупредить флот…»
— Строганов туда не совался? — уточнил я, глядя на Волынского. Хранилище. Карта. Ключ. Сила.
— Нет! — генерал ударил кулаком по карте в районе Балтийска. — Он одержим портом! Он здесь! Балтийск — в двух переходах! — в голосе Волынского звучало презрение к глупости князя, но и признание опасности.
Я закрыл глаза.
Всплыли картины карцера: Строганов и Оксаков. «Карта ведёт к месту силы… Активируем ключ… станете сильнейшим… Имперский трон…» Холодная волна прагматизма накатила на ярость. Балтийск. Хранилище. Неизвестный артефакт в руках безумного честолюбца. Угроза не просто колонии, а всей империи.
Но перед глазами стоял зелёный спиральный маяк. Отчаянный крик о помощи. Амат. Его упрямое, надменное лицо. «Стану сильнейшим магом империи!»
И его люди. Моряки. Солдаты. Запертые, гибнущие.
— Кирилл Павлович, — тихо сказал Кучумов, стоявший рядом. Его глаза, привыкшие к жару печей, горели сейчас холодным огнём понимания. — Решение за вами.
Дилемма висела в воздухе. Надо было решаться и выбирать:
Первое. Догнать Строганова. Рвануть по своей ветке на всех парах. Обогнать. Отрезать у Перекрёстного ручья. Захватить или уничтожить. Спасти Балтийск от безумца, и не дать ему получить артефакт. Цена — бросить разведотряд на верную гибель.
Второе. Спасти разведгруппу и Амата. Рвануть на восток, к Мысу Орлиному. Узнать судьбу флота. Но Строганов войдёт в Балтийск и получит доступ к портовому хранилищу. И кто знает, какое чудовище он оттуда выпустит? Или какую силу обретёт?
Я открыл глаза. Взгляд скользнул по лицам на мостике: Рыбаков — моряк, человек долга; Лунев — маг земли, творец пути; Марсов — как и его друг, дорожник; Виталий — огонь и преданность; Волынский — холодный расчёт и верность приказу Белова.
Мои люди.
Они не сломались.
Они строили дорогу, когда я гнил в яме.
Они ждали.
Посмотрел на зелёную спираль — символ отчаяния и долга.
«Своих не бросают», — фраза из прошлой жизни пронеслась в голове.
— Капитан Рыбаков!
— Да, барон! — тут же выпалил он.
— Вы продолжите вместе с основными силами двигаться на «Стриже» к Балтийску. Стройте дорогу, не отвлекайтесь ни на что. Максимальный ход. Генерал Волынский, — повернулся к нему, — вы обеспечите операцию и взаимодействие с «Невским копьём». Ваша задача — не дать Строганову помешать нам построить этот путь в Балтийск.
Волынский мгновенно оценил приказ, его глаза сверкнули холодным пониманием. Он кивнул.
— Но… барон! Учтите: мятежный князь спешит в Балтийск… он не торопился бы туда просто так. Строганов рвётся ради чего-то важного, — произнес Фёдор Николаевич, внимательно смотря мне прямо в глаза.
— Он спешит в хранилище, чтобы заполучить артефакт.
Волынский застыл и кивнул, словно говоря: «Я всё понимаю, но что будешь делать ты? Ведь сейчас ты тут главный».
— Артефакты — это металл, пыль и потенциальная угроза, не больше. А люди… — я ткнул пальцем в зелёную спираль, горящую за пыльным стеклом, — … это — империя сейчас. Её кровь. Её будущие солдаты и маги. И я их должен спасти. Я отправляюсь на помощь немедленно. Пойду в составе малой группы, так сможем передвигаться по территории, кишащей монстрами, скрытно и максимально быстро. Со мной пойдёт Валерий Кучумов, — при этих словах он выпрямился и еле заметно улыбнулся, — и Чернов. Буду рад вашей компании. Ваш опыт в тылу врага мне пригодится.
— Барон, давайте выделю взвод «Невского копья», — предложил Волынский.
— Нет, взвод мне не нужен, но от парочки умелых магов-воздушников и огневиков не откажусь.
Генерал утвердительно кивнул.
— Валерий! — я ткнул пальцем вниз на платформу. — Быстро! Взять ящик эликсиров первой помощи! Всё, что есть! Готовность пять минут!
Не стал ждать возражений или подтверждений. Развернулся и направился к трапу. К востоку. К зелёному сигналу бедствия. К Амату.
Научный расчёт говорил о рисках у Балтийска.
Но простая человеческая истина кричала громче: «Своих не бросают».
И я шёл подтверждать её.



Глава 19

Мы выдвинулись с бронепоезда сразу после моего приказа. Я, Кучумов, Чернов и трое гвардейцев Волынского.
Двое воздушников, капитан Леонид Обыденов и старший лейтенант Артём Светлов, сразу же окутали нашу шестёрку маскировочным куполом. Он работал как ловкий иллюзионист. Снаружи преломлял свет, соединяя с пейзажем: трава, деревья, небо казались непрерывными. Внутри же всё было кристально ясно. Стены купола, словно чистейшее стекло, пропускали каждый луч. Мы видели врагов, а они нас нет.
Прохождение сквозь барьер ощущалось как прохладный ветерок.
Третий офицер, майор медицинской службы Глеб Игнатьев, ссутулившись под тяжестью походной аптечки и ящика моих эликсиров, шагал рядом. Его взгляд, умный, но усталый, изучал местность с профессиональной отстранённостью.
— Держим строй, тихо, — прошептал Обыденов, маг воздуха пятого уровня. Его пальцы едва заметно шевелились, корректируя поток магии. — Светлов, ветерок в верхние слои, уноси запахи. Игнатьев, не отставай.
Мы двинулись на восток, оставляя позади гул стройки и стальной силуэт «Стрижа».
Плато быстро сменилось холмистой местностью, поросшей колючим кустарником и усеянной валунами.
Купол работал безупречно.
Мы видели тварей — когтистых прыгунцов размером с волка, стаи мерзких летунов с кожистыми крыльями, медлительных каменных крабов, ползающих по склонам. Монстры проходили в десятках шагов, обнюхивали воздух, но купол, усиленный двумя магами, был непреодолимой преградой для их примитивных чувств.
— Ваши эликсиры, барон, — заговорил Игнатьев, стараясь идти в ногу, — единственное, что реально работает на передовой. Не то что эта казённая бурда, — он постучал костяшками пальцев по своей стандартной аптечке.
— Рад, что приносят пользу, майор, — ответил я, продолжая всматриваться в горизонт.
Зелёный сигнальный огонь погас, отчего тревога за друга лишь сильнее сжала сердце.
— У меня на мануфактуре упор на эффективность и скорость действия, и, конечно, минимум побочек.
— Да уж, скорость… — Игнатьев кашлянул. — В бою под Новоархангельском был ранен кавалерист, кишки наружу. Дали ему ваш «первой помощи» и «кровостав». Он продержался, пока не довезли до полевого госпиталя. Обычные средства… не вытянули бы, — медик посмотрел на меня с искренним профессиональным интересом. — Говорят, готовите что-то новое? Для глубоких ожогов от магии плазмы?
Я кивнул, мысленно отмечая, насколько верной оказалась идея с демонстрационными наборами для военных медиков.
— Прототип. На основе стимуляции регенерации тканей низкочастотными магическими импульсами, усиленной каталитическим комплексом… — остановил себя, понимая, что слишком удаляюсь в дебри, глядя на слегка округлившиеся глаза собеседника, — … это сложно. Суть — ускорить заживление в разы, даже при тяжёлых магических поражениях. Испытываем.
— Быстрее бы, — пробормотал Игнатьев.
Шли мы весь день и половину ночи, делая лишь короткие привалы.
Воздушники менялись: один поддерживал купол, другой отдыхал. Кучумов шёл молча, взгляд был сосредоточен. Он постоянно ощупывал рукоять морского кортика на поясе.
Чернов, напротив, казался расслабленным, но его глаза, как у хищной птицы, безостановочно сканировали тени, расщелины, вершины холмов. Он знал эту игру в прятки со смертью лучше многих.
Зелёные сигналы бедствия вспыхивали уже не так часто.
Сперва каждый час, потом реже. Последний я увидел глубокой ночью, уже в предгорьях, ведущих к мысу Орлиному. Он был слабым, дрожащим, как последний вздох.
Интервал между сигналами растянулся до нескольких часов.
Надежда таяла с каждой минутой.
А потом нас чуть не обнаружили твари.
Мы осторожно двигались по узкому каньону.
Скалы нависали с обеих сторон, сжимая небо в полоску, усеянную звёздами.
Купол Обыденова вибрировал, плотно прижимаясь к стенам ущелья.
И вдруг тяжёлая капля упала на невидимую сферу прямо перед моим лицом. Потом вторая. Третья. Липкая, тягучая, с отвратительным запахом тухлятины и металла.
Я замер.
Все замерли.
Кучумов схватился за нож.
Чернов присел, словно готовясь к прыжку.
Над нами, на самом краю скального карниза, замерла тварь.
Она была похожа на чудовищного паука размером с лошадь, но вместо головы — только гигантская пульсирующая пасть на короткой шее, усеянная рядами кривых костяных шипов.
Из пасти обильно стекала липкая слюна.
Огромные хитиновые лапы с крючковатыми когтями впились в камень. Монстр медленно поворачивал свою безглазую голову, чутко вибрируя.
Чуяла.
Тварь чуяла нас сквозь маскировку, но не могла понять, где.
«Не двигаться», — пронеслось у меня в голове.
Любое колебание воздуха…
Светлов, отвечавший за запахи, побледнел. Он дрожал от напряжения, буквально выжимал магию, направляя наш запах тончайшей струйкой вверх, в разряжённые слои воздуха над каньоном.
Обыденов стоял как изваяние, пот стекал по его вискам.
Купол дрожал под каплями ядовитой слюны.
Минута.
Две.
Вечность.
Тварь издала низкое булькающее ворчание, разочарованно щёлкнула шипами в пасти и неспешно поползла дальше по карнизу, скрываясь из виду. Только когда звук её движения полностью стих, мы позволили себе выдохнуть.
— Чёртовы монстры, — прошипел маг-воздушник, вытирая пот со лба.
— Двигаемся дальше, — приказал я тихо. — Надо поспешить.
К мысу Орлиному вышли лишь на рассвете.
Картина, открывшаяся со склона, была ничем иным, как последними попытками разведотряда выжить, держа оборону перед неминуемой гибелью.
На небольшом скалистом выступе ютилось крошечное фортификационное укрепление. Оно было сделано магией земли прямо в скале: невысокие стены, образующие полукруг, прикрытый с тыла обрывом.
Стены были иссечены глубокими царапинами, почернели от огня и кислоты.
Внутри этого каменного «гнезда» кучка людей, не больше десятка. Один из них, маг земли в порванном мундире фортификатора, стоял у стены, руки прижаты к камню. Лицо мертвенно-бледное, а на губах синева. Мужчина едва держался на ногах, но стена под его ладонями мерцала тусклым жёлтым светом, это были последние крохи магии, сдерживающие трещины.
Вокруг импровизированного форта, как приливная волна, бушевала орда монстров. Прыгунцы, крабы, скорпионы, какие-то бесформенные студенистые массы — все рвались к живой добыче. Особенно пугали два монстра, каждый размером со слона.
Один напоминал бронированного медведя с кристаллическими наростами на спине, другой — гигантского скорпиона с хвостом, заканчивающимся не жалом, а чем-то вроде каменной кувалды.
Эти две твари методично били по стенам укрытия, заставляя его содрогаться.
Маг-фортификатор вздрагивал с каждым ударом, кровь сочилась у него из носа.
Из-за стен лишь изредка вырывались ослабевшие фаерболы или ледяные копья, это были жалкие попытки сдержать натиск.
Двое магов огня в окровавленных повязках были на пределе.
И Амат.
Он стоял на самой высокой точке укрытия, его мощная фигура выделялась на фоне серого неба. Руки были подняты, потоки воды направлены на тварей, сбивая с ног, заливая глаза, но не уничтожая.
Вода — не та стихия, которой можно прибить таких бронированных чудовищ.
Лицо Жимина было искажено яростью и… бессилием.
Он метался, пытаясь прикрыть самые слабые участки.
Рядом с ним лежали двое, судя по форме, они были магами воздуха, ранее обеспечивавшими защиту.
— У них закончились магические силы, — тихо сказал Чернов, его глаза профессионально оценивали обстановку. — Кристаллы силы… Всё.
— Какой план? — спросил Кучумов, ожидая, что я, как обычно, уже придумал что-то.
Быстро окинул взглядом поле боя, мозг работал на пределе, сопоставляя силы, расстояния, магические возможности.
— Обыденов, Светлов! Ваша задача — отвлечь этих двух «слонов». Создайте мощный запах крови, паники, что угодно! Уведите их подальше от укрытия, хотя бы на пару минут! Чернов, ты с Игнатьевым прорываешься к стене, помогаешь укрепить оборону! Виталий, со мной! Бьём по основной массе, открываем коридор для отхода! Действуем быстро и громко, тишина больше не нужна!
Воздушники переглянулись и кивнули. Их пальцы замелькали.
Вдалеке, метрах в ста за спиной у «бронированного медведя», воздух сгустился, закрутился вихрем, наполняясь резким металлическим запахом свежей крови и пота.
Оба гиганта мгновенно насторожились. «Медведь» рявкнул, развернулся и тяжело заковылял на запах.
«Скорпион» на мгновение заколебался, постукивая каменной «кувалдой» по земле, но потом последовал за собратом, увлекая за собой часть мелочи.
— Сейчас! — рявкнул я.
Чернов и Игнатьев рванули вперёд.
Майор-медик, несмотря на аптечку, бежал удивительно быстро.
Чернов шёл рядом, его руки уже светились жёлтым — он готовился усиливать чужую магию земли.
Кучумов вырвался вперёд как выпущенная стрела.
Я — следом.
Пламя Виталия не просто рвануло из ладоней, оно выплеснулось двумя невероятно горячими и плотными концентрированными потоками, как из брандспойтов.
Огненные стены второго уровня? Нет. Это было похоже на точный хирургический резак сильного четвёртого уровня! Он прошёлся по толпе прыгунцов у самого подножия стены, превращая хитин и плоть в угли и пар. Твари взвыли, в панике разбегаясь прочь.
Я не отставал.
Земля под стаей скорпионов внезапно превратилась в зыбучий песок. Они беспомощно завязли, яростно щёлкая клешнями.
Следующий жест — и десятки острых каменных шпилей вырвались из земли вокруг них, пронзая хитиновые брюшки. Хруст был ужасен.
Амат замер на секунду, увидев нас.
На его измученном лице мелькнуло невероятное изумление, затем — яростное облегчение.
Он не кричал, не махал.
Жимин просто усилил свои потоки воды, обрушив их теперь на тварей с флангов, которых сбивал с ног, мешая сгруппироваться против новой угрозы.
— Пестов! Ты⁈ — хриплый от напряжения голос друга всё же прорвался сквозь гам боя.
— Открывай ворота! — крикнул я в ответ, посылая очередной залп каменных «пуль» по крабу, пытавшемуся залезть на стену.
Внизу, у основания укрепления, Чернов упёр ладони в камень рядом с их магом-фортификатором. Тот вздрогнул, но глаза тут же расширились от облегчения: мощный поток магии земли хлынул в него, подпитывая.
Стена под руками засветилась ярче, трещины начали стягиваться.
Игнатьев уже полз вдоль стены, перевязывая раненых, вливая им в рот эликсиры из моих запасов.
— Отходим! — скомандовал Амат своим людям. — Через пролом слева! Быстро!
Те, кто мог держать оружие, подхватили раненых и начали отползать к указанному месту. Амат прикрывал отход, вода теперь работала как таран, сбивая тварей с пути.
Мы с Кучумовым обеспечивали «коридор», выжигая и разбивая всё, что пыталось приблизиться. Виталий ловко работал не только огнём, но и ножом, сражаясь с прорвавшимися прыгунцами: короткие яростные удары в уязвимые места под челюсть, в основание черепа.
Но отвлечённые монстры уже опомнились.
Громкий рёв «бронированного медведя» потряс воздух. Большие монстры развернулись и понеслись обратно, к источнику реальной угрозы, то есть к нам.
— Воздушники! Нам нужен защитный купол! — крикнул я, отбиваясь от очередного прыгунца каменным щитом.
Обыденов и Светлов, уже вернувшиеся к нам, обменялись взглядами. Их руки взметнулись вверх. Воздух над нами и последними отступающими разведгруппы сгустился, стал видимым: плотная, дрожащая, синеватая стена. В неё врезался первый заряд кристаллических шипов «медведя».
Стена прогнулась, зазвенела, как натянутая струна, но выдержала, рассыпав шипы веером искр.
«Скорпион» занёс свою каменную кувалду…
— ОТХОДИМ, быстрее в расщелину! — приказал я, прыгая в пролом в скале.
Чернов подхватил под руку ослабленного мага-фортификатора, который едва держался на ногах.
Игнатьев тоже тащил раненого. Воздушники отступали последними, поддерживая щит.
Кувалда «скорпиона» обрушилась на место, где мы стояли секунду назад, разбивая камень в пыль.
Рёв чудовищ смешался с нашим тяжёлым дыханием.
Мы бежали, спотыкаясь и помогая друг другу.
Позади, у входа, ревели обманутые монстры, но лезть за нами в узкую расщелину не решались.
Внутри царила тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием, стонами раненых и стуком капель воды.
Амат стоял, прислонившись к стене, его грудь вздымалась.
Он смотрел на меня. Не на спасённых людей, не на медика, уже копошащегося у самых тяжёлых раненых, на меня.
В глазах друга бушевала буря: ярость из-за бессилия, горечь потерь, дикое облегчение… и жгучее нежелание быть обязанным.
— Пестов, — голос был хриплым, но твёрдым. — Я не просил тебя лезть в эту мясорубку. Мы бы… выкрутились.
Я устало вытер рукавом пот с лица. Знакомый упрямый Амат.
— Выкрутились? С двумя «слонами» и ордой тварей? С кончившимися силами и магическими кристаллами? Ты видел своего земляка? Он держался на честном слове и на характере.
Амат нахмурился, скулы напряглись. Парень недовольно кивнул.
— Мы передали информацию флоту! Предупредили о грядущем наступлении на Балтийск! Флот выдвинулся очищать гавань, пробивать путь к порту! Это была задача не из лёгких. И мы её выполнили! Даже… — он махнул рукой в сторону своих измождённых бойцов, — … даже такой ценой.
— А потом вас бы просто смели, — спокойно констатировал я.
— Задача выполнена, информация передана.
Жимин отвернулся, смотря на камни. Могучие плечи слегка опустились. Потом друг резко повернулся ко мне и… тяжело хлопнул ладонью по плечу. Удар был крепкий, по-братски.
Амат не сказал «спасибо», но в этом хлопке, в его взгляде, было больше благодарности, чем в тысяче слов. Это максимум, на который способен гордый Жимин.
Пока Игнатьев и немногочисленные невредимые бойцы разведгруппы оказывали помощь, я вводил друга в курс дел, произошедших за время его отсутствия в штабе. К нам подошёл маг-фортификатор из разведгруппы. Мужчина лет сорока, с усталым, но очень умным взглядом. Он представился капитаном Глуховым.
— Барон Пестов, — начал маг тихо, кивая на Амата, который сейчас о чём-то резко говорил с Кучумовым. — Я слышал ваш разговор о Строганове. И об… артефакте в Балтийске.
Я насторожился, внимательно оглядывая военного инженера.
— Барон, я был там непосредственно перед падением Балтийска. Когда стало ясно, что эвакуировать многие артефакты невозможно, а точнее, опасно, командование поручило моему подразделению… спрятать их. Надёжно, — инженер-фортификатор помолчал, глотая ком в горле. — Мы замуровали артефакты в главном портовом хранилище. В самом сердце. Использовали не только землю, но и руны запечатывания, привезённые из столицы. И лёд. Много льда, созданного магами воды экстра-класса. Чтобы усыпить, замедлить любые процессы внутри.
— Что там были за артефакты? — спросил я, чувствуя, как холодок пробегает по спине.
Глухов покачал головой, глядя на сереющее небо.
— Точного описания дать не могу. Но их там довольно много, есть даже древние, найденные где-то за внешнем кольцом. Артефакты как раз готовили к отправке в Имперскую Академию Магии, — он посмотрел мне прямо в глаза. — Если Строганов доберётся до них… и попытается использовать…
Мысль была леденящей.
Безумец с неограниченными амбициями и древними, неизвестными по силе артефактами. Это был рецепт настоящей катастрофы.
Дорога назад к «Стрижу» заняла почти сутки.
Мы шли тем же путём, под куполом воздушников, но теперь с ранеными на импровизированных носилках, которые тащили по очереди.
Встречались твари, но мелкие.
Мы обходили их или, если не удавалось, быстро и тихо уничтожали, не ввязываясь в долгие бои. Не хотелось вступать в большие схватки и терять время.
Амат шёл молча, его обычно надменная походка теперь была понурой. Потери отряда давили на друга.
«Стрижа» на месте не оказалось. Рельсы уходили вперёд двумя ровными линиями, стремящимися к горизонту.
Мои люди не ждали, а строили. С упорством и яростью стальных муравьёв.
За неполные двое суток они проложили ещё добрых пятьдесят километров пути!
Самоходная платформа с новыми рельсами и провиантом как раз оказалась рядом, когда мы вышли на насыпь.
Нас сразу заметили и подобрали.
Подъехав к «Стрижу», я застал привычную суету людей в робах и синих мундирах.
Они нас увидели, стоило только выйти из самоходной платформы.
Раздались крики, кто-то побежал докладывать. На палубе появились Рыбаков, Лунев, Марсов… и Волынский. Их лица выражали облегчение.
Но у меня не было времени для объятий и объяснений. Я стоял на насыпи, глядя на стальную громаду бронепоезда и равнину, за которой скрывался Балтийск.
В голове гудело от усталости, но она работала чётко, как часы.
Дилемма.
Вариант первый: бросить все силы вперёд. Сейчас. Взять всех боеспособных: элиту «Невского копья», служащих на бронепоезде магов, строителей, Амата и его уцелевших бойцов. Рвануть к Балтийску налегке. Опередить Строганова. Ворваться в порт. Найти хранилище. Не дать ему получить «ключ» и другие артефакты. Риск огромный. Шанс попасть в ловушку или опоздать. Оставить «Стриж» и основную часть людей без прикрытия. Но если Строганов воспользуется артефактами… последствия Глухов описал достаточно красочно.
Вариант второй: методично продолжать движение на «Стриже». День за днём строить путь, подвозить снаряжение и подкрепление от телепорта. Прийти к Балтийску сокрушающей силой на стальных рельсах. Надеяться, что Строганов застрянет на подступах к городу, что у него уйдут дни на поиск и вскрытие хранилища. Надеяться, что древние печати и лёд выдержат. Был риск опоздать. Прийти к уже активированным артефактам и безумцу, получившему невообразимую силу. Или найти лишь пепелище.
Амат подошёл, встал рядом. Он тоже смотрел на поезд, на горизонт, за которым скрывался Балтийск. Лицо друга было каменным, в глазах читалось понимание, что я стоял сейчас перед сложным выбором, который должен сделать.
— Ну что, профессор? — хрипло спросил Жимин, не глядя на меня. — Решай. Тут ты главный. Рваться вперёд с шашкой наголо? Или строить свой стальной порядок до последнего костыля?
К платформе подошли Волынский, Рыбаков и другие, они смотрели на меня в ожидании.
Я закрыл глаза на секунду.
Увидел холодные руны в карцере, пылающий зелёный сигнал бедствия, артефакты, замурованные во льдах портового хранилища, а потом ещё безумные глаза Строганова.
Открыл глаза.
Взгляд упал на мощные орудия «Стрижа». И окончательное решение пришло сразу.
— Мы остаёмся на месте!



Глава 20

Тишина.
Недоумение.
— Остаёмся на месте? — непонимающе, почти возмущенно фыркнул капитан Рыбаков.
— Как так? — удивился Кучумов.
— Вот так. Остаёмся на борту, — подтвердил я.
Перевёл взгляд с капитана на стальную громаду «Стрижа», замершую на свежепроложенных рельсах, блестевших в последних лучах солнца.
— Мы движемся вперёд, господа. На поезде. К Балтийску. Я намерен встретить генерала Строганова… именно здесь. На своих условиях.
— Постойте, Кирилл Павлович! — в разговор властно вступил Фёдор Николаевич Волынский, шагнув вперёд. — Вы правда собираетесь чего-то ждать? Пока этот авантюрист копается в портовых недрах? Каждая минута промедления это риск! Артефакты… — генерал сжал кулаки, — если он обретёт силу, то…
— Нет, Фёдор Николаевич, вы меня неправильно поняли, — откашлялся, перебивая мужчину. — Я не собираюсь ждать его на этом месте, а намерен встретить мятежника во всеоружии и на своей территории. Посмотрите на эти пушки.
Ткнул пальцем в носовые орудия, длинные стволы которых зловеще чернели в сгущающихся сумерках, словно пальцы гигантского скелета.
— Посмотрите на броню, выдержавшую удар землерыта. Посмотрите на артефакт купола, способный обеспечить защиту всего судна на несколько часов. Здесь, в этой стальной крепости, стоящей на рельсах, мы несокрушимы. Мы можем выдержать любую атаку, отбить любой натиск тварей… или мятежников. А вот рвануть вперёд небольшим отрядом по неразведанной местности, кишащей прорвавшимися тварями, прямо к спешащему в город Строганову, у которого, возможно, уже припасён в рукаве не один козырь… Это не смелость, Фёдор Николаевич. Это самоубийство. И предательство людей, доверивших мне эту операцию и железную дорогу.
Возможно, кто-то в глубине души сочтёт это трусостью.
Пусть.
Я бывший профессор, а не лихой гусар.
Моя храбрость проявляется в расчёте, в подготовке, в максимальном использовании преимуществ и сохранении жизней при достижении целей.
— Но артефакт! — к дискуссии присоединился Амат, подойдя вплотную. — Если князь воспользуется в порту даже одним, пока мы тут топчемся…
— Если Строганов активирует его в Балтийске, то мы придём туда со всей нашей силой, — резко перебил я, глядя другу прямо в глаза. — И хотя бы встретим угрозу во всеоружии, а не будем раздавлены по дороге как букашки!
Оглядел присутствующих и добавил:
— Риск есть в любом случае. Я выбираю вариант, где у нас больше шансов выжить и победить. Решение принято, господа. Мы не идём малым отрядом. Мы движемся со «Стрижом». Всеми силами. И точка.
Воля в моём голосе была холодна и неоспорима, как закон тяготения.
Амат сжал мощные кулаки до хруста костяшек, губы его искривились в привычной усмешке, но он промолчал. Лишь бросил на меня взгляд, в котором смешались старая вражда, дружба и уважение к моему упрямству.
Генерал Волынский вздохнул: военная дисциплина, выкованная годами службы, подавила внутренний азарт охотника. Он кивнул, коротко и чётко, приняв приказ, хоть по глазам было видно, что в душе генерал рвался вперёд.
Перевёл взгляд на Рыбакова.
Капитан смотрел на запад, где вдалеке горело зарево чужого боя.
— Сергей Иванович, а почему на горизонте нет отблесков ближе? Бой Строганова… они что, уже ворвались в город?
Рыбаков поднёс тяжёлую, окованную латунью подзорную трубу к глазу и тщательно вгляделся в западный сектор.
— Нет, барон. Вспышки есть, просто враги далеко ушли. Видите то зарево, чуть левее очертаний Балтийска? Гонят что есть мочи. Судя по хаотичности вспышек, несут потери, притом ощутимые.
— Сколько нам до Балтийска с текущим темпом?
— Буквально пара переходов, Кирилл Павлович! — голос Рыбакова внезапно зазвенел неподдельной гордостью.
Он опустил трубу, и на усталом лице появилось подобие улыбки.
— Ваши люди, барон, Бадаев, Лунев с Марсовым, они невероятные. Вчера выжали больше пятидесяти километров за сутки! И говорят, что это не предел, клянусь кормой! Если ночь будет спокойной… — Сергей Иванович умолк, бросив взгляд на темнеющее небо, — то к полудню завтрашнего дня упрёмся прямо в предместья Балтийска!
— Отлично, — я довольно улыбнулся. — Мои дорожники — герои. Пожалуй, стоит посмотреть, как у них сейчас идут дела, наверняка что-то новое внедрили, передовое.
— Да уж наверняка, — ответил мне кивком довольный капитан.
Прохладная и звёздная ночь спустилась на горное плато.
Я стоял на верхней палубе «Стрижа» рядом с Луневым, наблюдая за фантастическим, почти индустриальным зрелищем ночной укладки пути.
Бронепоезд, окутанный магическим сиянием и деловитой суетой, напоминал гигантского светящегося жука, методично пожирающего пространство перед собой. Воздух был напоён запахом горячей смазки и едва уловимым шлейфом озона от работающей магии.
Технология в действии.
Десятки «светляков» — шаров холодного, устойчивого, плавающего света, созданных магами огня третьего уровня, висели в воздухе, словно фонари. Они не слепили, а давали ровное ясное освещение рабочей зоны перед самым носом поезда и на два десятка метров вперёд. Их призрачное сияние отражалось в лужах, на стальных рельсах и в потных лицах рабочих.
Из чрева «Стрижа», через все вагоны снабжения, доносился глухой гул механизмов и скрежет металла. По мощному цепному конвейеру, словно патроны к скорострелке, подавались тяжёлые стальные рельсы. Через огромные распахнутые ворота в носовой части их захватывал массивный кран с гидравлическим приводом, это было моё детище, адаптированное под местные реалии. Рычаги и шестерёнки скрипели под нагрузкой.
Внизу, на утрамбованной балластом насыпи, под призрачным сиянием «светляков» трудилась ночная смена.
Крепкие, коренастые ребята в промасленных кожаных фартуках и рукавицах из толстой бычьей кожи. Кран аккуратно опускал рельс на подготовленное ложе. Путеукладчики с ломиками и огромными гаечными ключами-«лапками» мгновенно занимали позиции.
Раздавался мерный лязг: «шик-чик», это было выравнивание по шаблону, затем глухой удар кувалды по костылю, вбивающему рельс: «бам!».
Затем пронзительный визг гаек, затягиваемых «лапками» до упора: «вжик-вжик».
Работали без суеты, но с лихорадочной скоростью, дыхание клубилось паром в прохладном воздухе.
Только короткие, отрывистые команды старшего по смене и лязг металла нарушали сосредоточенное молчание.
Охрана — маги воздуха — не стояли без дела. Они создавали не маскировочный, а сигнальный купол. Невидимая сеть из сгущённого воздуха, тонкая и чувствительная, как паутина, не требовала столько энергии, как маскировочный купол, и тем более защитный. Но свою функцию выполняла: дрожала в темноте, улавливая любое значительное движение в радиусе трёхсот метров. Любой крупный объект, пересекавший её границу, вызывал негромкий, но отчётливый звон серебряных колокольчиков на мостике и лёгкое покалывающее ощущение в кончиках пальцев дежурного мага-воздушника.
По периметру, залитому сиянием «светляков», медленно прохаживались пары стрелков-охотников с магами огня второго уровня. Те держали наготове небольшие сгустки пламени, готовые в любой миг осветить подозрительную тень или швырнуть во врага огненный шар.
— Видите, барон? — Лунев, уставший от вечного недосыпа, но с горящим взглядом фаната своего дела, указывал на слаженную работу внизу. — Днём передовая группа «Невского копья», усиленная нашими разведчиками, прочёсывает путь на пару десятков километров вперёд. Чистят от тварей, если мелкие попались, разминируют ловушки, оставленные недобитыми бандитами или самой природой, размечают оптимальную трассу с учётом рельефа.
Роман посмотрел на меня, словно ожидая, что перебью, но я слушал.
— Помню, что вы хотели идеально ровные рельсы до города, поэтому после разведки на сложные участки вместе с охраной посылаем дополнительную бригаду, которая к нашему приближению уже исправляет рельеф. Днём — кладём, ночью — кладём. Работаем как часы. Скорость… — он мечтательно посмотрел вперёд, в чёрную бездну за световым пятном, где уже маячили едва заметные вешки, оставленные дневным дозором, — можно ещё увеличить. Если ресурсы позволят, и монстры не помешают.
Я кивнул, впечатлённый зрелищем.
Инженерная мысль, помноженная на магию и человеческую волю к порядку. Вот истинная сила, способная укротить этот хаотичный мир.
Именно в этот миг абсолютной концентрации на процессе я и увидел вспышки.
Сначала одна, где-то далеко на юго-западе.
Короткая, яркая, как от магния.
Потом ещё три, ближе.
Потом десяток рассыпанных по всему западному небосклону.
Как будто невидимый исполин чиркал гигантскими спичками о купол этого мира.
Короткие, ослепительно-белые, беззвучные вспышки, освещавшие на мгновение огромные куски неба и земли. В захваченной колонии они были тревожным, но привычным фоном, по пять-десять за ночь в разных секторах это нормально, но сейчас…
— Роман… — начал я, но Лунев уже впился взглядом в небо, его лицо под призрачным сиянием «светляков» стало мертвенно-бледным, как мел.
Всполохи учащались с пугающей скоростью.
Не в два, не в три — в десять раз!
Их стало двадцать… тридцать… пятьдесят… Сотня!
Небо к западу, над предполагаемым путём Строганова и прямо над нашими головами, начало мерцать, как гигантская, бешеная новогодняя гирлянда.
Это был не просто прорыв.
Он был мощный. Возможно, такой же по силе, как тот, с которого тут всё и закрутилось.
Пространство рвалось как гнилая парусина, впуская орды голодных тварей из искажённого мира по ту сторону.
Они падали как дождь из плоти, хитина и клыков на озарённые адским светом участки земли.
И голод, и сама чуждость этого мира делали монстров безумными.
Они кидались на что угодно: на камни, на деревья, друг на друга. А мой «Стриж», с его ярким светом, грохотом механизмов, запахом горячей стали, пота, людей и магии был самым лакомым, самым ненавистным маяком на многие мили.
— ВСЕМ ПРЕКРАТИТЬ РАБОТУ! — мой приказ, усиленный магией воздуха до громового раската, разорвал ночную тишину, заглушив лязг металла. — БОЕВАЯ ТРЕВОГА! ВОЗВРАТ НА БОРТ! СИГНАЛЬНАЯ РАКЕТА — ОРАНЖЕВЫЙ!
Оранжевая звезда, шипя и искрясь, рванула в небо с кормовой башни, освещая на мгновение перекошенные от ужаса и непонимания лица рабочих внизу, застывший в воздухе рельс, широко распахнутые глаза Лунева.
Лязг и гул сменились взрывом криков, команд, топота сапог по металлическим трапам.
Кран замер.
Маги воздуха рванули к своим постам у краёв палубы, их лица стали масками концентрации.
Буквально через минуту, как только последний рабочий втащил на борт инструменты, первая волна тварей, пахнущих серой и гнилью, накрыла нас рёвом и лязгом когтей по броне.



Глава 21

Следующие тридцать шесть часов можно было охарактеризовать лишь двумя словами: пляска смерти.
Бой обрушился какофонией звуков, способной свести с ума любого.
Дикий вой тварей сливался в протяжный стон, лязг когтей и хитина по броне напоминал стук града по жести, шипела едкая слизь и кислота.
Над всем этим висел рёв магов, выпускающих заклинания, и хриплые, перекрывающие грохот команды Рыбакова.
Твари лезли со всех сторон: каких-то просто немыслимых размеров прыгунцы, больше похожие на крупную собаку, чем на жабу, пытались попасть на палубу с валунов; скорпионоподобные монстры методично долбили бронированные борта хвостами с каменными набалдашниками; змеевидные твари пытались заползти в любую щель, а пульсирующие студенистые массы облепляли орудийные башни, выделяя дымящуюся слизь, разъедающую сталь и камень.
Крупные летуны, которые почти всегда появлялись в новых масштабных прорывах, отсутствовали. Видимо, их внимание привлекла мясорубка у Строганова.
Но на поезде горячих мест хватало и без них.
По всему нижнему ярусу «Стрижа» с характерным скрежетом распахнулись стальные щели-бойницы. Из них ударили снопы пламени магов огня, включая Кучумова; ледяные копья и сковывающие потоки холода немногочисленных магов воды; сгустки сжатой земли и острые каменные шпоры магов земли, включая меня и Чернова.
Конвейер смерти заскрежетал.
Лица в амбразурах были искажены гримасами концентрации, пот стекал ручьями по саже и крови.
Буквально через полчаса этой мясорубки воздух пропитался смрадом горелой плоти, озона и разъедаемой кислотой стали.
— Держать строй! Не пропустить! — слышался настойчивый голос Рыбакова из громкоговорителей во всех помещениях и на палубе.
Сергей Иванович стоял в рубке, прильнув к смотровым щелям, как капитан в девятый вал. Его глаза метались, оценивая поле боя.
— Носовые орудия — шрапнель! Сектор «Альфа», скопление у насыпи! Кормовые — заряжай красными макрами! Цель — студень у правого борта! Пулемётчики на башнях — веерный огонь! Не подпустить прыгунцов к рубке! Землемаг на палубе — грунт под левым бортом проседает! Укрепить!
Волынский занял место у корабельного артефакта защиты.
Вскоре воздух вокруг всего бронепоезда сгустился, заструился, стал видимым в отблесках вспышек: гигантский, дрожащий, синевато-стальной купол. Он не был непробиваемым щитом. Это демпфер, гаситель ударов.
Твари врезались в него, как в упругую сеть, замедлялись, и прыжки теряли сокрушительную мощь.
Без демпфера нас смело бы первой же волной.
Волынский стоял недвижимо, лишь лёгкая дрожь в вытянутых пальцах выдавала чудовищное напряжение.
Рядом ординарец держал наготове синие макры и флягу.
У левого борта студенистые массы слились в одну огромную пульсирующую лужу едкой слизи. Она шипела, разъедая камень насыпи и уже подбираясь к металлу корпуса.
Кучумов, поднявшийся по моему приказу на палубу и теперь сопровождающий меня, словно верный пёс, открыл огонь по тварям огненными шарами, но я предложил вариант получше.
Виталий сжал руки перед собой, и из ладоней вырвались два тонких, раскалённых добела луча, точь-в-точь как сварочные горелки. Они упёрлись в массу. Та зашипела яростнее, забулькала, закипела, улетая чёрным вонючим паром.
— Суши их, Виталий! Суши до угля! — донёсся чей-то крик из амбразуры.
Через минуту на месте склизкой твари осталось лишь дымящееся чёрное пятно и горстка спёкшегося шлака.
Это было простое решение: концентрированная теплота вместо рассеянного огня.
Тварей меньше не становилось, как только удавалось отбиться от группы или крупной особи, представляющей опасность, появлялись всё новые и новые.
Гигантский скорпион, размером с двух быков, методично бил каменным набалдашником хвоста по куполу Волынского. Вскоре к нему присоединился ещё один, и ещё.
Купол прогибался, издавая низкий угрожающий стон.
Я ощущал вибрацию под ногами от постоянных атак монстров.
Вместо того чтобы пытаться пробить броню каменным шпилем, что было малоэффективно против таких массивных монстров, я сосредоточился на почве под ними.
Земля под передними клешнями внезапно разжижилась, превратившись в зыбучий песок. Чудовища с отвратительным хлюпом погрузились по грудь, потеряв опору и яростно забив конечностями.
В этот момент десяток острых каменных игл вырвался из земли вокруг ямы, пронзив уязвимые сочленения лап и брюха.
Хруст хитина был слышен даже сквозь грохот битвы. Скорпионы издали пронзительный свист и затихли.
Это была нестандартная методика для сражения с тварями. Здесь обычно все старались бить прямо в лоб.
Почувствовал на себе пристальный взгляд Волынского.
Он быстро отвёл глаза, словно был студентом, которого на экзамене заметили за списыванием с соседа.
Огромный прыгунец, крупнее других, покрытый шипастой бронёй, сумел прорваться сквозь завесу огня и вцепился когтями в борт прямо под амбразурой, где бился наравне со всеми дорожник Марсов.
Арсений почему-то растерялся, как будто впервые попал в такой ад.
Запаниковал.
Его каменные шпоры били мимо, земляная броня на борту трещала под ударами когтей твари.
Виталий не мог помочь: его огонь сжег бы и Арсения.
— Марсов, держись! — закричал я, отбросив очередного прыгунца.
Мысль пронеслась молнией: кинетическая энергия, рычаг.
Вместо того чтобы укреплять борт, который тварь уже почти пробила, я резко сжал землю под задними лапами монстра, создав твёрдый уступ.
Одновременно я размягчил грунт под передними лапами прыгунца. Тварь, всем весом давящая на них, не ожидала такого. Центр тяжести сместился, монстр неуклюже рванул вперёд, прямо на созданный мной «трамплин». Мощный толчок задних лап от твёрдой опоры, и монстра буквально вышвырнуло вперёд, через борт, в гущу сородичей, где его мгновенно разорвали в клочья.
Марсов, бледнея, вытаращил на меня глаза.
— Спасибо, барон! Я… я… — начал он.
— Закрывай брешь! Сейчас! — рявкнул я, уже переключаясь на новую угрозу.
Волынский, стоявший у артефакта и наблюдавший за мной из рубки, что-то хмыкнул и тут же отвернулся в сторону.
В отражении этого затянувшегося боя были задействованы абсолютно все, даже немаги. Пользуясь коротким затишьем у правого борта, они спустились по верёвочным трапам. Под прикрытием стрелков и магии земли Лунева, который возвёл низкую каменную стенку для укрытия, они с лихорадочной скоростью сооружали плотную каменную насыпь-баррикаду прямо перед колёсами, создавая мёртвую зону.
Другие, согнувшись в три погибели, таскали тяжёлые ящики со снарядами к орудиям, мешочки с макрами и склянки с эликсирами, подносили вёдра с водой и хлеб сражающимся.
— Молодцы, ребята! Тяните! — подбадривал их Лунев, сам едва стоя на ногах.
К вечеру следующего дня, спустя восемнадцать часов после начала схватки, наши силы были уже на пределе, а нервы натянуты как струны.
Купол Волынского заметно померк и дрожал. Генерал явно уже устал, и никакая подзарядка и выпаивание энергетическими эликсирами не помогали, нужно было отдохнуть. Это было наглядной демонстрацией того, почему в имперском флоте к артефакту защиты корабля были приписаны два мощных мага, а не один. У нас же второго сильного воздушника не было. Те, что имелись, не выше четвёртого.
Но кто мог подумать, что так всё сложится, и бронепоезд будет продолжать движение на Балтийск один, в отрыве от армии?
Хотя о какой армии можно говорить?
Строганова? Так он мятежник.
А силы, которые были сейчас у телепорта, слабее той группировки, что находилась со мной.
Надо решать: оставаться здесь и отбивать атаки тварей, или всё же двигаться задним ходом в сторону телепорта.
Но судьба приняла решение сама.
Со стороны проложенных рельс, громко и ощутимо сотрясая землю, шло оно.
Монстр размером со склад, похожий на бронированного крота-мутанта.
Массивное тело, словно нагромождение валунов, покрывали пластины с вкраплениями тускло мерцающих кристаллов. Вместо лап были две гигантские вращающиеся буровые головки из чёрного блестящего камня. Рёв монстра, словно низкий гул, проникал сквозь кожу, будто заставляя кости внутри дрожать.
Оно сначала кружило, словно обнюхивало добычу, из-за этого частично повредило часть проложенных рельс, а потом попёрло напрямик к «Стрижу», снося валуны и все преграды на пути.
Волна ледяного отчаяния накрыла многих, но точно не меня.
— Капитан, готовьте главный калибр!
— Крупный калибр! Носовое орудие! — заорал Рыбаков.
Но потом он словно одумался, вспомнил, что не на море. Голос Сергея Ивановича сорвался:
— Но отдача сбросит с путей!
— Не сбросит, — твёрдо ответил я.
Я просчитывал нечто подобное ещё в «Ярцево», когда мы только ставили «Стриж» на рельсы.
— Дорожники, опоры немедленно! — приказал я, перехватывая инициативу.
Лунев и Марсов с бешено горящими глазами рванули вниз с командой землемагов. Используя последние кристаллы жёлтого «макра» и отчаянные усилия, они в считанные минуты вырвали из земли по бокам от носовой башни две массивные каменные «лапы»-контрфорса.
Уродливые пирамиды из спрессованной земли и камня упирались в скальное основание далеко за насыпью.
Физика.
Распределение нагрузки.
— Орудие готово!
— Заряжай красный макр! Максимальный заряд! — рявкнул Рыбаков в трубу.
Волынский, наблюдавший за возведением опор, бросил на меня быстрый оценивающий взгляд.
— Всё рассчитано, барон? — спросил он коротко, перекрывая гул.
— Без этого никуда, генерал, — ответил я, не отрывая глаз от чудовища.
Грохот выстрела был ужасен.
Весь «Стриж» содрогнулся, стальные листы загудели.
Из жерла орудия, окутанного паром и сконцентрированной магией, вырвался сгусток энергии цвета расплавленного золота и багровой крови. Он прошёл сквозь ослабленный купол Волынского и в следующее мгновение врезался точно в центр груди исполина.
Кристаллическая броня ослепительно вспыхнула и испарилась.
Плоть, кости, камень — всё в эпицентре обратилось в пылающий кратер.
Гигант рухнул вперёд, буры бессильно замерли.
Рёв оборвался.
Наступила секунда тишины, потом был дикий, исступлённый, срывающийся вопль победы, рванувший со всего «Стрижа».
Бой стих лишь к ночи, когда последние лучи солнца окрасили горизонт в багрянец.
Оставшиеся твари были добиты или скрылись в сумерках.
Купол Волынского погас, и генерал, весь в поту, с трясущимися руками, едва не рухнул. Его подхватили на руки ординарцы.
Весь бронепоезд был покрыт слоем сажи, слизи, царапин и вмятин.
Люди валились с ног, некоторые рыдали, другие молча жевали сухари, глядя в пустоту.
Я вдохнул воздух, пахнущий гарью и кровью.
Голос хрипел от усталости, но звучал твёрдо:
— Сбор трофеев! Все макры! Особенно с гиганта! Команды дорожников Лунева и Марсова — отдыхать, у вас через шесть часов рабочая смена.
Никто ничего не возразил, все принялись за дело.
Сейчас остановка была смерти подобна.
А я смотрел на запад, где в разгар сражения видел чудовищные всполохи магии, багровые взрывы, режущие глаз зелёные молнии, жирные чёрные столбы дыма.
Это горела армия Строганова, попавшая под основной удар прорыва.
Зрелище было пугающим… и горько справедливым.
Безрассудство дорого стоит.



Глава 22

Следующее утро после адской тридцатишестичасовой пляски смерти встретило нас почти идиллическим спокойствием.
Воздух ещё пах гарью, кислотой и особо вонючими тварями, но всё вокруг казалось непривычно тихим без воя монстров и грохота магии.
Солнце, поднимавшееся над землёй, освещало поле недавней битвы: почерневшие от огня и слизи вмятины на броне «Стрижа», груды обугленных останков монстров, усталые и одухотворённые лица выживших.
Работа по укладке путей закипела с удвоенной скоростью. Мы двигались теперь с немыслимой прежде быстротой, подстёгиваемые близостью нашей цели — города Балтийска.
Запасы макров, собранных после боя, оказались огромны и разнообразны.
Я приказал пускать их в дело без малейшей экономии. Пусть энергия, вырванная у монстров, послужит нам.
Назначенный мной сортировщик, бывший лаборант с мануфактуры, трудился не покладая рук в отведённом углу трюма. Он фасовал кристаллы по бархатным мешочкам, а потом аккуратно раскладывал их в деревянные ящики из-под снарядов.
Зрелище было завораживающе-странным: рядом с боеприпасами лежали сокровища магического мира — от мелких кристаллов, размером с ноготь или грецкий орех, тускло мерцавших разными оттенками, до одного невероятного экземпляра, добытого из гигантского крота. Этот макр, размером с голову взрослого мужчины, излучал тёмно-красное, почти чёрное сияние и ощутимую волну тепла, заставляя воздух вокруг дрожать.
Для него нашёлся специальный свинцовый контейнер из резерва. Это был потенциальный заряд чудовищной силы для главного калибра на чёрный день. Я приказал держать его наготове.
Заметил, как изменились взгляды Волынского и Рыбакова, когда мне докладывали о трофеях и потерях.
Генерал, слушая цифры, молча кивнул мне.
В его глазах читалось без слов: «Вы были правы, барон. Без 'Стрижа», без его брони, купола и пушек… мы бы остались там, в чистом поле, наедине с тварями.
Даже Амат, проходя мимо по палубе и видя свежие глубокие царапины от когтей на стали, не высказал ни одного колкого замечания. Он лишь угрюмо посмотрел на меня, и в этом молчании было больше понимания и признания, чем в любой похвале.
Капитан Рыбаков пару раз с немой гордостью обошёл бронепоезд, поглаживая ладонью поцарапанную, но непобеждённую броню.
Именно в этот момент относительного затишья, когда к «Стрижу» подошёл утренний грузовой состав, я принял решение. Пора действовать.
Позвал с собой Кучумова и Жимина. Людей, чьи верность и сила не вызывали у меня сомнений.
— Виталий, Амат, мне нужна ваша помощь. Готовьтесь к высадке, — сказал я тихо, проверяя содержимое своего рюкзака и передавая Кучумову два багра — железных крюка на длинной четырёхметровой ручке.
— Куда мы идём, барон? — насторожился вассал, проверяя на поясе мешочек с макрами.
— Недалеко. У меня есть кое-какое дело, но об этом на месте.
Мы уже спускались по трапу, когда нас нагнал капитан Рыбаков, а следом шагал тяжёлой поступью генерал Волынский.
— Кирилл Павлович! Погодите! — окликнул Рыбаков, его чутьё явно сигнализировало о необычности моего манёвра. — Куда направляетесь? После вчерашнего… монстров тут ещё шляется, небось, как блох на бродячей собаке!
Волынский подошёл ближе, внимательно осматривая меня.
— Барон, объяснитесь. Вы покидаете корабль в зоне недавнего массового прорыва с минимальным эскортом? Это безрассудство. Возьмите с собой взвод «Невского копья» для обеспечения безопасности.
Я остановился, повернувшись к ним. Амат за моей спиной едва слышно фыркнул. Кучумов выпрямился, уже готовый оспаривать слова генерала.
— Генерал, капитан, — спокойно начал я, — ценю вашу заботу. Но дополнительные люди не нужны. Мы идём не на прогулку и не в разведку боем. У меня… специфическая задача. Конфиденциальная. И лишние глаза там ни к чему.
— Конфиденциальная? — Волынский нахмурился, скрестив руки на груди. — Барон Пестов, вы назначены командующим этой операцией. Ваша жизнь — не личная собственность в данный момент. Риск должен быть оправдан и минимизирован. Непонятная вылазка с двумя спутниками недопустима. Это игнорирование элементарных мер предосторожности!
— Фёдор Николаевич, — я слегка наклонил голову, — вы абсолютно правы в теории. Но на практике присутствие большого отряда только привлечёт внимание тех самых тварей, которых вы справедливо опасаетесь, и сорвёт выполнение задачи. Поверьте, я осознаю риски. И я не намерен геройски погибать на ровном месте. Виталий и Амат более чем достаточная защита для того, что предстоит.
— Но барон… — попытался вставить слово Рыбаков.
— Капитан, генерал, — перебил я, в голосе появилась сталь. — Решение принято. Как командующий я имею право на этот риск. И иду на него осознанно.
Волынский сжал зубы. Было видно, как в нём борются дисциплина и раздражение.
— Вот именно потому, что вы командующий, Кирилл Павлович, вы обязаны иметь достойную охрану! — парировал он. — Если не станет вас, кто поведёт операцию?
Я неожиданно рассмеялся. Сухо, без особой весёлости.
— Принимаю ваши опасения, но я иду. И точка, — повернулся, чтобы продолжить путь.
— Стойте! — рявкнул Волынский, не сдержавшись. В его глазах мелькнуло что-то вроде отчаяния. — Хотя бы… хотя бы капитана Чернова возьмите! И пару магов. Они тихие, опытные в полёвых делах. Не помешают вам. Но подстрахуют, если что. Умоляю, барон!
Я замер, взвешивая.
Отказ теперь выглядел бы уже откровенным упрямством и непониманием своей ценности.
А Чернов… Чернов был тёмной лошадкой, но его навыки выживания и скрытности могли пригодиться. А долг передо мной, возможно, гарантировал молчание.
— Чёрт возьми, Фёдор Николаевич, — вздохнул я с преувеличенной досадой. — Ладно. Пусть Чернов и два мага готовятся. Быстро. Мы уходим через пять минут. На вечернем поезде снабжения догоним «Стриж». А может, и раньше, — я не стал уточнять, как именно.
Через десять минут мы уже шли по только что проложенным рельсам, удаляясь от «Стрижа» в направлении, где ночью кипел бой.
Земля здесь была изрыта воронками, усеяна валунами, вывороченными ударами магии и тварей, и чернела пятнами обугленной почвы. Самый значительный след оставили буры гигантского крота: это были глубокие извилистые траншеи, а труп самого монстра, уже частично разобранный на трофеи, возвышался мрачным курганом.
Чернов и двое людей с ним — угрюмый маг земли с бесстрастным лицом и ловкий паренёк, похоже, маг- воздушник — шли чуть позади, их глаза непрестанно сканировали окрестности.
Амат шагал рядом расслаблено, даже с какой-то наигранной ленцой.
Кучумов замыкал шествие, его взгляд метался, выискивая угрозы.
— Чернов, — окликнул я капитана, когда мы углубились в зону, где проходили особенно ожесточённые бои. Трупы монстров лежали здесь повсюду. — Окажи мне услугу.
— Какую? — прищурился земляной маг.
— С этими вояками, — я указал на двух магов сопровождения, — прикрой тыл и фланги. Ваша задача — подать сигнал, если появятся крупные твари. Действительно крупные твари. Понятно?
— А как же с остальными? Может, мы их, — Чернов махнул ладонью, словно рубил, — того.
— Не надо никого трогать, пусть идут, куда шли.
Маг посмотрел на меня, потом на трупы вокруг, его глаза сузились. Он замер на секунду, затем резко кивнул.
— Понял, барон. Ребята! — он повернулся к магам сопровождения. — Слышали? Расходимся и следим за округой.
Офицеры закивали и разошлись.
А мы с Виталием и Аматом спустились в ложбинку.
Запах разложения ударил в нос.
— Ну что, профессор? — хрипло спросил Амат, смотря на груду мёртвых прыгунцов, распотрошённых этой ночью. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
— Знаю, — ответил я, доставая из походного мешка компактный, но тяжёлый свёрток.
Развернув его, я показал Амату предмет, напоминавший складной абажур из переплетённых медных прутьев, — походный вариант, который я сделал в своей лаборатории в «Точке». Он быстро собирался, словно палатка из моего прошлого мира.
— Помнишь принцип?
Амат хмыкнул:
— Блокирует электрические импульсы. И магические сигналы муравьидов.
— Именно, — я начал быстро разворачивать конструкцию над выбранной грудой трупов, создавая подобие металлического купола диаметром около трёх метров. — Муравьиды — падальщики. Их привлечёт концентрация трупов. Но их матка чувствует опасность через связь. Клетка изолирует их. Помоги установить.
Амат, не задавая лишних вопросов, помог закрепить прутья в грунте.
Работали быстро, молча.
Я подсоединил прутья к средним макрам, которые должны были послужить источником энергии для решётки.
Потом было долгое ожидание. Мы залегли в укрытии неподалёку, в тени вывороченного кротом валуна. Амат сидел неподвижно, как скала. Я проверял часы, прислушиваясь. Кучумов вертел головой так, словно никогда не был в засаде.
Через несколько часов заметил Чернова: он высовывался из-за насыпи, пытаясь понять, чем мы так заняты.
Его взгляд оценивающе скользил по хлипким прутьям клетки и по нам.
Пусть смотрит.
В любом случае он увидит только часть правды.
Муравьиды появились ближе к пяти вечера, когда я уже и не надеялся их увидеть.
Сначала один, осторожно сканируя усиками пространство. Потом ещё два. Их хитиновые панцири отливали синеватым металлом в косых лучах солнца.
Твари обошли клетку, явно ощущая притяжение падали внутри, но были насторожены. Один даже ткнул усиком в медный прут. И… ничего не произошло. Клетка работала. Муравьиды, посчитав место безопасным, разошлись по округе, исследуя местность, а один юркнул под купол, к лакомой добыче, и тут же начал разделывать трупы.
— Пойдём, — шепнул я Амату.
— А как же я? — поинтересовался Кучумов.
— Ты с нами, — улыбнулся я Виталию, забрал у него один из крюков и передал Жимину. — Ваша задача — с помощью багров ловить муравьидов и ещё живыми подавать мне в клетку.
— Но как ты собираешься их убивать? — удивлённо посмотрел на меня Виталий. — Они же невосприимчивы к магии.
— Грубой силой, — я улыбнулся и забрал у Жимина кувалду на полутораметровой ручке, которую тот тащил.
Виталий быстро кивнул, перехватывая поудобнее доверенное ему оружие.
Мы подкрались бесшумно.
Мгновенная синхронная атака, и оба крюка вонзились в тело первому муравьиду, затем ребята затащили сопротивляющегося монстра в клетку, а там, как только дверь за ним закрылась, я оглушил сильным ударом невосприимчивую к магии тварь.
Затем дело двух минут.
Клевцом раздробил хитиновую пластину у грудины и распотрошил тварь.
Железистый отросток у сердца…
Чёрная вязкая жидкость, мгновенно превращающаяся в порошок при контакте с воздухом.
Быстрое извлечение в заранее подготовленные герметичные пробирки, куда сразу же бросались мелкие макры для стабилизации.
Густой, холодный, чёрный порошок — абсолютный антипод магии.
Через полчаса в моей ловушке побывали ещё две твари.
Затем убрал пробирки в рюкзак, покрытый внутри проволокой, и как только я затянул верёвку, вновь ощутил магию земли.
Минута — и от моей хлипкой походной клетки Фарадея не осталось и следа, как, впрочем, и от наших зверств.
Магия земли в момент убрала все улики.
— Три пробирки, — прошептал я, закидывая рюкзак на плечи.
Вес был невелик, но ощущение… Ощущение такое, будто я вёз концентрированную пустоту, дыру в самой ткани мира.
Амат вытер окровавленные руки о траву. Его лицо было серьёзным, даже мрачным.
Друг подошёл ко мне вплотную, голос звучал непривычно тихо и сурово:
— Кирилл, ты опять играешь с силой, которая не прощает ошибок. Она может уничтожить не только Строганова, но и всё, к чему прикоснётся. Весь этот хрупкий баланс… Помни об этом.
Я встретил его взгляд.
— Не переживай, я помню. Но Строганов с тем, что он, возможно, нашёл… Ему наплевать на баланс. А мне нужен противовес.
В этот момент из-за валуна появился Чернов.
— Барон, на горизонте появилась платформа снабжения. Надо поторопиться, если хотим попасть с неё на «Стриж», — голос мужчины дрогнул.
Он невольно косился на рюкзак, потом оглядел полянку вокруг.
— То что вы видели, капитан, остаётся здесь. Между нами. Это вопрос безопасности… империи, — я сделал акцент на последнем слове.
Чернов замер. Он посмотрел на Амата, на моё непреклонное лицо, на рюкзак у меня за спиной. Потом медленно, очень медленно кивнул.
— Я… понял, барон. Я ничего не видел.
— Отлично, зовите людей Волынского, поспешим к рельсам. Надо успеть на платформу.
Перехватить грузовой состав не составило труда.
Мы вышли на пути, а потом пошли навстречу по рельсам, и вскоре поезд остановился перед нами.
Самоходная платформа с прицепленными вагонами рельсов и припасов остановилась, не доехав метров двадцать. Пулемёты направились в нашу сторону, но меня быстро узнали.
— Барон! Всё в порядке? — крикнул сверху знакомый машинист Григорий.
— Всё по плану, Гриша! — отозвался я, поднимаясь по трапу. За мной последовали остальные. Чернов и люди Волынского избегали моего взгляда. Амат устроился у борта, наблюдая за темнеющей степью. Кучумов встал рядом со мной.
Пока платформа набирала ход, догоняя ушедший вперёд «Стриж», я подошёл к Григорию.
— Прибыл мой сюрприз? — спросил я тихо, наклоняясь к машинисту.
Он оглянулся, убедившись, что никто не слышит, и отрицательно помотал головой.
— Ждём ещё, барон. Пока никаких вестей нет.
— Жаль, по моим расчётам он уже должен был оказаться тут.
— Знаю, барон, сам с нетерпением жду. Уж больно хочется глянуть на эту махину, — Григорий отдал что-то вроде чести.
Я отошёл к борту, ощущая вес рюкзака за спиной.
Антимагическое вещество… Мой козырь. Теперь, что бы ни нашёл Строганов в недрах Балтийска, у меня есть контраргумент.
Я смотрел на огни «Стрижа», уже видневшиеся вдали, и чувствовал, как растёт уверенность.
Прибыли к бронепоезду в глубоких сумерках. Огромные, исполинские стены Балтийска теперь были отчётливо видны на горизонте: мрачная зубчатая громада, поглощающая последний свет дня. Они казались неприступными и очень древними, хотя им было не больше двух веков.
— Лунев! — я поднялся на мостик, где царило напряжённое ожидание. — Как успехи?
Роман ткнул пальцем в карту, а потом в темнеющий силуэт города.
— К утру будем у самых ворот, барон! Или… у того, что от них осталось. Судя по всему, главные ворота основательно завалены.
— Замечательно, — сказал я, подходя к карте. — Но не к воротам.
Мои глаза скользнули по карте, а потом по самой местности, оценивая расстояния и углы.
— Мы пойдём не к главным воротам, а сюда, к правому флангу стены, — я ткнул пальцем в точку на карте примерно в пяти вёрстах от угловой башни. — Остановимся здесь. И начинаем прокладку рельсов… вдоль стены. Параллельно ей. На расстоянии трёхсот метров.
На мостике повисло недоуменное молчание. Рыбаков медленно опустил подзорную трубу, его бровь поползла вверх. Волынский нахмурился, скрестив руки на груди. Даже Амат, уже привыкший к моим нестандартным решениям, перестал чистить ногти ножом и уставился на меня.
— Вдоль стены, барон? — переспросил Рыбаков, морща лоб. — Мы не будем штурмовать? Не станем пробиваться к воротам? Они завалены, но пролом…
— Пока нет, — перебил я, ловя понимающие, почти восхищённые взгляды Лунева и Марсова. Они уже догадались.
Арсений даже толкнул Романа локтём, прошептав:
— Видал? Барон задумал то, о чём мы с тобой сегодня болтали за похлёбкой.
— Объяснитесь, барон, — потребовал Волынский, но уже без прежней напористости, скорее с профессиональным любопытством военачальника, оценивающего манёвр. — В чём тактика? Мы же теряем время!
— Контроль, генерал, — ответил я просто, указывая рукой вдоль громадной стены, чей верхний край терялся в сгущающейся темноте. — Мы очистим рельсами периметр. Создадим зону, где «Стриж» сможет маневрировать вдоль стены, поддерживая огнём своих орудий любую точку обороны или атаки. Никаким тварям не прорваться по земле под прицелом наших пушек. И Строганову не уйти незамеченным, если он попробует выскользнуть из своей норы. Это будет стальная петля вокруг Балтийска. Мы возьмём его в осаду по-современному. Без штурма, который может стоить нам половины людей. Сначала контроль периметра. Обеспечим тыл. Потом будет зачистка.
Аргумент был железным.
Волынский медленно кивнул, его острый ум уже просчитывал тактические выгоды позиции: фланговый огонь, свобода манёвра, невозможность для противника скрытно приблизиться.
Амат хмыкнул, упирая руки в бока:
— Логично, Кирилл. Зверинец под контролем. Мне нравится. Но как насчёт зачистки внутри? И кто прикроет нас снаружи, пока мы будем возиться у стен? Если Строганов попытается сбежать.
— Не сможет, — я указал рукой в темноту, — со дня на день ожидаю подкрепление, это мой «сюрприз» для мятежного генерала Строганова, — улыбнулся другу.
— Подкрепление? — удивился Рыбаков.
— Да, по моим расчётам вот-вот к нам на помощь должен прибыть первый бронепоезд, изготовленный на моём вагоностроительном заводе. Он сможет прикрыть тыл. Мы зайдём в город на «Стриже».
— Но как? — удивлённо спросил Рыбаков. — Главные ворота завалены! Пробивать брешь в тридцатиметровой стене? Даже с тем чудовищным «макром»… это огромный расход энергии, и стена может рухнуть непредсказуемо!
Я покачал головой.
— Нет, Сергей Иванович. Макр тратить преждевременно. Мы пройдём у моря. Там, — я указал в левую сторону от ворот, — ещё до прорыва монстров были огромные проломы у самого побережья, оставленные приливной волной и атаками морских тварей. Их так и не заделали. Пройдём через них.
На мостике снова воцарилась тишина, прерываемая лишь гулом машин «Стрижа» и шумом ветра.
Генерал Волынский посмотрел на меня, потом на тёмный силуэт Балтийска, потом снова на меня.
В его глазах читалось понимание грандиозности и рискованности замысла, но и признание.
— Осада по периметру… Прорыв через морской пролом… На бронепоезде… — пробормотал он. — Амбициозно, барон. Очень. Надеюсь, ваш «сюрприз» не подведёт, и бронепоезд появится вовремя.
— Надеюсь, — согласился я, глядя на чёрные зубы городских стен, вырисовывавшиеся на фоне звёздного неба. — Завтра будет важный день, генерал. День, когда мы узнаем цену всем нашим приготовлениям.
И в это время где-то у центральных ворот загорелись костры и вновь послышались далёкие отголоски битвы, но их было уже заметно меньше, чем несколько дней назад.



Глава 23

Под утро «Стриж» горделиво приблизился к правой башне Балтийска.
Сделал плавный поворот вдоль стен и двинулся параллельно.
Мы держались на расстоянии примерно трёхсот метров, а кормовые орудия то и дело работали, убивая приблизившихся тварей.
Примерно в десятом часу бронепоезд подкатил к главным воротам, к которым вела единственная существующая ранее дорога, связывающая этот город с Новоархангельском.
Картина, открывшаяся передо мной, была словно вырвана прямиком из какого-то фильма про апокалипсис.
Перед воротами царил хаос смерти и разрушения.
Перевёрнутые и разбитые повозки армии Строганова валялись, словно игрушки, которые разбросал великан. Рядом развороченные орудия, искорёженные ружья, сабли, броня, ещё дымившиеся кострища.
И повсюду… повсюду трупы. Мятежников в сине-красных мундирах и невообразимых тварей с клыками, клешнями и чешуёй, слипшейся от запёкшейся крови. Казалось, что тут были собраны практически все монстры из бестиария.
Дым от костров…
Похоже, именно их я видел ночью, рассматривая подступы к городу с мостика «Стрижа».
Выхватил подзорную трубу и стал приглядываться.
Среди этого ада теплилась жизнь.
Уцелевшие солдаты Строганова — измученные, изнурённые, с потухшими глазами, полными немого ужаса, — сидели или лежали у погасших костров. Они даже не сразу подняли головы при нашем приближении.
— Санитары! Медики! Немедленно оказать помощь! — мой приказ прозвучал резко, перекрывая гул машины.
— Поисковые группы, приготовиться к высадке! — пробасил в переговорное устройство Рыбаков, и в коридорах бронепоезда раздался соответствующий этой команде звуковой сигнал: два коротких и один длинный гудок.
Через минуту люки «Стрижа» распахнулись.
На выжженную землю спрыгнули солдаты «Невского копья», санитары в синих мундирах с алыми крестами на рукавах и сумках. Вместе с ними отправились лекари «Стрижа».
Началась массовая эвакуация уцелевших бунтовщиков.
Я приказал не экономить: эликсиры первой помощи, самые сильные, что были в запасе, пускались в ход без колебаний. Ничего страшного, подвезут ещё. Знал, что на складах у телепорта уже накопился достаточный резерв, чтобы я мог позволить себе роскошь тратить лекарства на бунтовщиков.
Каждая капля магии, каждая минута усилий были брошены на спасение этих несчастных.
Подъехав ещё немного ближе, я спустился вниз.
Земля под ногами была липкой от грязи и крови. Воздух пропитали тяжёлые запахи гари.
Меня сопровождал Кучумов. К нему неожиданно присоединился Амат, чьи зелёные глаза внимательно осматривали руины, а простейшие разведывательные заклинания магии воды уже сканировали территорию поблизости.
Мы подошли к самой большой группе выживших, следом — генерал Волынский с двумя адъютантами.
Один из сержантов, сидевший у костра, чье лицо покрывала сажа и засохшая кровь, а руки мелко дрожали, словно в лихорадке, пытался встать по стойке смирно, увидев мундиры. Жестом остановил его.
— Сиди, солдат. Что здесь произошло? Где Строганов? — спросил я напрямую, глядя в запавшие глаза.
Мужчина кашлянул, но не отнекивался, а сразу начал:
— Г-господин генерал, — он посмотрел на Волынского, затем на меня, — барон… Барр… он… Они были повсюду! Как саранча, только… только с клыками и когтями! Рвали… рвали на части… — сержант сглотнул, сжал кулаки, пытаясь совладать с трясущимися руками. — А князь… князь Строганов… В самый разгар, когда казалось, всё… Он вдруг крикнул: «За мной, ястребы! Время пришло!» И…
Мужчина махнул рукой в сторону огромного пролома в стене. Там, где когда-то были ворота, теперь зияла рваная рана в камне, окружённая грудой обломков и трупами монстров.
— И что?
— Они ушли… прорвались туда, — солдат указал в сторону города, — прошли сквозь этих тварей, как нож сквозь масло.
Подошедший офицер «Невского копья» кивнул:
— Подтверждаю. «Ястребы» не погибли здесь. Элита, больше сотни отборных магов. Прошли сквозь эту бойню и скрылись в городе. С тех пор — ни слуху ни духу.
— Кто был с ними? Кроме Строганова, — уточнил генерал Волынский.
— Девушка… маг-воздушник, — пробормотал сержант, и я сразу догадался, о ком идёт речь. — Сильная… Она помогла… настроила артефакт защиты. Вот этот… — мужчина кивнул на прибор, установленный на одной из телег.
От него уже мало что осталось, и, судя по виду, ещё раз артефакт уже никто бы не запустил.
— Без неё… без него… нас бы тут и не было. Живых. Мы… мы выцепили всё, что смогли… все макры с убитых тварей, с погибших… подпитывали его… Он трещал, светился… еле держался… но выстоял до самого утра. А потом стало легче: большинство тварей куда-то ушли, а остальные, похоже, наелись, — сержант тяжело вздохнул, вытирая рукавом лицо.
Я окинул взглядом уцелевший пятачок.
Как они выжили здесь?
Это был крошечный островок относительного спокойствия в хаосе. Узкий периметр отчаянно удерживался защитным куполом артефакта, питаемого буквально последними каплями магической энергии, которую выскребали из убитых монстров.
За его пределами начиналось безумие.
Монстры не только атаковали людей, но и пожирали друг друга, сливаясь в кровавую ревущую массу.
Я видел это своими глазами, когда «Стриж» начинал зачистку: бортовые пушки методично выбивали более крупных тварей издалека, затем выдвинулись маги «Невского копья», освобождая подходы и прокладывая путь к островку спасения.
Они выжили чудом.
Они держались лишь на артефакте и своём отчаянии.
Они не ждали спасения, но мы пришли.
Поднимаясь на борт «Стрижа», услышал характерный свисток приближающегося поезда снабжения.
Через пять минут я узнал, что на нём прибыло наше подкрепление, порядка восьмисот человек. В основном это были охотники: суровые, видавшие разных монстров люди в практичной неброской экипировке, но среди них мелькало и двести магов-офицеров.
Свежие силы немедленно включились в работу: усилили периметр, начали расчистку ближайших развалин, готовя плацдарм для дальнейшего продвижения бронепоезда.
Новостей по поводу прибытия моего «сюрприза» у машиниста не было. Сказал ему забрать раненых и поспешить в штаб. И тут же поднялся в рубку, не желая больше терять время.
— Продолжать укладку рельсов вдоль стен! — отдал я приказ инженерам. — Идём до самого моря! А потом готовимся к зачистке города. Начнём, как только «Стриж» займет позицию.
— Кирилл, — генерал Волынский нахмурился, указывая на пролом у ворот. — Почему мы не можем войти в город здесь? Прямой путь к центру! Экономия времени и сил.
Я покачал головой, чувствуя его настойчивый взгляд.
— Нет, Фёдор Николаевич. Мы идём к морскому пролому. Туда, — указал рукой вдоль стены, в сторону побережья. Я чувствовал, что так будет правильно, а всё остальное может привести к краху.
Но генерал не сдавался, он продолжал сверлить меня глазами.
— Или вы меня отстраняете от руководства операцией?
Волынский наморщился: наверняка вспомнил бой с монстрами прошлой ночью, а ведь если бы мы тогда пошли в Балтийск своим ходом, а не остались в броне «Стрижа», то были бы сейчас в том же плачевном состоянии, что и солдаты мятежника.
— Решение принято. Так безопаснее для моего бронепоезда и логистики.
Волынский что-то пробурчал себе под нос, явно несогласный, но спорить не стал.
«Стриж» тронулся. Он медленно пополз вдоль стены, колёса лязгали по свежеуложенным рельсам.
Мы миновали жуткий пролом у ворот, и через несколько часов показалась заветная цель: это была широкая брешь в стене почти у самого моря.
Вспомнил, что ещё год назад, во время учёбы в морской академии, я посещал Балтийск, и этот проём зиял тут в районе трущоб. Местные шутили тогда с горькой иронией: «Мы здесь первая закуска для тварей, коли прорвутся». Шутка оказалась пророческой. Теперь трущоб не было. Совсем.
Поезд плавно свернул, описывая широкую дугу новыми рельсами, и въехал в огромный пролом. Брешь была столь велика, что «Стриж» прошёл в неё, как повозка в огромные крепостные ворота.
Оказавшись внутри, я невольно ахнул.
Тот Балтийск, который я знал — пусть и бедный, но живой район у моря — был стёрт с лица земли. Да даже того, что я помнил по приключению с друзьями, когда после инициации Мити мы потерялись во времени и выбирались через этот город, тут уже не было.
Сейчас же дома, лачуги, склады — всё было превращено в груды щебня и искорёженных балок.
Только остовы печных труб, да редкие уцелевшие стены, как надгробия, торчали из руин.
Всюду валялись обломки, разбитые лодки, даже какие-то яхты были вышвырнуты на берег или раздавлены. Картина показалась до жути знакомой.
Вспомнился фильм из детства. Морские чудовища, сражающиеся среди небоскрёбов и крушащие всё вокруг. Только здесь небоскрёбов не было. Была нищета, сровненная с землёй монстрами, которые явно устроили здесь кровавые игрища.
Я не сдержал короткой и горькой усмешки. Абсурдность параллели, страшная ирония.
Люди на мостике — Кучумов, Жимин, Волынский, офицеры у приборов — бросили на меня недоумённые взгляды. Один из лейтенантов толкнул локтём соседа и шепнул:
— Барон… Барон смеётся? Ничего не боится, что ли?
Волынский же, больше не обращая внимания на мою реакцию, прильнул к окуляру подзорной трубы, направленной в сторону моря. Его лицо было сосредоточенным и озабоченным. Генерал пытался разгадать другую загадку: почему имперский флот стоит на якоре в пяти-семи километрах от берега? Почему не приближается, не бьёт по монстрам в гавани? Амат тоже смотрел на корабли, его брови были сведены в явном недоумении.
— Почему? — тихо проговорил друг, больше сам себе. — Они же могли подойти ближе. Расчистить гавань орудиями… Но они стоят.
— Разберёмся, — отмахнулся я, глядя на руины впереди. — Сейчас надо идти вперёд. В центр.
«Стриж» заметно сбавил ход на въезде в Балтийск.
Он шёл медленно, словно гигантский стальной крот.
Впереди, под прикрытием магов и солдат, всего одна бригада строителей отчаянно укладывала рельсы, по которым поезд тут проезжал.
Скорость была черепашьей.
По бокам, на крышах вагонов и на земле, рассредоточились маги «Невского копья» и охотники, отбивая атаки выскакивающих из-за развалин монстров. Обычно хватало залпов магических винтовок охотников или удара магии из амбразур. Но когда из переулка выползло нечто массивное, покрытое хитиновыми пластинами, грохнуло бортовое орудие. А однажды, когда на пути встала настоящая гора плоти и клыков, пришлось задействовать даже главный калибр. Оглушительный рёв, вспышка света, и на месте монстра осталась лишь дымящаяся воронка.
А мы замедлились ещё сильнее.
Вскоре ко мне подошёл капитан Рыбаков. Он недовольно прикусывал нижнюю губу и нервно крутил в руках подзорную трубу.
— Что случилось, Сергей Иванович? — поинтересовался я у него.
— Если так дальше пойдёт, то до центра города только к новому году доберёмся. Упираемся в завалы. Каждый метр — бой. У людей уже накапливается усталость. Надо что-то решать.
Я посмотрел вперёд, на бесконечные руины, преграждавшие путь к набережной и центру.
В голове тут же созрело решение, отчаянное, но единственно возможное.
У нас в закромах было два больших макра. Один добыли во время прорыва прошлой ночью, а второй экипаж бронепоезда завоевал в моё отсутствие при убийстве какого-то подземного червя-исполина.
— Очистить путь к центральной набережной, — сказал я твёрдо. — Прорубить проход главным калибром. Зарядить один из двух спецбоеприпасов.
Рыбаков аж подпрыгнул:
— Вы серьёзно? — он удивлённо посмотрел на меня.
— Серьёзно, не вижу смысла экономить, — твёрдо сказал я.
Рыбаков перевёл взгляд на генерала, но тот кивнул, соглашаясь с моим решением.
— Готовьтесь к выстрелу, капитан. Цель — прямая линия к набережной. Нам нужен ровный и широкий коридор.
Идея была проста: вывести «Стриж» на главную набережную — стратегическую точку, откуда можно контролировать гавань и центр. Оттуда мы смогли бы понять, что мешает флоту, и, возможно, помочь ему пробиться. И главное, найти Строганова.
Операция была проведена с пугающей эффективностью и скоростью.
Гигантский макр, сиявший неземным светом, был погружен в жерло главного орудия. Заряжен. Прогремел выстрел, какого я ещё не слышал в этом мире.
Это был не просто грохот, а всесокрушающий рёв самой стихии.
Снаряд, получивший подпитку от желтоватого макра стихии земли, забрал из него силу, прочертил в воздухе ослепительную полосу и врезался в завалы на пути к центру.
Взрыв!
Не просто взрыв, а настоящий магический катаклизм.
Ударная волна, сметающая всё на своём пути, плавящая камень, испаряющая обломки.
Когда дым и пыль немного рассеялись, перед нами лежал идеально ровный, словно выметенный коридор шириной метров пятнадцать, ведущий прямиком к сердцу города, а в конце виднелась синева моря.
Строители бросились укладывать рельсы с лихорадочной скоростью.
«Стриж» двинулся в пробитую брешь.
Руины по бокам коридора были оплавлены как стекло.
Мы шли к сердцу города, к морю, к ответам.
И вот, стоило только приблизиться к центру, как я увидел монументальные здания центральной площади и набережной.
Хранилище Балтийска не было повреждено. А из-под одной арки вышла группа людей.
Чёрные мундиры с синими полосками.
Это были люди Строганова. Его элита.
Я выхватил трубу, вглядываясь.
Узнал в центре этой группы Захара Григоровича Строганова, рядом Оксаков с кожаным баулом, который он, словно пряча от меня, завёл за спину, и графиню Софью Фёдоровну Потоцкую.
Люди князя выглядели измотанными, но не сломленными. Оружие в руках, взгляды — острые, направленные прямо на нас.
— А вот и он, — пробормотал Волынский, стоявший рядом. — Как же не заметить, когда мы не тихой сапой шли, а с фанфарами из главного калибра, — скривился в довольной улыбке генерал.
Строганов не стал тратить время на слова. Он шагнул вперёд, отделившись от своих магов.
В руке мятежника вспыхнул предмет, похожий на посох.
Это был чудовищной силы артефакт, от которого словно веяло силой и мощью.
Строганов поднял его над головой. Воздух затрепетал, сгустился, стал тяжёлым как свинец.
Маги врага направили свою магическую энергию на князя, и тотчас же от него по земле рванул сноп ослепительно-белого пламени. Оно не просто горело — оно жило, сжимаясь в гигантский огненный столб, который помчался к «Стрижу», пожирая всё на своём пути.
Ужас нарастал с каждой долей секунды.
Столб был шириной с проспект, в два раза больше того коридора, который получилось расчистить главным калибром «Стрижа».
Он проходил через остатки зданий, и они не горели, а плавились.
Каменные стены текли как воск, с грохотом обрушаясь и испуская тучи искр и пепла.
Воздух раскалился докрасна.
Запахло не просто гарью — запахло серой и расплавленным камнем, как у жерла вулкана.
Грохот нарастал, превращаясь в рёв разъярённого дракона.
Земля под «Стрижом» дрожала. Этот огненный вал был способен испепелить бронепоезд, превратив его в лужу шлака.
— Макры! — закричал Волынский, опуская руки на артефакт купола в рубке.
Через пару секунд он уже потянулся к здоровой чаше, в которую адъютанты насыпали всё новые и новые макры из мешочков на поясе.
Над бронепоездом, с треском и шипением разрядов, вспыхнул полупрозрачный сине-фиолетовый купол.
Он содрогался как живой, когда огненный вал ударил со всей яростью ада.
Атака была чудовищной.
Купол прогнулся, засверкал молниями, по его поверхности побежали паутины трещин.
Стоящий рядом со мной Амат невольно отшатнулся, щурясь от света.
Волынский стоял, упираясь одной рукой в панель, а другую опустив в чашу с кристаллами, лицо его исказилось от нечеловеческого напряжения.
Я видел, как генерал буквально высушивал средние макры, пожирая магическую энергию с пугающей скоростью. Словно губка, он впитывал их горсть за горстью, пополняя силы для поддержания щита.
«Старая школа», — пронеслись восторженные шепотки офицеров в рубке.
Какие должны быть магические каналы, чтобы выдерживать такой поток⁈ Это не шестой уровень, как он говорил, тут минимум восьмой стихии воздуха, или даже девятый.
Огненный столб бушевал, давя на купол, который трещал и искрил, но держался.
Казалось, прошла вечность, хотя в реальности всего десяток секунд.
Когда адский огонь наконец отхлынул, купол погас.
Волынский отшатнулся, бледный как полотно, еле удерживаясь на ногах. Его тут же подхватили под руки адъютанты, не давая упасть.
Фёдор Николаевич обернулся ко мне, голос генерала был хриплым, прерывистым, но полным ледяной ясности:
— Ещё… ещё один. Нет, два таких удара… Кирилл… И щит… щит рухнет. Надо… придумать что-то… срочно. Действуй!
Я посмотрел вперёд, сквозь завесу дыма и плавящегося воздуха.
Там, среди образовавшихся руин главного хранилища, чётко вырисовывался силуэт Строганова.
Он яро потрясывал древним посохом. А в руках мятежника уже клубилась новая, ещё более сконцентрированная и смертоносная энергия.
Время на раздумья истекло.
Нужно было действовать, и действовать немедленно.



Глава 24

Нужно было действовать, и действовать немедленно.
Секунда промедления, и следующий удар мятежника превратит «Стриж» и всех, кто на нём, в груду оплавленного металла и пепла.
Я начал действовать.
— Капитан Рыбаков, заряжайте второй большой макр! Главный калибр! Цель — Строганов и его свита! Живо!
— С большим удовольствием, барон! — губы Сергея Ивановича невольно расплылись в хищной улыбке.
Теперь надо выиграть время.
Строганов уже поднимал посох для нового удара.
Энергия клубилась вокруг него, сгущая воздух до дрожи.
Мне нужно было отвлечь их.
Сбить прицел.
Заставить тратить силы не на «Стриж», а на меня.
— Маги «Невского копья», охотники! — скомандовал я из рубки. — Всем покинуть поезд! Распределиться, занять позиции в развалинах! Бить по врагу и его свите, отвлечь! Не дать им сосредоточиться! — потом обратился к генералу-воздушнику: — Фёдор Николаевич, держитесь, сколько сможете!
Закинул рюкзак с антивеществом на плечи и побежал по трапу вниз.
Проверил саблю в ножнах и пистоль за поясом.
— Ты куда собрался без меня⁈ — рявкнул Амат, догоняя и попутно запихивая в рот какой-то перекус.
Следом за ним нёсся Кучумов.
Спрыгнув на землю, я рванул вперёд не оглядываясь, так как знал, что товарищи прикроют спину.
Бежал зигзагами, пригибаясь за полуразрушенными стенами и чувствуя, как адреналин бьёт в виски.
Тревожные мысли не хотели покидать мою голову.
Ещё секунда…
Он вот-вот ударит по поезду…
Щит Волынского не выдержит…
Надо заставить его переключиться…
Физическая угроза…
Эти аристократы привыкли к магическим дуэлям по правилам…
Да и сражения у них идут словно под копирку: встали друг напротив друга и долбанули магией изо всех сил.
Но ничего, я их растормошу.
Позади, со стороны «Стрижа», воздух снова содрогнулся от чудовищного сгустка энергии.
Огненный вал, уже не такой монструозный, но всё равно смертоносный, с пронзительным визгом рванул к бронепоезду.
Купол окрасился в сине-фиолетовый цвет и заискрил.
Защита трещала, но выдержала!
Волынский творил чудо, выжимая из себя все магические возможности, все до капли. Но трещины на щите стали более явными и зловещими.
Ещё один удар…
— Пестов! — рёв Строганова, полный бешеной ненависти, прокатился по площади.
Он заметил меня! Посох развернулся в мою сторону.
— Жалкий выскочка! Я сотру тебя в порошок!
Он отвлёкся от «Стрижа», переключая внимание на меня.
Я добился своего.
Но цена… цена могла быть смертельной.
Посох взметнулся. Не огненный столб, а сноп багровых молний, переплетённых с клубами чёрной шаровой молнии, рванул ко мне.
— РАЗОЙДИСЬ! — заорал я, предупреждая Амата и Виталия.
Мы метнулись в разные стороны.
Я — за груду оплавленных балок.
Амат, с рёвом вызывая стену льда перед собой, отпрыгнул вправо.
Кучумов — влево, швырнув навстречу молниям сгусток белого пламени.
Эффект был как в самом пафосном фэнтези-боевике моего мира.
Ледяная стена Амата испарилась с шипением, не задержав удар и на секунду. Пламя Кучумова вспыхнуло ярко, поглотило часть энергии, но чёрные молнии прорвались сквозь него. Они врезались в развалины там, где секунду назад стоял Виталий.
БА-БАХ!
Грохот, ослепительная вспышка, ливень раскалённых осколков и едкого дыма.
Камни плавились там, куда попал удар.
Я почувствовал жгучую волну жара, обжигающую лицо и руки даже через укрытие.
Звон в ушах.
Глаза слезились.
— Виталий! Амат! — крикнул я, высовываясь.
— Жарковато! — Кучумов отряхивался, вылезая из-под груды битого кирпича, его лицо было в саже. — Жарковато!
— Живой, чёрт! — донеслось справа от Амата.
Он был мокрый и явно злой, выбрался из-за угла полуразрушенного здания. Жимин окатил себя водой, впитанной из окружающей среды, остужая кожу. Левый рукав сгорел почти полностью, а сам он дымился, словно вышел из парной на мороз.
— Кирилл! Какого чёрта ты тянешь? Используй уже свой козырь! Сколько можно ждать⁈
— Рано! — отрезал я.
До Строганова и его группы оставалось ещё метров сто. Слишком далеко, чтобы мой план мог сработать со стопроцентной гарантией. Нужно было подобраться ближе.
— Ещё рано! Он ещё слишком далеко!
В этот момент со стороны наших рассредоточившихся сил ударили первые залпы.
Магические стрелы, сгустки льда, огненные шары полетели в свиту Строганова. Они были не смертельны для таких сильных магов, но хорошо отвлекали.
Один из магов-телохранителей бунтовщика вскрикнул, сбитый ледяным копьём в плечо. Софья Потоцкая изящным взмахом руки поставила перед группой предателей полупрозрачный волнистый щит, который слегка дрожал под магическими ударами.
Оксаков что-то яростно кричал, роясь в большом кожаном бауле, лежавшем у его ног.
Строганов, раздражённый помехой, махнул посохом в сторону стрелков. В тот же миг с неба пролился огненный град, заставляя магов отскочить.
— Пошли! — прошипел я. — Бегом! Вперёд! Пока он отвлечён!
Мы втроём рванули снова, используя момент замешательства, созданный нашими рассредоточившимися стрелками.
Перебежками от укрытия к укрытию, за оплавленные балки, в воронки, под нависающие стены, под свист случайных магических разрядов, долетавших от свиты Строганова.
Мятежный князь заметил этот отчаянный рывок, фыркнул с глубочайшим презрением и направил посох в нашу сторону.
На этот раз из его наконечника вырвался не шар и не луч, а целый вихрь языков багрового пламени, летящих с ошеломляющей скоростью, словно огненные стрелы.
— Стена! — закричал Кучумов, вскидывая руки.
Перед нами взметнулась не просто стена огня, а настоящая, плотная, почти белая завеса пламени, как у самой мощной дуговой сварки. Она гудела, излучая невероятный жар.
Языки пламени не смогли пробиться сквозь неё, гасли, не долетая.
Я уставился на своего вассала.
— Виталий, какого чёрта⁈ Ты же маг второго уровня! Откуда такое⁈
Кучумов, не отрывая взгляда от поддерживаемой стены, лишь пожал плечами, на его лице отразилось странное сочетание предельного напряжения и… смущения?
— Я… я всегда это мог делать. Просто… не нужно было.
— Потом с твоими фокусами разберусь! — буркнул я, понимая, что сейчас не время для допросов.
БАБАХ-Х-Х!
Земля содрогнулась под ногами. Не от магии Строганова. Это грянул главный калибр «Стрижа»!
Огромный снаряд, подсвеченный магией огня, прочертил небо над нашими головами и рухнул прямо в центр группы Строганова! Точность артиллеристов Рыбакова была феноменальной.
Но, к сожалению, не фатальной.
Софья Потоцкая вышла вперёд, вскинула руки. На её запястье вспыхнул изящный серебряный браслет с бирюзой. Воздух перед девушкой сгустился, заструился, превратившись в гигантский дрожащий щит из сжатого ветра.
Снаряд «Стрижа» врезался в него. Ослепительная вспышка, грохот разорвавшегося фугаса! Щит треснул как стекло и рассыпался в вихре, но принял удар на себя. Огненный же столб полетел вертикально вверх в небо.
Софью отшвырнуло назад, она вскрикнула, но устояла, а вот артефакт с запястья упал на землю, разрушившись.
Строганов и его свита были лишь оглушены и осыпаны обломками.
По всей видимости, у графини оказался какой-то одноразовый артефакт усиления воздушной магии.
В этот момент с моря донёсся рёв, от которого задрожали камни.
Чудовищных размеров осьминог, чьи щупальца были толщиной с мачту фрегата, вынырнул из бухты.
Видимо, грохот пушек и магии вывел монстра из себя.
Одно щупальце, облепленное ракушками, с размаху ударило по набережной, сметая остатки строений и задевая позиции наших солдат, а также уцелевших людей Строганова.
Так вот что мешало флоту приблизиться к берегу!
Меньше чем через минуту хаос достиг апогея.
«Стриж» немедленно развернул бортовые орудия на нового врага. Грохот корабельных пушек слился с рёвом монстра.
Маги «Невского копья» и охотники, забыв на мгновение о мятежниках, открыли шквальный огонь по щупальцам. Даже некоторые маги Строганова, ошеломлённые и дезориентированные, инстинктивно начали отстреливаться от морского исполина.
На секунду бой между врагами замер, сменившись защитой от общей угрозы с моря. За это время мы приблизились к князю.
— Похоже, теперь самое время! — выдохнул я, видя, что Строганов и его свита снова сосредоточились на нас, отгородившись от хаоса с морем щитом Потоцкой.
Я сбросил рюкзак, расстегнул его на бегу. Три пробирки с чёрным веществом лежали на мягкой подкладке. Рядом — три мерцающих макра, источника энергии для стабилизации.
— Держите! — кинул по пробирке Амату и Кучумову. — И макр! Запихайте во внутренний карман, поближе к телу!
Сам тоже сунул пробирку и макр в глубокий карман сюртука.
Мой «антимагический козырь».
В тот же миг вражеская магия перестала долетать до нас, исчезая буквально в полуметре от тела.
— Выскочка! — заорал Строганов, видя, что его атаки не достигают цели.
Он сделал шаг вперёд, охрана князя нервно переглянулась.
— Добейте их клинками! Магия на него не действует! Это его проклятый родовой секрет! — вопил Оксаков.
— Никаких секретов! Фабрикант использует артефакт! Найду и сломаю! — мятежный генерал махнул рукой своим людям, отдавая приказ атаковать.
До группы Строганова оставалось метров двадцать. Трое против пятерых: Строганов, Софья Потоцкая, Оксаков и двое угрюмых охранников — командиры элитных магов мятежника в чёрно-синих мундирах.
Остальные их люди завязли в хаосе сражения с осьминогом и «Стрижом», который стрельбой из орудий не давал никому поднять головы для серьёзного заклинания.
— В атаку! — скомандовал я, и мы втроём рванули вперёд.
На нас обрушился шквал магии: багровые молнии от Строганова, ледяные шипы от командира охраны князя, сгусток разъедающей тьмы от Оксакова, он наконец нашёл что-то в сумке, и даже Софья попробовала применить против нас заклинания из своего воздушного арсенала.
Всё было тщетно.
Все заклинания разваливались, рассеивались, испарялись, не долетая до нас.
Багряный луч из посоха Строганова рассеялся в метре от моей груди.
Ледяные шипы рассыпались в иней.
Тёмный сгусток погас с шипением.
Воздушный кинжал растворился.
Антимагические поля вокруг нас работали безупречно.
Строганов остолбенел. Его надменная уверенность дала глубокую трещину. Лицо перекосилось от непонимания и ярости.
Расстояние между нами стремительно сокращалось.
Я увидел чистую, безумную ярость и глубочайшее недоумение в глазах мятежного князя.
Он снова поднял посох, но не для сложного заклинания, теперь Строганов держал его как дубину, готовясь к грубой физической схватке.
Ошибка.
Роковая ошибка аристократа, уверенного в своём магическом превосходстве.
Я не побежал навстречу клинкам его телохранителей.
Расстояние было идеальное.
Вместо этого я резко остановился, приняв устойчивую позу, как учили меня Лиза Минская и Всеволод Пожарский во время тренировок по фехтованию.
Правой рукой я выхватил из-за пояса пистоль с нанесёнными на него рунами.
Левой выдернул из кармана пробирку с чёрным порошком.
Сорвал зубами пробку.
И быстрым движением засыпал всё содержимое прямо в дуло пистолета поверх уже лежащего там патрона.
Прицел, чёрный круг мушки лёг на один из широко распахнутых, безумных глаз Захара Строганова. Он был так близко, что я видел каждую прожилку на багровом от злости лице.
БА-БАХ-Х-Х!
Звук выстрела на мгновение стал громче всего вокруг.
Время замедлилось.
Я видел, как из дула вырвался не просто сноп пламени и дыма, а целый вихрь, смешанный с клубами чёрного порошка антимагии. Видел, как пуля, окутанная этой мертвенной дымкой, помчалась к цели с невероятной скоростью.
Строганов дёрнулся.
Его голова резко откинулась назад.
Справа, там, где был глаз, появилось дымящееся отверстие. А сзади… Сзади фонтан алой крови, осколков кости и кровавого тумана вырвался на добрый метр, смешавшись с антимагическим порошком.
Тело князя зависло на мгновение в нелепой позе, посох выпал из разжатых пальцев. Потом оно как подкошенное рухнуло навзничь на оплавленные камни площади.
Беззвучно.
Смешно и жалко.
Собаке — собачья смерть.
Никакого героизма, никакого пафоса.
Просто точный выстрел в нужный момент.
Как крысу прихлопнул.
Какая ирония: могущественный маг, мечтавший о троне, сражён куском металла, приправленного антимагией, запущенным примитивной химией.
Наука и алхимия — 1: Древняя магия — 0.
Оксаков применил против меня магию воды, воспользовавшись каким-то артефактом, вытащенным из сумки.
Я был сейчас открыт. Магия вновь действовала на меня, как, впрочем, и моя.
Создал каменную стену на пути ледяного клинка.
Магия врага прошла через мою оборону, как раскалённый нож сквозь масло.
Но передо мной появился Виталий Кучумов, прикрыв собой. Он сунул мне в руки пробирку с чёрным антимагическим порошком и перекатился прочь.
Всё замерло. Грохот боя стих на несколько ударов сердца.
Оксаков ахнул, его лицо исказилось гримасой ужаса.
Софья Потоцкая вскрикнула, но не от горя, а от шока. Её глаза метнулись от тела Строганова ко мне, потом к сумке с артефактами у ног банкира.
Этого мгновения нерешительности хватило.
Кучумов, воспользовавшись шоком Оксакова, ударил его огненным клинком в грудь. Банкир с визгом отлетел, артефакт в его руках погас.
Амат саблей выбил оружие сразу у двух нападающих на него. Те отшатнулись, осознавая поражение.
— Князь… — простонал один из бойцов, глядя на тело. Потом его взгляд, полный ненависти, устремился на меня. — Убийца! Подлец! Ты… ты недостоин даже смотреть в его сторону! За это тебя ждёт трибунал! Расправа! Ты убил князя не в честном поединке!
— Заткнись! — рявкнул Амат, подходя и с размаху врезая ему кулаком в челюсть. Раздался неприятный хруст. — Тебя никто не спрашивал, предатель.
Мы встали над поверженными врагами.
Жимин приблизился к телу Строганова, пнул сапогом посох, тот прокатился по земле, ударяясь о камни. Кучумов, тяжело дыша, смотрел на Оксакова, который стонал, держась за обожжённую грудь.
Я подошёл к банкиру. Его сумка с артефактами лежала рядом. Мужчина пытался до неё дотянуться.
— Не трудись, — холодно сказал я, поднимая сумку.
Она была тяжёлой, внутри что-то звенело. Древности? Источники силы? Оружие? Сокровища?
Открыл: внутри мелькнуло золото, резная кость, кристаллы невероятной чистоты, металлические диски с рунами, замысловато украшенные посохи и кинжалы… Богатство и мощь, которых так жаждал Строганов.
— Сокровища… — простонал Оксаков, вытирая кровь с губ. — Древние артефакты… Достояние… империи… Забери, только отпусти меня.
Софья Потоцкая стояла чуть поодаль. Она ещё секунду назад явно думала о бегстве, но кольцо моих людей смыкалось вокруг. Взгляд девушки скользнул с сумки в моих руках на моё лицо, потом… она сделала то, что умела лучше всего. Непроизвольным, будто случайным движением пальцев расстегнула верхние пуговицы своего походного мундира, чуть откинула голову. Шея, ключицы, намёк на округлость груди — всё это должно было смутить, отвлечь, дать ей преимущество или время.
— Барон… — голос девушки был низким, хрипловатым от напряжения, но с привычной ноткой томности. — Может, мы… договоримся? Эти вещи… они опасны в неопытных руках. Я могу…
Софья не закончила.
Амат, стоявший рядом, с отвращением посмотрел на этот манёвр, потом на сумку в моих руках.
Молниеносным движением он вытащил из кармана пробирку с чёрным порошком, сорвал пробку и высыпал всё содержимое прямо в открытую сумку с артефактами.
— Нет! — вскрикнули я и Оксаков одновременно.
Но было поздно.
Эффект был мгновенным и жутким.
Артефакты внутри сумки, словно устрицы, на которые брызнули лимонным соком, сжались.
Золото потускнело в одно мгновение, став серым.
Кристаллы помутнели, покрылись паутиной трещин и рассыпались в мелкую пыль.
Кость потемнела, съёжилась, превратившись в труху.
Металл покрылся язвами коррозии и начал крошиться.
Резные руны стерлись, словно их никогда не было.
От былого великолепия и мощи осталась лишь груда мусора и серой пыли на дне сумки. Запахло тленом.
Все присутствующие, включая оправившегося Оксакова и Софью, уставились на Амата с немым ужасом.
— Ты… ты уничтожил… — Оксаков не мог вымолвить слово. Его лицо было белее мела. — Артефакты… которым сотни лет! Сокровища!
— Ты сумасшедший! — прошипела Софья, забыв о своём кокетстве, её глаза сверкали холодной яростью.
Амат спокойно бросил пустую пробирку на камни, она разбилась с тихим звоном.
Я вопросительно посмотрел на друга.
— Поверь, я знаю, что сделал, — голос был ледяным. — Этой силой нельзя владеть. Ни Строганову, ни кому-то другому. Она слишком опасна. Она развращает.
— За это… за это вас всех под трибунал! — завопил Оксаков, поднимаясь на локтях. Он указывал дрожащим пальцем то на меня, то на Амата. — Убийство князя! Уничтожение императорских сокровищ! Вы конченые люди! Император вас сгноит в рудниках или повесит!
— И тебя туда же, предатель, — буркнул Кучумов, но уже без прежней злости. Он переглянулся со мной, потом с Аматом. Каждый из нас сделал то, что должен был сделать.
Я остановил Строганова.
Амат уничтожил орудие его безумия.
Остальное…
Остальное будет потом.
И в этот момент, словно по сценарию, из-за моего бронепоезда донёсся протяжный мощный гудок.
Это был не сигнал «Стрижа».
Все, включая Оксакова и Софью, повернули головы на звук.
В проломе городских стен на проложенных рельсах показался мой «сюрприз» — первый построенный на заводе Пестовых бронепоезд.
Он был больше, мощнее, грознее.
Как только бронепоезд зашёл в стены города, он открыл беглый огонь по монстру в гавани. Десяток точных выстрелов из крупных калибров, и осьминог пал.
В это же миг солнце вышло из-за туч, бросая на мой «сюрприз» яркие лучи.
Его стальная броня была не серой, как у «Стрижа», а тёмно-синей, почти чёрной, с золотыми кантами, подчёркивающими милитализированную брутальность.
На бортах тендера, где располагалась боевая рубка командира состава, красовался огромный, чётко вычерненный герб Российской империи. А на передней части паровоза вместо обычного фонаря висел огромный императорский штандарт: золотой двуглавый орёл на чёрном фоне.
Оксаков, увидев его, хрипло рассмеялся, захлёбываясь кровью и злобой:
— Ха! Видите⁈ Видите⁈ Он здесь! Сам Император! Вам конец, выскочки! Конец! За нечестное убийство князя и уничтожение сокровищ… вас ждёт только плаха!
Софья Потоцкая резко застегнула мундир до самой шеи, её лицо стало каменным, непроницаемым.
В глазах мелькнул страх? Или всё же расчёт?
Я стоял, сжимая пустую сумку с остатками тлена и пыли и глядя на приближающийся бронепоезд с Императором на борту.

 Конец четвёртой книги из серии «Хозяин антимагии» 
Дорогие друзья! Я надеюсь, что вам понравилась моя книга.
Спасибо всем, кто был со мной, нажимал на волшебное сердечко под книгой, оставлял комментарии и тем более покупал её — без вас всего этого бы не было!
Буду рад вашему отзыву.
        Здесь вы можете прочесть пятую книгу:         https://author.today/reader/480657 



Nota bene

        Книга предоставлена         Цокольным этажом        , где можно скачать и другие книги.      
Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN/прокси.
        У нас есть Telegram-бот, для использования которого нужно: 1) создать группу, 2) добавить в нее бота по         ссылке         и 3) сделать его админом с правом на          «Анонимность»         .      
* * *
Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:
 Хозяин антимагии #4